don't leave me here

Чонгук просыпается один. Рядом на смятой подушке никого не оказывается, но со стеклянного столика виднеется новый стакан лекарства и записка с просьбой выпить это. Чонгук поднимается, читает листок и щурит глаза от света. Со стороны окна тускло светит солнце, обозначая, что время уже подходит к двенадцати часам дня. Чонгук с трудом встаёт с постели и идёт в ванную. В зеркале на него смотрит слегка побитый и удрученный вид самого себя, поэтому он наскоро умывается и вытирает полотенцем руки, проходя на кухню. — Я думал, ты сбежал. — И тебе доброе утро. Хосок. В белой большой футболке и черных домашних штанах. Он неловко потирает одну ногу об другую, подгибая пальцы. Стоять босиком на холодном полу — занятие так себе. — Давно встал? — Чонгук оглядывает слегка влажные кончики волос Хосока. Стрелка часов медленно ползет к полудню, но погода не блещет своей яркостью. Хосок даёт положительный ответ и помешивает кофе в турке, изредка морщась от чрезмерно густого запаха. Тяжёлый, горький аромат с завидной скоростью распространяется по квартире. — По-моему, я там ясно написал, что тебе нужно лежать. — Прости, — отрезает Чонгук, — но я на кухне за тем же, за чем и ты. Организм требует кофе. Он подходит, довольно смотрит через спину Хосока на бурлящий кофе и откидывает черную челку, отвлекаясь на окно, за которым чуть ниже протянута опирающаяся на высокие столбы автотрасса. Небо в Шанхае порезано на треугольники между серо-золотыми просветами стеклобетона и шипящими скоростными магистралями. Темная кухня Чонгука, отделанная под мрамор, подсвечена по периметру теплой подсветкой — на улице недостаточно светло, чтобы можно было не включать дополнительное освещение. Чонгук отрывается от вида из окна и снова поворачивает голову к Хосоку. — Кстати, бок почти не болит. Спасибо. — Хорошо, — Хосок одобрительно улыбается. Утренние часы после излишних откровенностей самые неловкие. И Хосок чувствует себя…неловко. Он не знает, стоит ли вообще затрагивать эту тему, пока Чонгук открывает холодильник, доставая оттуда молоко. — Не пойму, чем пахнет. — Кофе наверняка, — Хосок снимает турку с плиты, но Чонгук отрицательно мотает головой. — Нет. Сладко, пряно. Не помню, чтобы у меня дома была корица. — Она из моего. Хосок слегка смущается, разливает кофе по кружкам и кивает в сторону маленькой баночки возле плиты. — Я заходил домой, чтобы сходить в душ и за ней. Встал на три часа раньше, чуть не грохнулся от неожиданности с постели и опасливо перевел взгляд на всё еще спящего Чонгука. Прокрался на цыпочках и выбежал пулей. Да, первой мыслью было ни в коем случае не возвращаться — уехать из страны, заказать билет на Марс и справить поминки по своей гордости. Но уже второй мыслью, последовавшей без промедления за первой, была тяга к Чонгуку, ощущавшаяся на ментальном уровне. Вдалеке гремит кранами новая стройка, долетает до окон строительной пылью и оседает на подоконник. Чонгук отодвигает стул, садится напротив Хосока и в лоб спрашивает: — А почему моей ванной не воспользовался? Хосок давится кофе, и капельки напитка попадают на его чистую белую футболку. Он, конечно, не чистоплюй, но кажется, что он начнёт кого-то ненавидеть. Футболка его любимая, родная, но вид Чонгука настолько нахальный, что Хосок, чтобы успокоиться, отправляет в рот бутерброд. — А должен был? — хрипит он, пряча глаза. — Почему бы и нет. Мы же теперь хорошие знакомые, не так ли? — И часто твои хорошие знакомые моются у тебя в душе? Чонгук делает глоток кофе, ненавязчиво заполняя тишину. — Не сказал бы. — Вот и я о том же. Когда они заканчивают завтракать, в квартиру проникает только шум из открытых окон. У Чонгука телевизора нет, поэтому забить тишину телепередачами не получается. Эту ночь они не вспоминают — Хосок шутит глупо, смеется так же глупо, ощущая, что никто из них еще не готов к продолжению разговора. Неловко по большей части только Хосоку, но Чонгук и не спрашивает. Он подождет столько, сколько будет нужно. В глазах Хосока по-прежнему отражается безудержное золотое море, в котором умирают безголосые киты. Шанхай быстрый, ужасно быстрый даже для скоротечной человеческой жизни. После новой перебинтовки Хосок выходит в зал, снимая медицинские перчатки, пока Чонгук в соседней комнате затихает, скучающе уткнувшись в телефон. Когда в замочной скважине слышится характерный звук поворачивающегося ключа, Хосок напрягается. Паранойя привычным колокольчиком начинает звенеть в голове, подкидывая мнение Юнги о такого рода знакомствах, которые ничем хорошим и подавно не светят. Он хочет позвать Чонгука, чтобы скромно поинтересоваться, не ждет ли он кого-то на обед, но как только Хосок делает шаг, его останавливает низкий, холодный голос, от которого расходятся мурашки по спине. — Стой на месте, иначе пристрелю. Хосока не пугает вид механической руки вошедшего, Хосока пугает, что в этой руке. Пистолет уверенным и четким движением направлен прямо на него. Дальше взгляду удается выцепить только тяжелые армейские ботинки, длинную, до колен, куртку. Только — потому что по нему самому проезжается ответный, мрачный взгляд, заставляющий съежиться. — Я не опасен, — предупредительно и нарочито громко говорит Хосок. Ему отвечают хмурым молчанием, не спеша убирать оружие даже при том, что в руках Чона действительно ничего опасного не оказывается. — Кто ты такой? Хосоку очень хочется съязвить, задав такой же вопрос. Очень. Атмосфера накаляется за секунду, когда незнакомец подходит ближе, бегло вчитываясь в зрачки Хосока. Как неприятно. Хосок за всю свою жизнь не сталкивался с таким молчаливым унижением. Он подаётся вперёд, смотрит на него с вызовом, слабо усмехаясь, когда читает по губам ругательство. Зашедший человек всё же убирает пистолет, не видя в нем опасности. — Даже как-то унизительно, — подкалывает Хосок. — Лучше помолчи, — намекающе подсказывает ему высокий парень. Он оглядывает пустую комнату, и Хосок замечает, что у него не только рука механическая. Совсем незаметные проводки тянутся к предплечью, перепадают на шею, закрепляясь за ухом. Качественный, военизированный имплант означает только одно — либо его обладатель из полицейских структур, либо из того же нелегального подполья. Звучит одинаково ужасно, потому что змеи гнездятся там, где в обороте деньги. — Где Чонгук? — тишину снова разрезает голос вошедшего, но Хосок еле слышно выдыхает, проводя рукой по шее. Он разжимает пальцы и подушечками пытается нормализовать кровообращение — кончики совсем холодные. — Тэхён, не пугай его. Покрасоваться оружием можешь и в более подходящем месте. Чонгук смеётся. — Предупреждать о приходе до сих пор не в твоих правилах? — он спокойно засовывает руки в карманы спортивных штанов, — неужели тебе так хочется посмотреть на то, как я ебусь? Нет, серьезно, с таким постоянством, с которым ты вламываешься в эту квартиру, это должно рано или поздно случится. Тэхён морщится и подходит ближе. Под тяжёлыми ботинками расплываются маленькие лужицы воды с ещё не просохшей улицы. — Решил справиться о твоём здоровье. А знаешь почему? — он тычет в перебинтованный бок Чона, который так и не удосужился надеть футболку, — вот почему. Хосок еле заметно хочет дернуться в сторону спасительной двери, но ловит на себе предостерегающий, еле заметный кивок улыбающегося Чонгука, который смотрит на него. — Вау, Тэхён, мне стоит начать беспокоиться о своей предсказуемости? — темные глаза снова возвращаются к Киму, щурясь. — До тех пор пока не будешь наебываться на ровном месте. — Грубо, — рокочет Чон. — У меня для тебя новости, — Тэхён многозначительно смотрит на него, но Хосок строит беспристрастное выражение лицо, разглядывая картину, висящую на стене. Чонгук проходит между ними и хлопает Тэхёна по плечу. — Что, прямо сейчас? Я же вас даже ещё не представил. — В этом нет необходимости, — нетерпеливо отрезает Тэхён, — мне сейчас это ни к чему. Тем более «опаленный золотом», — он смыкает челюсти, — мне балласт не нужен. — Я тоже повременю пока что с такими знакомствами, — в свою очередь едко извиняется Хосок, — научи его как-нибудь вежливости, ему полезно. Чонгук еле сдерживает прорывающаяся наружу усмешку. Тэхёну давно уже никто такого не предъявлял, поэтому Хосок не перестает удивлять. Красная, горячая волна интереса пробуждается с каждым новым словом, которое переламывает всё то состояние, что видел Чонгук вчера. Удивительный. У Хосока в голове куча ненужных мыслей, но больше — нежелание узнавать то, чего не должен. Хватит с него приключений. Он виновато зачесывает пятерней волосы, мельком пытается найти нужный отклик в Чонгуке, но тот только смотрит странно. Чонгук взглядом провожает Хосока до двери и хмыкает. Интересно. Даже если сейчас Хосок уйдет, Чонгук теперь не отстанет. Ни за что. Будет следовать по пятам, сжимать в своих объятиях и не отпускать до хрипоты. Хосока хочется исследовать, проходиться по всем страницам его жизни, превращать его дыхание в свою кардиограмму и слушать спокойное сопение у себя на плече. Как было этой ночью. Откровенность на откровенность, вполне приемлемая цена за такое безумное знакомство. — Ну так что, Тэхён? Отпустить Хосока значит кинуть канистру бензина в костер интереса к нему. И Чонгук горит. ** — Как с Хва Ши? Нормально? — Отлично. Всё, как он и просил, — Чонгук задумчиво подпирает рукой подбородок, — столько всего за это время произошло, Тэ. Я порой даже забываю, какой сегодня день, потому что легче измерять время по ночам. Они продолжают сидеть в гостиной, Тэхён ещё недовольно косится в сторону помятого после вчерашнего дня Чонгука. Вид перевязанного бока режет глаза. — Что будешь делать дальше? Я слышал, что лавочку на Кильпо собираются прикрывать. Кто-то из торговцев не успел вовремя уйти. Ну а спецназ работает сейчас оперативно, сам знаешь. — Их район никогда не был выгодным, да и Чжи Ин уже давно хотел прибрать его к себе, — Чонгук издает смешок, — мне остался только Намджун и его бумажки. Есть клиенты в Кванджу, но такая морока туда ехать, поэтому здесь проблематично. Всё звучит как безумие. Жизнь Чонгука звучит как безумие. Сначала он дилер таблеток — на этом можно легко подняться. Конкуренция огромная, но это стоит того. Пока ты новичок в такой же новой среде, шансы твоего успеха возрастают многократно. После того, как от семьи не остается ровным счётом ничего, он свободен. Терпкость этой пьяной свободы, в которой больше нет матери и ожидания непримиримого конца, обрушивается на единственную цель — выжить. За партиями товара идут документы. Ставки намного выше. Их опасность холодит спину подрывом офисов крупных организаций, прошивает небо клекотом пищащей сигнализации над городом. С Тэхёном они знакомятся уже на почве необходимости приобретения оружия. В то время у Кима еще нормальная рука, а у Чонгука еле заживающий разрез на щеке и глаза, горящие ненавистью. Они всходят вместе, спина к спине. Происходит рокировка в мире, где деньги и статус ставятся выше человеческих жизней. — Деньги либо есть, либо нет. Хотя, честно, не понимаю, чего ты так трясешься. — На базе Шанхая проще, — Чонгук слегка морщится от того, что нечаянно задел бок рукой, — работа хорошая, мне нет смысла от нее отказываться. — Я бы не был так уверен. После того, как «GOLD» во главе с Намджуном поглотит соседние рынки, будет сложнее, — коротко замечает Ким, покачивая ногой в кресле, — они всё лелеют надежды о монополии. — Намджун не единственный, кому нужна информация, справлялся же я как-то без его контракта. Спрос на это останется вечным. — В отличие от тебя. — В отличие от меня, — Чонгук оставляет без внимания дружеский намёк, — вот только я ещё жив и собираюсь взять от этой жизни всё. Поэтому, хён, — он хмыкает и делает акцент на обращении, — меня за решетку прятать ещё рано. Тэхён ничего на это не говорит и возится с настройкой руки, панелька управления которой подсвечивается голубым. Когда что-то пикает, Ким отключает сенсорную панель, возвращая свое внимание к другу. Чонгук располагается на диване и прикрывает глаза от белого света, идущего сквозь шторы. Гул постепенно нарастает, четвертый день подряд снова собирается дождь, начинающий моросить ближе к полудню. — Ассоциация хочет одобрить проект Намджуна по поводу окончательной монополизации отрасли фармацевтики. Я знал, что им наплевать на граждан, но не до такой же степени, — недовольно просматривает ленту новостей Тэхён, — конференция по этому поводу будет уже скоро. Сейчас готовят нужные бумаги. Влияние Намджуна после объявления о возможном слиянии с компанией семьи Пак Чимина просто огромное. И как Пак, тот самый да-ни-в-жизнь, — Ким специально коверкает его сегодняшнее обращение на пресс-конференции, — вообще смог допустить подобное. — Очень просто, — пожимает плечами Чонгук, — где выгода, там и Чимин. Он не полез бы туда, не будь там многомиллионной прибыли. Хотя это меньшее, что меня сейчас интересует. — Реально? Этот «опаленный золотом»? Чонгук снова улыбается, но взгляд у него, готовый сожрать того, кто в мыслях. Тэхёна можно считать за фею-сводницу. Может, теперь Чон не так уж и злится на него из-за того района. — С чего вдруг? — Не знаю, интересно. Я люблю такое. Чонгук наклоняет шею сначала в одну сторону, потом в другую, разминая мышцы. Хосок въедается в подсознание, и Чонгуку хочется больше. Узнавать, смотреть, чувствовать, обладать. Он вспоминает, как лучи раннего солнца гладили кожу Хосока, который лежал возле него. Теплые оранжевые полосы ложились бархатистой поступью на нежные черты лица, ресницы и темно-каштановые волосы. Аккуратный профиль, мягкие щеки и спокойное дыхание ему в грудь. Это было красиво. Чонгук не понимает, как такой, как Хосок, не смог справиться, устоять. В его глазах отражается солнце, делая его абсолютно слепым к этому миру по его желанию. По вынужденному, подсказывает себе Чонгук. Никто из тех людей, которых он встречал, не делал этого без причины. Смерти, болезни, пресловутый развод, долги окутывали людей желанием быстро решить свои проблемы. И компания «GOLD» любезно предоставляла им эту возможность. Но с Хосоком было по-другому. Безразличие Чонгука заканчивалось там, где начинался он. Тэхён встаёт из кресла и подхватывает куртку, направляясь в коридор. Уже оттуда немного повышает голос, чтобы было слышно. — Тогда развлекайся. Я сегодня в Южном, приезжай, если что. — И часто ты теперь ошиваешься в том районе, Тэ? — Чонгук отвлекается от яркой картинки перед глазами. Он знает ответ, но не брезгует возможностью подразнить. Ким Тэхёну не повезло с другом, когда дело заходит до обсуждения его личных отношений. Чон поднимается следом. — Не беси меня. — Даже не думал, — в голосе мелькает плохо скрытое ехидство, — обязательно передавай привет. — Чонгук, — предостерегающе произносит Тэхён. — Всё, молчу. И в подарок белоснежная улыбка. ** Город никогда не спит, потому что система не позволит себе угаснуть. Чонгук выруливает на соседнюю полосу и давит в пол педаль газа. — Джейн, ну что там? Коррупция на высших этажах душит. Государственная протекция, по сути, наркотиков медленно, но верно приводит к гибели. Шанхай будущего не просто город. Это государство, взращенное и слепо погубленное желаниями людей. Счастье — валюта. Таблетки — средство. Кибер-реальность — выход. В западню. — Подожди, дай мне подключить к моим динамикам Ли. Мир, обреченный на исчезновение. Люди, скурившиеся, спившиеся, погрязшие в соседнем мире идеальности. — Как она? — Уж более доброжелательна, чем ты, Гук. Чон ждет, когда считается штрих-код на машине, чтобы допустить его к дорогим уровням автострады и кивает, усмехаясь. — Я же могу подкорректировать твои настройки, дорогая. Будешь уныло бухтеть, как старый навигатор. — Если ты думаешь, что я боюсь, то спешу тебе напомнить, что у голосовых помощников нет чувств. А так я тебя развлекаю за сумму, которую не каждый может себе позволить. — Мерзавка, — по-доброму смеется Чонгук. Он проезжает через световой вход, который золотой стеной отделяет этажи и позволяет себе снова разогнаться. На этих уровнях мало людей, потому что дорогая оплата многим не по карману. Через минуту слышится характерный писк системы и в динамиках раздается приятный женский голос уже не Джейн. — Приятно познакомиться, Чон Чонгук. — Тебе того же. LI01— модель седьмого поколения — система инициализации и обеспечения безопасности информации о владельце при любых непредвиденных обстоятельствах. По удостоверениям разработчиков, входит в десятку лучших. Система, подключенная к квартире Хосока. Система, которая видела и знает о нем больше, чем кто-либо другой. Хосок как будто неумело открывает упаковку и бросает на ладонь пару таблеток. Ломка бьет по телу раскаленными кнутами, мозг воспалённо просит еще. Он сидит на кровати, сложив ноги крестом, закидывает с недоверием в рот золотые шарики и закрывает глаза. Неправильно, бездна, в которую повержен не только он. Его могут простить другие, но он себя — никогда. Дурак. — Дурак. Сяндзин. Его высокая фигура вырисовывается из темноты, маячит бледными очертаниями посреди комнаты и рассыпается пикселями, чтобы оказаться ближе, в голове, перед глазами. Хосок дрожащими пальцами царапается об его руки, протянутые к нему. Он не верит. Тот, кто лежит в триста четырнадцатой палате, его друг. Человек, приходящий в самых ужасных кошмарах, где вместо осуждающих ругательств только беззвучный крик и равнодушное лицо перед заплаканным Хосоком. Он не может помочь ему. — Я не успел. Хосок бессознательно заваливается на бок под взгляд на секунду изменившихся глаз Сяндзина. Он не может помочь ему. Всё работает легко. Первое поколение — сенсация, взрыв посреди прессы. Юнги тогда скидывает статью в новостной ленте, пересказывает, что у них в конторе, на основной работе помимо чудом сохранившейся кафешки на нижних уровнях небоскребов, полный ажиотаж. Мин не успевает строить проекционные коридоры между городами. Здесь еще записанные на растворяющийся микрочип обычные сюжеты обычной жизни. Парочка исторических, парочка моделек природных пейзажов. Пока всё невинно. Второе поколение viar-таблеток презентуется компанией «GOLD» сразу на всех биллбордах мира. Многомиллиардная реклама, нужные люди в Ассоциации делают своё дело. Ощущения точнее, эмоции ярче, реальность разнообразнее. Подключают функцию моделирования, улучшают всасываемость в кровь, заменяют чип синтезом биологически активных веществ, выведенных «клинически одобренным» путем, и нанотехнологиями, отвечающими за подключение к отделам головного мозга и воздействие на конкретные центры. Шумиха вокруг первых присевших на этот раз устраняется быстро и грязно. В тот день Хосок впервые смотрит в зеркало, чтобы увидеть там Сяндзина. Он понимает, что так никогда не сдвинется с мертвой точки. Руки друга окольцовывают его шею, сжимают несильно и душат. Но душит не Сяндзин. Хосока душит собственное подсознание. — Извини, я без цветов, — Хосок всё-таки переступает порог несмело и боится. Боится взглянуть в сторону больничной койки. Боится увидеть друга, с отражением которого он попрощался несколько часов назад. Больница сверкает в ночи белыми огнями, сигналит на всю округу своим красным крестом, светодиоды которого ярко отображаются на соседних стеклянных зданиях. — Ничего страшного, — девушка поднимается, отряхивает форму орбитального пилота, — я сама с пустыми руками. Только с рейса. — Ты совсем похудел, — Киу подходит тихо и ведёт по плечу. Хосок обнимает ее, и они так и зависают в тишине, прерываемой писком приборов. Он чмокает ее затылок, дарит ощущение братской заботы, семейной поддержки, которая так необходима им обоим. Сяндзин познакомил их еще тогда, в ресторане «Де Клораль», выдержал драматичную паузу и торжественно объявил об их помолвке. Пальцы молодоженов украшали кольца-неразлучники. Чтобы насовсем, чтобы навсегда. Но «навсегда» оборвалось в один день, где был только холодный электрический свет и матовое небо, усеянное шипами небоскребов. Тогда Киу и Хосок умерли вдвоем. Тогда Сяндзина перевели в стационар с заключением «травматическая кома III степени». — Предупредила бы, что приедешь, я встретил бы. — Я и сама не знала, — Киу коротко треплет его по голове, — эти с «межгалактических» совсем оборзели — собачатся с нашими пилотами каждый день. Детский сад. — И ты решила свалить под шумок? — Хосок уворачивается от грозно летящего подзатыльника, но Киу всё-таки удается шутливо пихнуть его в бок. — Неправда, я еще не настолько скатилась. У меня сейчас вполне заслуженный отдых, на котором настоял командир нашего экипажа. Он хоть и суровый старик, но добрый. — И на сколько ты здесь? — Где-то на полторы недели, больше нельзя, — Киу с горечью оглядывает лицо Хосока, — я от тебя последнее время вообще ничего не слышала. Не слышала, потому что Хосок исчез. Больничные коридоры для него до невозможности родные. Молодого и перспективного хирурга еще помнят пробегающие мимо медсестры и ободряюще здороваются с ним его наставники-коллеги. Хосок прикрывает за собой дверь палаты, оставляя Киу ознакамливаться с анализами, и судорожно выдыхает. Решиться для него на такой шаг — безумно сложно. Он снова погружается в привычный для себя гомон шанхайского госпиталя и с чутким удивлением осознает насколько истосковался по работе, к которой стремился всю жизнь. В кармане ветровки раздается вибрация телефона, и Хосок, не посмотрев на номер, снимает трубку. По ту сторону раздается елейная речь, отчего его настроение неумолимо портится, потому что он узнает голос. — Разве непонятно, чтобы ты не звонил сюда больше, — Хосок цедит в трубку, когда видит, кто ему звонит. — Сок-а, будь потише и выкарабкивайся из своего уютного гнездышка. На его гробовое молчание звонящий лишь цокает языком. — О тебе и не думали забывать. ** Следующие две недели проходят быстро. Дожди заканчиваются, но ночные улицы всё еще отдают прохладой океана. Чонгук за это время успевает закрыть два мелких заказа и снова успешно удрать от габаритных мужиков, которые ни в какую не хотели верить, что он является сотрудником их компании. Черная кепка привычно скрывает его лицо, пока он салютует им, скрываясь в переплетениях домов. В последнее время слишком много приходится ездить и часто менять номера. Штрих-код машины, зарегистрированный в базе, уже давно устарел, поэтому его эффективность держится до первой генеральной проверки службами безопасности. Чонгук не рискует, поэтому на днях заезжает в Уджи, чтобы перебить номера, а заодно и подчистить следы. В открытое окно внедорожника врезается освежающий ночной ветер, вздымающий черную челку Чонгука. Темным блеском проносятся по капоту машины отражающиеся фонари. В кармане вибрирует звонящий телефон. Чонгук, не отрывая взгляда от дороги, снимает с него блокировку и ставит на громкую связь. — Нет, я не поеду в Южный, чтобы забирать твою задницу от легавых, Тэхен. — Да ну, когда для тебя это было проблемой, — кажется, Ким обижается, с ним рядом слышатся предупреждающие сигналы, издаваемые полицейскими андроидами, — шучу, я не по этому поводу. — Я за рулем. На такой скорости сложно с тобой разговаривать. — Ну так сбавь, — матерится Тэхен, перекрикивая шум потасовки на заднем плане, — вали забирать его. Как там его? Этот твой опаленный. Он в «Никро». — Откуда ты знаешь? — Линг всё еще работает там. — Подожди, но что там делает Хосок? — Чонгук хмурит брови. Тэхена заглушает гомон на заднем фоне. — У него спросишь, — Тэхен говорит быстро, — молись за меня почаще, а то от моей удачи вообще не дождешься помощи. Чонгук ухмыляется. — Мой беспечный друг, не будь таким беспечным, чтобы такого не было. — Заглохни, — Ким сбрасывает звонок. Чонгук одной рукой выкручивает руль и разворачивается в повороте на противоположную трехполосную, оставляя на асфальте прожженные следы шин. Между черным небом и золотыми небоскребами теряется Хосок. Личная загадка Чонгука. ** Darkside — DM219.Delveaux Здесь громко, очень громко. Это не светские вечера богатых баловнейс могильной тишиной, иногда прерываемой звоном бокалов. «Никро» предназначен для других. Здесь у людей вместо крови вино, вместо мыслей дым, искрящийся блестками между телами. Хосоку никогда не стоит полагаться на собственную уверенность, потому что она ломается, как только он переступает порог клуба. Владельца заведения нигде не видно, и у Чона пробегает холодок по спине. Любое место, где бытуют деньги, превращается в сцену, за занавесом которой обычно не рассмотреть кукловода. Хосок проходит сквозь охрану. Еще один шаг, и шанс вернуться назад испарится так же быстро, как и его надежда остаться незамеченным. Здесь нужно быть предельно осторожным. За кажущимся безразличием окружающих скрывается более ужасная подоплека быстрых, заинтересованных взглядов. В «Никро» не существует понятия незнакомцев, каждый знает друг друга, поэтому любой новый человек оказывается в клетке, которая захлопывается, как только за ним закрывается матовая дверь. Клуб расположен на верхних этажах шанхайской триады небоскребов — тройственные дома связаны стеклянными переходами над городом. Каждая ступень — новый виток адреналина, потому что в легких спирает от смеси алкоголя, высоты и некой свободы. Хосок не замечает, сколько проходит времени, беседуя с Лингом — барменом, который кажется ему самым дружелюбным из всего столпотворения людей, разодетых под стать их статусу. У него даже хватает смелости спросить про свой внешний вид, на что Линг улыбается по-дружески и всячески хвалит. Одной проблемой меньше. Чон переключается на коктейль, когда единственный адекватный человек перестает натирать бокалы и снимает попутно со стеллажа бутылку, чтобы налить подошедшей громкой группе. Хосок чуть ли не роняет свою голову на руки от безысходности. Ему до чертиков страшно. Он заказывает алкоголь. Не самое правильное решение, о котором он точно потом пожалеет. Но это будет потом, а сейчас спасительное тепло пробегается по горлу приятной сладостью. Справа вырисовывается какой-то неуемный пьяный парень, лезущий заплатить за него. Хосок мученически изгибает брови, но ладонью показывает беспокойно смотрящему Лингу, что всё хорошо. Чон сбрасывает чужую руку и извиняется для приличия. Но извинения не хватает. Его грубо хватают за запястье и тянут на себя. — Ты, кажется, кое-что не понял, — парень с силой сжимает тонкую кисть, отчего Хосок недовольно жмурится. Ещё этого дебила ему не хватало. — Как раз-таки понял, — он пытается вырвать руку, — то, что ты редкостный обмудок, не понимающий слова «нет». Лицо парня перекашивает гримаса ярости. Он подрывается с места, нависая над Хосоком, не давая ему встать с барного стула. Как назло, Линг выветривается в подсобку, чтобы передать смену уже другому человеку, поэтому Чон оказывается зажат в тисках. — Совсем охуел? Хосок стискивает от боли зубы и вскидывает голову. Глаза парня горят неестественным блеском. Золотым блеском. Конечная стадия этого увеселительного мероприятия. Хосока неприятно передергивает. Парень напирает более настойчиво, когда различает еле заметный блеск его зрачков. — Ну же, чего ты ломаешься. Ты такой же, как и я. Будет легко. — Я не… — Отошел от него. Воздух от жесткой интонации тяжелеет, потому что её обладатель взбешен. Чонгук взбешен. — Я что-то непонятно сказал? Он топит взглядом в чернильном океане, превращая воздух в кипящую лаву. Чонгук вопросительно поводит бровью, не дождавшись ответа на свой вопрос, и кладет руки на плечи Хосока, успокаивающе сжимая. — Кин Ым, я думал, ты ещё не вернулся из Лос-Анджелеса. Парень напротив неверяще округляет глаза, подбирается весь, хочет что-то возразить, но Чонгук лишь припечатывает его своим «мать будет разочарована». Он знает, на что давить. В таких кругах знакомства оборачиваются чем-то большим, потому вокруг все знают родословную каждого до седьмого колена. Никто не уходит из-под контроля даже ночью, во тьме неясно горящего горизонта Шанхая. Хосок провожает усталым взглядом удаляющуюся фигуру и делает глоток из высокого стакана, стараясь игнорировать покоящиеся на его плечах горячие тяжелые ладони. — Жаль, а я так хотел послать его сам. Он несдержанно ругается, когда Чонгук разворачивает его к себе и опускает взгляд на него. — А теперь сначала. С хера ли ты тут делаешь? — у Чона хриплый от скорости и холодной ночи голос, — ты какая-то ходячая проблема, цветочек. — Потренируй подкаты, Чонгук, у тебя плохо получается, — шепчет Хосок, упираясь подрагивающими ладонями в грудь напротив. Может, и спокойную интонацию у него получилось подделать, но тело говорит само за себя. — Я смотрю, ты отлично втягиваешься в тусовку. Он оценивающе цепляется за каждую маленькую деталь. Тонкая цепочка на шее, серебряные браслеты. Хосок выглядит сногсшибательно в своей черной футболке, черных штанах карго и фактурных кроссовках. Хосок не дергается, но упрямо держит руки на чужой груди. Чонгук ловит одну руку и мягко опускает, размашисто оглаживая большим пальцем кожу на тонком запястье. Он встречается глазами с Хосоком, который не хочет давать власть руководить катастрофой под грудной клеткой. Всё внутри бушует. Хосок чувствует, как возле шеи вдыхают аромат его одеколона, как чужие руки сжимают талию, как Чонгук неторопливо ведет носом выше, принося с собой свежий запах улицы, ночи, которая не скрыта в неоне посреди бокалов барной стойки. Чонгук дурманит голову похлеще любого напитка, поднимаясь руками по телу. Он прекрасно осознает всё своё влияние — даже такие простые действия для тактильного Хосока как апокалипсис, который не хочется останавливать. Хосок может только слабо выдохнуть, заставая один их самых ярких моментов своей жизни. Он зарывается в волосы Чонгука тонкими пальцами, когда тот подается вперед, мажет губами по скуле и опускается, накрывая его собственные. Чонгук идеально угадывает момент, когда музыка вокруг сменяется на тягучую как патока, он не сдерживает довольный низкий стон, когда слышит такой же в ответ на поцелуй. Хосок, когда пьяный, потрясающе гибкий. Когда под руками в татуировках еще больше мнется его футболка, он выгибает спину под чужими ладонями, усмехается коротко — так, что Чонгуку крышу сносит от вида. Он наклоняется ближе и прикусывает губы Хосока. У него в глазах мелькает колючее, темное желание, расползающееся чернилами по радужке от невероятного зрелища. — И зачем ты приехал сюда? — Как ты нашел меня? — отвечает вопросом на вопрос Хосок, блуждая взглядом по шее Чонгука. Осознание произошедшего ещё пока что не хочет наступать, поэтому он в каком-то замешательстве. — Я сказал бы, что сердце, но мои друзья до синонима к этому слову не дотягивают. Хосок удивленно и мило вскидывает брови. Алкоголь шалит в крови, мешая сосредоточиться на простейшей логической цепочке. — Так что ты здесь делаешь? — заново повторяет вопрос Чонгук. — На этот вопрос обязательно отвечать? — Да. Хосок страдальчески поджимает губы, всем своим видом показывая отторжение. Ему определенно нельзя пить. Сейчас бы беспокоиться о произошедшем, но Хосок только понимает, что ему вообще-то понравилось, и это вообще-то было вызвано явно не алкоголем. Чонгуком. Не алкоголем. — Если ты мне сейчас начнешь затирать про эти опасные сумабродства или спрашивать, откуда у меня такие связи, я просто встану и уйду, честно. — Вообще-то я и хотел про всё это спросить. — Серьёзно? — Хосок разочарованно вздыхает, — тогда мой ответ на всё: я знаю, на что шел. На поцелуй с Чонгуком он точно не шел. Начиная с того, что он даже не предполагал его наличие в «Никро». У Хосока бьётся гулко сердце, скользит по венам учащенно кровь. Всё похоже на сон, на такую знакомую иллюзию от таблеток. Но это действительная реальность, в которой существует Чонгук, который только что поцеловал его. В этом мире нет никаких обманок и фальшивок, потому что ощущение чужих губ на своих слишком отчётливое и горячее. Чонгук смеряет его снисходительно и задерживается взглядом на красных губах. — Давай посмотрим. На кону мои пятьсот долларов. Не угождаешь в чьи-либо руки, деньги твои. Какая-то сумасшедшая игра. Но Хосок, когда пьяный, способен согласиться на любую катастрофу в пределах орбиты этой планеты. И это второй факт, который выясняет для себя Чонгук, наблюдая за ним. — Много о себе думаешь. — Не разочаруй меня, цветочек. Отсчёт пошел. Смелости придает только алкоголь, потому что рациональные мысли на раз отшибаются последним глотком из стакана. Хосок чувствует себя в своей стезе посреди суматохи расслабленных людей. Его фигуру прожигает Чонгук, облокотившийся на стойку сзади себя. Хосок пытается настроиться. Посреди чертей расслабляться опасно — случайно попавшему сюда ангелу могут оторвать крылья. Но Хосок — демон, разрезавший собственный нимб. Он не похож на воздушных мальчиков-тросточек, рассевшихся вместе со своими компаньонами на диванчиках. Его ноги выточены упорными тренировками, его руки совершенны в своей скульптурной, мраморной изящности. Он подставляет свое тело под бит, вливается новой рубиновой волной в ритм посреди клуба. Хосок очень горяч в ипостаси свободы. Он грациозно делает волну, ведет рукой по шее и делает медленное, красивое движение бедрами. Его танец одновременно плавный и резкий, отточенный, профессиональный, завораживающий. Подтянутое, стройное тело приковывает к себе взгляды. Он стоит немало. Хосок — редчайший черный алмаз среди неярких кристаллов. — Неплохо. Чонгук отпивает оставленный напиток. Челюсти сводит от сладости. Мысль, что сейчас наверняка эта же сладость оседает на губах Хосока, лишь раззадоривает желание. Хосок, когда пьяный, не менее потрясающе танцует. Пока Хосок, снося все устои, тонет в танце, он смотрит. И знает, что смотрят на него. «Никро» — Колизей, где Чонгук играет по собственным правилам. Он отрывается от барной стойки и преодолевает неспешно расстояние, разделяющее его с Хосоком. И с Пак Чимином. Тот одет с иголочки, щеголяет в бордовом костюме. Пак игриво присаживается на диван и закидывает ногу на ногу. — Гукки, не ожидал тебя здесь увидеть. А ты с кем здесь? Один? Чимин хитро щурит глаза. Он, как никто другой, осведомлен во всем, творящемся в стенах его клуба. — Я смотрю, тут так весело без меня. Хосок-и, и ты пришел. Я так рад, что ты ответил на мое предложение. Чонгук вскидывает бровь на очевидную провокацию. Представление начинается. — Выбора у меня, знаешь ли, не было. — Выбор есть всегда, просто некоторым он не всегда нравится, — Чимин ослепительно улыбается и берет со столика бокал с белым вином, — а я не знал, что ты знаком с Чонгуком. Как мир тесен. Хосок чувствует, как по телу бегут мурашки. Чимин безошибочно считывает его реакцию, делая вывод. — Видимо, не так давно и знакомы, — Пак прячет усмешку в бокал, — он тебе разве не рассказывал? Мне посвятить его? — Не стоит, — Хосок сам удивляется, откуда столько смелости в его словах, — я же пришел, что тебе еще от меня нужно? — Зрелища. В «Никро» никто не остается без роли. Чимин приподнимает бокал в знак завершения разговора. Правило номер один этого жестокого мира. Или ты, или тебя. Правило номер два. На всё есть своя цена. Люди приходят сюда за экзотикой. Люди приходят сюда за людьми. Музыка вокруг только громче, подрывает сознание, ударяется о стены и шлифуется в неозвученных мыслях до нужного контекста. Хосок чувствует, как сзади кто-то подходит и поворачивает его за челюсть к себе, втягивая в поцелуй. Это не Чонгук. Чонгук стоит рядом. Притон ада, но здесь никто не бессмертен. Хосок замирает, когда его губы сминают незнакомые, отдающие горьким алкоголем. Шею сводит от неприятного положения, но рука настойчиво придерживает её, не давая увернуться. Но Хосок не такой. У Хосока, блять, есть чувство собственного достоинства. Он заряжает локтем в живот и моментально прописывает удар по челюсти, развернувшись. — Гладиаторские бои сойдут? — он зло оборачивается к Чимину, разжимая кулак. Вокруг люди напряженно ахают, когда понимают, что он сделал, кого он ударил и на глазах кого, нарушил правила. Но Чимин доволен. Его улыбка, подобно змее, устрашающе венчает губы. Введение новой неизвестной всегда поистине интересная игра. У Хосока пульсацией адреналин в затылке, поэтому он не замечает, как его ловит Чонгук, рыком шепча: — Подыграй. Он углубляет поцелуй, перехватывая инициативу на себя. Хосок в отчаянии проезжается пальцами по загривку, ведёт по скулам, ладонями исследуя лицо. Чимин восхищенно наблюдает. Вокруг богатенькие детишки глядят шакалами, наблюдая за действом. Такое возбуждает. Музыка наслаивается на затуманенные разумы, приглушенный свет манит сделать так же. Стервятникам нравится кровь. Людям нравятся зрелища, лишенные всякой благочестивости, опороченные тщеславной похотью, дымом опрокинутой под потолком. — Я хочу знать всё, — Чонгук шепчет это в мягкие губы, понимая, что Хосок сейчас совсем без контроля. У того окружающая действительность в жидкое марево перед глазами, а щеки раскалены от количества влитого алкоголя. — Так не получится, — его ресницы подрагивают, а сам он гибко отклоняется назад, — я никогда не врал тебе, недоговаривал, возможно. Но и ты ни черта не святой. Два-два, Чонгук. Он открыто намекает на то, что Чонгука здесь все знают, что кому-то надо позакрывать дырки в своем прошлом и настоящем, рассказанном ему. Хосок ластится обратно, откидывая ненужные мысли о том, что будет завтра. Пыл подогревают руки, ведущие по телу. Чонгук — отличный актер. — Считай за мной, Хосок, — он глухо шепчет, прежде чем припасть к шее, — счет обновляется.