***
Шестнадцатый день, месяц Кота, год Громового Дракона.
Изуна I.
Изуна, что предсказуемо, нашел Мадару в центре комплекса, под тенью раскидистых ветвей красного клёна: тот завтракал с парочкой других ранних пташек клана, — кажется, кузнецами и гончарами из ремесленного района, и несколькими прачками, — его простой серый плащ служил подушкой, босые ноги — с женственно-маленькими ступнями и аккуратными пальцами-жемчужинками, — зарылись в покрытую холодной росой траву, пока руки, непривычно-лишённые перчаток, летали вокруг лица в изящной жестикуляции. Полные губы тронуты ласковой улыбкой, обращëнной к сосредоточенным, но весёлым слушателям, тёмные волосы убраны несколькими маленькими косами от острого лица, скреплены на затылке тяжёлой серебряной заколкой, которая точно не сломается под весом его диких кудрей. Солнце очерчивает изящно и обманчиво хрупкую фигуру, — это не так заметно, но у него сильные плечи, способные с лёгкостью удерживать и направлять гунбай одной рукой и боевую косу — другой, а узкую талию дополняет жёсткость литых мышц пресса и бёдер, — и в том, как сияет чистотой и здоровьем светлая кожа в розовато-золотом рассветном свете есть особенная сладость, заставляющая сердце Изуны сжиматься и совершать излишние кульбиты в попытке охватить весь спектр неудержимых эмоций Учиха. Его брат прекрасен. Вот так, просто и ясно, и об этом нет никакой нужды лишний раз говорить, когда так оно и есть, просто есть и всё тут: Мадара — это благословение, данное клану Учиха Аматерасу-омиками, их защита и опора, их свет и радость, их лидер. Доверие клана к нему почти абсолютно, и это «почти», в общем-то, ничтожно, они — шиноби, и не могут доверять целиком и полностью, это противоречит инстинктам и правилам выживания, это вовсе не личное. И они любят Мадару, — или, скорее, обожают его с жаром тысячи солнц, — и существует так мало вещей под луной, что клан не сделал бы ради его благополучия и счастья, очень мало того, чем не пожертвовал бы для и за него. Что, вероятно, является одной из основных причин, почему Учиха так яростно и так отчаянно спорили вчера, это — причина, почему они продолжат делать это сегодня, завтра, и послезавтра… Изуна мог бы посмеяться, потому что, наверное, впервые на его памяти состоялось столь масштабное столкновение мнений между его братом и всем, в общем-то, кланом: тот редко допускал эскалацию конфликтов, предпочитая решать те тихо и лично, либо полностью подавлять ещё в зародыше, и если бы не подавляющая своей правдивостью мысль, что Мадара не проигрывает битвы, — будь то поля сражений, политические манёвры или словесные схватки, — он действительно бы уже смеялся-смеялся-смеялся… Но сейчас?.. Изуне не смешно. Являясь одним из немногих, посвященных в довольно редкую среди шиноби любовь брата к интригам и планированию, наблюдая, как тот тасует факты и людей легче, чем карты, сплетает судьбы быстрее паука, и всё это — с нежностью острейшего клинка, скользящего в плоть, сплавленной с бесконечной жадностью и жаждой защитить, сохранить и приумножить каждую грань клана, наследник Учиха знал одно — когда его старший брат определял свой выбор, он не был не подготовлен или слеп. У планов Мадары были планы, и это нормально. Но в этот раз Изуна не позволит ему вести сражение в одиночку. Потому что нет ни малейшего шанса, что он позволит своему брату разбить своё сердце в браке без любви, — в браке с проклятыми Сенджу, не меньше!.. Бросить себя на линию огня и принести в жертву, в то время, как это мог сделать кто-то другой, да даже сам Изуна! Да, Учиха не заключали устроенных и политических союзов вот уже тысячу лет, с тех пор, как последняя попытка почти уничтожила клан взаимной яростью обречённых супругов, ведь нет ничего страшнее, чем быть отрезанными от любви и свободы до тех пор, пока в разуме не останутся только горе и ненависть… Но позволить Мадаре добровольно взойти на эшафот?.. Смириться и отвернуть глаза, как того потребовал старший брат?.. Да каким бы братом он сам был бы, если бы сделал это?.. — Изуна!.. Доброе утро, свет души моей!.. — Мадара, наконец, обратил на него внимание и вспыхнул радостью, как подсвеченный лучами гранённый кристалл: ослепительно-красиво и драгоценно. В уголке бледно-розовых губ мелькнул кончик языка, стирающий остатки любимого сладкого соуса к копчëному угрю, который ему подали на завтрак: у лидера Учиха вообще были довольно необычные предпочтения в еде и забавляющее непонимание разницы между тем, что следовало бы подавать утром, а что — вечером, но это списывалось на слишком рано начавшиеся тренировки, совершенно сбившие его ритм жизни, и на привычки, привнесённые призывом Мадары в его жизнь. Да и, в общем-то, было очень мало тех, кто не находил его недопонимание милым. — Пойдем, позавтракаем вместе, брат, мне хотелось бы услышать ваше мнение о новом торговом пути, что мы собираемся проложить с Абураме!.. — продолжил Мадара, похлопывая по траве рядом с низким раскладным столиком, который для него всегда устанавливала Сумико-обаа-сан — хозяйка пекарни уже много лет присматривала за тем, чтобы глава Учиха питался чем-то большим, чем маленькими перекусами на бегу. У неё это даже с переменным успехом получалось, потому что Мадара обожал старушку и ненавидел расстраивать её пренебрежением к своему здоровью. — Если позволишь, брат мой, я бы хотел обсудить решение, о котором ты объявил вчера… — спокойно включился в разговор Изуна, вежливо кивая притихшим в напряжении соклановцам. Мадара вновь улыбнулся — но края этой улыбки были тонкими и ужасно острыми, того и гляди, режущая кромка оставит багряные следы на том, кто осмелился призвать её в мир. — Об этом позже, Изуна… Тем более, что мне нужно окончательное заключение Сенджу о месте проведения переговоров прежде, чем я позволю тебе начать формировать нашу свиту для поездки, — мягко остановил его мужчина, отводя от лица своенравную прядь и заправляя её за ухо. — Да, об этом… — попробовал наследник Учиха снова, и бархатные глаза Мадары на мгновение вспыхнули вишнёвым. — По-з-же… — пропел он ласково, и Изуна нервно сглотнул, быстро кивая. Взгляд брата смягчился. — Хорошо, Зу-зу, я вижу, ты нетерпелив сегодня, мы закончим наш завтрак и небольшое обсуждение, и пойдем в мой кабинет. Приемлемо?.. — Конечно, брат, я не хотел прерывать… — Учиха, как один, расслабились и тоже улыбнулись, хотя и несколько болезненно, и Изуна понимал их, как никто другой: Мадара пользовался бесконечной преданностью и уважением клана, обсуждение и противостояние его решениям причиняло почти физическую муку, но, с другой стороны, этот выбор был явно ошибкой, и они не могли позволить своему лидеру совершить её и навредить себе, это был их долг!.. Он включился в дискуссию касательно керамики Учиха — глазурированных рисунков и необычной тематики для новой партии: они подумывали сделать Хатаке небольшой стилизованный подарок перед переговорами, в виде особенного сервиза, обработанного чакрой для стойкости и лëгкости, что должно понравиться кочевому клану, — возможно, для интереса, его можно украсить на самурайский или «огородный» манер, с учëтом их весьма специфичных вкусов… Со столиков быстро исчезла еда, — местами наспех проглоченная, местами тарелки поставили прямо в траву или на колени, — и они сдвинули те в один большой и вполне рабочий стол: вместо подносов на нём расположили блокноты и листы бумаги, и Учиха синхронно влились в «совместный творческий процесс», как называл подобные групповые мини-совещания Мадара, уже что-то азартно рисующий на собственном пергаменте. В конце концов, именно он решил, что «весёлый набор», — с отпечатками волчьих лап, собачьими ушами и прочими интересными деталями, — они сделают для маленьких наследников, а вот главе клана будет подарен тонкий фарфоровый сервиз с серебряной оковкой в виде охотящейся стаи. Несколько гончаров уже начали рисовать аналогичный эскиз для клана Нара, — с оленями, — и Мадара быстро сделал для них набросок не столько самого животного, сколько его тени, листья и маленькие птицы в длинных ветвистых рогах, и, полные вдохновения, те буквально исчезли, чтобы сделать первые, пробные работы, — кто-то на ходу бормотал о фарфоровых чашах-цветах для Яманака… Изуна остался один на один с мягкой улыбкой брата, опустившего подбородок на руку и теперь рассматривающего его с интересом Абураме, нашедшего забавную букашку. — Мой любимый маленький брат, — мягко тянет Мадара, его голос — теплый и нежный, как искусно приготовленный соус митараши, — мой ясноглазый сокол… если ты ещë раз поставишь под сомнения мои решения прилюдно — будешь месяц чистить свинарки, ты меня понимаешь?.. Изуна быстро кивнул, и взгляд брата мгновенно потерял свой мрачный подтон, отмечая завершение воспитательного момента. Лицо Мадары вообще было очень подвижным и эмоционально-выразительным, но лишь тогда, когда он этого хотел. Его старший брат любил контролировать обстановку и поведение своих подчинëнных одной мимикой и редкими жестами, и даже дети знали, когда приподнятые брови означали преувеличенное удивление, а когда — ироничный вопрос: «Итак, ты сделал глупость, я это увидел, что же мы теперь будем с этим делать?..», когда улыбка была мягким и нежным признаком удовольствия от твоего присутствия, а когда — предчувствием хищного оскала и влажного блеска снежно-белых зубов, как будто самими богами выточенными только для того, чтобы Мадара мог разорвать ими твоë горло в момент неудержимого приступа ярости… — Очень хорошо, — он допил кофе и поставил пустую чашку на поднос, грациозно поднялся, встряхнул плащ от травы и пыли, и поманил пальцами, — пойдём, — и направился в сторону нежилого комплекса, с залом, который обычно использовался для малых совещаний: старейшин клана, его собственных советников и командиров отрядов. — Да, брат, — снова склонил голову Изуна, и поймал взглядом из-под челки одобрительную и немного гордую улыбку. Сколько сил ему понадобилось, чтобы не просиять от тихого поощрения, наследник Учиха не признал бы даже под пытками. Они дошли быстро: Мадара, как всегда, впереди, скользнув пальцами по фуин в дверных откосах и активируя многоуровневую защиту тихим ключом-приказом, позволяя тому вспыхнуть серебряным рисунком на запястье. Старший Учиха плавно и почти расслаблено опустился в кресло за длинным овальным столом, примостил подбородок на сложенные в замок пальцы, и приподнял брови, мол, «теперь можешь начинать говорить». Этот, чуть покровительственный, взгляд немедленно сбил Изуну с мыслей, да так, что тот даже надулся от обиды, сложил руки на груди и демонстративно повернулся к Мадаре вызывающе торчащим хвостиком — всë очень серьёзно, между прочим, и его брату не мешало бы помнить об этом! Впрочем, обида продлилась не долго, и он тоже опустился в кресло — справа от центрального, на своë обычное место. Слева обычно сидел Хикаку, и от него, опять же, по левую сторону, в порядке старшинства, рассаживались старейшины. По правую руку, начиная от Изуны, рассаживались капитаны отрядов и доверенные советники Мадары. Все вместе они образовывали основной политический аппарат Учиха, принимающий решения и управляющий всеми аспектами жизни клана. — Просто скажи мне, что ты задумал! — не выдержал Изуна, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть раскрытой ладонью по столу. — Не может быть, чтобы ты просто смирился и принял это безумие за чистую монету! Что мы на самом деле собираемся делать, брат?!.. — Ничего. Почему ты думаешь, что я собираюсь что-то делать? Или позволю что-то сделать вам? — Мадара привычно вернул ему вопросы, давая и скрывая информацию в равной мере. — Скажи мне, Изуна, чего я хочу? Чего я всегда хотел?.. — Мира, — после длительной, демонстративно-тяжëлой паузы выдохнул юноша, опустив плечи. — Но не так же!.. Это… Это просто варварство!.. Мы не можем согласиться… — Почему?.. — развеселился глава Учиха, вскинув брови в любимом выражении: мнимого удивления. — Зу-зу, вытащи свою хорошенькую головку из облаков, в них солнце не светит, и попробуй подумать, почему меня устраивает сложившаяся ситуация и почему я разворачиваю её именно так, а не иначе?.. Мадара, сколько Изуна себя помнил, всегда учил его думать. Сам старший Учиха признавался, что мыслить на несколько шагов вперёд его раздражает, потому что это постоянная, монотонная и неблагодарная работа, и часто события не сбываются так, как было предсказано, потому что вечно вмешиваются неучтённые факторы, но с опытом тех становится всё меньше и меньше, а вот удачно спрогнозированных, спланированных и вызванных событий всё больше и больше, пока они не сплетаются в узор безопасности и защиты, — как личной, так и клана. И было очень, очень мало вещей, которые Мадара мог бы поставить над своим кланом. Изуна даже не был уверен, что таковые были. Мог ли он считать себя чем-то раздельным с кланом?.. Поставил бы Мадара его благополучие выше благополучия всех остальных Учих? Позволил бы Изуна этому случиться?.. От подобных размышлений голова неприятно разболелась, и наследник Учиха снова обиженно надул губы. Он умный, и знает это, но некоторые мысли просто начинают водить хороводы в его голове, ни к чему не приводя, и это просто бесполезно, и ужасно бесит. — Изуна… — зовёт его брат, возвращая мыслями в настоящее, ироничная улыбка трогает его губы, пока в глазах тлеет взгляд хищника: тихое, угрожающее, голодное внимание, полное стольких секретов и пламени, что Изуна сглатывает и отворачивается. — Ты всегда говорил о мире с Сенджу, сколько я себя помню, — бессвязно и немного обиженно выплюнул он, и Мадара кивнул. — Верно. Больше всего на свете я хочу видеть свой клан сильным и процветающим, а моих людей — счастливыми, — брат склонился над столом, глядя куда-то вдаль, за пределы комнаты, за пределы комплекса. — Война дорого обходится нам — она вытягивает все наши ресурсы, от металлов до провизии, она оттягивает на себя труд и творчество, она забирает жизни. Если бы у этой борьбы был хотя бы определённый финал: территория, какое-то важное знание, какая-то невосполнимая выгода… хотя мне сложно представить, что могло бы стоить столько, сколько мы потеряли… Но нет, мы давно уже не помним, почему продолжается эта война: мы убиваем, потому что нас убивают, потому что мы убивали… и этот бесконечный цикл все никак не желал остановиться, пока его не сломали силой, Изуна, — Мадара снова сосредоточился на «здесь» и «сейчас», и развёл руками, словно приглашая оглянуться. — Я собираюсь воспользоваться этим в полной мере. — Но не ценой твоей жизни, Мадара! Ради… ради богов… почему ты просто не можешь выбрать кого-то другого на эту роль?!.. Ты будешь заперт в браке без любви, как ты не понимаешь, ты… ты — Учиха! В браке! Без чувств! Без нежности, без страсти!.. Ты возненавидишь этот мир, ты возненавидишь нас и Сенджу, ты просто… Мадара, от тебя ничего не останется, только боль и гнев, ничего больше!.. — Спрашиваю сейчас только ради интереса: ввиду этой речи, ты действительно ожидал, будто я выберу кого-то другого на своё место?.. Особенно тебя?.. — с какими-то детскими любопытством спросил его брат, пока Изуна набирал воздух для продолжения тирады, чем заставил буквально подавиться заготовленным продолжением. — Мадара… — беспомощно округлил он глаза и заскулил, и его старший брат покорно вздохнул, снова опуская подбородок на сцепленные руки. — Ладно, я вижу, сегодня у тебя нет настроения для шарад, поэтому буду краток. Я беру на себя эту роль, потому что, во-первых, больше просто некому — это должен быть представитель главной линии Учиха, то есть, я, или ты, или Хикаку. Возможно, конечно, привлечь наших дальних кузенов, но это уже может быть засчитано, как оскорбление, и вовсе не Сенджу, а даймё — как пренебрежение его приказом, что уже чревато последствиями. Мадара скользнул ладонью за голову и открыл замок на заколке, выпуская волосы на свободу: темная волна упала ему на плечи и обрамила лицо, делая черты мягче, младше… что не особенно облегчало ситуацию для Изуны, уже много лет подспудно считавшего себя последней линией обороны для его удивительного, сильного, но очень хрупкого и уязвимого старшего брата-мечтателя. — Что касается вас двоих: Хикаку собирается сделать предложение своей подруге, как только отыщет свою храбрость, а ты слишком юн… эмоционально. Эмоционально, Изуна, — юноша, открывший было рот ради возмущëнной тирады, закрыл его обратно. — Во-вторых, я просто не доверяю вам, не в этой ситуации. Изуна от неожиданности отшатнулся, чувствуя себя так, словно его ударили. Мадара, словно в противовес, склонился вперёд, выражение его лица приобрело пугающую хищную манеру большой кошки, поймавшей взглядом дичь. — Вы вполне способны пойти на убийство вашего супруга и последующее самоубийство, и даже назовёте это самопожертвованием во имя клана, а я не знаю, что сделает даймё в этом случае. Возможно, все же казнит и Учиха, и Сенджу, почему бы и нет?.. — Мадара спокойно пожал плечами, уверенно встречая взгляд брата, и юноша невольно отвёл глаза. — И что останется мне? Траур и война со всем миром сразу?.. Ответь мне, брат! Изуна ненавидел тот факт, что мысль, очень близкая к этой, мелькала в его голове: это злило, это заставляло нервничать, потому что, если Мадара сразу угадал это направление мыслей, то не он один был склонен рассуждать подобным образом, что означало — брат был, конечно, прав. Конечно. Как будто ему не надоело всё время быть правым, что просто смешно. — Наконец, одна из самых важных частей моего выдвижения на этот брак: контроль, который оно принесёт, — успокоившись, заключил глава Учиха, и даже удовлетворëнно улыбнулся, словно удалась очередная его уловка. — Ч-что?.. — запнулся Изуна, и тот хлопнул от удовольствия в ладоши. — Думай, брат, думай!.. Глава клана не может быть принуждëн покинуть его ни под каким предлогом, даже ненадолго, а значит, не будет никакого компромисса: мой супруг полностью перейдёт в наш клан и попадёт под мою юрисдикцию, что также означает, что мне не придётся волноваться за твоё или Хикаку благополучие, за то, как с вами обращаются… Вместо тревог у нас будет высокопоставленный пленник из главной линии Сенджу, у них — гарантии даймё, что, случись что-то фатальное с их родственником, нас обвинят в измене. Понимаешь, брат? Если мы будем разумны, то ничего не потеряем, ни-че-го!.. — и Мадара рассмеялся, весело и как-будто немного пьяно от радости, которую он, несомненно, испытывал. Изуна слегка пришибленно молчал. Только сейчас ему в голову пришла вся плеяда последствий подобного брака: у того ведь действительно должна была быть определённая логистика, договор между кланами, следовательно… «Хорошо. Допустим, в этом он тоже прав», — вздохнул юноша и потëр переносицу кончиками пальцев. — «Вот только…». — Да, ладно, я понимаю, теперь — понимаю логику. Но это не отменяет того факта, что Учихи в браках без любви существовать не могут. Это неприемлемо, — резкими, рваными фразами завершил свой маленький спич Изуна, несколько раз взмахнув руками для ясности. Мадара посмотрел в ответ мягко, с тем видом, каким смотрят на детей, когда они заявляют, что вырастут «самыми сильными, самыми умными и сделают свой клан великим»: то есть, с умилением от наивности и удивительной в своей простоте безусловной любовью. — То был брак двух Учих, которые уже были влюблены, и которые винили друг друга в потере своих вторых половинок, — с терпением монаха, достигшего просветления, объяснил Мадара, склонив голову к плечу. — Их принудили к браку и немедленным интимным отношениям ради наследников, невесту и вовсе пришлось притащить к алтарю связанной, и если бы эти ветви нашей семьи подумали головой, а не пустыми амбициями и мечтами породить нового Мудреца, то смогли бы догадаться, что лучше ситуация не станет. Это невозможно. Он покрутил в руках писчее перо — одну из самых странных своих привычек: всю рабочую документацию и письма Мадара писал кистью, как нормальные люди, но вот свои бумаги и журналы он вёл похожим на переплетённых змей шифром, используя для этого ястребиное перо с тонкой металлической оковкой. Линии получались удивительной красоты, но даже с шаринганом предположить, что означает тот или иной изгиб, где начинаются и где заканчиваются слова, было невозможно. В клане не было никого, кто смог бы взломать тайный язык своего главы. — Я же планирую это соглашение с открытым сердцем и списком дивидендов, которые собираюсь получить, а мой супруг будет из Сенджу: из того, что я узнал, брачные контракты, скрепляющие межклановые связи, для них скорее норма, нежели аномалия, — признал Учиха почти равнодушно, словно его действительно мало заботил этот союз, и он просто потакал Изуне, терпеливо обсуждая с ним нюансы. — Что меня интересует гораздо больше, — признал Мадара через мгновение непродолжительного молчания, слегка усмехнувшись и снова наклоняясь вперёд, словно спеша поделиться маленькой пикантной сплетней, — так это личность моего вероятного партнёра, маленький братец… В конце концов, главная линия Сенджу заполнена примерно также, как и наша. Или… это и есть та причина, по которой ты убеждаешь меня выдвинуть твою кандидатуру?.. — вдруг вскинул он голову, позволяя губам растянуться в тонкой, любопытствующей улыбке. — Неужели твои пылкие взгляды на юного Тобираму имеют несколько иную природу, чем это выглядит со сто… — Замолчи!!! О, боги!.. Как ты вообще… Не произно… а-а-а!.. Как ты мог создать этот ужасный образ в моей голове, ты просто монстр, брат, настоящий монстр!.. Мой родной брат, мой единственный брат… Так меня предать!.. Не могу поверить, что ты предположил, будто Белая Смерть может вызвать у кого-то такие мысли, тьфу!.. Бр-р-р… Брат, ты… Изуна, наконец, поднял голову со стола, о который бился в драматическом припадке, и с обидой воззрился на дрожащего в беззвучном смехе главу клана, с интересом наблюдающего концерт в одном, но очень театральном, лице. Мадара выглядел так, словно разрывался между еле сдерживаемым смехом и желанием продолжать говорить, чтобы посмотреть, насколько сильно он может заставить его корчиться. Младший Учиха обожал своего брата. К сожалению, это никак не отменяло некоторые садистические тенденции, которые Мадара время от времени проявлял, на «радость» всех вокруг. — Изуна, — хорошо контролируемым голосом начал он, но запнулся в еле уловимом смешке, — о, ладно, ты ведь понимаешь, что Тобирама — самый невероятный вариант, не так ли?.. Он их главное достояние, козырная карта, брошенная на доску сёги, кто будет настолько глуп, чтобы лишить себя преимущества ума, подобного его?.. — вновь ухмыляясь, теперь уже ужасу на лице своего маленького брата, вспыхнувшего от восхваления его личного врага, закончил Мадара, и Изуна… Изуна взвыл и снова рухнул на стол. — Мой собственный брат… как ты мог… так ударить меня в спину…***
Двадцать третий день, месяц Кота, год Громового Дракона.
Мито I.
Несмотря на то, что он был давно мёртв, принцесса Узумаки часто видела Сенджу Буцуму в своих снах. Гораздо чаще, чем ей было бы комфортно и не стыдно признаться: не поля сражений, не шторма и цунами Узушио, и даже не подошедшего однажды к самой границе с сушей Санби, — казалось бы, великий Трëххвостый Биджу, способный утопить весь их остров одним только желанием, но нет… Нет. Вместо этого она снова и снова видит Буцуму, и страстно, навязчиво ненавидит его за это. Его лицо, в морщинах не старости, но гнева, и всё равно так сильно похожее на лицо Хаширамы, что порой заменяет собой её мужа в самых тяжёлых, вязких и липких кошмарах: это ещё не их брачная ночь, она — слишком молода и напугана, и вместо того, чтобы огрызнуться, как сделал это Хаширама, вместо того, чтобы угрожать отцу, что он «отрежет себе яйца и не будет никаких наследников, с мокутоном или без него», если их снова попробуют принудить к близости так рано, даже до официального брачного соглашения, вместо этого Буцума толкает её на жёсткий футон и нависает сверху, глаза — безразлично-алчные, но не похотливые, потому что всё желание сосредоточено только на том, каких наследников она даст и как их можно будет использовать: её чрево ещё пусто, но он уже строит планы… Мито просыпается без рывка и дрожи, без слёз и крика: просто в один момент открывает глаза и понимает, что кошмар закончился, а горячая боль между ног и тошнота в горле — просто результат её яркого воображения мастера фуиндзюцу. В отличии от отца, Хаширама был добрым. Местами наивным вплоть до глупости, смешным и безумно сильным, но он уважал её, как личность, а не тело, с ценностью только в крови и договором между кланами. Он слушал и, при необходимости, слушался её, и только за это Мито дала искренний шанс их отношениям, не пожалев о том ни на секунду — она, чего не ожидала, смогла полюбить этого удивительного мальчика, а позже юношу и мужчину. Но принцесса Узумаки всё равно всегда, с самого начала знала: клан продал её в этот брак, с горем и кровавыми слезами, но продал — и её тело купило покой Узушио, заделало брешь в обороне маленького островного государства, что образовалась, пока мощные континентальные кланы становились всё сильнее, а они, хотя и ломали законы мироздания своими печатями, были слишком малы против их уродливой жадности… Ещё чуть позже она поняла, что отец очень пожалел о своем выборе: когда, вопреки всем прогнозам, Учиха поднялись над Сенджу одним стройным рывком, заключая союзы и пакты направо и налево, и в центре, оплетая её новый дом страшной паутиной интриг и лезвий, оставляя Сенджу, а с ними и Узумаки — в стороне. Но было поздно. Это знание раздирало её на куски: знание, что изначальной жертвы может оказаться недостаточно, но особенно — что однажды ситуация может потребовать от неё отбросить как любовь, так и честь, и ради своего народа её тело вновь станет инструментом, и принцесса снова предложит свою руку: сплетёт сладкие речи, нежную лесть и плавные изгибы в приманку-ловушку — уже для алоглазых демонов. Всё ради своей страны, всë ради своего народа. Она хранила это тихое горе осознания в собственных костях, так же, как скрывались течения в её венах, и водовороты в сердце. Горе соседствовало с ужасом и бессильной яростью на судьбу, Мито считала дни и ночи, и молилась богам, чтобы этот момент наступил как можно позже… и, в тоже время, захлëбывалась от слёз каждую новую луну, потому что, если к тому времени, когда Сенджу падут, у неё будет ребёнок… Её лишили даже права умереть рядом с её мужем в битве — потому что тогда Учиха точно обратят свои проклятые глаза на их остров. Или, быть может, наоборот, отведут взоры прочь, и союзники немедленно поступят также, и они окажутся в состоянии полной изоляции, и даже течения и приливы не спасут их тогда… Поэтому, как бы стыдно ей за это ни было, первым чувством после осознания содержания письма даймё было болезненное, глубокое и просто чудовищное облегчение. Мито была счастлива, что оказалась одна в тот момент, потому что она упала на колени и расплакалась от того, какая ноша слетела с её плеч — мир, мир между Учиха и Сенджу, пусть даже такой, был гораздо лучше войны. И хотя её сердце разрывалось от сочувствия к обретённым брату и сестре: юному, но такому странному Тобираме, и бесстрашной, яркой и красивой Токе, она едва находила в себе силы пожалеть. Один из них отправится в логово врага, лишённый силы защитить себя, даже словесно, а она все равно не могла… просто не могла… сожалеть об этом. Быть может, виной тому было то, что она тоже пришла однажды в клан незнакомцев, зная только лидера, откровенно лишëнного чести и принципов, где люди реагировали ему под стать — у неё не было никаких прав и никакой защиты, кроме совершенно внезапной влюбленности Хаширамы, такой сильной, что вокруг неё все время расцветали цветы, выдавая, что он смотрит, даже когда наследник Сенджу смущëнно держался подальше. Быть может, она просто была слишком эгоистично-счастлива, чтобы чувствовать что-то ещё — но это вовсе не значило, что Мито не собиралась попытаться помочь им. Вот почему она попросила Хашираму взять её на эту первую встречу, вот почему она стояла сейчас среди делегатов от Сенджу, ожидая прихода немного запаздывающих, — была ли это дешёвая демонстрация силы, и стали бы они вообще играть в подобные ухищрения, Узумаки пока не знала, — Учих, нервно постукивающая по бедру Тока стояла справа от Хаширамы и неё самой, тихо скрывшейся за мужем ради возможности спокойно наблюдать, и застывший изваянием Тобирама — слева. Акимичи были столь добры, что пригласили их погостить непосредственно в комплекс, вместо того, чтобы просто позволить разбить палаточный городок на границе, как ожидалось, и, конечно, что-то будет спрошено взамен позже, но сейчас это была маленькая милость: вряд ли Учиха позволят себе потерять лицо перед потенциальными союзниками, с которыми они так долго заигрывали, так что, возможно, только возможно, переговоры пойдут чуточку легче, чем могли бы… Но, опять же, Мито пока не знала, насколько всё может быть плохо — в конце концов, Учиха и Сенджу воевали поколениями и поколениями, но сила и приязнь аристократии, граничащая с откровенным фаворитизмом, сегодня были в руках владельцев шарингана, и те это знали. Её долгом было помочь мужу справиться с ситуацией с минимальными потерями, а не уйти без них: горький, но все же реальный факт ситуации. Подул холодный, влажный ветер, поднявший с земли мягкий привкус первой опавшей листвы и оставшегося после летнего зноя сухостоя, Узумаки на мгновение опустила веки, наслаждаясь наступившей тишиной: не было слышно ни шелеста листвы, ни шороха одежд, ни разговоров, ни криков птиц. Просто бесконечная тишина, будто боги накрыли их стеклянным куполом, отрезая от всего мира. А потом, словно в предчувствии, её глаза распахнулись. Они появились внезапно, — под укрытием какой-то техники, очевидно, потому что Тобирама крупно вздрогнул, и даже его зрачки слегка расширились в ответ на синхронный шаг из мягко стелящегося утреннего тумана, и было просто невозможно утаить свое появление от сенсора его уровня без очень специфичных ухищрений. Это пугало и восхищало в равной мере. Всего четырнадцать, Мито уже определила взглядом советников и просто охранников впереди и среди замыкающих, хотя сделать это можно было только по возрасту: их одинаковые серебристо-серые, сотканные из плотной шерсти плащи были расшиты одинаковыми светлыми узорами, красиво оттеняя одинакового оттенка иссиня-черные волосы разной степени «колкости» и одинаково-белую кожу. Каждый Учиха обжигал кофейно-чёрными взглядами и не менее жгучей красотой: казалось, слухи об их не совсем человеческом происхождении были построены на странно-эфирном ощущении, порождённом тонкими чертами их совершенно бесстрастных лиц. Среди почти-одинаковых фигур, выделялись три, которые были внутри защитного контура построения: их плащи имели меховую опушку — насыщенно-чёрную у двух мужчин по бокам, и пятнисто-бело-серую у того, что был в середине. И не узнать главу клана Учиха было бы довольно сложно: его длинные неукротимые волосы оставались столь же легендарными, как дикий нрав в бою. Впрочем, что Мито честно признавала в уединении своих мыслей, они вовсе не выглядели неухоженными или растрёпанными: пышные волнистые чёрные локоны облаком окутывали его голову, лишь несколько самых упрямых прядей были отведены от лица тяжёлыми литыми заколками, а из-под них, вдоль висков и скул, вились тонкие косички, оплетëнные серебряными цепочками с драгоценными камнями, цена которых равнялась тратам Узумаки на ткань и припасы за год. …Мадара также был, объективно, красив — необычной и несколько болезненной красотой, одновременно выделяющей его среди Учиха и объединяющей его с ними, но этот момент принцесса Узушио предпочла проигнорировать… Ему на встречу вышел их добродушно ухмыляющийся хозяин — Акимичи Чото, одиннадцатый глава клана Акимичи, встречающий их вместе с двумя своими советниками, один из которых явно был полукровным Яманака. Тёмные глаза Учихи со всем вниманием прошлись по встречающим, на миг скользнув за спину, по собравшимся Сенджу, — Мито ощутила озноб от того, насколько бесчувствие в них не сочеталось с мягкой улыбкой на его губах. «Опасность», — кричал каждый её инстинкт, каждая клеточка в теле, и ей отчаянно захотелось глубоко склониться перед этой силой и статью: но Мито была принцессой Водоворота, и, как она не согнулась когда-то перед Буцумой, как не преклонилась перед Хаширамой, её любимым мужем, так и сейчас она отказывалась становиться маленькой и слабой девочкой, которой остро себя ощущала перед этим человеком, заставившим замёрзнуть их группу одним только взглядом без шарингана. Кроме прочего, она обратила внимание, что Учиха просто выглядели хорошо. И Мито имела ввиду уже не столько внешность, сколько ухоженный вид, очевидную сытость, богатство униформы и лоск, что… было совсем иной величиной. Сенджу, пройдя долгий путь до территории Акимичи, были, если и не уставшими, — по крайней мере, не все из них, — то запылёнными, в дорожной одежде и с волосами, собранными для путешествий, а охранники их делегации были худыми, и стояли в тяжелой, боевой и, от того, исцарапанной и поношенной броне. Учиха же, преодолевшие не меньшее расстояние, да ещё значительно менее прямой дорогой, выглядели так, словно сделали десять ленивых шагов от своих кварталов в соседний сад: в чистой и свежей одежде, сияющие полными резервами чакры, почти одинаково одетые и лишенные брони — что, как она тут же просчитала, давало им возможность двигаться и уклоняться гораздо быстрее, не так ли?.. Даже если дело дошло бы до столкновения, именно Учиха имели все шансы сбежать с минимальными потерями… Мито делала маленькие ментальные пометки, не меняясь в лице, и оставаясь скрытой за спиной своего мужа, защищённая его мощной фигурой от лишних глаз. Тока и Тобирама рядом с ней были напряжены настолько, что она всерьез опасалась, что или одного из них, или обоих сразу накроет нервный срыв. — Мадара-сама, добро пожаловать! Мы счастливы приветствовать вас в нашем скромном доме, — коротко поклонился Чото, все равно возвышаясь над присутствующими не меньше, чем на две головы: глава Акимичи был, буквально, великаном среди простых смертных, даже Хаширама, взявший лучшее из генов Сенджу, был ниже его на голову. Охрана Учиха, не меняясь в лице, стройно раздвинулась в стороны, открывая проход на вершине треугольника идеально-синхронно и в такт с шагами скользнувшего вперёд главы клана: они двигались настолько чётко и отрепетировано, не глядя зная, что каждый последующий Учиха уже сделал шаг назад или в сторону, что Мито ощутила рябь в глазах. Только тогда, на миг отвернувшись, чтобы избавиться от этого ощущения, она поняла, что Чото не выглядел ни в малейшей степени удивлённым: ни их видом, ни поведением, и невольно задумалась, сколько же раз он наблюдал эту сцену?.. Насколько крепки на данный момент были связи между Акимичи и Учиха?.. Не было ли ошибкой выбирать именно Акимичи, не стоило ли им обратиться к Абураме?.. — Чото-сама, я так рад нашей встрече! — с утончëнной улыбкой, в которой Узумаки не смогла почувствовать ни намёка на ложь, как ни старалась, наконец-то вышел к ним Мадара, Изуна и неизвестный ей Учиха следовали по пятам, охраняя, как цепные псы — любимого хозяина, а оставшаяся группа ястребиными взорами следила за малейшим движением противоположной фракции. Он умудрился грациозно поклониться, распахнуть руки в жесте между приветствием, демонстрацией отсутствия оружия, и приглашением в объятия, и посмотреть на хозяина комплекса с самым очаровательным видом снизу вверх: так открыто и светло, как никогда не должен был уметь человек с его кровавой и жестокой репутацией. …Чёрная звезда Учиха, Бархатный и Ядовитый Шёпот… Что ж, хорошо… Теперь Мито понимала эти… обстоятельства… немного лучше. Рядом, в определенном ритме и явно сохраняя счёт, дышал Тобирама, вдыхая носом и выдыхая через чуть-чуть приоткрытый рот, хотя его зубы оставались настолько плотно сомкнутыми, что она могла видеть напряжение мышц его челюсти. — Надеюсь, вы и ваша семья в добром здравии?.. — продолжал тем временем Мадара, явно гораздо более привычный к светским диалогам, чем почти подпрыгивающий на носках от нетерпения Хаширама. — Да, и мой сын шлёт вам тёплые пожелания! К сожалению, дела задерживают его в столице, но, думаю, вы встретитесь с ним непосредственно на празднике, что устраивает в честь вашего брака даймё! — радостно заключил Акимичи, и Мадара прижал ладонь к сердцу. — Мои честь и привилегия, — почти мурлыкнул он, настолько проникновенным был голос, и Узумаки незаметно сжала запястье мужа, кое-как умудряющегося удержаться от политического скандала и не вмешивающегося в приветствия между хозяином дома и новым гостем. — Спасибо, что приняли нас. — Ну что вы, Мадара-сама, об ином не могло быть и речи! — в этом он, как ни крути, был прав: только благородный клан мог принять на своих землях делегации Сенджу и Учиха, и старейшины не рискнули бы злить Мадару предложением на эту роль клана Хьюга. Но, возможно, им все же стоило выбрать Абураме… — Мы приготовили для вас западное крыло, как и в прошлый раз! — Моя благодарность не имеет границ, — вновь поклонился глава клана Учиха, от чего самоцветы в его косах вспыхнули на солнце, привлекая взгляды присутствующих и напоминая о богатстве, накопленном ими за последние годы. Ходили слухи, что Учиха уже трижды за эти десять лет перестраивали свой комплекс, так удачно для них сложилось это время. К сожалению, в слухи вполне верилось. — Мы позволим вам немного отдохнуть и освежиться перед встречей, господа, может быть, лучшим временем для собрания будет завтрак? — продолжил Чото, и Сенджу облегчëнно переступили на месте: оставаться грязными и вспотевшими перед лицом очевидного превосходства бывших врагов было довольно унизительно, вдвойне — от того, что те на их фоне выглядели почти чересчур хорошо… Мадара кивнул, бросив в их сторону по-кошачьему любопытный взгляд, и тут же улыбнулся, когда Хаширама без слов, но энергично, помахал ему рукой. — Очень великодушно, Чото-сама… — вновь слегка поклонился он, и Изуна за его спиной негромко фыркнул, бросив иронично-насмешливый взгляд на противников, как бы намекая, в чью именно сторону направлено это «великодушие». Улыбка Мадары слегка померкла, он чуть повернул голову в сторону брата и приподнял бровь. Почти неуловимый жест, но Изуна мгновенно выпрямился, чтобы затем поклонился в бессловесном извинении, выглядя так, словно ему, по меньшей мере, отвесили подзатыльник, и любые следы развлечения моментально исчезли с его, ещё не потерявшего детские черты, лица. Мито подавила дрожь. Этому человеку они должны были отдать их брата или сестру. Человеку, родной младший брат которого сейчас стоял с пустым выражением лица, и настолько прямой спиной, будто ему в позвоночник вбили, по меньшей мере, металлический штырь. — Да будет так! Инуэ, проводи наших гостей из клана Сенджу в восточное крыло, Рета — проводи представителей Учиха в западное крыло, Мадара-сама, я надеюсь… — в голосе Акимичи прозвучали вопросительные нотки, и Учиха склонил голову к плечу, как птица. — Я уверен, у нас найдется время обсудить дальнейшие договорённости о «Шёлковом пути», Чото-сама, но, если вы не возражаете, переговоры с Хаширамой-сама и его советом являются приоритетными для нас, — с сочувствием в голосе объяснил Учиха, и Чото энергично закивал, следуя рядом с ним на развилке, где группу Сенджу с нервно-возбуждённым Хаширамой во главе, так и не сказавших ни слова даже в качестве приветствия, увели в противоположную сторону.