Забери меня

      Антон лежит на спине, точно так, как его оставил Арсений. Тело лёгкое-лёгкое и в то же время безвольное. Мыслей в голове нет ни одной. Когда ему в последний раз было так спокойно? Никогда?       Арс возвращается обратно. Он, по всей видимости, решил быть джентльменом до конца, потому что принес с собой влажное полотенце и бережно вытер им всё ещё оглушенного шквалом пережитых эмоций Антона. Полотенце тёплое, а это значит, что Арс не просто запихал его под воду, а сначала отрегулировал её температуру. Позаботился обо всём, вплоть до вот таких незначительных деталей. От этого так хорошо, что даже немного плохо.       Арсений присел на корточки у изголовья кровати, задумчиво погладил Шаста по волосам. Антон скосил на него глаза. Попов выглядел довольным и немного взволнованным. Шастуну захотелось раствориться, остаться в этом моменте навечно.       — Ну как? — наконец неловко спросил Арсений, нарушая тишину.       И правда, как? Незабываемо? Непередаваемо? Охуенно? Антон подумал, что его план пошел по пизде. По полной. С каждым вдохом он влюблялся всё больше. Петля неумолимо затягивалась, и он начинал задыхаться.       Как? Охуенно, блять, просто разъёб. На куски, блять, на мелкие осколки. Спасибо, что забрал все и без того немногочисленные причины жить, оставив взамен только себя. Себя? Да нихуя не оставив.       Антон чувствовал себя внезапно приласканной цепной собакой, у которой свет клином сошелся на чуткой, в россыпи родинок, руке. Его погладили искренне, от души, потому что не трудно, потому что у Арсения внутри столько любви, что он может дать её часть худому псу и ничуть не потеряет. А потом бросит к будке кусок котлеты и пойдёт дальше, уверенный в равном обмене энергетикой с животным. И даже не будет знать, как воет по ночам несчастная псина от невозможности пойти следом и слепо, до разодранной шкуры, выкручивается из ошейника.       Арс, будто издеваясь, приоткрыл дверь в свою ебучую сказку, провел там экскурсию: вот, смотри, это единорог, а это здоровые отношения, тут радугой срёт пони, а тут секс без боли. И смотрит на него радостно — «красиво тут у меня?» Да. Безумно. Ты заслужил, правда.       Вот Арсений же уедет и сразу переключится на семью, друзей, работу, своё паскудное море. Девушку себе найдет или парня. Антон ничуть бы не удивился, узнав, что Арсу одинаково нравятся оба пола. Ему вообще, блять, нравится абсолютно всё. Курортная интрижка останется приятным, или не очень, воспоминанием среди сотен других. Так же, как и худой зеленоглазый странный парень. Один из многих. Неважный. Ненужный.       Арс хочет помочь, он хочет дать ощущение тепла и любви. Действительно хочет. Он абсолютно искренен в своём поведении. Он и сейчас смотрит тревожно, правда переживает. Но. Он сделал бы это для любого. Он просто вот такой. Добрый. Хороший. Он собаку погладит, котлету даст, лапку перебинтует и всё равно уйдёт. Всех собак домой не заберёшь. Тем более цепных. Не понимает, что делает хуже. Не понимает, что цепной пёс — не человек, у него своей жизни нет, он так и останется там, где бросили.       Антон знает, что перешагнул черту. Невозможная влюбленность, острым тяжелым комом засевшая где-то под рёбрами, расширяющаяся, разрастающаяся, ломающая грудную клетку, оставляющая на сердце кровоточащие гематомы. Парень прижимает руки к груди, словно пытаясь это остановить.       — Шаст? — Арсений касается его локтя.       Невыносимо ласково, тревожно, мягкими подушечками пальцев по бледной коже. Антона простреливает током, колючим электрическим зарядом, добирающимся везде, заставляющим каждую клетку тела болезненно сжаться. Он не хочет, не хочет это чувствовать. Не может терпеть эти касания, невыразимо желанные, абсолютно ему не принадлежащие. Парень закрывает руками лицо, резко садится, подтягивает ноги к груди.       — Шаст! — Арсений приобнимает его за плечи. — Ты чего? Тише, тише.       Нет. Он больше не поддастся гипнозу этого голоса. Ядовитая нежность, растворяющая остатки защитной оболочки. Слишком страшно.       — Не трогай, — Антон слышит себя как будто со стороны, злобный рык загнанного в угол зверя.       Арс вздрагивает и отступает.       — Антон, посмотри на меня. Пожалуйста.       Инструктор волнуется за него. Пиздецки искренно. Нахуй теперь вообще жить? Нахуй без него жить? Шастун резко мотает головой, силясь отогнать эти мысли. Надо бежать, чтобы его не слышать, не видеть, не ощущать. Парень резко вскакивает, шарахается, ударяется о стену, чуть запутывается в ногах и, наконец, вылетает из комнаты. Слышит, как Арсений бросается следом.       Он прячется в ванной, единственной комнате в этом сраном доме, у которой запирается дверь. Вжимается в противоположную стену, как можно дальше от Арса.       — Антон, — Попов жалобно скребется в дверь, — прости меня, пожалуйста, прости, я не хотел.       — Заткнись, блять! — орёт Шастун срывающимся голосом.       За что он извиняется?! Ну почему Арс такой?! Почему не пошлёт уже к хуям истеричного сожителя, который сначала сам затащил его в постель, потом там психовал полдня и сейчас ещё продолжает? Попов отдал всё, что мог, даже не заикнувшись об ответке, приложил максимум усилий для того, чтобы вовлечь Антона в процесс, осторожничал, сдерживался, раз за разом успокаивал. Арс прошёл вместе с ним по липкому, омерзительному болоту воспоминаний, вытащил из него, вдохнул в лёгкие воздух. И теперь виновато переминается за дверью, не понимая, что ещё ему сделать.       — Уходи, — да, Шасту стыдно за то, что он так грубо отталкивает от себя человека, который ни в чем перед ним не виноват, но он не может по-другому.       Арсений тяжело вздыхает, и этот звук расплавленным металлом стекает по внутренней стороне рёбер.       — Поговори со мной… когда сможешь, — просит Попов. — Я буду ждать.       Это добивает. «Пожалуйста, просто уйди уже наконец», — мысленно умоляет Антон. Ноги подгибаются, он съезжает по холодному кафелю на пол. Слышит удаляющиеся шаги Арса, смотрит снизу вверх на зеркало. Один удар, длинный порез осколком и боль вытечет вместе с кровью. Слишком соблазнительно. Говорит себе, что всё равно не успеет, паскудный Попов услышит звук разбивающего стекла и прибежит на помощь. Это отговорки. Жить страшно, но умирать ещё страшнее. Антон шарит глазами по стенам, мыслями по жизни, пытается найти хотя бы какую-то точку опоры. Не замечает текущие по щекам слезы, понимает, что уже скучает по Арсению. Что он там говорил? Что Арс не сможет сделать хуже? Ещё как сможет. Только он. Больнее всех.       Крик сам вырывается наружу, становясь той самой опорой.       Шастун не видит, как сидящего через несколько стен от него Арса всего переёбывает от этого крика, как он тянется сначала зажать уши, потом заново разворотить зубами только начавший заживать укус на ребре ладони, останавливает себя и от того, и от другого. «Сиди ровно, блять, придурок! Сиди и слушай, что ты сделал! И не пытайся никуда себя отвлечь!» — Арсений с трудом опускает заломленные руки и отдирает от груди колени, заставляет себя сесть более расслаблено, прекратить прятаться от этого звука. Пустой взгляд направлен в пол, голубые глаза зеркалят ненависть к самому себе.       Если бы Арсу сказали, что его смерть заберет часть боли Антона, парень бы, не задумываясь, пошёл за ножом. Если бы всё было так просто. Арсений только сейчас начинает понимать, насколько большой кусок его сердца оккупировал Шастун.

***

      Антона ломает, как наркомана в завязке. Он хочет к Арсу… нет, пока ещё не больше всего на свете. Потому что уже второй день не спускается на первый этаж. Держится, слепо смотрит в экран телефона, на котором разворачивается действо старого американского боевика. Шаст не слышит голоса актеров, не может уловить нить сюжета, постоянно поглядывает на время. До отъезда осталось чуть больше суток.       Иногда Антон срывается и ходит вдоль окон, надеясь увидеть внизу стройную фигуру самого дорогого на свете человека. Арсений очень много времени проводит рядом с морем, а в остальном занимается тем же, чем в первые дни их совместного проживания: садится-таки на продольный шпагат, рубится в приставку, регулирует доставку еды. Только теперь умело избегает всех контактов с сожителем. До такой степени, что Шасту порой кажется, что он в доме один.       Антон вздрагивает от неожиданности, когда пиликает уведомление вайбера, смотрит на пересланное Арсом сообщение. Инструктор 19:46 (Re: Михаил 19:07) Арсюх, привет! Антонов опекун хочет сам своего ненаглядного с острова забрать и тебя заодно прихватит. Но он может это сделать только 23-его, так что вы в заточении ещё на три дня сверху, передай Антону       Шаст долго смотрит на экран. Ещё три дня плюс завтрашний. Пиздец. А ещё Арс предпочёл не сказать ему лично, а переслать сообщение. Даже без какого-то комментария от себя. Всё ещё не хочет тревожить? Ждёт? Или просто, наконец, устал от постоянных психов? Антон кусает костяшки пальцев, он хочет, чтобы Арс ждал, понимает, что это неправильно, нечестно, да и вообще неважно, но всё равно хочет. Встает, подходит к окну, смотрит на террасу у входа в коттедж. И видит его. Попов идёт легко, быстро. На нём черная футболка и шорты от костюма для сёрфинга, под обтягивающей одеждой легко различимы мышцы. Пальцы Антона дрожат от желания к нему прикоснуться. Не верится, что каких-то два дня назад Арс обласкивал его своими ахуенно красивыми руками, водил ими по впалому животу, чувствительной пояснице, бёдрам, целовал за ухом, был до одури близко. Тело вспоминает ощущения, низ живота начинает сладко тянуть. Шаст обхватывает себя за плечи, дрожит, прижимается к стеклу, но взгляд отвести не может.       Арс подходит к воде, гладит набежавшую волну, та в ответ облизывает его щиколотки. Он идёт дальше, к пирсу. Антон думает, что, пожалуй, хотел бы быть морем. Пирс выступает из берега на несколько десятков метров. Арсений останавливается на самом краю, привычным жестом поправляет чёлку, и, пошатнувшись, падает в воду, напоследок взмахнув рукой, не то в попытке за что-то ухватиться, не то попрощавшись.       Стоп, блять!!!       Шастуна прошибает адреналином, и он бросается на улицу быстрее, чем успевает о чём-то подумать.

***

      чуть раньше       Арс гипнотизирует сообщение Михаила. Соблазн припереться к Шасту лично огромен. Парень начинает наворачивать по комнате круги, перебирает в голове минусы и плюсы этой затеи и, в конце концов, обрывает себя резким: «У этого плюс один! И он заключается в том, что ты хочешь увидеть Антона. Это ты хочешь, а он нет! Если он захочет, сам придет». Арс решительно тычет в кнопки, пересылая сообщение.       Все два дня Арсений занимался тем, что пытался куда-то себя деть. Удовольствия ничего не приносило, и это было ожидаемо, но к тому, что мысли будут настолько всецело крутиться вокруг Антона, он оказался не готов. В голове раз за разом прокручивался злополучный недосекс, и от этого уже тошнило. На холодную голову вспоминать все свои действия, разбирать их на части и искать изъяны было противно и противоестественно. Арс никогда не пытался здраво оценить секс и даже не представлял, насколько кринжово смотреть на самого себя со стороны, пускай даже мысленно. Хуже было только вспоминать поведение Антона. Сука, он домогался до человека, которого буквально крыло паническими атаками. Насколько вообще конченым надо быть, чтобы так делать?! Пока он был внутри процесса всё почему-то казалось правильным, все мысли были устремлены на, собственно, действо и мгновенное состояние партнера, а охватить картину целиком не хватало мозгов.       Тянуло к селфхарму. Эта дебильная черта была присуща Попову всю жизнь. Он всегда был склонен отвлекать себя от переживаний физической болью. Уже в двенадцать он ходил с постоянно раскуроченными царапинами и ссадинами. Благо, родители вовремя заметили, что их чадо ушибленное на голову, провели несколько душеспасительных бесед, и Арс ради них отучился от пагубной привычки. Но сама тяга никуда не делась.       В эти два дня у него было несколько отдушин, которые маскировались под чрезмерное усердие: бег до кашля, отжимания до дрожи, доведенный до идеала одним решительным движением шпагат и обработка ожога на руке, которую он проводил нарочито грубо. Всё это было каким-то бредом и делу помогало мало. Сна не было. Арс честно лежал по несколько часов с закрытыми глазами, но уснуть всё равно не мог, подумывал о снотворном. И аппетита тоже не было. А вместе с ним и в целом возможности что-то есть, насильным запихиванием еды можно было вызвать разве что рвоту. Арсений всегда плохо переносил стресс. Причём сознание всегда оставалось чистым и ясным, готовым думать и эффективно решать проблемы, а вот тело выпрягалось по полной.       Выход из сложившейся ситуации никак не находился, мозг вхолостую прокручивал одни и те же сцены, это бесило и сводило с ума. Понять удалось только две вещи: во-первых, Антона точно насиловали, причём долго и затейливо, во-вторых, Арсений, походу, влюбился по-настоящему, впервые в жизни.       — Если я его люблю, — тихо разговаривал сам с собой парень, кладя на стол одну руку ладонью вверх, словно достал эту фразу из кармана, — и уверен, что его изнасиловали, — на столе оказывается вторая рука, — то какого хрена, — руки совмещаются друг с другом, — я сделал то же самое?       Ответа не было. Точнее, была только гора отговорок: «это не то же самое», «в тот момент я ещё точно ничего не знал», «он сам предложил». Но Арсений ведь почувствовал, что надо остановиться, в тот момент, когда разложил Антона по кровати. То есть в самом начале. Он же видел, что парень уже в неадеквате, возможно, в тот момент он уже просто не мог отказаться, даже если хотел. Он же понимал, что Шаста утаскивает в ассоциации и воспоминания. Антон, может, всю жизнь пытался это забыть, а он мотал его туда-сюда по флешбэкам почти два часа. Ох ты ж, ёб твою мать. Власть над ситуацией тогда была в его, Арсения, руках, и он вот так по-ублюдски ей воспользовался. А теперь ещё удивляется, в чём, собственно, проблема. Всё-таки лучшее, что он может сейчас сделать — это избавить Антона от своего общества.       Переслав Шасту новость о продлении заключения, Арс отправился к морю. Чтобы поговорить. Да, поговорить. Оно выслушает, успокаивающе погладит. Парень дошел до конца пирса, задумчиво уставился на бесконечную водную гладь. Головокружение накатило внезапно, Арсения повело вперёд, и он сделал шаг в попытке удержать равновесие, забыв, что стоит на самом краю.       Удар об воду вышибает воздух из легких. Высота падения совсем небольшая, около метра плюс собственный рост, но не сгруппированный Арсений упал неудачно. Вестибулярный аппарат тупит, и парень успевает наглотаться воды, прежде чем море само выталкивает его на поверхность. Почти минута уходит на то, чтобы понять, в какой стороне берег. Полуобморочное состояние не особо мешает, Арс всё равно действует на рефлексах. На самом деле, ситуация привычная и для него почти не опасная. Когда волна зажёвывает сёрфингиста вместе с доской, сознание спутывается гораздо сильнее.       Преодолев большую часть расстояния, Попов нащупывает ногами дно, встаёт, кашляет, тяжело дышит, думает, что придурок и что едва избежал номинации на премию Дарвина. Поднимает глаза и замирает. В нескольких метрах от него, по колено в воде, стоит Антон.