Сага о маяках и скалах

Денис думает, что культура наряжать ёлку и украшать помещения за целый месяц до Нового Года должна умереть. Во-первых, это убивает всё новогоднее настроение: целый месяц смотришь на эти шарики-игрушки-гирляндочки повсюду, и кажется, что весь месяц — это и есть сплошной Новый год, а тридцать первого декабря единственное, что напоминает о празднике, — это «Ирония судьбы» по телевизору. Во-вторых и в-главных, у них с Максом на сегодняшний вечер вообще-то были планы — посмотреть что-нибудь на Кинопоиске и поехать в Москву, по домам, но Кольцова в итоге запрягли таскать из подсобки коробки и украшать холл в колледже. В общем, из-за того, что Алябьев считает четвёртые курсы дешевой рабочей силой, Денис второй час валяется у Макса в комнате один, механически жует надоевшие за вечер химозные чипсы с лососем и смотрит новый выпуск «Петя любит выпить» с Лиззкой, периодически отвлекаясь лишь для того, чтобы налить себе чая. Это, конечно, лучше, чем с горящей жопой и впопыхах доделывать долги, чтобы к сессии допустили, как Макс на прошлой неделе, но ещё лучше все-таки было бы осуществить намеченные планы. Очень хочется домой, потому что сессия в этом колледже — отдельный вид пытки, причём мучительнее железной девы. Сначала дотошная Наталья Петровна будет досконально проверять, все ли работы ты ей сдал, потом Козлов будет ментально пиздить тебя ногами за каждую ошибку на допуске к экзамену, вдруг объявится кураторша, которую никто не видел весь семестр, и начнёт выяснять, у кого сколько прогулов и по каким причинам, а добьёт тебя чертёжник, Алябьев, который на экзамене будет стоять над душой и следить, чтобы ты ничего от руки не чертил — только по линейке. Но в этом году Денису повезло: все работы были сданы в срок, так что никаких хвостов, и он мог перед сессией работать в привычном режиме. Сейчас ему осталось всего два предмета закрыть — архитектуру и историю искусств. Архитектуру для него сдать — как нехуй, она всегда давалась легко; а на истории списать можно, так что даже готовиться не надо. У Макса же осталось ещё три предмета — живопись, скульптура и композиция. Из-за того, что поступал он по добору и начал учиться только в октябре, долгов у него немерено, а когда ими заниматься — совсем неясно: ты учись, по-быстрому вливайся в процесс и ебашь текущую домашку двадцать пять на восемь, потому что для ее выполнения нужно, по-хорошему, ещё часов пять лишних в сутках, но к сессии все работы за сентябрь вынь да положь. А то, что в сентябре ты не учился тут даже, никого не волнует. Но Макс, неисправимый оптимист, совсем не жалуется. Бывает, бесится немного, но только иногда и по чуть-чуть. Денис очень старается ему помогать. У них на курсе благодаря сессии передышка до пятого числа, до следующей пятницы, так что время есть. Он делает за Макса композу в основном, потому что это у него получается хорошо, и иногда берётся за живопись. Пускай запарно, и приходится много сил на это тратить, зато так успеется сделать всё до экзаменов, и треклятый допуск будет Максом получен. Кстати, о доме. Титов приезжает в Москву редко, потому что там его никто не ждёт: у матери работа и нескончаемые свидания, у отца новая семья и перманентное отсутствие интереса к первому сыну. Но сейчас Денис почему-то скучает по дому. С ним такое бывает — это всегда просто навязчивая идея от ноющего незакрытого гештальта, но сейчас, помимо этого, он, кажется, правда немного скучает — по своей комнате и наглому черному коту, который всегда спит с ним, если он приезжает на выходные. И, если уж ударила в голову моча, и приезд домой теперь кажется необходимостью, значит, пора позвонить матери. Впервые, кажется, за последние две недели. — Да, — строго рявкает в трубку мать, и Денис даже не успевает поздороваться и сразу начинает вспоминать, где мог накосячить. — Привет, мам?.. — А-а, Диня! — она совершенно меняется в голосе и почти мурлычет. А, значит, он не косячил — это какой-то ее собственный заёб. — Я даже не посмотрела, кто звонит. Просто весь день звонят рекламщики какие-то, от работы отвлекают, представляешь? Достали уже. — А, ты занята сейчас? — Нет-нет, для тебя я всегда свободна, ты же знаешь. Ага. Только это «для тебя я всегда свободна» значит «мне ни под каким предлогом нельзя звонить до семи вечера, даже если ты там помираешь, а лучше звони только по пятницам». — О-окей… Я это, домой сегодня приеду, ладно? Соскучился, мы с тобой все-таки почти месяц не виделись. Только приеду поздно, часам к двенадцати, потому что до Москвы я еду с другом, а он поздно освободится. Если хочешь, могу тебя с ним познакомить, он классный. — Ой, Динечка… — мама делает самый виноватый голос, какой только может выдать, и вслед за этим неполным сожалением слышится звук застегивающейся молнии на ее ботфортах. Ну, ясно. — Прости, пожалуйста, я сегодня очень занята. У меня свидание… ну, ты сам понимаешь. Титов неслышно вздыхает: ничего нового. Сколько бы она ни пыталась быть хорошей матерью, у неё не выходит. Любой взрослый сказал бы, что он вообще-то должен быть благодарен, потому что она зарабатывает деньги, чтобы его обеспечивать. А Денис сказал бы в ответ, что пошли они на хуй с такими нравоучениями. Ему не кошелёк нужен, а мать, с которой можно вечером на кухне выпить чая, обсудить всё на свете, пожаловаться на проблемы и получить — или дать — поддержку и понимание. — Ладно, — просто говорит Денис. Достучаться до неё все равно не получится, тем более сейчас. Домой он сегодня не едет. — Удачи тебе там. Потом расскажешь, как всё прошло. Не расскажет. Потому что они снова созвонятся, наверное, только в следующую пятницу, и до этого момента она сбегает ещё на пару свиданий, да и думать забудет про сына. — Обязательно! Люблю тебя, милый, я побежала. — Давай, до встречи. Титов отбрасывает телефон на одеяло возле себя и, совершенно поникнув, откидывается спиной на подушку, прислонённую к стене. Почему-то именно сегодня все планы в пизду летят. Хотел посмотреть кино с Максом — не вышло; хотел домой поехать — нет, остаётся в общаге, потому что мать четвёртый год подряд пытается устроить личную жизнь. И пока Кольцов ёлку наряжает, украшает зал, веселится с сокурсниками и преисполняется настроением полной готовности к ближайшему празднику, у Дениса только настроение полной готовности выпилиться. Макс застаёт его именно в этом состоянии, когда возвращается, и замечает это: сложно не заметить такое пылающее разочарование и злость в том человеке, у которого всегда всё на лице написано. — Ты чего? — Кольцов скидывает куртку, разувается и, проходя мимо кровати, целует Титова в лоб. — А ты не чувствуешь? — Денис смотрит на него снизу-вверх. — Вот этот вот запах, что тебе, блять, не рады, — он показательно машет рукой и тянет воздух носом, как будто принюхиваясь. — Вот матери домой звонишь, говоришь, «мам, я ебать по дому скучаю, мы почти месяц с тобой не виделись, давай сегодня приеду», а ей прям кристально по хуй, и вот ты прям чувствуешь, как комната наполняется вот этим запахом, что тебя вообще ни хуя не ждут, — он говорит как будто бы весело, улыбается, но в этой улыбке и в словах слишком много обиды и желчи. На такое красочное описание ситуации Макс вроде и смеется, а вроде и слышатся нотки сочувственной грусти в этом смехе. Он не понимает отношений Дениса с матерью, для него дом — это действительно Дом, но, как бы ни хотелось иногда, о своём времяпрепровождении с мамой Кольцов никогда не распространяется — задевать этот безумно больной триггер в душе Титова совершенно не хочется. — Ну, иди сюда, — он присаживается на кровать, сгребает Дениса в объятия и поглаживает по спине холодной ладонью. — Скажу банальную и неприятную вещь, но пора привыкнуть. Тебе восемнадцать, ей — сколько? — сорок, кажется? Ты ее не переделаешь, она уже слишком взрослый для этого человек. Сложно, больно, но ничего не поменяется уже. Да и… надо ли? Мне даже кажется, что ты взрослее неё. Ну, она девчонка ещё — ей хочется бегать на свидания и жить для себя. Она родила тебя в двадцать два, и в тот момент она, по-видимому, была сама ещё ребёнком, и ты в ее картину не вписывался. И сейчас не вписываешься, как ни грустно, — Денис обязательно об этом подумает и, может, станет немного легче. Но это позже. Макс целует его в висок, прижимая ближе к себе за плечо. — Хочешь, ко мне поедем? — вдруг спрашивает он у чужих русых волос. Титов поднимает голову и странно хмурится, глядя на Кольцова. — Нужен я тебе там сто лет? Да и твоя мама, наверное, будет против. — Так мы не к моей маме. Ко мне, говорю же, — Макс охает и поджимает губы, приложив к ним указательный палец. — Да, точно. Я не говорил. Я один живу уже два года. Ну, бабушка умерла, когда мне восемнадцать было, и квартиру мне оставила, а как ремонт там сделали, так я и съехал. — Нехуёво, — качает головой Денис и решается ещё несколько секунд. — Слушай, но это только если ты правда хочешь, я… — Т-ш-ш, — прерывает его Макс, — ни слова. Я сейчас соберусь, за твоими вещами зайдём и поедем. Титов неловко улыбается, и Максим, выпустив его из кольца рук, встаёт с кровати. Катя, когда они только начали дружить, долго боролась с Денисом, а вернее с его огромным чувством вины перед близкими людьми за все, что он делает. Теперь борется Макс — терпеливо и с пониманием. — Кстати, знаешь, если бы даже мы ехали к моей маме, она бы тебе обрадовалась. Я в последний раз приезжал к ней — как раз про тебя рассказывал, — Кольцов принимается собирать рюкзак. — Надо будет вас познакомить, ты ей точно понравишься. — Это… — Денис запинается, закусывая губу, — это очень мило. Я бы тоже тебя со своей познакомил. Ну, знаешь, для проформы скорее. Сегодня по телефону сказал ей, мол, могу тебя со своим другом познакомить, всё такое. Но ей до пизды — что на меня, что на всё, что меня касается. Макс вдруг оборачивается, до этого вдумчиво укладывавший темперу и блокнот с набросками в рюкзак, и состраивает обиженную морду: — Это мы теперь друзья, значит? А сегодня ночью мне казалось совсем по-другому. Денис смеется, вскакивает с кровати и, в два шага приблизившись к Максу, прижимает его к стене, берет его лицо в свои руки и принимается зацеловывать его щеки. Кольцов показательно уворачивается. — Ну-у, иди поцелую, — как будто сюсюкаясь с ребёнком, говорит Денис. Макс мотает головой. — Друзья не целуются. — Целуются, ещё как, — Титов привстает на носочки, обнимает его за шею и приближается к его губам своими, — вон, у Катюхи спроси, — и всё-таки целует.

***

— Бля, я уже и забыл, как выглядит Москва, — бурчит в воротник пуховой куртки Денис, выйдя сквозь толпу к кассам, на небольшую площадь с резными фонарями и статуей Георгия Победоносца, встречающей всех выходящих из метро через первый выход станции Комсомольская. Людей в такой час бесчисленное множество, все спешат и периодически толкаются, но это почему-то не раздражает и не мешает закурить. Что-то Денису подсказывает, что ему даже в самых отвратительных условиях будет совершенно до пизды и нормально, если рядом Макс. — Рад, что приехал? — спрашивает Кольцов, роясь по карманам в поисках своей пачки кофейного Чапмена. — Да. Очень. Денис бы не поехал в Москву, если бы не Макс. Нет, он мог бы — поехал бы не домой, где мать не сможет его принять, а к друзьям — друзьям того разряда, у которых вся жизнь — это одна сплошная тусовка, и как не спросишь — всегда можно перекантоваться, даже если это «перекантоваться» не ограничивается парой дней или даже неделей. Но смысла в этом ровно столько же, сколько в походах на физру, стоящую последней парой. Да и желания — как с той же последней физрой. С Максом почти-ночная Москва, вокзалы с их несменяемым запахом смазки для рельс и нескончаемым потоком людей, бьющий в лицо ветер с мокрым снегом и сигарета в заледеневших пальцах — всё красивое, приятное, близкое, хорошее. И дышится проще отчего-то — пускай лёгкие прокурены, и воздух пропитан холодом и выхлопными газами. В метро они едут долго — минут сорок, не меньше. Макс живет на другом конце города, приходится сделать две пересадки, через каждые десять-пятнадцать минут. Но тем лучше: ехали бы по прямой по красной ветке — Денис давно уснул бы у Макса на плече и пустил слюни, его очень разморило контрастное тепло после пятнадцатиминутного стояния на улице. Они наконец вылезают из подземелья, когда стрелка часов уже чуть-чуть двинулась за цифру двенадцать. Кольцов говорит, до дома идти минут пять, но надо ещё зайти по дороге в круглосуточную «Пятёрочку», потому что дома жрать, естественно, нечего, потому что он там не появлялся уже две недели из-за сессии. — О, я предлагаю взять, короче, вот эти штуки, — Денис очень удачно натыкается на булки для бургеров, — ещё овощи, там, мясо… Ну, короче, как Мак, только лучше. Решают именно так и, за нежеланием париться с приготовлением говядины, берут куриное филе, которое вымотавшийся за день Денис назвал «филиным куре»; потом Макс невероятно долго выбирает овощи под гундёж Титова о том, что в этой дотошности нет смысла, потому что натурального во всех этих овощах столько же, сколько в них с Максом; после этого берут четыре банки энергетика — по-взрослому предусмотрительно, чтобы и сейчас по банке, и на утро, — и наконец двигаются к кассе, где Денис не упускает случая выебнуться скидочной картой «Пятёрочки». На улице, на странность, ни души. А район, кстати, очень уютный. Денис ни разу не ездил в Солнцево, но уже сейчас, пускай и идут они торопливо, чтобы поскорее юркнуть в подъезд и скрыться от холода, ему здесь нравится. Едва зайдя в квартиру, Денис в темноте едва не налетает на что-то и, нащупав выключатель и врубив свет, с удивлением обнаруживает, что это был, оказывается, рыжий мейн-кун. — Ебать, — он быстро разувается и первым делом присаживается на корточки к этому чуду природы и осторожно протягивает к нему руку, чтобы не спугнуть, — а как это он у тебя… Ну, ты же типа не здесь живешь бóльшую часть недели, он у тебя молитвой питается, что ли? — Да, прямо как ты, — смеется Макс, снимая куртку и вешая на крючок слева от входа. — Его соседка моя кормит. Мне он вместе с квартирой по наследству достался, не выгонять же на улицу. Да и мы вроде сдружились — за два-то года. Да, Каспер? — он нагибается, коротко треплет кота за ухом и проходит на кухню, что напротив входа правее на пару метров. — Каспер? — Титов взрывается хохотом, чем возмущает кота, и тот деловито уходит за хозяином. — Имя не я придумывал, но он по ночам реально по хате как привидение шныряет. Разобрав пакет с покупками, Макс просит не начинать готовить без него и уходит в душ. Денис в это время по-быстрому осматривается в квартире. Комната одна, но большая, и ее дверной проем прямо напротив входа. Она служит спальней и рабочим кабинетом, и Титова очень радует, что кровать двуспальная и очень-очень мягкая. У Макса прибрано и довольно уютно: Денису, может, просто кажется, но в этом доме прочно поселилась атмосфера гармонии, которая бывает только в домах тех людей, что живут одни и в своё удовольствие. На кухне длинный обеденный стол, по высоте и узости похожий на барную стойку, одним концом вставлен между углом и остальным кухонным гарнитуром, а другим достаёт до дальнего края окна, выходящего на балкон. По стене напротив плиты, стола для готовки и раковины, занимая ее почти целиком, стоит раскладной угловой диван — на нем Денис и решает остаться до прихода Макса. Из рюкзака он вытаскивает свой ежедневник изумрудного цвета с золотыми краями страниц и резинкой для листов, и чёрную гелевую ручку. Каспер, видимо, изучая гостя, запрыгивает к нему и укладывается рядом. «2 декабря 00:46– _____ Я тут редко пишу что-то о своих чувствах, потому что тупо не умею и не люблю, и мне этот дневник служит больше для того, чтобы я не сильно страдал от постоянных провалов в памяти, но сейчас, как и в октябре, мне определенно нужно высказаться. Мы с Максом начали встречаться первого ноября. Вчера было что-то типа месяцевщины, но мы это не отмечали никак, потому что празднование таких дат слишком отдаёт приторностью кинематографичной романтики. (Просто факты для запоминания: сегодня я впервые у Макса дома. Он живет один, и у него есть кот, Каспером зовут. Сейчас как раз лежит у меня под боком. Мы пришли, кажется, в половине первого ночи, перед этим зайдя в магазин. Адрес тоже на всякий случай запишу, кстати: Главмосстроя, 18) Ну, а теперь о чувствах. В этих отношениях я чувствую себя как никогда хорошо, и они для меня самые комфортные из всех, в которых я был. Я не хочу с кем-то сравнивать Макса и всё такое (ну, да и так понятно, что он выиграет по всем фронтам), но с ним всё так, как ни с кем не было. Мне с ним так хорошо. Другого слова я подобрать не могу. Это «хорошо» — не обычное «хорошо», а прям… «Хорошо» не то что с большой, а с исполинской буквы. Влюбленность прошла, и я рад, что она переросла в любовь. Настоящую, взрослую. Это не подростковая игра гормонов, когда симпатия появляется к каждому первому встречному, не физическое влечение, не какая-нибудь глупая и никуда не ведущая влюбленность. Мне кажется, что именно от такой любви люди заключают браки. Я не буду много говорить о самом Максе, потому что тогда я испишу ежедневник до конца, и даже этого не хватит. Правда, я могу о нем часами говорить. Он очень плотно поселился в голове и, как бы слащаво это ни прозвучало, в сердце. Стоит перечитать то, что я писал в октябре, не зная, куда себя деть от охуительного (здесь я матерюсь редко, но сейчас другого слова не нахожу) избытка чувств. Меня тогда крыло, как будто я четырнадцатилетний спермотоксикозник. Так вот, хах, ничего не поменялось. Меня по-прежнему кроет, и я этого по-прежнему не могу объяснить в полной мере. Только сейчас я могу это выплеснуть, ничего не боясь. Мне хочется его поцеловать — я целую. Хочется обнять — я обнимаю. Хочется залезть на колени — действительно, что же я делаю? Ну, и так далее. Но сам факт — то чувство, которое было в самом начале, не угасает ни разу. Только сильнее становится. Я не знаю, наверное, это хорошо. Типа страсть и всё такое. Но дело не только в страсти. Я зависим от него, как от наркоты какой-то. Мне хочется видеть, слушать, просто чувствовать его. Это типа необходимости. Не знаю, как правильно объяснить. Самого себя я, конечно, в будущем пойму, когда возьмусь это читать, но мне нужно объяснить как можно точнее. Меня к нему тянет не так, как обычно одних людей тянет к другим. Это реально зависимость. Я спокойно живу без него — по выходным, на парах, — но, встречаясь с ним после какой-то разлуки, даже двухчасовой, я могу смело становиться лицом абсолютного счастья. Без него, правда, иногда может накрыть, и я загоняюсь (не по поводу него, а просто). А Макс обычно за десять минут все мои экзистенциальные проблемы разруливает потом. Но это к делу не относится, это просто факт, который мне очень нравится. Я правда его люблю, и это довольно странно осознавать вот так. Если подумать, я вообще никогда не любил. Так, влюблялся, увлекался, наверное, только, но не любил. Уж точно не так. И во всем этом, как бы меня ни пугала иногда эта зависимость, о которой я говорил выше, меня больше всего радует, что я чувствую от него любовь в ответ. Он заботится обо мне, он правда всегда готов помочь и поддержать, просто быть рядом, когда это нужно; и ему даже говорить ничего не надо — он сам всё видит и понимает. Такой симбиоз — когда ты не только отдаёшь и отдаёшься, но ещё и получаешь равнозначную и даже удвоенную реакцию — это, наверное, и есть одно из основных составляющих здоровых отношений. А как известно, я всегда влипал в какое-то моральное насилие или непонятки, так что эти отношения мне кажутся чем-то вау. Ещё одно напоследок: я впервые»… Дописать он не успевает: слышит, как щёлкает дверная ручка ванной, и тут же захлопывает ежедневник и заталкивает его поглубже в рюкзак. То, что он пишет, никому не надо видеть. Да и большая часть записей никому не покажется интересной: чаще всего он записывает просто события прошедших дней, иногда даже по пунктам. О чувствах и переживаниях там мало — это в основном прокручивается только в голове. Макс заворачивает в кухню из коридора, сосредоточенно тыкая кнопки на громоздкой чёрной портативной колонке. Он в широких домашних штанах в тонкую чёрную клетку, которые Денис называет «семеро насрали — один носит», через влажную шею перекинуто белое полотенце, концами разложившееся на груди со стекающими по ней каплями воды, и волосы, пусть и мокрые, все равно отчетливо-кудрявые. Остановившись в дверном проёме кухни, Макс так и зависает с колонкой в одной руке и телефоном в другой, как NPC. И отмирает только тогда, когда раздаётся заветный бубнеж колонки, оповещающий о подключении. — Бля, если не хочешь трахаться прямо на кухонном столе, то иди оденься, — вполне резонно высказывается Денис. Макс смеется и облизывается, поднимая на него глаза. — Угрожаешь? — Предупреждаю. Но, несмотря на предупреждение, Кольцов и не думает надевать футболку и так и подходит к плите в едва ли выносимом для глаз Дениса виде. Титов подтормаживает, засматриваясь на чужую красивую спину с виднеющимися из-под полотенца веснушками на плечах. Негромко включив «Буерак» для фона (Макс их обожает), Макс с видом бойца берётся за готовку, заверив рвущегося помогать Дениса, что справится сам, а он пусть отдыхает. Но у Дениса, во-первых, шило в жопе, а во-вторых, дикий фетиш на Макса за плитой, так что высидеть дольше пяти минут, листая ленту в ВК, не получается. — Ну ты чего-о? — с улыбкой, ласково тянет Кольцов, оборачиваясь через плечо. Титов прижимается к его спине грудью, обняв за талию. — Совсем ничего, — отзывается Денис, целуя его в веснушки-звёзды на левом плече. — Мне просто с тобой хо-ро-шо, — шёпотом добавляет он. — Знаешь, вот в этой домашней обстановке… Ты готовишь стоишь, музыка играет, на дворе уже час ночи, а завтра никуда не надо идти и можно проспать до обеда… И нет никакой общаги — я реально чувствую себя как дома. Кольцов даже нож, которым нарезал овощи, откладывает, выученным движением изворачивается в чужих руках, встаёт к Денису лицом и тоже обнимает — своими постоянно-горячими руками, от прикосновений которых у Титова почти звёзды в глазах, о чем Максу знать совсем не обязательно. — Хочешь, будем каждые выходные так ездить? Можем даже вместе Новый Год отметить, если… — Если моя мама не будет против? — заканчивает Денис, тихо смеясь ему в губы, а затем прячет лицо у него в изгибе между шеей и плечом. — Не будет, я знаю. Ей все равно — она только обрадуется, что сможет отметить Новый Год вдвоём со своим этим… Бля, не помню имя, но неважно. — Отставить грустные мысли! — Макс поднимает его голову за подбородок и кладёт ладони ему на щёки. — Думай не о том, что мама будет рада тебя сбагрить, чтобы отметить со своим мужиком. Думай в том ключе, что сможешь провести Новый Год так, как захочешь, и с теми, с кем захочешь. Ладно? Это гораздо позитивнее звучит, согласись. — Кстати, о «с теми, с кем захочешь» — можно Катюху с Элькой позвать. — Можно. Всё можно, Динь. Как захочешь — так и организуем, — Денис смотрит ему в глаза — а они у него влюблённые-влюблённые, и уже, кажется, ничего не надо и нет, кроме этих глаз, которые смотрят на него вот так. Эти глаза для Дениса — его персональное небо над Аустерлицем, и черт с ним, что они не голубые. Титова ведёт от этого взгляда — так сильно, что в рёбрах ломит. Он целует Макса — осторожно, с искрящейся нежностью в каждом движении губ, — и тот отвечает, и этого Денису вполне хватает, чтобы с головой окунуться в омут. Он вжимает Кольцова в стол, оперевшись руками в края за его спиной, и спускается поцелуями на шею. И надо же, блять, кому-то в час ночи позвонить в дверь — всё по законам комедийного жанра. Денис нехотя отрывается от шеи Макса, тоже не горящего желанием вместо всего этого открывать дверь. Он говорит, что сейчас вернётся и скрывается в коридоре, а Денис, со своим вечно суетным настроением, берет нож и за Макса заканчивает нарезать овощи. Кот напористо трется о ногу, применяя все существующие у него навыки милого «попрошайки». Денис уже хочет дать ему кусочек курицы, но быстро вспоминает, что это не его кот, который ест всё подряд, да ещё и породистый к тому же, так что решает сначала уточнить у Макса — мало ли у этой животины окажется смертельная аллергия на еду с хозяйского стола. — Макс, а ему курицу дать можно? Или овощи, там, какие-нибудь?.. — Титов выглядывает из-за дверного косяка и — Р-р-раз. Денис знает, что не должен этого чувствовать, но ревность внезапно бьет под дых; и знает, что не должен этого делать, но мысленно начинает сравнивать себя с ней — с девушкой, стоящей на пороге и мило воркующей с Кольцовым. Она красивая, стройная и — почему-то Денис чувствует это, даже не обмолвившись с ней ни словом — очень обаятельная. Она приветливо машет Титову рукой, улыбается, и у него едва ли правдоподобно выходит сделать что-то такое же в ответ. — Динь, знакомься, это Рина, — энергически вклинивается Макс, — моя бессменная благодетельница, спасающая Каспера от голодной смерти, — Рина в ответ машет на него рукой, говоря что-то в духе «брось, мне не тяжело». — Денис, — кивает Титов и добавляет, понимая, что приличия ещё, вообще-то, существуют: — очень приятно. И как же иронично, что именно сейчас, при всех нахлынувших мыслях, он стоит с огромным ножом для овощей в руке. Вроде как понимает, что Рина нисколько не виновата, а виноват только он сам, потому что это у него башка дурная, выдающая периодически такие приколы, типа внезапной ревности или чувства вины, но что-то не даёт на неё не злиться. — Насчёт Каспера — он обожает помидоры. И курицу, конечно. Можешь дать, только не очень много, а то разожрётся и будет похож на тумбочку, а не на кота. Титова одолевает желание остаться и включиться в разговор, чтобы контролировать ситуацию, но понимает, что это правда перебор, так что просто кивает, проглатывая осколок ревности, и скрывается на кухне. Он всегда считал ревность чем-то пагубно влияющим на отношения, отрицал, что ревность — это показатель любви, мол, если не ревнуешь, значит, не любишь. Он и сейчас, в общем, так считает. Только эта ревность — не недоверие к Максу и не подсознательное ощущение, что он не сможет член в штанах удержать. Она из другого берётся: Денис просто не верит большей частью себя, что его действительно можно любить. Это не какая-то неуверенность в себе, не загон. Это опыт прошлых отношений. В голове постоянное место жительства устроила себе мысль, что любовь априори штука несправедливая: ты даёшь, а у тебя только забирают, а взамен — ничего. Из-за этого он в любом проявлении нежности, акте заботы и внимания ищет подвох и честно ждёт удара, думая, что заслужил. За что — непонятно, но точно заслужил. — Что, подсидел меня на посте шеф-повара? — Макс неожиданно обнимает его со спины. Как он подошёл, было не слышно из-за шкварчания масла на сковородке и по-прежнему играющей фоном музыки. — Ну типа, — отзывается Денис, сосредоточенно нарезая сыр, чтобы получились ровные прямоугольные ломтики, а не дырявые уродцы. Говорить о Рине и задетых ревностью нервах он не станет. Кольцов тут ни разу не виноват, а Титов не истеричка, чтобы закатывать скандалы всякий раз, когда его благоверный просто подышит рядом с кем-нибудь. Рина — просто его соседка, которая кормит его кота, когда его нет дома, и он совершенно обоснованно, как и со всеми, поддерживает с ней дружеские отношения. Навязчивую мысль о том, что Рина пришла минимум спустя полчаса после того, как они приехали, и пришла накрашенной и почти при параде, Денис упорно отгоняет. Потому что и в этом вины Макса нет. Если она хочет ему понравиться и строит глазки — это ее проблемы, а не Кольцова — к нему вообще претензий никаких. За поздним ужином, который можно одновременно считать и завтраком, они смотрят «Содержанок», выбранных по критерию «что-то легкое, чтобы мозги не грузить» (и они упрямо проигнорировали, что в жанрах написано русским по белому: «триллер, драма»). Денису просто до жути нравится Софья Эрнст, а Максу абсолютно параллельно, что смотреть — он всё равно обязательно втянется. — Ты за живопись сядешь? — Денис плюхается на постель, уже, хотя и абсолютно без сил, сходивший в душ. Спать тянет неимоверно, хотя и выпил банку энергетика. На часах уже почти четыре утра, и за последние недели две, в которые особой напряженки по учебе не было, он уже отвык ложиться позже. Избаловался, что сказать. — Ага, — Макс одним махом допивает оставшийся в банке энергос, придвигает к столу кресло и опирается на его спинку локтем, оборачиваясь к Денису. Он тоже устал и, если честно, хочет спать, но дар самовнушения — это самый прокачанный навык у него, так что заставить себя работать оказывается несложной задачей. — Ты спатеньки? — Да, наверное. Вымотался за день, как скотина, а отчего — непонятно, — подтверждает Титов, забираясь под одеяло. — Ты долго не сиди, ладно? У нас ещё суббота и воскресенье — вместе успеем всё доделать. — Договорились, — Кольцов подходит, наклоняется, треплет его влажные волосы и целует в висок. — Спокойной ночи, солнце. И, засыпая, Денис то и дело лениво приоткрывает глаза, смотрит на увлечённого набросками Макса, и понимает, что, кажется, он и правда не сможет больше без этих тёплых, непошлых поцелуев на ночь, закидывания друг на друга ног во сне и такого банального, но наполненного всей нерастраченной молодой нежностью «солнце».