Эпитафия двуличным

Колин стоял на коленях, вцепившись в рубашку на груди, и тяжело дышал. Его трясло. Сердце выедало кислотой, лицо залило краской. На грудную клетку изнутри давило с такой силой, что щипало глаза. Это поганое чувство Колин познал еще в молодости, когда бегал за девчонками в старшей школе, влюбленный по самые уши. Не светлое чувство, подобное вдохновению, а мучительное, отравляющее, такое черное, что предпочтительнее выбрать смерть. Однако не он выбирал это чувство, оно само к нему приходило. Особенно когда он не ждал. Теперь Колину далеко за двадцать, но расправляться с этими приступами он так и не научился. То было жаждой чего-то, что не можешь заполучить. А если все же получишь, то захочешь это уничтожить, чтобы никому больше не досталось. Чтобы это что-то, далекое от тебя даже в твоих собственных руках, перестало тебя изводить своим существованием и недоступностью, превосходством, совершенством, всем тем, чем тебе обладать не дано, чем тебя не наградили боги. На позвоночник обрушилась нога демона, пригвоздив Колина к красной земле. Схватив за волосы, демон встряхнул его голову. Выглядел Колин весьма паршиво. Почему ты ему ничего скажешь? Колин сглотнул. Если сознаюсь, то он меня возненавидит. С чего ты это решил? Никто не способен такое простить. А вдруг Лиам сможет? Он же долбанный ангел. Ангелы прощают все и всегда, если ты еще не заметил. Нет, такое — не простит. Я сам себя не могу простить. Ну это само собой. Ты ведь такое ничтожество по сравнению с ним. Неуверенное в себе жалкое, трусливое существо, способное лишь себя ненавидеть за свои недостатки, а не измениться к лучшему. Сделать шаг вперед, признать себя, открыть свои чувства и жить не в этом аду. Извиниться перед тем, кому причинял боль — это же так сложно. Я мудак. Да-да, знаем. Продолжай. Но твоей ненависти к себе не хватит, чтобы затмить твой нарциссизм. Это неправда. Холодные, в струпьях, черные демонические пальцы обвились вокруг его горла. Еще какая. Скажи, скажи, что ты хочешь сделать с этим ангелом. Ну же, выродок, признайся себе. Колин закашлял. Я хочу… сломать… ему крылья… Больше метафор, сукин сын! …и опорочить его. Демон швырнул его лицом в песок. То-то же, ничтожество! Чем все это время ты занимался, пока надирался до отключки? Искал малейшие в нем изъяны, чтобы зацепиться за них и поставить себя выше, почувствовать себя лучше хоть в чем-то! Твой дружок-ангел не всесилен. Когда он чего-то не может, то так смешен в своих попытках сделать это или оправдаться в своей никчемности. Смотрит на нас потеряно и глупо, ему так неловко с того, что в чем-то он безнадежен или неправ. А ты? Что ты делаешь? Колин молчал. Он лежал неподвижно. Чтобы напомнить, демон снова поставил на него свою когтистую лапу. Давишь на него еще больше. Просто чтобы ощутить над ним власть, хоть на мгновение. Чтобы посмотреть, сколько еще он будет тебя терпеть. Он же все понимает и прощает. И даже несмотря на его прощение и унижение перед тобой, он — все еще выше тебя. Верно? Колин молчал. Ты — жестокая и разрушительная тварь, смертный. И при этом смеешь заявлять, что ненавидишь жестокость! Да ты бы первый, кто утопил мир в крови! Я ненавижу только себя. О, смотрите, кто заговорил. Вспомнил, что от злости и бессилия крушишь стены? Или не стены? Хочешь причинить вред себе, но цепляет и ангела, это ты вспомнил? Заткнись! Колин сбросил с себя его ногу и перевернулся на спину, затем, чтобы взглянуть демону в лицо. В свое собственное лицо. Демон улыбнулся, почти ласково. Что еще ты хочешь сказать? Когда смотришь в глаза своего демона, то говоришь только правду. Его слова — твои слова. И Колин говорил. Иногда мне нравится ему врать, но потом меня тошнит. Я люблю смотреть на него через объектив и мечтать его коснуться. Я люблю то, как он на меня смотрит. Я люблю то, что он в меня верит. Я люблю то, что он для меня делает. Я не люблю, когда он грустный, но я знаю, что иногда я — причина его грусти, и ничего не делаю для того, чтобы это исправить. Я — тень от его света, преследующая и жаждущая его поглотить. Я хочу, чтобы он был только моим, но готов довольствоваться и малым. Я хочу, чтобы он отдавался только мне. Я хочу, чтобы он брал только меня. Я хочу, чтобы он был моим неважно как. Я хочу, чтобы он успокоил мой гнев. Я не хочу его оправдывать, ведь он тоже пользуется мной. Я боюсь этих чувств, и я его отталкиваю. Все это — проявление очередной зависимости. Я не уверен, что это любовь. Наверное, я просто болен, и не потому, что пью. Я хочу, чтобы эта война закончилась, но не знаю, как это сделать… Демон давно растворился в нем, но Колин продолжал говорить, пока мысли не кончились. Он продолжал лежать на холодном песке. Пейзаж вокруг не изменился: огромная бесконечная пустыня с низко нависшими над ней черными тучами. Его сознание — выжженная алкоголем язва, где нет ничего, кроме мертвого красного песка.