На всю жизнь в памяти след, а над нами голубое небо (Книги про Гарри Поттера)

Так вот почему Дамблдор не смотрит ему в глаза! Боится увидеть в них взгляд Волан-де-Морта, боится, что зеленые вдруг станут красными, а зрачки превратятся в щели, как у кошки? Гарри вспомнил, как змеиная морда Волан-де-Морта высунулась из затылка профессора Квиррелла, и провел ладонью по своему затылку, пытаясь представить себе, что он почувствует, если Волан-де-Морт вылезет из его головы. А сейчас он чувствовал себя нечистым, заразным, словно носил в себе смертельный микроб и недостоин был сидеть в одном вагоне с чистыми, непорочными людьми, чьи мозги и тела не заражены отравой Волан-де-Морта… — Ох, милый, ну что ты, — покачала головой Лили, с сожалением посмотрев на книгу. — Ожидаемая реакция, — вздохнула Дорея. «Я — это оружие, — подумал Гарри, и будто яд потек по его жилам, и весь он покрылся холодным потом в мчащемся по темному туннелю вагоне. — Я то, что хочет использовать Волан-де-Морт, вот почему ко мне приставляют охрану всюду, куда бы я ни пошел — не меня защищают, а других людей, только это не помогает, они не могут постоянно держать кого-то при мне в Хогвартсе… Это я напал вчера ночью на мистера Уизли. Я. Волан-де-Морт меня заставил и, может быть, сейчас сидит во мне, и слушает мои мысли…» — Он не так все понял, и теперь накручивает себя, — нахмурилась Марлин. — Гарри, милый, что с тобой? — шепотом спросила миссис Уизли в грохочущем вагоне, перегнувшись через Джинни. — Ты плохо выглядишь. Тебе нездоровится? Он яростно замотал головой и стал смотреть на рекламу страхования недвижимости. — Гарри, ты правда не заболел, милый? — озабоченно спросила она, когда они огибали нестриженую травяную площадку посреди площади Гриммо. — Ты такой бледный… ты хотя бы выспался утром? Иди сейчас же в спальню и часика два поспи до ужина, хорошо? Он кивнул. Вот и удобный повод не разговаривать с остальными, как раз то, о чем он мечтал. Поэтому, когда она открыла парадную дверь, он быстро прошел мимо подставки для зонтиков в форме ноги тролля и поднялся в их с Роном спальню. Тут он стал ходить взад-вперед мимо двух кроватей и пустой рамы Финеаса Найджелуса, снова и снова возвращаясь к тем же вопросам и строя все более ужасные предположения. Как он сделался змеей? Может быть, он анимаг?.. Нет, он знал бы. Может, Волан-де-Морт анимаг? Да, это похоже на правду, Волан-де-Морт запросто может превратиться в змею… — Вот в этом я уже сомневаюсь. Слишком сложная магия, которая требует много времени и терпения, а у него его нет, — фыркнул Сириус, тем не менее взглянув на бывших Пожирателей. — Нет, он не анимаг, — покачала головой Беллатриса, и тиши добавила. — Я бы точно об этом знала. «А когда он мною овладевает, — думал Гарри, — тогда превращаемся мы оба… Но это не объясняет, каким образом я попал в Лондон и вернулся в свою постель за пять минут… Хотя Волан-де-Морт чуть ли не самый могущественный волшебник на земле после Дамблдора, ему ничего не стоит вот так перенести человека. — И тут он похолодел от ужаса. Но ведь это безумие: если Волан-де-Морт владеет мною, он видит через меня штаб Ордена Феникса! В эту самую минуту! Он узнает, кто в Ордене и где Сириус… и я столько всего услышал, чего не следовало — все, что рассказал мне Сириус в тот первый вечер, когда я сюда попал…» — Не нравится мне к чему ведут его мысли, — мрачно заметила Лили. — Но мальчик прав, — заметил Родольфус. — Если между ними действительно есть какая-то мифическая связь, то она скорее всего действует в обе стороны. Если Поттер может видеть то, что происходит с Темным лордом, то и Темный лорд может видеть то, что происходит с Поттером. Вопрос лишь в том, знает ли он об этом, а если нет, то как скоро узнает. — Это конечно логично, — хмыкнула Андромеда, покосившись на мужа сестры. — Но ты совсем не помогаешь. Выход был только один: немедленно покинуть площадь Гриммо. Рождество он проведет в Хогвартсе, хотя бы на праздники обезопасит своих… нет, не годится, там масса людей. Что, если они будут изувечены или убиты? Что, если следующим окажется Симус, или Дин, или Невилл? Он остановился перед пустым портретом Финеаса Найджелуса. Тело его наливалось свинцом. Выбора нет: вернуться на Тисовую улицу, напрочь отрезать себя от всех волшебников. «Раз так, — подумал он, — нечего тут торчать». Стараясь не думать о том, как отреагируют Дурсли, увидев его у себя на пороге шестью месяцами раньше положенного, он подошел к чемодану, захлопнул и запер его, огляделся, по привычке ища взглядом Буклю, вспомнил, что она еще в Хогвартсе — хорошо, одной вещью меньше, клетку не надо тащить, — схватился за чемодан и поволок к двери. Но на полпути его остановил ехидный голос: — Удираем, кажется? Он обернулся. На портрете снова возник Финеас Найджелус: прислонясь к раме, он насмешливо наблюдал за Гарри. — Я впервые рад ему, — заметил Сириус и поспешно добавил, заметив ехидное выражение Беллы. — Ему об этом не говорить. — Не удираем, нет, — кратко ответил Гарри и протащил чемодан еще шага на два. — Я думал, — сказал Финеас Найджелус, поглаживая остроконечную бородку, — что принадлежность к Гриффиндору предполагает в человеке смелость. Сдается мне, что вы уместнее были бы на моем факультете, Слизерине. Мы, слизеринцы, смелы, но не глупы. В частности, когда есть выбор, мы всегда предпочитаем спасти свою собственную жизнь. — Я не свою жизнь спасаю, — отрезал Гарри, волоча чемодан по особенно неровному месту изъеденного молью ковра, уже перед самой дверью. — Ах, понимаю, — сказал Финеас Найджелус, все так же поглаживая бородку. — Это не трусливое бегство — вы хотите быть благородным. — Интересно, он то что в благородстве понимает, — фыркнула Андромеда, невинно посмотрев на недовольного отца. Старшим Блэком явно не нравилось такое отношения к предкам. Утром все развешивали рождественские украшения. Гарри никогда еще не видел Сириуса в таком хорошем настроении — он распевал рождественские гимны и был несказанно рад тому, что встретит Рождество не один, а в компании. Голос его доходил до Гарри сквозь пол холодной гостиной, где он сидел один, смотрел, как белеет небо за окном, набрякая снегом, и испытывал какую-то свирепую радость от того, что дал возможность остальным посудачить о нем — чем они, конечно, и заняты. В обед миссис Уизли тихо позвала его снизу, но он не откликнулся и ушел на самый верх. Около шести вечера в дверь позвонили, и миссис Блэк опять принялась вопить. Решив, что это пришел Наземникус или кто-нибудь еще из Ордена, Гарри только поудобнее устроился у стены в комнате Клювокрыла. Теперь он прятался здесь и подкармливал гиппогрифа дохлыми крысами, стараясь забыть о собственном голоде. Когда в дверь к нему сильно постучали через несколько минут, его это порядком удивило. — Я знаю, что ты здесь, — раздался голос Гермионы. — Выйди, пожалуйста. Я хочу с тобой поговорить. Гарри открыл дверь. — А ты что тут делаешь? Клювокрыл разгребал солому на полу, отыскивая случайно оброненные кусочки крысы. — Я думал, ты на лыжах катаешься с мамой и папой. — Честно говоря, лыжи — не самое любимое мое занятие. Приехала на Рождество сюда. — В волосах у нее был снег, лицо раскраснелось от мороза. — Только не говори Рону. Он надо мной смеялся, а я без конца доказывала ему, что кататься на лыжах — большое удовольствие. Папа с мамой немного огорчились, но я сказала, что все, кто ответственно относится к экзаменам, остаются в Хогвартсе заниматься. Они хотят, чтобы я хорошо сдала, они поняли. Короче, — бодро сказала она, — идем в твою спальню, мама Рона растопила там камин и прислала сандвичи. — Вот Гермиона его точно сможет растормошить и привезти в норму, — уверенно заявил Поттер, заметив каким грустным взглядом его жена смотрит на книгу. Гарри спустился за ней на второй этаж. К его удивлению, в спальне были Рон и Джинни — оба сидели на кровати Рона. — Я приехала на автобусе «Ночной рыцарь», — беззаботно сообщила Гермиона, снимая куртку. — Дамблдор еще вчера утром сказал мне, что случилось, но пришлось дождаться официального окончания семестра. Амбридж и так вся позеленела оттого, что вы улизнули у нее из-под носа. Правда, Дамблдор ей объяснил, что мистер Уизли в больнице святого Мунго и он дал вам разрешение навестить его. Так что… — Чтоб она подавилась чем-нибудь, — проворчала бывшая Маккиннон. — Какая ты добрая, — усмехнулась Доркас, но настроение подруги к этой женщине прекрасно понимала. Она села рядом с Джинни, и теперь смотрели на Гарри все трое. — Как ты себя чувствуешь? — спросила Гермиона. — Прекрасно, — сухо ответил Гарри. — Только не ври. Рон и Джинни говорят, что ты от всех прячешься с тех пор, как вернулись из больницы. — Говорят? Да? — сказал Гарри, сердито глядя на брата и сестру. Рон рассматривал свои ботинки, а Джинни нисколько не смутилась. — Ну, это глупо с твоей стороны, — сказала Джинни. — Из твоих знакомых я одна знаю, каково это, когда ты одержим Сам-Знаешь-Кем, и могу тебе рассказать. — Вот этого я и боялся, — покачал головой Фабиан. — Лишь бы ничего серьезного в остаточной форме не осталось. — Наврятли ее обследовали в Мунго после того случая, — вздохнул Гидеон. Гарри на секунду застыл, ошеломленный этими словами. — Я забыл. — Поздравляю, — холодно откликнулась Джинни. — Прости, — сказал Гарри и правда почувствовал стыд. — Так думаешь… думаешь, и я одержим? — А ты можешь вспомнить все, что ты делал? Или были такие провалы в сознании, когда ты не понимал, что делаешь? Гарри стал мучительно припоминать. — Нет. — Тогда Сам-Знаешь-Кто не завладел тобой, — твердо сказала Джинни. — Когда это было со мной, у меня вылетало из памяти то, что я делала в предыдущие часы. Окажусь где-то и сама не знаю, как сюда попала. — Удивительно, что вместо взрослых людей успокаивает и объясняет ему все маленькая девочка, — слегка недовольно покачав головой, сказал Карлус. Гарри боялся ей поверить, но на душе у него все-таки стало легче. — А как же этот сон с твоим папой и змеей? — Гарри, у тебя и раньше бывали такие сны, — вмешалась Гермиона. — В прошлом году ты тоже иногда чувствовал, что замышляет Волан-де-Морт. Гарри покачал головой. — В этот раз было не так. Я был внутри змеи. Как будто сам был змеей… А вдруг это Волан-де-Морт перенес меня в Лондон? — Возможно эта связь зависит также и от силы Темного лорда, — задумчиво протянул Люциус. — В прошлом году он был слаб, а сейчас крепчает и набирает прошлую мощь. — Вполне возможно, но все это все равно не говорит от куда взялась эта связь, — нахмурившись, проговорил мистер Поттер. Сердце его наполнилось радостью, и он готов был присоединиться к Сириусу, который протопал мимо их двери к лестнице наверх, распевая во весь голос: «Храни тебя Господь, веселый гиппогриф». — Я знаю, что подарю тебе на день рождение, — рассмеялся Поттер. Марлин и Сириус с улыбками переглянулись между собой, а потом тоже присоединились к заразительному смеху друга. — Веселого Рождества, — сказал Джордж — Погодите спускаться. — Почему? — спросил Рон. — Мама опять плачет, — угрюмо ответил Фред. — Перси вернул ей рождественский джемпер. — Без записки, — добавил Джордж. — Ни об отце не спросил, ни сам к нему не сходил — ничего. — Ну я по крайне мерее пришел, — хмыкнул Сириус, покосившись на родителей, тактично забыв упомянуть, чем закончился его визит. В углу блестели мелкие предметы и монетки, которые он перетаскал к себе, как сорока, спасая от генеральной уборки, затеянной Сириусом. Кроме того, он собрал фамильные фотографии, которые Сириус повыбрасывал летом. Стекло на иных было разбито, что не мешало маленьким черно-белым людишкам надменно глядеть на Гарри, в частности — у него екнуло в животе — темноволосой даме с тяжелыми веками, суд над которой он видел в Омуте памяти Дамблдора: Беллатриса Лестрейндж. Похоже, это была любимица Кикимера: ее фото он поставил перед остальными, неуклюже склеив стекло чудо-скотчем. — Естественно, — покивала головой Андромеда, со смехом в глазах посмотрев на усмехнувшегося кузена. — Этот домовик любит всех, кроме нас с тобой. — Пожалуй, оставлю подарок здесь. — Гермиона аккуратно положила сверток в углубление постели и прикрыла дверь. — Найдет его позже, ничего страшного. — Между прочим, — сказал Сириус, выйдя в это время из кладовой с большой индейкой, — кто-нибудь видел Кикимера последнее время? — Я не видел его с тех пор, как мы сюда прибыли, — сказал Гарри. — Ты еще выгонял его из кухни. Сириус нахмурился: — Да… Знаете, по-моему, я тоже с тех пор его не видел… Прячется где-нибудь наверху. — А уйти он не мог? — спросил Гарри. — Когда ты сказал «вон», он мог так понять, что вон из дома. — Нет, нет, домовые эльфы не могут уйти, пока им не дали одежду. Они привязаны к семейному дому. — Только видимо ты забыл, что я и Белла не входили полностью в род мужей, — заметила Нарцисса. — Он мог уйти к вам, вы члены дома, — согласно кивнул Регулус, поглядывая на нахмурившегося брата. — Если очень захотят, то могут, — возразил Гарри. — Три года назад Добби ушел от Малфоев, чтобы меня предупредить. После он должен был наказать себя, но уйти все-таки смог. На лице Сириуса промелькнуло озабоченное выражение, но он тут же сказал: — Ладно, потом его поищу. Где-нибудь наверху сидит, льет слезы над панталонами моей мамаши или еще чем. Конечно, мог заползти в вентиляционный шкаф и умереть… но надеяться на это не смею. — Тоже прям сама доброта, — хмыкнула Беллатриса, искоса посмотрев на недовольных родителей и дядю с тетей. — У нас с ним взаимная ненависть, — фыркнул Сириус. До больницы святого Мунго доехали быстро: движение на улицах было маленькое. Редкой цепочкой, крадучись, по безлюдной улице двигались к больнице волшебники и волшебницы. Гарри вылез с остальными из машины. Но, ступив на лестничную площадку, он остановился как вкопанный: взгляд его уперся в дверь с табличкой «НЕДУГИ ОТ ЗАКЛЯТИЙ», за которой начинался коридор отделения. Через оконце в двери, прижавшись носом к стеклу, на них смотрел светловолосый кудрявый мужчина с ярко-голубыми глазами и улыбался бессмысленной лучезарной улыбкой во весь свой белозубый рот. — Ух ты! — сказал Рон, уставясь на это лицо. — Не может быть! — задохнулась Гермиона. — Профессор Локонс! Их бывший преподаватель защиты от Темных искусств толкнул дверь и вышел на площадку в длинном сиреневом халате. — Приветствую вас! Вы, я вижу, хотите получить мой автограф? — Не сильно изменился, — шепнул Гарри, а Джинни, стоявшая рядом, улыбнулась. — О-о… как ваше здоровье, профессор? — слегка виноватым тоном осведомился Рон. Это его неисправная палочка так повредила память профессора, что он угодил в больницу святого Мунго. Но поскольку произошло это в тот момент, когда он пытался полностью стереть память у Гарри и Рона, Гарри не был преисполнен сочувствия. — Правильно, он еще легко отделался, — проворчал Сохатый. — Джеймс, не хорошо так говорить, — пожурила сына Дорея, но заметив упрямые взгляд, просто махнула рукой, понимая, что сына не переубедить. — Я совершенно здоров, благодарю вас! — восторженно сообщил Локонс, доставая из кармана довольно облезлое павлинье перо. — Итак, сколько вам нужно автографов? Знаете, теперь я умею писать письменными буквами! — Спасибо, сейчас нам не нужно, — сказал Рон и обернулся к Гарри, сделав большие глаза. А Гарри спросил: — Профессор, ничего, что вы ходите по коридору? Разве вам не надо лежать в палате? Улыбка Локонса увяла. Несколько мгновений он вглядывался в лицо Гарри, после чего сказал: — Мы с вами не встречались? — Да… было такое. Вы учили нас в Хогвартсе, помните? — Учил? — чуть-чуть забеспокоился Локонс. — Я? В самом деле? А затем улыбка возникла вновь — с такой внезапностью, что стало даже страшновато. — Научил вас всему, что вы знаете, не так ли? Так что с автографами? Дать вам ровно дюжину, чтобы вы могли подарить вашим маленьким друзьям и никто не остался в накладе? Но в это время из двери в дальнем конце коридора высунулась голова, и голос, полный материнской заботливости, сказал: — Златопустик, шалунишка, куда это ты убежал? Добродушного вида целительница с мишурным веночком в волосах торопливо шла к ним по коридору и приветливо улыбалась. — Ах, Златопустик, у тебя гости! Как мило — да еще в Рождество. Бедный ягненочек, вы знаете, его никто не навещает, не понимаю почему, ведь он такая душка!       По гостиной Блэк-мэнора разнесся громкий смех, немного разбавляя напряженную обстановку. — О, миссис Лонгботтом, вы уже уходите? Гарри крутанул головой. Занавески в дальнем конце были раздвинуты и по проходу между кроватями шли двое посетителей: могучего вида старуха в длинном зеленом платье с изъеденной молью лисой и в остроконечной шляпе, украшенной не чем иным, как чучелом стервятника, и позади нее, нога за ногу, удрученный Невилл. И тут Гарри осенило, кто эти двое в дальнем конце палаты. Он стал озираться — чем бы отвлечь друзей, чтобы Невилл вышел незамеченным, чтобы к нему не пристали с расспросами, но Рон тоже оглянулся, услышав фамилию Лонгботтом, и, прежде чем Гарри успел остановить его, крикнул: «Невилл!»       Фрэнк и Алиса странно переглянулись между собой, с неким страхом и неуверенностью в глазах посмотрев на книгу. Что-то писавшая до этого Августа крепче сжала перо. Лестрейнджи потупили взгляд в пол, им и самим не верилось в то, что они действительно могли это совершить. Невилл вздрогнул и съежился, словно мимо просвистела пуля. — Невилл, это мы! — Рон вскочил. — Ты видел? Локонс здесь! Ты к кому приходил? — Твои друзья, Невилл, дорогой? — любезно сказала его бабушка, направляясь к компании. У Невилла был такой вид, будто он предпочел бы провалиться сквозь землю. Пухлое лицо его налилось багровой краской, и он старался ни на кого не смотреть. — Ах, да, — сказала бабушка, приглядевшись к Гарри, И подала ему морщинистую и как бы когтистую руку, — да, да, конечно. Я знаю, кто ты, Невилл очень тебя ценит. — Спасибо, — сказал Гарри и пожал ей руку. Невилл не смотрел на него, он потупился и еще больше потемнел лицом. — А вы, несомненно, Уизли, — продолжала старуха, царственно подавая руку сначала Рону, а потом Джинни. — Да, я знаю ваших родителей — не близко, конечно, — достойнейшие, достойнейшие люди. А ты, должно быть, Гермиона Грейнджер? Гермиона была поражена тем, что старой даме известно ее имя, но руку исправно подала. — Да, Невилл про тебя рассказывал. Выручала его не раз, правда? Он хороший мальчик, — старуха кинула на внука сурово-оценивающий взгляд, — но, боюсь, не унаследовал отцовского таланта. — И не обязан был этого делать, — вздохнул Фрэнк, сжав руку матери и кинув взгляд на маленького сына. — Он Невилл, а не я. Она кивнула в сторону дальних кроватей; при этом чучело стервятника у нее на голове угрожающе заколыхалось. — Что? — изумился Рон (Гарри хотел наступить ему на ногу, но сделать это незаметно в джинсах гораздо труднее, чем в мантии). — Это твой папа там? — Что я слышу, Невилл? — строго сказала старая дама. — Ты не рассказал друзьям о родителях? Невилл глубоко вздохнул, посмотрел на потолок и помотал головой. Гарри не помнил, чтобы кого-нибудь еще ему было так жалко, но помочь сейчас Невиллу ничем не мог. — Тут нечего стыдиться, — сердито сказала миссис Лонгботтом. — Ты должен гордиться ими, Невилл, гордиться! Не для того они пожертвовали душевным и физическим здоровьем, чтобы их стыдился единственный сын! — Я не стыжусь, — пролепетал Невилл, по-прежнему не глядя ни на кого из друзей. — Он видет как достается Гарри, понятно почему он не хочет о нас рассказывать, да и не обязан, — покачала головой Алиса, стирая слезы. Она хотела быть рядом с сыном и видеть как он растет, а вот как должно было получится в будущем. Рон привстал на цыпочки, чтобы увидеть больных в том конце. — Интересно же ты это демонстрируешь, — сказала старая дама. — Моего сына и его жену, — продолжала она, величественно повернувшись к Гарри и остальным, — пытками довели до безумия сторонники Вы-Знаете-Кого. Джинни и Гермиона прижали ладони ко рту, Рон перестал тянуть шею в направлении родителей Невилла и мгновенно скис. — Они были мракоборцами и очень уважаемыми людьми в волшебном сообществе, — продолжала старая дама. — Чрезвычайно одаренные, оба. Я… Да, Алиса? Что такое, дорогая? К ним незаметно подошла мать Невилла в ночной рубашке. Совсем не та круглолицая счастливая женщина с фотографии первоначального Ордена Феникса, которую Грюм показывал тогда Гарри. Лицо у нее исхудало и состарилось, глаза на нем казались огромными, а волосы поседели, стали жидкими и тусклыми. Она как будто не хотела заговорить, а может, вообще не могла и только делала какие-то робкие движения, протягивая что-то Невиллу.       Три гриффиндорки переглянулись с болью в глазах. Фрэнк сильнее прижал к себе жену, словно напоминая, что сейчас с ними все хорошо. — Лучше смерть, чем такая жизнь, — тихо заметил Лонгботтом, попутно сильнее сжав руку матери, так же напоминая, что он рядом. — Опять? — с легкой усталостью в голосе сказала ее свекровь. — Очень хорошо, дорогая, очень хорошо… Невилл, возьми, все равно, что это. Но Невилл уже протянул руку, и мать уронила в нее пустую обертку от «Лучшей взрывающейся жевательной резинки Друбблс». — Это прелесть, дорогая, — сказала бабушка Невилла наигранно веселым голосом и погладила невестку по плечу. А Невилл тихо сказал: — Спасибо, мама. Алиса засеменила к своей кровати, напевая без слов. Невилл с вызовом посмотрел на ребят: давайте, мол, смейтесь, а Гарри подумал, что за всю свою жизнь не видел ничего менее смешного. — Тут действительно не над чем смеяться, — поджала губы Марлин, с той же болью глядя на помрачневшую подругу. — Ужасная жизнь. — Ну что ж, пора нам и восвояси, — вздохнула миссис Лонгботтом, натягивая длинные зеленые перчатки. — Рада была познакомиться с вами, молодые люди. Невилл, брось обертку в урну, она тебе их столько надавала, что впору уже комнату обклеивать. Но Гарри заметил, как перед выходом Невилл незаметно сунул обертку в карман. Дверь за ними закрылась. — Я не знала, — сказала Гермиона, чуть не плача. — И я, — хрипло отозвался Рон. Оба смотрели на Гарри, — Я знал, — сказал он угрюмо, — Дамблдор мне рассказал, но я пообещал, что буду молчать… За это Беллатрису Лестрейндж отправили в Азкабан — она пытала их заклятием Круциатус, пока они не сошли с ума. — Беллатриса Лестрейндж? — с ужасом прошептала Гермиона. — Та, чья фотография у Кикимера в берлоге? Наступило долгое молчание. Нарушил его сердитый голос Локонса: — Слушайте, я зря, что ли, учился писать письменными буквами?! — Тебя еще тут не хватало, — проворчал Пруэтт.