Огонёк

— Руку ровней, и не горбись ты так! — прикрикивает Дадан, что стоит неподалёку, в тени раскидистой яблони. То была дичка — мелкая, в большинстве своём совершенно зелёная и ядрëно-кислая, так что непомерно сводило скулы вместе с языком, да набегали на глаза непрошенные слёзы. «Как ты её ешь?» — Дадан её пристрастие к кислятине исключительно не понимала и не признавала ни за какие шиши, говоря о том, что есть её могут лишь мазохисты, а любить — и подавно; остальные бандиты же от дички лишь вежливо воротили носы, а Эйс и вовсе отказался наотрез к ней даже притрагиваться... — Не отвлекайся! — голос у Кëрли грудной и мощный, вмиг отрезвляет, полностью разгоняя голодные мысли о рядом стоящей яблоне. Её желудок же этому весомо протестует. Юна склоняет взгляд на сжатый в руке пистолет и думает о том, что поесть она успеет всегда, особенно здесь, особенно в этом доме и семье, а вот тренировки ждать её не станут. Как и первые уроки стрельбы, на которых она пока что со стабильностью исключительно лажает. И плевать, что с утра во рту не было и крошки, от нагрузок ломит мышцы, а в десятке шагов стоит недостижимая сейчас яблоня. Она потерпит. Юна сгибает и расгибает руку, выпрямляется, унимает мелкую дрожь напряжения в кисти и прицеливается, концентрируя своё внимание исключительно на мушке. Дыхание у неё выравнивается, мишень в двадцати метрах становится всё отчётливей, ког- — Давай! -да курок щёлкает, в отдаче дёргается рука, а звук выстрела совсем не врезается в уши, как то было в её самый первый раз. «Бах!» — и с ветки срывается перепуганная птица. Из дула же бледный дымок начинает очерчивать в воздухе вихрастую ленточку, медленно устремляясь вверх, пока Дадан там приглядывается, чтобы огласить результат: — Не в яблочко, но поверь, лучше чем было, — она беззлобно фыркает, и Юна сама убеждается в этом, когда подходит ближе: пуля вошла в мишень, а не в ствол дерева рядом да причем обосновалась на границе оранжевой и жёлтой отметок (впрочем, их и было всего три). Но тем не менее — рекорд. Юна бросает взгляд на пистолет в поникшей ладони, задумчиво проводя большим пальцем по чуть тёплому железному корпусу. Дадан успела её с утра ошарашить своим внезапным порывом ни свет ни заря начать обучение стрельбе, особенно когда до сегодняшнего дня атаманша даже и не заикалась о подобном расширении тренировок. Поэтому без предисловий вложенный в руки на опушке леса настоящий кремневый пистолет стал для Юны противоречивой неожиданностью. Дадан только и обронила тогда в напутствие короткое «привыкай». И Юна привыкла. Отбросить первое серьёзное опасение пришлось сразу же после выроненного из рук оружия, потому что, произойди такое во время сражения, для неё (или ещё хуже: для кого-то другого) это могло стоить целой и единственной жизни. И чтобы защитить себя и близких нужно суметь воспользоваться своими навыками, а если ты будешь страшиться их самих, то для чего тогда всё это вообще затевалось? А Юна на этот вопрос ответ знает ещё с самого начала, оттого отбросит свои человеческие ценности прошлых лет и, если то понадобиться — научится убивать. Ведь нужно быть невероятным слепцом, чтобы наивно надеяться на то, что здесь тебе не придётся запятнать руки кровью. Так не выйдет. Особенно, когда в братьях будут числиться преступники мирового масштаба... — Можешь оставить его у себя. Юна рассеянно моргает, когда из цепочки мыслей её выводит широкий зевок Дадан. Присевшая на траву женщина вымученно прикрывает глаза: — Никакого идиотского общества до заката, — отрезает бандитка, — мне нужен от них моральный отдых, — глубоко вздохнув, она вытягивает из кармана брюк пачку сигарет. К слову, те самые, что были куплены Юной в столице Гоа. — Что на этот раз? Присаживаясь рядом, Юна едва колеблется: яблоня буквально в двадцати шагах, но ноги тем временем резко вспоминают о том, что они, минуточку, целый день простояли в положении прямо без продыху. Тем временем желудок только возмущается тому, что в который раз остается в пролёте. — Духи, — зло цыкает Дадан. — Мои единственные духи вместе с комодом, что теперь можно смело пустить на дрова. Юна натурально давится воздухом. — Как это случилось? И почему я об этом не знаю? — шок вперемешку с непониманием вытесняет абсолютно все посторонние мысли из головы. Юна выжидающе смотрит на Дадан, но та только угрюмо отмахивается и делает глубокую затяжку. По её лицу видно, что не за мебель она переживала. — Я их заставила собирать новый. И пусть только попробуют притащить какой-нибудь с терминала — месяц будут сидеть на одном рисе с водой. Юна молчит, размышляя о том, что парни опростоволосились в этот раз на самом деле знатно и посылает женщине искренне сочувствующий взгляд. Пусть Дадан и не была эталоном женской красоты, но все ещё являлась обычной женщиной, со своими собственными маленькими радостями. — Дорогие? — девочка только и может что посочувствовать. — Да. Были. Дадан как и духи было натурально жалко. Но не попробовать ничего не предпринять в защиту парней Юна не может. — Ну... они ведь не со зла, — пусть она и понимает, как жалко это звучит. Да и женщина наверняка уже успела смириться, более менее остыть, а сейчас просто из принципа возмущается криворукостью своих подчинённых. Юна знала — атаманша долгой злопамятностью никогда не отличалась. Дадан же хмурится, не отвечает, только курит, в принципе прекрасно понимая, что так оно и есть. Некоторое время они сидят в тишине, когда молчание между ними тёплое, не неловкое, когда ты смело можешь задуматься о чëм-нибудь, своём или далёком, не страшась за атмосферу вокруг. Юна же вспоминает Эйса, веснушчатого мальчишку, который в последнее время безбожно загорел на солнце и начал реже приходить домой. Девочка бы несомненно забила тревогу, если подобное случилось бы без её ведома, но она знает, что всё в порядке и даже лучше — её несносный брат перестал лазить по всяким невызывающим доверия заведениям, влезать в драки с пьяницами и приходить домой без лица с тяжёлым взглядом. Да, пусть теперь он и пропадает безвылазно в лесу, в его окрестностях, но на ночь, к её уже прошедшему удивлению, становится более разговорчивым и засыпает быстро. Юна в курсе причин этих метаморфоз. Не догадаться о них было невозможно. Первая дружба, настоящая, крепкая. О такой обычно пишут в книжках, с такой сама Юна сталкивалась лишь единожды ещё в прошлой жизни. Здесь же другие ценности и вследствие немножко другие люди. Дружба до гроба — не миф, также плавно может перерасти в некровные семейные узы, такие, что разорвать не получится, а если попробуешь, тебе ещё и вправят за это мозги на место. Хотя те будут правыми. Юне за Эйса пока спокойно, рядом с ним Сабо, пусть и которому тоже всего лишь пять, но он может — впрочем, уже смог — повлиять на него. Сабо... Тот самый пятилетний ребенок, что выбрал вместо комфортной, сытой жизни в роскоши, трущобы да помойку за городом. В свои годы смог увидеть то, что усердно пытаются не замечать некоторые взрослые люди — прогнившее высшее общество. Каким образом он решился на побег, Юна не знает. Может взыграла детская горячность или банальная интуиция, но итог всё равно один — он теперь в одиночку живёт практически на улице. И будет продолжать так до десяти лет. Юна не знает что об этом и думать, но предпринимать какие-либо попытки пока ещё слишком рано — фактически она пока не должна даже знать о существовании мальчика в цилиндре, а тем более, что он — сбежавший аристократ. Эйс наверняка не поспешит в ближайшее время знакомить своего друга со старшей сестрой, раз пока он даже не заикнулся о новом знакомстве и до последнего молчит про прошлые вылазки в город. Рассчитывать на разговорчивость своего брата видимо не стоит, в этом весь нынешний Эйс, поэтому придётся ждать удобного случая, чтобы пойти в словесное наступление на мальчика и официально добыть информацию о наличии у него целого друга. Возможно, что она даже попробует изобразить небольшую обиду, потому что как бороться с молчанием Эйса о довольно важных вещах, Юна уже не имеет понятия. А с этим придётся всё равно что-либо делать — подобное хорошую службу в будущем точно не сослужит. К слову, удобный случай выпал сразу же на следующий день.