2
26 марта 2021 г. в 11:11
Совместные продолжительные тренировки в основном приводят их к тому, что они знают друг о друге чуть больше. Так Итэр рассказывает о том, как однажды спас сестру от маньяка, и сам при этом чуть не стал жертвой. Рассказывает о младшей приёмной сестре, которая любит поесть — ради неё он учится готовить, ведь ему нравится её радовать, и внезапно оказывается, что у него под кожу вшит целый талант. Он обещает приготовить Сяо что-нибудь, и тот просит, смущённо улыбнувшись, едва-едва заметно, миндальный тофу.
Сяо говорит, что его дед делал это блюдо лучше всех на свете, и что он скучает. Он говорит о том, что решил жить обычной жизнью, по возможности, потому что пообещал. И что учится на писателя для того, чтобы написать все истории, на которых вырос, в сборник, который проиллюстрирует парень из параллели. Это будет их дипломный проект.
Он говорит, что посвятит эту книгу деду. Итэр берёт с него обещание, что получит экземпляр в числе первых. Сяо даёт его с нежной, светлой улыбкой на бледных губах.
Где-то между четвёртой и пятой пятницами Итэр вдруг понимает, что влюбился. Неожиданно и бесповоротно, он находит себя думающим о Сяо настолько часто и много, что видит с ним сны. Мокрые в том числе. И когда он видит его в реальности, вспоминает, какими на ощупь были его губы, каким на вкус был его язык, как глубоко он мог сунуть пальцы ему в рот, ему совсем не стыдно.
Он этого хочет.
Он не признаётся в своих чувствах — не потому, что страшно. Ему нечего бояться. Он прекрасно понимает, что не всё получается так, как хочется, и спокойно принимает поражения. Такова жизнь. Но он не хочет спешить, хоть и не скрывается.
Любой бы увидел, если бы только посмотрел, но Сяо просто не хочет. Он не пытается. А может, просто не знает, что так можно, что такое бывает тоже. Сяо видит в нём друга — человека, которому можно довериться, потому что он не плохой. Итэр язвительный и саркастичный, он как заноза в заднице или другом причинном месте, но плохим назвать его нельзя.
Даже если правда на вкус, как дерьмо, он не будет её украшать цветами — скажет, как есть. И Сяо это ценит в нём. Ценит то, что он не суёт нос не в своё дело, что не лезет в душу, а задавая вопросы, подбирает слова. Потому что в основном Сяо говорит о дедушке, которого очень любит, больше почитает, безмерно уважает. Итэр не может быть грубым.
Они много — или просто больше, в сравнении с тем, как было раньше — общаются в университете, садятся на философии вместе. Венти становится Итэру если не другом, то хотя бы хорошим знакомым, который хорошо знает Сяо, и это тоже здорово.
И даже не потому, что у Венти можно незаметно вызнавать какую-то информацию. Но это Итэр тоже делает. Хотя певчий птенчик и сам не прочь потрепать языком: несмотря на глубокое уважение к Сяо, он нет-нет, да вкинет что-то о нём.
— Хочешь посмотреть ужастик? — Венти вредно улыбается и показывает кончик языка, прижимая к груди коробку с диском, взятым напрокат, как в каких-то фильмах о подростках давно ушедших годов. — Сяо их ненавидит, поэтому — пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
И Итэр, конечно же, смотрит. Хоть и ненавидит их тоже.
— Он сегодня на тренировке, — заявляет Венти после дополнительной пары, на которой Сяо не было. Растянувшись по парте, певец зевает и вытягивает руки, цепляется пальцами за противоположный конец столешницы. Сегодня только среда, поэтому Итэр не понимает. А видя это, Венти улыбается шире. — Не в студии, не переживай. Он ведь не только танцами занимается. Без тебя не пойдёт.
Так Итэр узнаёт, что Сяо занимается ещё чем-то помимо танцев, а ещё что Сяо не хочет заниматься в студии без него. Что ж, — думает он, — насморку придётся отступить. Не могу же я оставить его одного на один с пилоном. И улыбается.
В случайный день, когда они выбирают ткань на костюм для нового номера Венти, Итэр слышит:
— О, Сяо любит этот цвет.
В руках у него нежно-кремового цвета ткань, такая же нежная и мягкая на ощупь. Пальцы у Итэра не такие чувствительные, как у того же Венти, но ему кажется, что он может умереть от того, насколько она приятная.
Этим же вечером они обматывают кольцо, оборачивают его лентами — достаточно жёсткими, чтобы удобно было держаться, но в то же время мягкими, чтобы было в принципе удобно. Кольцо концертное, на нём репетировать не получится, но Венти не любит, когда где-то что-то не так, и отказывается залезать в неудобный реквизит даже на три минуты.
Итэр помогает ему до самой ночи и думает о том, что ещё может нравиться Сяо кроме цвета белого коралла, сказок о воинах, несущих доблесть и честь, и миндального тофу.
И тогда же он спрашивает:
— Есть же что-то, что он не любит?
А Венти отвечает как на духу:
— Прикосновения, он совершенно не тактильный. Шум, он старается держаться от него подальше, не любит праздники по этой же причине. Ложь, чувствует её очень хорошо. Боль. Жирную пищу.
Итэр, который провёл весь день на ногах, практически без передышек, уже достаточно уставший, чтобы о чём-то переживать или просто додумываться самому. У него ноет спина и болит кожа головы, стянутая волосами в тугую косу, и даже несмотря на то, что её он распускает, собирает в небрежный пучок, дурацкая боль никуда не девается.
— А ему вообще какие-нибудь цветы по душе? — вопрос неожиданный. Итэр неловко улыбается. — Хочу на выступление ему подарить. Я обещал, что приду, хочу поддержать.
Венти смотрит на него с лёгким хитрым прищуром, замерев над почти законченным оплетением кольца. Его пальцы все в лентах, несколько ниток прилипли к одежде и волосам, убранным за уши. Без берета и косичек он кажется совсем другим, конечно домашним.
— Ему нравятся цинсинь.
Итэр смеётся, откинувшись на стену. Мышцы ноют сильнее, он морщится, а закрыв глаза, мечтает о горячей ванне и массаже.
— Ты хорошо его знаешь, а?
Венти молчит в ответ. В этом молчании все ответы — даже на те вопросы, которых никто не задавал.
Вопреки всему, Сяо не говорит с ним об этом. Если Итэр спрашивает о чём-то, он отвечает, но редко вдаётся в какие-то подробности. Несмотря на то, что они общаются уже продолжительное время, для Итэра Сяо всё ещё загадка, а как её разгадать — неизвестно. Он не знает, где взять ответы, не знает, на каких ресурсах искать разгадки.
В какое-то мгновение он понимает, что действительно как будто помешался. Он замечает, что смотрит не столько за тем, что Сяо показывает ему, когда в репетиционном зале никого больше нет, только они вдвоём, сколько на самого Сяо в эти моменты. Смотрит на работу его мышц, на выражение лица, такое сосредоточенное, но в то же время открыто говорящее о том, что он наслаждается.
Сяо тоже человек страстный. Даже если взять в расчёт холодное выражение лица, сложенные на груди в жесте отрицания и отгороженности руки, отказ от ответа на взгляд, Итэр знает, что там, под бледной кожей, среди тугих мышц и крепких тонких косточек, бьётся сердце жарче даже, чем солнце.
То, с какой любовью Сяо отдаётся танцу, вынуждает Итэра истекать слюнями, когда тот не видит. Потому что он хочет, чтобы ему отдавались так же, кидаясь в омут с головой, даже если там, под чёрной водой, лишь острые камни, заточенные только на то, чтобы забирать жизни.
Сяо живой, настоящий, такой, какой он есть, и нигде таких больше нет. Такой вот, постепенно раскрывающийся, словно бутон, он сам по себе похож на цинсинь, распускающийся поутру на самых вершинах гор в Заоблачном Пределе. Чтобы достать хотя бы один такой цветок, люди рискуют жизнями, многие с ними прощаются, поэтому и ценник у хотя бы одного такого цветка баснословный.
Итэр считает, что Сяо достоин всех цветов, белых столь обманчиво. С нежными, но тугими лепестками, с золотистыми прожилками, с листьями в форме сердца, они наверняка вскормлены кровью, рождены в смерти и слезах. Его не удивляет, что Сяо предпочитает именно их.
Красота в глазах смотрящего, так обычно говорят — Итэр смотрит на него не отводя взгляда.
Они посреди туристического подъёма в горы, и путь этот Итэру даётся не в сравнение труднее. Сяо ступает в мягких ботинках легко и уверенно, точно по родной земле. Птицы рассекают облака у них над головами, и Сяо тянется туда, вверх, обращая лицо к небу и жмурясь. На улице совсем не тепло, а в горах ещё холоднее, но он, в расстёгнутой куртке и с голыми руками, как будто не замечает этого совершенно.
Впервые он кажется Итэру таким молодым, почти ребёнком. И Итэр не знает, как Сяо себя чувствует, спустившись в города, слишком чужие для него, выросшего вдали от них. Но он справляется хорошо, справляется замечательно, а с помощью Венти и самого Итэра ему намного легче, пусть даже самая основная сложность заключается для него как раз в том, чтобы открыться им. Хотя бы им.
Итэру интересно, стоило ли оно того. Он этого не спрашивает. Сяо тянет руки в небеса, к острым шпилям вершин, к высоким нагромождениям камней, сросшихся в горы, уводящих вверх, вверх, вверх. Можно ли дойти по ним до рая?
— Там, где умирают люди, отдавшие жизнь во благо, без сожалений и страха, всегда вырастают такие цветы, — говорит Сяо, когда Итэр спрашивает его о них как бы между прочим. — Смерть вознаградит любого храбреца. Вселенная не может не заметить искренность в сердце, она обязательно даст ответ, если к ней воззвать.
За красивой наружностью цинсинь скрывается трагическая реальность, кровавая история, идущая рука об руку со Смертью, на которой жената. Итэр не удивляется, но слушает внимательно, ловит каждое слово. Ему нравится это. Ему нравится, что и как Сяо ему говорит; все его истории, все легенды, какие ему доверяет мальчик, выросший в горах, среди цветов, вскормленных смертью.
И то, как Сяо смотрит на них, ещё не сорванные, не собранные в самый красивый из всех существующих букет, трогает что-то у Итэра внутри.
Впервые он задумывается о том, настолько ли его губы на самом деле мягкие, какими кажутся во снах.
Настолько ли его кожа похожа на ощупь на лепестки цинсинь — гладкие, жёсткие, бархатисто-прохладные.
Рискуя сломать все кости в теле и свернуть шею, Итэр лезет на ближайшую вершину, не очень высоко. Он срывает цинсинь, а по пути аккуратно, с нежностью, прибирает с собой стеклянный колокольчик. А видя счастливую, яркую улыбку в ответ, решает, что риск этот стоит всего на свете.
Он протягивает руку, и для него целое откровение то, как Сяо не отстраняется. Как сам подставляется, склоняет послушно голову, позволяя ему прикасаться. Нежный цветок занимает место среди слегка вьющихся прядей, заткнутый за ухо.
Глаза Сяо, расслабленно прикрытые, в солнечном свете сияют гелиодором.