Забери меня

      Арс упирается поясницей в беговую дорожку. Дальше отступать некуда. Либо он соглашается, либо отказывается. Парень решительно выпрямляется и делает шаг к Антону, сцепляет руки у него за спиной, но тела не касается. В груди стремительно разгорается страсть, которая хочет быстрее, больше, сильнее и прямо сейчас. С ней соревнуется равный по силе, но противоположно направленный страх навредить. Арс хмурится — обе эмоции не те, он не хочет касаться Антона ни с одной из них. Парень прикрывает глаза, прислушивается к себе, и сейчас, когда все чувства обострены до предела, замечает в своём сердце нежность и тошнотворно-романтичную, трепетную влюбленность. Шаст кажется ему таким хрупким, таким ранимым, уже жестоко сломленным однажды. Его хочется приласкать, защитить, показать и доказать, что жизнь не так уж херово устроена.       Антон ждёт, не особо вкуривая, чем занимается Арсений. Наконец брюнет на секунду приоткрывает глаза, мажет по нему мутным взглядом, словно просто проверяя местоположение, и тянется вперёд. Это даже не совсем поцелуй, просто касание, но у Шастуна уходит земля из-под ног. Это слишком по-другому, это слишком приятно, это слишком не то, на что Антон рассчитывал. Как можно, практически ничего не делая, ничего не говоря, просто лизнув в уголок рта, так ярко и понятно всё объяснить? Шаст заставляет себя приоткрыть губы, но Арсений углублять поцелуй не спешит, вместо этого зеркаля жест Антона. Их дыхание переплетается, Шастун дрожит: он знает, что сам применить язык не решится. Не положено. Попов касается губами его скулы, широко проходится языком по шее к ключице и утыкается в плечо, мягко оглаживает руками поясницу. Антон порывисто обнимает инструктора, прижимает плотнее. Теперь он действительно хочет этой близости.       Арсения опьяняет проявление Шастуном инициативы, он начинает медленно оттеснять партнера к кровати, продолжая нежно зацеловывать и оглаживать. Стаскивает с него футболку и помогает снять свою. Антон откидывается на покрывало и разом теряет всю спесь и деланную уверенность. Арс нависает сверху и чувствует, насколько Шаст напуган и напряжен. Это вытрезвляет.       — Нет! — Антон хватает начавшего было отстраняться инструктора.       — Ты уверен? — в глубине души Арс понимает, что нужно остановиться, но всё равно малодушно перекладывает ответственность на партнера.       — Я хочу, ты тоже, в чём проблема? — резко, почти зло спрашивает Антон.       Арсений как раз видит очень много проблем. Самая банальная из которых состоит в том, что он тупо очень плохо себе представляет, как должен выглядеть однополый секс. Какие существуют меры предосторожности, как и в какой момент партнеры договариваются, кто снизу, кто сверху? Сейчас Антон ведёт себя пассивно, это намёк или нет? А он сам готов вот так безрассудно отдаться, даже не оценив размеры «катастрофы». А размеры, исходя из роста и статистики, должны быть вполне себе. Мыслей очень много, они все довольно идиотские и слишком сильно путаются. Кровь давно отлила из головы, и соображать тяжело, поэтому Арсений спрашивает только то, что волнует больше всего:       — Я точно не сделаю тебе хуже?       «Да откуда он знает-то?! Это же ты собираешься что-то делать, хер знает что!» — мысленно орет на себя инструктор.       — Точно. Ты не сможешь, у тебя фантазии не хватит, — Антон судорожно вздыхает и с мольбой выкрикивает. — Арс, блять, мне это нужно!       Это звучит достаточно искренне для того, чтобы Попов послал надрывающуюся интуицию куда подальше. Уже в который раз за эти две недели.       «В конце концов! Ему же не тринадцать! У нас разница всего два года, он уже в состоянии сам принимать решения и переносить последствия. Раз хочет, значит получит!» — немного раздраженно думает Арсений, целуя уже более уверенно и настойчиво.       Вся бархатистость и ласкучесть Арса обычно расходовалась на этапе соблазнения. Когда дело доходило до, собственно, секса, он становился яростным, порывистым, слишком горячим. Ему всегда было мало, хотелось глубже, дольше, быстрее, больше. Впрочем, Попов не грубил и не жестил, сглаживая напористость плавностью движений, так что никто не жаловался. Постоянных длительных отношений в жизни парня пока не было, а в перепихоне по взаимному согласию он не видел ничего предосудительного, так что возмущаться в случае чего было кому.       Арсений размашисто лизнул шею, чуть прикусил ключицу, спустился к животу, оглаживая рёбра руками, и остановился, не получив никакого отклика. Шастун терпел. Он лежал молча, втянув живот, вжавшись в кровать, зажмурившись, закусив губу. И терпел. Арс снова навис над ним, раздумывая. От настолько пассивного партнера даже возбуждение немного спало. Ему не нужна мишень для изнасилований, ему нужен Антон.       Ложась, Шаст зачем-то поднял руки. Это типичный жест, отражающий доверие и открытость перед партнером, но ведь у Антона очевидные проблемы и с тем и с тем. Арсений, едва касаясь, проводит по длинным рукам, намечая действие и предупреждая о нём, аккуратно берет за запястья.       Пальцы капканами сжимаются на тонких запястьях. Мужчина с силой толкает восемнадцатилетнего парня коленом в живот, прижимая к стене. Антон смотрит на него доверчиво, хоть и испуганно, и почти не сопротивляется, когда мужчина заводит его руки наверх. Он перехватывает кисти одной рукой и берет ножницы.       — Что ты делаешь? — задрожавшим голосом спрашивает Шастун.       Вопрос остаётся без ответа, мужчина разрезает сначала один рукав рубашки, затем второй, потом рвёт пуговицы, и отбрасывает одежду в сторону, жадно проводит отвратительно горячей липкой ладонью по обнаженной коже, больно прихватывая сосок. Антон вскрикивает и начинает паниковать:       — Не надо! Перестань! Что ты делаешь?!       Возможно, было бы не так страшно, если бы мужчина хоть что-то говорил, но тот только усмехается, немного возится с пуговицей на джинсах и резко стаскивает их вниз вместе с боксерами.       — Пожалуйста! — парень начинает вырываться по-серьёзному, прилагая максимум усилий, но это ни к чему не приводит, и от этой беспомощности становится ещё хуже.       Антон поджимает ноги, выгибается, изворачивается, в голове проносится идея начать пинаться. Мужчина ещё немного наблюдает за ним с холодным интересом, а потом кладёт руку ему между ног, пока что несильно сжимает, вышибая из легких воздух, и заставляет встать ровно. Рука идёт дальше, за яички. Глаза парня расширяются от ужаса, когда он чувствует палец у тугого колечка мышц.       — Нет, нет, нет, нет! Пожалуйста! Не надо! — Антон приподнимается на носки, пытается отодвинуться. — Стой! Нет!       У него внутри сейчас рушится к хуям мир. Он просто не верит, до сих пор не верит, что стоящий напротив мужчина может сделать с ним такое. Только не он. Не верит, что не может вырваться, не верит, что не может остановить его словами и мольбами. Всё это кажется каким-то сном или розыгрышем.       Мужчина прекрасно знает об этом и упивается моментом.       Арсений чувствует, что сознание Шаста улетело куда-то в верхние слои стратосферы, но, что с этим делать, не имеет ни малейшего понятия. Поэтому делает то, что и собирался: укладывает руки партнера у него на груди, делая позу более защищённой. Прижимает чужую ладонь к губам. Инструктор долго колдует над руками, массажируя их, целуя, посасывая пальцы, легонько касаясь костяшек зубами. Сейчас он полностью погружён в эмоциональное состояние Шастуна и плохо осознаёт свои действия, подчиненные одной цели — растормозить партнера. В конце концов это начинает работать, Антон включается в реальность, чуть расслабляется и даже приоткрывает глаза. Арс улыбается ему и целует в губы.       Антон сжимает зубы, с ненавистью глядя в ярко-голубые, даже синие глаза. Сейчас он находится на стадии гнева. Мужчина берёт его зубами за губу, тянет, давит сильнее, прокусывая нежную кожу. Струйка крови щекочет подбородок. Верхний пробует разжать челюсти руками, Антон решается и кусает его за палец, вгрызается в кожу, рычит и отпускает, только получив пинок в пах.       — Ах ты сучонок! — шипит мужчина, теперь он действительно в ярости.       От страха и боли подгибаются ноги, сердце колотится в горле, Антон зажмуривается, но продолжает упорно молчать и сжимать зубы. Верхний рывком ставит его обратно на ноги, разворачивает к себе спиной и заламывает руки. Берет с полки два коротких кожаных ремешка, одним стягивает запястья, другим начинает сводить вместе локти, наплевав на то, что Антону сильно не хватает гибкости для такой позы. Парень чувствует, как рвутся связки, в глазах темнеет. Мужчина разворачивает его обратно и с силой толкает в стену, удар опять приходится на вывернутые конечности, Шастун забывается, открывает рот, стараясь глотнуть воздуха, и в этот момент верхний запихивает туда металлическую конструкцию, не дающую сомкнуть челюсти. На затылке щёлкает застежка, парень пробует конструкцию на прочность, но добивается только того, что прутья больно впиваются в десны.       — Значит, целоваться мы не хотим, — верхний расстегивает свой ремень, — чужой язык во рту нам не нравится.       Антон понимает, к чему идёт дело, и начинает, панически скуля, отползать. Мужчина хватает его за волосы и пытается поставить в нужное положение. Шастун на коленях никак не фиксируется, то заваливаясь на бок, то подтягивая ноги к подбородку. Наконец верхнему удаётся зажать его в углу, и отчаявшийся парень использует последнюю подвластную ему часть тела, стараясь языком не впустить чужой член в рот. Это даже мило. Антон зажимается, продолжает сопротивляться, делая себе только хуже. Худощавое тело скручивают рвотные позывы, и мужчина мысленно хвалит себя за то, что правильно просчитал поведение парня и не кормил его пару дней.       Тёплое дыхание Арсения щекочет ухо, брюнет прихватывает мочку губами. Это новое ощущение и какое же оно, сука, приятное. Арс гладит его по волосам и целует в уголок рта, пытается поймать взгляд. Антон смотрит ему в глаза. Тоже голубые. Такие невозможно другие. Шаст боязливо протягивает руку к лицу партнёра, и Арсений трётся об неё, как кот. Антон чувствует, как эмоциональные качели снова ползут вверх. Будь Попов побыстрее и чуть менее настойчивым, было бы проще. Минут на пятнадцать-двадцать Шастун мог просто выпасть из процесса, слегка нырнув в панику, и перетерпеть. Гаптофобия вообще была не болезнью, которую надо лечить, а защитным механизмом, позволяющим хоть на какое-то время полностью отключиться, отдаваясь панической атаке, и ничего не чувствовать. Не баг, а фича, как говорится. Но Арсений ломал скорлупу отстранённости, заставлял участвовать в процессе, забирался пальцами под рёбра, к сердцу. И в эти минуты беззащитности подсознание совало флешбэки, настолько яркие, что они казались почти реальными.       Арс покрывает поцелуями ключицы и спускается ниже, точно по центру груди. Пока что угадывает. Оглаживает ладонью скулу и зачем-то проводит по шее. Антон снова конвульсивно вздрагивает. «Да твою мать!» — думает Арс, возвращаясь к рукам.       Сегодня верхний ведёт себя подозрительно ласково. Обильно поливает пальцы смазкой, растягивает, чего не было уже несколько месяцев. Закидывает ноги Антона себе на плечи, давая точку опоры. Входит постепенно, давая время привыкнуть, а не как обычно: сразу по самые яйца. Не спеша, набирает темп.       Всё это нервирует. Шастун чует какой-то сюрприз, интересненькую затейку. И не ошибается. Верхний кладёт руку ему на шею. Сначала это просто чуть неприятно, потом давление усиливается и парень сам задерживает дыхание, потому что так проще не поддаваться панике. Но вот силы самостоятельно не дышать заканчиваются. Мужчина чувствует, как лихорадочно начинает дергаться горло под его рукой, парень вцепляется в душащую его руку, в панике смотрит на верхнего. Как же это возбуждает. Мужчина разгоняется ещё больше. Антон хватается за руку всё беспорядочней, его губы бледнеют. Хватка ослабевает, нижний жадно хватает воздух, давясь им и кашляя. Мужчина даёт ему с минуту на отдышаться, продолжая втрахивать в металлический стол.       — Вдох, — приказывает он.       Процесс повторяется снова. Нижнего крупно трясёт.       — Вдох.       — Я не смогу! — испуганно вскрикивает парень. — Пожалу…       Мужчина игнорирует протест и сжимает шею, упиваясь ужасом в зелёных глазах. На этот раз Антон почти теряет сознание. Верхний берет короткий стек и несколько раз ударяет по чувствительному низу живота, болью возвращая парня обратно в реальность. Мужчина кончает, наблюдая за мучениями нижнего (Господи, какой же он выразительный), и заменяет себя игрушкой, руша надежды Антона на избавление от игрищ через оргазм верхнего.       — Вдох, — одновременно с приказом он ещё раз с силой бьет стеком, заставляя Антона вскрикнуть и мешая вдохнуть.       Мужчина отпускает Шастуна, как только он вырубается, вдыхает в легкие парня воздух, намекая им, что не время подыхать, проверяет пульс. Жить будет.       Это. Слишком. Долго. Арсений чувствует себя совершенно измотанным и физически, и психологически.       — Худшее, что ты можешь сейчас сделать, это бросить всё и сбежать, — безжалостно говорит интуиция, и парень наконец-то решает ее послушать. — Раз уже начал, придурок, то доводи до конца, — добавляет она.       — До какого конца? — тупит Арс.       — А че, у секса много концов?!       — Тут до конца ещё как до Луны пешком.       Попов чувствует себя сапером на минном поле. Сначала он проходится по уже «обезвреженным» местам: шее, губам, рукам, плечам, потом пробегает пальцами от подмышек к бёдрам, по бокам корпуса. Эти места, по мнению Арсения, редко участвуют в изнасилованиях.       Верхний оттягивает нежную кожу в районе пятого ребра, у подмышки, и помещает туда очередную прищепку. В это место словно вгоняют гвоздь, который постепенно растворяется и переходит в ноющую боль. Антон шипит и сжимает кулаки.       — Тридцать, — говорит мужчина, отступает на шаг и любуется своей работой.       Пятнадцать пар прищепок по двум сторонам корпуса от подмышек до бёдер. Это снаряжение специально не покупается, верхний предпочитает использовать деревянные, бельевые, по старинке. Все они соединены между собой бечевкой. Мужчина пробегается по ним пальцами, тревожа зажатую кожу. Нижний болезненно стонет и хнычет.       — Дадим им настояться немного, — мужчина садится рядом с Антоном и снова шевелит одну из прищепок, наслаждается новым стоном.       Этот момент в игре самый интересный. Нижний ещё всё осознаёт и чувствует, мучительно всхлипывает от прикосновений, его напряженные мышцы подрагивают, в глазах стоят слёзы. Мужчина поглаживает его по животу, Антон в ответ только ещё больше пугается и зажимается. Время идет, защемлённые места немеют, парень устаёт от боли, жалобно тихо скулит, периодически срываясь на сдавленные рыдания.       — Поехали, — говорит мужчина.       Антон отчаянно дергается и зажмуривается. Все четыре его конечности предусмотрительно прицеплены к ножкам кровати. Верхний берет бечевку и медленно тянет, парень выгибается следом за ней. Сначала прищепки оттягивают кожу, потом медленно, доводя до мучительной судороги, скребут по ней и срываются. В пережатом месте восстанавливается кровоток, обжигая тело вокруг, но сосредотачиваться на этом ощущении времени нет — уже натягивается следующая пара прищепок.       — Тихо, — приказывает мужчина.       Он знает, что Антон не сможет тихо и уже прикидывает, как именно будет его за это наказывать. И сам Антон это знает, но всё равно пытается. Всё происходит слишком медленно, и боль не прекращается ни на секунду. После пятой пары нижний начинает умолять о перерыве, после седьмой в голос орать и слепо метаться по кровати, насколько даёт фиксация, после девятой голос срывается и переходит в хрип, после двенадцатой парень теряет сознание. Верхний одним рывком сдергивает оставшиеся три пары. Двенадцать. Пока рекорд. В том, что нижний отрубается, что-то есть. В его сознании пытка отпечатывается как бесконечная, её невозможно вытерпеть целиком.       Арсений с трудом вытаскивает Шаста из очередного панического омута и чувствует какое-то абсурдное раздражение на Антоновых насильников: «Вы не могли попроще его изнасиловать?! Это же не разгребешь теперь!!!» Шастун весь дрожит, как и сам Арсений. Инструктор не понимает, сколько ещё припадков они смогут вынести. Он сильно сомневается в своей физической подготовленности к таким марафонам, руки уже подламываются, а голова подкруживается. То нарастающее, то ослабевающее возбуждение только изматывает ещё сильнее. Попов упрямо сжимает зубы и начинает процесс расслабления партнера с начала.       Поцелуи уходят к низу живота, и Антон опять напрягается.       — Антош, — зовёт Арсений, надеясь голосом выдернуть Шастуна из подступающей паники.       Шаст в ответ весь конвульсивно дергается, зажимается и отчаянно скулит.       «СУКА, НЕ ТО!», — проносится в голове Попова.       — Шаст! Шаст!       — Не вредничай, Антош. Бери глубже.       Антон весь извивается, воя и давясь собственными слезами. Живот сводит от напряжения, руки беспорядочно хватаются за простыни, бёдра дрожат. Игрушка слишком длинная, да ещё и покрыта мелкими пупырышками и входить насухую не хочет категорически. Верхний неумолимо надавливает на неё, в глазах темнеет от боли. Парень хватается за его руки, пытаясь остановить.       — Пожалуйста, пожалуйста, — судорожно бормочет он.       — Убирай руки, — голос обманчиво спокойный.       Антон скулит от страха, но руки не убирает. Короткий стек с хлестким шлепком ложится на кожу, но не на запястье, там нижний уже не почувствует, а на внутреннюю сторону бедра, оставляя красную припухшую полосу. Это будет заживать больше недели. Шастун издаёт короткий вскрик и прижимает ладони к груди. Верхний начинает снова толкать игрушку.       — Расслабься, — приказывает он.       — Не могу, — отчаянно всхлипывает парень, он действительно был бы рад последовать приказу, но организм совсем не слушается. — Нет, нет, пожалуйста! Я правда не могу!       — Тихо.       Верхний несколько раз резко бьет по игрушке, вталкивая ее глубже. Голос срывается от крика.       — Тихо, Антош, — мужчина грубо зажимает рот нижнего рукой, — ты ведёшь себя отвратительно. Я же сказал тебе не орать.       — Шаст!       Верхний резко дергает игрушку на себя, принося новую волну невыносимой боли. Антон снова начинает кричать, но мужчина запихивает пальцы в приоткрытый рот и касается корня языка, вызывая рвотный рефлекс. Крик обрывается.       — Эти три сантиметра вставляем заново и тебе действительно лучше заткнуться.       — Шаст!!!       Антон кусает себя за ладонь, удерживая звуки. Удаётся не заорать, но, как только игрушка останавливается, совершенно обессиленный пытками парень начинает плакать навзрыд. Этот человек просто садист. Казалось бы, охуеть открытие. Но Антон чувствует, он бы смог принять эту херову игрушку, если бы верхний действовал чуть-чуть по-другому. Но мужчина не хочет. Почему-то до сих пор невыносимо осознавать, что верхний не хочет даже просто замереть на секунду, чтобы Антону стало хоть капельку легче. Даже между доминантном и сабом обычно существует своеобразная любовь и забота друг о друге. Верхний нижнего чему-то учит, хвалит за успешно перенесённые мучения, как-то поощряет. Парень думает, что согласен даже на такое извращенное тепло. Смотрит на мужчину. Ему нужно, чтобы Антон просто страдал. Всегда. Чем хуже, тем лучше. На секунду он перехватывает взгляд голубых глаз и сжимается в предчувствии пиздеца. Игрушка резко поворачивается вокруг своей оси, сознание схлопывается, остаётся только одна мысль, бьющаяся о стенки пустой черепной коробки, яркая до рези в глазах:       «Пожалуйста, пусть это всё быстрей закончится».       — ШАСТ!!!       И всё заканчивается. Только рыдания по-прежнему рвутся наружу.       — Тшшшш, тише, тише, тише, — Арс ложится рядом, гладит захлебывающегося слезами Антона по волосам, обнимает. — Все хорошо, тшшш.       Шаст жмётся к нему, утыкается в плечо: ему кажется, что Арс может забрать частичку боли, что он всё понимает. И, в целом, Антон не ошибается. Арсений не видел всех этих сцен, но в общих чертах считал поведение Шастуна правильно.       Попов продолжает бормотать какую-то чухню, просто для того, чтобы звучал его голос, оглаживает широкую спину с выпирающими косточками позвонков, пшеничные волосы, а у самого в голове вдруг возникает план действий, четкий, как будто его разрабатывали всем селом неделю. Инструктор ждёт, пока Антон немного успокоится, затихнет, и тихо просит:       — Посмотри на меня.       Шастун не хочет, сильнее прижимается к плечу.       — Шаст, пожалуйста.       Парень волком зыркает на Арсения.       — Спасибо. У тебя красивые глаза, ты знал? Посмотри ещё раз, — продолжает упрашивать Попов.       Антон даёт установить надежный зрительный контакт.       — Я не хочу тебя обидеть, я не сделаю больно, веришь мне?       Верит. Не хочет, чувствует себя идиотом, но верит.       — Ты потрясающий, — выдыхает Арс, он говорит искренне. — Я сейчас поцелую тебя в нос и скулы, и губы. Мне не нужен глубокий поцелуй. Ты можешь отвечать, если хочешь.       Попов едва ощутимо касается указанных мест.       — Я начинаю опускаться ниже. Тебе нечего бояться, помнишь? Я хочу, чтобы тебе понравилось, постарайся почувствовать.       Арс мокро проходится по шее, широко оглаживает по-прежнему боязливо напряженный живот, кладёт руку на грудь и ощущает, как трепыхается сердце.       — Это чувствительное место, я знаю. Я буду осторожен, договорились? Пальцы грубоваты, лучше заменим их на язык.       Арсений нежно касается соска кончиком языка и наконец слышит правильный сладкий стон. Его кроет от этого звука так, что становится тяжело дышать. Возбуждение горячей волной прокатывается по всему телу, становясь болезненным. Антон, похоже, наоборот пугается, что не сдержался.       — Всё хорошо, — хрипло выдыхает инструктор. — Ты всё делаешь правильно, мне нужно тебя слышать. Не переживай. Я хочу, чтобы тебе было приятно.       Антона трясёт, как в лихорадке, он тонет в нежных ласках, захлебывается внезапно доставшейся любовью. Слишком много, слишком неожиданно. А ещё Арс делает то, чего больше всего ему отчаянно не хватало все два года мучений — разговаривает. Объясняет, предупреждает, ведёт себя предсказуемо. Шаст наверняка боялся бы внезапной жестокости, если бы наполненные трепетной аккуратностью касания не выбивали воздух и мысли так сильно.       От, наконец, найденного способа взаимодействия у Попова открывается второе дыхание, да такое, что еб твою мать. Он ещё несколько минут завоевывает доверие в верхней части тела и сползает с кровати, устраиваясь у Антона между ног.       — Посмотри на меня.       Шастун приподнимается на локтях и смотрит.       — Я не буду в тебя входить. Ничем. Потому что это больно, я понимаю. Я не сделаю тебе больно. Веришь мне?       Верит. Но, в целом, похуй. Антон откидывается обратно. Пускай делает, если хочет, для Арса не жалко.       — О чем ты думаешь? — инструктор расстегивает ремень. — Явно же о какой-то глупости, весь напрягся опять. Не переживай.       Арсений осторожно стягивает с партнера оставшуюся одежду, пробегается пальцами от щиколоток к животу. Проводит языком по внутренней стороне бедра. Касание слишком лёгкое, дразнящее. Антон судорожно втягивает воздух и чуть двигает бёдрами. Это нужно как-то одобрить.       — Ты удивительный, самый лучший, — горячо шепчет Попов, хвалить Шаста, как собаку, всякими «молодец-умница-хороший мальчик» не поворачивается язык.       Арс отмечает, что парень находится в полувозбуждённом состоянии, это, конечно, не каменный стояк, который сейчас пытается порвать к херам собственные джинсы, но уже что-то. Эммм, это вообще нормально, что ему нравится член? Ох, навряд ли… ох, навряд ли! Инструктор облизывает руку, пару раз на пробу проводит по длинному, под стать самому Антону, стволу.       — Всё хорошо, не переживай, — напоследок говорит Арсений, желает себе не подавиться всем этим великолепием и заменяет руку на рот.       Попов не был ни умельцем, ни любителем доставлять оральные ласки, но знал, насколько это может быть приятно. А ради Антона стоило постараться.       Шасту окончательно сносит крышу от новых ощущений. Низ живота сводит от желания. Он скулит, стонет, выгибается, хватается за спинку кровати, толкается Арсению навстречу.       Инструктор чувствует, как по телу Антона волнами расходится крупная предоргазменная дрожь. Приблизившись к пику, парень снова начинает паниковать, то ли ощущения непривычно сильные (хотя Арс старался делать все максимально лайтово и по классике), то ли обладающие неограниченным запасом времени насильники успели поиграться и с контролем оргазма. На самом деле, правильные обе догадки.       Попов производит обратную рокировку рта и руки. Причин у этой замены две: во-первых, нужно вернуть в процесс голос, во-вторых, ладонь точно знает, что нужно делать, в отличие от горла. Так надёжнее. «Надёжнее, блять, — мысленно повторяет Арсений, переваривая, о чём подумал. — Надежная рука для добротного секса, +7924643…» Он со всей силы кусает себя изнутри за щеку. Дебилоидный ржач сейчас вообще ни разу не вовремя. Антон тихо жалобно хнычет, что-то бормоча, и все лишние мысли мгновенно выдувает из головы.       — Тшшш, всё хорошо. Ещё немного осталось потерпеть, ещё чуть-чуть. Вот так, хорошо, дыши глубже. Сейчас, сейчас.       Шаст чуть расслабляется, сосредотачивается, начинает подмахивать бёдрами более целенаправленно.       — Да, отлично. Ты всё правильно делаешь, сейчас, почти.       Антон выгибается дугой в оргазме, перебивает сам себя несколькими стонами в разной тональности, и, наконец, полностью расслабляется, растекается по кровати, прикрыв глаза. Арс смотрит на него, затаив дыхание. Ради такого Шаста и сдохнуть не жалко, а он ещё минет считал сомнительной задумкой.       Восхищение переливается в волну совсем уж болезненного возбуждения, девать которое некуда. Арсений утыкается лбом в сложённые на кровати руки и тихо шипит, понимая, что нужно либо что-то делать, либо он сейчас взвоет на весь остров. Малодушно отложив душеспасительные беседы на попозже, парень уползает в ванную, решать свои «проблемы» самостоятельно.