трудности взросления

      Проходит не больше четверти часа, когда у Гермионы получается дозвониться до Гарри, и они встречаются у аттракционов. Джинни широко улыбается, приветливо махая ей, а Гарри заключает в короткие объятия.       — Наконец-то, — бормочет он, отходя в сторону. — Здесь ужасная связь и слишком много людей.       — Да, — Гермиона согласно кивает, рассеянно переступая с ноги на ногу.       Она думала, пока стояла в очереди, что Том скоро вернётся к ней, но его до сих пор не было видно. Чувство беспокойства медленно растекается у неё в груди, но она старается отмахнуться от него. Том уже взрослый парень; по крайней мере, Гермиона сомневается, что он станет совершать необдуманные поступки.       — А где Том? Я думал, ты говорила, что он приедет с тобой, — голос Гарри приглушён из-за проходящих мимо них подростков.       Гермиона невольно проводит взглядом по каждому из них в слепой надежде, пожимая плечами.       — Я не знаю, — честно говорит она. — Пока я стояла в очереди за печеньем, он увидел кого-то в толпе и ушёл. Или, по крайней мере, мне так показалось.       Джинни хмурится:       — У него есть друзья вне школы?       Укол раздражения находит её сердце.       — Да… Может. Не знаю, — Гермиона качает головой, на мгновение опуская глаза на свои пыльные кроссовки. — Не хотите печенья? — она протягивает им бумажный пакет. — Я купила слишком много, поэтому угощайтесь.       — Спасибо, — Джинни благодарно улыбается ей и берёт немного сладости для себя и Гарри.       Когда она предлагает ему тыквенное печенье, он отрицательно качает головой, что удивляет Гермиону. В школе он любил его. Времена меняются, — напоминает себе Гермиона, убирая слегка опустевший пакет в сумку.       — А где дети?       Джинни заметно оживляется при их упоминании:       — Ах, они пошли покупать напитки с Рональдом.       — Он тоже здесь?       — Да. Ему наконец-то надоело сидеть в своём магазине, поэтому он решил выйти в люди.       Гермиона удивлена. Она не видела Рона много лет. До встречи с Томасом он ей немного нравился, но они редко разговаривали, хотя учились в одном классе.       — И... как у него дела?       Гермиона переступает с ноги на ногу. Румянец окрашивает её щёки, когда уголки губ Джинни растягиваются в подобие ухмылки.       — Я думаю, он сам расскажет тебе, — смеясь, произносит она, кивая за спину Гермионы.       Она ведётся на это и оборачивается. У людей, которых она замечает, нет рыжих волос или похожего оттенка. Гермиона хмурится и поворачивается обратно, невольно отмечая скуку на лице Гарри. Бедняжка.       — Кстати, — продолжает Джин, — я слышала от близнецов, что Том начал работать весной у них. Ну, — она прижимается спиной к сетке позади себя, ограждающей парк аттракционов от ярмарки, — как ему на своём первом рабочем месте?       Гермиона обдумывает её вопрос в течение нескольких секунд, прежде чем отвечает:       — Если честно, он не говорил, но, думаю, ему нравится сам факт наличия работы, — она пожимает плечами. — Он не особый фанат приколов и шуток, которые продаёт.       Джинни смеётся, и Гарри улыбается в ответ. Глаза Гермионы обращаются к его профилю, когда он на некоторое время поворачивается к Джинни, и с промелькнувшей болью в сердце она отмечает любовь, отчётливо запечатлённую на нём.       Внезапная зависть, которую ей не следовало бы испытывать, поражает её до глубины души и ужаса. Гермиона на мгновение полностью застывает на своём месте.       Иисус, что за хрень?       Ей тошно от себя. В последнее время это начало происходить всё чаще.       Она медленно приходит в себя, всё ещё не осознающая тех чувств, что захлестнули её, когда Гарри поворачивается в противоположную сторону и машет кому-то. Гермиона моргает несколько раз, пытаясь стянуть с себя эту грёбаную пелену, прежде чем видит высокого мужчину и трёх детей возле него.       Она сразу узнаёт их.       — Мама! Смотри, что мы купили! — звонкий голос Лили слегка шокирует Гермиону, потому что в последний раз, когда она её видела, он был чуть более низким.       Она обгоняет своих братьев и Рона и подбегает к Джинни, нетерпеливо подпрыгивая на месте и дёргая её за рукав кофты. Джинни улыбается и смотрит на чёрную мантию, обнимающую плечи Лили, когда та отходит назад.       — Очень красиво, дорогая, — она нежно гладит дочь по волосам, и Гермиона слабо улыбается.       Всё. Не думай об этом, — говорит она себе, успокаивая. Её руки невольно сжимаются в кулаки. — Сосредоточься на вечере с друзьями и повторным знакомством с бывшим одноклассником.       Так гораздо лучше.       — Привет, Лили, — её улыбка становится более приветливой, когда она смотрит на счастливого ребёнка.       Девочка, словно бы только заметив её, удивлённо произносит:       — Гермиона! Круто, что ты здесь!       Гарри выпускает лёгкий смешок и кладёт руки на маленькие плечи дочери.       — Грейнджер? — голос Рона заставляет её сердце сделать маленький кульбит в груди от волнения.       Её ладони внезапно сильно потеют.       Она не интроверт или что-то в этом роде. Проблема в том, что за последние годы её социальная жизнь значительно снизилась, а люди из прошлого невольно ей об этом напоминают. Гермиона не считает такую реакцию нормальной, но ничего не может с собой поделать.       Она чувствует, что её голос будет дрожать, если она заговорит, поэтому прокашливается перед этим.       — Привет, Рон.       Гермиона старается выглядеть непринуждённо, когда протягивает ему руку для рукопожатия. Он держит стаканы с молочными коктейлями из Старбакс, и это та деталь, которую она совсем не учла. Упс.       — Привет, — он выглядит немного шокированным, бегло оглядывая её.       Гарри замечает неловкое положение Гермионы и забирает оба стакана. Рон обращает внимание на её руку и поспешно берёт её в ответ, смущённо улыбаясь.       — Ой... извини, я просто очень удивлён, что ты тоже здесь, — у него всё такие же потные ладони, как и раньше, и Гермиона сдерживает желание провести рукой по бедру, когда он отстраняется. — Мы давно не виделись.       — Да...       Она не может не оценить его. В последний раз Гермиона разговаривала с ним в двенадцатом классе, когда забеременела и всячески скрывала это под большой одеждой.       Рон до сих пор похож на квотербека со своими широкими плечами и высоким ростом, однако сейчас черты его лица стали более грубыми и заострёнными. Он выглядит старше её, хотя официально она выигрывает его в этом вопросе. Его безымянный палец обнимает серебряное кольцо.       Он женат, — с удивлением отмечает Гермиона. В голове сразу же возникает образ его жены-домохозяйки и нескольких рыжих детей, бегающих по дому. Впрочем, это то, что она постоянно наблюдает, приходя к его сестре в гости.       Гарри отдаёт коктейль Джинни, и Лили обижено надувается, переводя глаза с одного родителя на другого. У неё непереносимость лактозы.       Гермиона обнимает себя руками, когда её задевает прохладный вечерний ветер. Джеймс и Альбус говорят между собой на подростковом языке, поэтому Гермиона даже не пытается уловить нить их разговора. Тома никогда не интересовали такие вещи.       — Э-эм... — она обращает своё внимание на Рона, удивлённо поднимая брови. Он чешет затылок, смотря мимо неё. — Прости, но на тебя нет коктейля... Я не знал, что ты тоже будешь здесь.       Гермиона отмахивается:       — Ничего страшного. Я всё равно не особо их люблю.       Он пожимает плечам, но ничего не говорит, и Гермиону это устраивает. Пока что он ей нравится.       Они разговаривают ещё около получаса. Гермиона в основном молчит, но иногда вставляет свои реплики, задумчиво наблюдая за детьми. Всё это время они бегают в поле зрения взрослых либо спорят друг с другом, что-то громко выкрикивая. Похоже, им весело.       Гермионе нет. Она волнуется за Тома, потому что его нет уже больше часа, а мобильная связь отсутствует. Её это ранит, как и полчаса назад, но она всё так же старается не зацикливаться. Ожесточённая борьба внутри неё продолжается.       В конце концов Джинни решает отправить парней на аттракционы с детьми, а сама уводит Гермиону в противоположную сторону. Может быть, разговор с подругой её отвлечёт.       — Что с тобой такое? — спрашивает Джинни, беспокойно глядя на неё. — Ты весь вечер молчишь. Что-то случилось?       Они выходят на узкую дорожку и идут вдоль ярких разноцветных палаток. Теперь, с наступлением сумерек, огни от фонарей и гирлянд кажутся гораздо ярче. Ощущается что-то вроде романтики от всей этой атмосферы тепла и уюта вокруг.       Ветер дует им в спину, и Гермиона морщится, собирая волосы в пучок.       — Я просто волнуюсь за Тома.       Джинни извиняется и отдаёт ей полупустой стакан, доставая из сумки ободок для волос. Гермиона слегка улыбается и пробует коктейль на вкус, с отвращением отмечая про себя, что он с арбузом. Отвратительное сочетание.       — Есть повод? — продолжает она, поправляя волосы.       Гермиона пожимает плечами, а затем отрицательно мотает головой:       — Не думаю. Вряд ли. Просто... мы с ним немного поссорились, когда ехали сюда, — она опускает взгляд на свои руки, сцепленные в замок. Ногтями больших пальцев она бездумно царапает кожу. — Он не особо разговорчив в последнее время.       Джинни, по-видимому, задумывается над её словами, потому как молчит несколько минут.       — Волноваться — нормально, — наконец произносит она, в утешении гладя Гермиону по спине. — Только не стоит зацикливаться на этом. Тому четырнадцать, он подросток.       — Да, да, — Гермиона закатывает глаза, — я знаю. Я прекрасно это знаю.       — Он подросток и ему нужно личное пространство, — добавляет Джинни, глядя на неё так, будто бы не говорит об очевидных вещах.       Блять, ну да. Личное пространство... Как будто у него его нет!       — Я не хочу тебя обидеть, Гермиона, — тон Уизли смягчается, когда она замечает постепенно мрачнеющее выражение лица подруги, — но давай смотреть правде в глаза: вы слишком близки. Это не плохо, нет... но он мальчик, к тому же взрослый. Из-за отсутствия в его жизни Томаса, — она закатывает глаза, — он видит только одну модель поведения — твою. У него складываются определённые привычки, с которыми он пойдёт дальше по жизни. И ваша излишняя привязанность друг к другу не сыграет положительной роли в этом, поверь мне.       Джинни — грёбаный психолог. Она чертовски права. Гермиона задаётся вопросом, почему она с подобным образованием, которое в эти дни крайне ценится в Америке, проводит всё своё время дома.       — Ребёнок, — продолжает она, кажется, полностью погрузившись в её проблему, — по мере взросления должен начать как бы... «отделяться» от матери, чтобы постепенно стать независимой от неё личностью. По-другому — повзрослеть. У Тома сейчас как раз должен начаться подобный период, который обычно сопровождается подростковым бунтарством, конфликтами с окружающими его людьми и в том числе со взрослыми. Кто наиболее близок к Тому? Ты.       — Мы начали часто ссориться по пустякам, — добавляет Гермиона, невольно замечая, как на этих словах у неё начал дрожать голос.       — И это хорошо! — Джинни улыбается. Её глаза горят. — Он на правильном пути.       Да. На правильном. Однако Гермионе после её монолога стало казаться, как будто бы она — та, кто застряла в подростковом возрасте, невольно перенося свои детские проблемы и переживания на сына. Ей хочется в отчаянии биться головой о стену; в последнее время она начала слишком часто копаться в себе и замечать подобные вещи. Недостатки.       — Я... подумаю над этим. Честно, — она поднимает глаза на Джинни, взглядом как бы уверяя её в этом.       Подруга улыбается:       — Я и не сомневаюсь.

෴✰෴

      Ближе к девяти вечера они подходят к Гарри и Рону с детьми, где Гермиона прощается с ними. Джинни предлагает ей прийти на ужин в следующую пятницу, и она не может не согласиться. В последнее время Гермиона слишком много времени проводит дома в своих мыслях.       Мобильная связь до сих пор отсутствует. С грустью и тяжестью в сердце она идёт обратно к машине, решая дождаться Тома в ней. Неожиданный холод для жаркого лета пробирает её насквозь. Она подходит к машине и трясущимися руками достаёт из сумки ключи. Зубы ударяются друг о друга от холода, как зимой. Но сейчас лето, поэтому подобное явление само по себе странное для неё. Ладно.       Гермиона готовится разблокировать двери, когда её ослепляет свет от фар, и с запоздалым ужасом она понимает, что Том в машине. Почему-то её это пугает. Само осознание того, что для каких-то своих целей он сделал дубликат ключей. Возможно, даже с чипом.       Она обходит капот и видит Тома, сидящего справа от водительского сиденья. Он не сводит с неё пристального взгляда, что во тьме, смешанной с искусственным светом, кажется пустым. Гермиона ёжится и открывает дверь, окунаясь, наконец, в блаженное тепло.       — Привет, мама, — его голос звучит глухо и от того не менее жутко.       Гермиона не двигается. Она не заводит машину, не включает обогреватель. Вместо этого они смотрят друг на друга, и Том будто бы что-то ожидает от неё в ответ. Не приветствия, чего-то более осязаемого. Того, чего она не может ему дать.       — Том.       Маленькая улыбка расплывается на его лице, теперь более непринуждённом.       — Где ты была? Когда я пришёл, тебя там не было.       Гермиона невольно ощетинилась:       — Я была с моими друзьями, Том. А вот где был ты — мне неизвестно.       Кажется, это немного задевает Тома. На мгновение он выглядит обиженным, прежде чем превосходно избавляется от этого выражения на лице.       — Я разговаривал с Малфоем.       Шок находит Гермиону:       — С Драко Малфоем?       — Верно, — он кивает, и Гермиона едва сдерживается от того, чтобы не набросится на него с вопросами.       — Что он хотел от тебя?       Том опускает глаза. Тень падает на его лицо, укрывая.       — Вообще-то, я сам к нему подошёл.       Гермиона моргает. Она молчит несколько минут, не находя слов, а затем непонимающе качает головой.       — Зачем? — тихо спрашивает она, касаясь кончиками пальцев его костяшек, что побледнели от того, как сильно он сжал руку в кулак.       Он колеблется некоторое время, прежде чем бесцветно говорит:       — Я хотел его убить.       Она холодеет.       Пальцы Гермионы дёргаются, когда она резко убирает от него свою руку. В ужасе, растекающимся по венам, она отшатывается от него к самому стеклу, не понимая, хочет ли сбежать или остаться. Он молчит и не смотрит на неё, однако самое страшное заключается в том, что его слова звучат как правда. Он не врёт. Он не врёт.       Гермиона сглатывает. Сердце теряется где-то в глотке, а пульс ревёт в ушах. Том выглядит болезненно бледно, как будто сказанные слова поражают его самого ещё больше. Блять... что, блять, происходит? Почему он так резко перешёл от нормальной беседы к... этому?       Она чувствует несколько слезинок, сорвавшихся с ресниц, а затем собственный всхлип заставляет её дрожать. Гермиона икает, боковым зрением, что постепенно стало размываться, замечая Тома, что чуть приблизился к ней.       — Мама... — его мягкий шёпот оглушает её, и она зажмуривается, когда ещё больший поток слёз вырывается из неё наружу.       Том наклоняется к ней и невесомо обводит кончиками пальцев контур её скулы, обжигая своим холодом. Гермиона боится пошевелиться. Икота становится всё чаще, и она не может понять: от слёз или страха, сковавшего её тело в стальные объятия. Всё одновременно.       Она видит, что он улыбается, будто бы ему доставляет удовольствие наблюдать за ней в таком виде. Слабой, напуганной и беззащитной.       — Глупая... — Том медленно стирает слёзы, собирающиеся под глазами, наклоняясь ещё ближе. Гермиона вжимается в сиденье. — Моя глупая мама...       Том нежно целует её веки, когда она закрывает глаза, постепенно спускаясь мокрой дорожкой к щеке, отмеченной влагой. Он оставляет ей звонкий след на прощание, прежде чем медленно отстраняется и заводит машину, кладя её безвольные руки на руль.       Гермиона подчиняется, и они едут домой в мертвенной тишине, оставившей в её душе глубокий след.