Флейта, кото и сямисэн

      Экзамены помогают ему забыться, отвлечься. Он перестаёт ходить на репетиции, чтобы полностью сконцентрироваться на учёбе. Ему важно получить пятёрки — высший балл за всё, что в списке на эту сессию. Он не может позволить себе четвёрку — он хочет, чтобы стипендия была повышенной. Тогда он сможет экономить чуть меньше, позволять себе чуть больше трат.       Но это также неминуемо приводит его к тому, что он отдаляется от Сяо и Венти. Между ними будто вырастает невидимая стеклянная стена, за которой они до него дозваться не могут, а он и не вслушивается, не пытается прочесть по губам. Его телефон на беззвучке, а в моменты, когда он добирается до него где-то между зубрёжкой и сном в середине ночи, он видит непрочитанные сообщения. У него нет сил отвечать на них.       И когда Венти вылавливает его в коридоре университета, говорить с ним он тоже не хочет, но хватка у него на запястье неожиданно крепкая, практически стальная. Пальцы действительно длинные и тонкие. Пальцы музыканта, заставляющие людей петь в ночах.       Итэр проклят.       — Мне стоит извиниться. — Венти даже не пытается улыбнуться. Он смотрит серьёзно и прямо, чуть бледный, с синяками под глазами — ни капли веселья у него на лице, ни намёка на игру.       Итэр неловко улыбается, накрыв его ладонь своей.       — Всё в порядке, — заверяет он, но Венти качает головой.       — Я не должен был говорить тебе тех слов, — поясняет он, и в какой-то момент Итэр думает, что бард разочарован в себе или чувствует слишком большую вину. Но потом он понимает: Венти может действительно раскаиваться, может действительно сожалеть, может действительно хотеть забрать слова обратно.       Улыбка Итэра получается чуть более широкой, но сил в нём самом не прибавляется.       — Всё хорошо, — и убирает руку. — Я надеюсь, вы тоже в порядке. У вас, парни, всё норм? Вы, кажется, не очень дружны в последнее время.       Венти выдыхает, немного нервный, больше уставший, и дёргает плечом. Губы поджимаются тонкой полосой, горько заостряются уголки, превращаясь в крючки. Итэр надеется, что в прояснившихся для него отношениях между этими двумя не испортилось всё. Он совершенно не планировал ничего такого, когда позорно бежал.       — Эта чёртова сессия, — Венти бессильно опускает голову и качает ей. — Репетиции… — Он встряхивается, двигает плечами и прячет руки в карманы кардигана. — Всё хорошо, мы просто мало видимся теперь. Он не скажет, но скучает по тебе тоже.       — Тоже? — Итэр вскидывает брови. Это не то, что он ожидал услышать, и теперь ему кажется, что он ослышался. Но Венти пожимает плечами и слабо улыбается — бледно, устало, но наконец-то.       — Как и я, — говорит он. — Ты наш друг, почему ты удивляешься так? И ты вроде как собирался за ним ухаживать, разве нет?       Итэр хмурится.       — Но вы же… Разве вы не?..       Венти выжидающе молчит, вскинув брови. Что бы Итэр там ни собирался сказать, у него уже наверняка есть, чем крыть. Поэтому Итэр замолкает тоже, неуверенный в том, что именно хочет выдать в ответ.       Молчание между ними затягивается, но ответ так и не звучит. Это наводит его на мысль, что, возможно, он ошибся. Что Венти с Сяо не встречается, а просто иногда помогает ему кончить. Что Сяо не ограничен, что у Итэра ещё есть шанс.       Не то чтобы он терял надежду: он запретил себе думать об этом, пока сессия не будет закрыта пятёрками в зачётке. Но внезапно мысль кажется ему такой сладкой, мечта такой близкой.       Он решается и добивает:       — Вместе, нет?       — О, — Венти посмеивается, неловкий, внезапно и неожиданно какой-то смущённый. — У нас свободные отношения. Вроде вместе, а вроде нет. Такая штука.       И теперь вот ничего Итэр не понимает. Опять. Венти улыбается практически безмятежно, закидывая руки за голову. Темы он переводит так же мастерски, как спасает от незнания, тишины, одиночества и плохих парней в переулке.       — Придёшь на моё выступление? Оно в конце недели.       — Конечно, — и Итэру от этого легче, и улыбка получается более настоящей, более искренней. Будто ничего не было. — Напиши мне адрес и время, я приду.       — Ты глупая репка. Я бы написал, — Венти хитро щурится, опять поддевая крючком взгляда, — да только ты не читаешь мои сообщения. Так что запоминай, дурачок, я не буду за тобой бегать.       Итэр запоминает. И приходит.       В небольшом клубе людей не так много, но и тех, что есть, достаточно, чтобы негде было сесть. Итэр занимает место возле барной стойки как раз вовремя: свет начинает меняться вместе с тем, как программа сменяет номера.       В нежном голубом свечении кольцо, над которым они с Венти корпели столько часов, что потом не чувствовали пальцев, похоже на абрис солнца в момент затмения. Венти в красивом белом костюме выходит словно из ниоткуда, из самых клубов подсвеченного дыма тянутся вверх руки в аккуратных наручах.       Он меняется. Густые косы окрашены в синий, за левое ухо заткнут бутон цветка, похожего на лилию. Венти нежный, и в открытом наряде, не скрывающем живот и ноги, сам похож на цветок. Даже накидка, выполненная в стилизации под крылья, не может перебить чувство, что в кольце вовсе не ангел.       В кольце для них танцует, тянет шпагаты и выполняет сложные акробатические трюки божество, принявшее эту форму только для того, чтобы показать, каким прекрасным может быть искусство. Он не торопится, демонстрирует изящную силу, когда медленно переворачивается в кольце, выгибая спину паучком, задней складкой. Длинные ноги приковывают взгляд, отнимая его от глаз — а те смотрят с хищным прищуром. Он всё видит, и ему нравится эта власть, пленяющая каждого в зале.       Венти рассказывает историю не жизни — он показывает резвящийся ветер. Это напоминание, что в сложные моменты всегда нужно смотреть вверх, не опуская головы, и быть смелым. Это напоминание о том, что всякая ночь заканчивается рано или поздно. Это обещание забрать слёзы и боль, и музыка, под которую он это обещание даёт, создана его же руками и струнами арфы, вырезанной с его участием. И никто этого не знает, кроме Итэра.       Итэр не пытается поймать его взгляд, это и не нужно. Между ними есть невысказанное и неозвученное, нуждающееся в том, чтобы быть обсуждённым, чтобы этому уделили время. Он готов, и Венти тоже.       В толпе Итэр внезапно видит Сяо, старающегося держаться максимально от неё в стороне. В этот раз он не подходит, потому что Сяо закрыт и от него тоже. Но Итэр всё равно улыбается ему, обещая, что всё будет хорошо. Сяо удерживает его взгляд ещё несколько секунд, прежде чем отвернуться.       Венти заканчивает своё выступление и уходит со сцены под оглушающие овации.       А в пятницу вечером Итэр приходит на репетицию. Сяо одет в сильно укороченную кофту, обнажающую его неожиданно не сильно рельефный, подтянутый живот, и шорты, едва скрывающие задницу. И смотрит он раненным зверем — здесь, в родном зале репетиций, где никого больше нет и не перед кем кичиться, притворяться кем-то другим, кем-то сильным и обособленным.       Но даже это не скрывает некоторого облегчения, которое он испытывает при виде Итэра, кидающего вещи на пол возле зеркала. Они оба уже подуставшие после собственных занятий, вспотевшие, покрасневшие и мокрые, но Итэр всё равно шагает к нему, держащемуся за пилон, а Сяо всё равно не отступает.       Кто кого целует первым по итогу — сказать сложно. Но в этот момент Итэр чувствует чужие губы на своих, выдыхает и зарывается обеими ладонями в густые чёрные волосы. Сяо открывает рот чуть шире, пускает его глубже, целует в ответ умело, правильно, так, как Итэру нравится. Чуть запрокинув голову, Сяо подставляется сильнее, отдаёт ему ведущую роль, подстраивается, а у Итэра от этого голова кружится. От вседозволенности, от готовности этого нереального мальчика, от его отдачи.       Как только Сяо отпускает пилон, Итэр сплетает их пальцы, сжимает их, заключает в тугой замок. И в том, как Сяо крепко сжимает его ладонь, практически говоря о панике, об облегчении, о доверии, — гораздо больше всего о страхе, чем он может сказать вслух.       Итэр теряет себя в этом зале, в руках и губах человека, который находит покой в его собственных. И для него почему-то всё абсолютно правильно. Так, как и должно быть. И он тоже там, где ему самое место.       Губами он ощущает то, как Сяо улыбается. И это рождает смех в нём самом — впервые за столько дней ему наконец-то хорошо, ему наконец-то замечательно, наконец-то так свободно.       — Я ждал тебя, — шепчет Сяо ему в рот, касаясь губами его губ, и этот нежный выдох искренности посылает у Итэра по телу такое наслаждение. Выпуклость в штанах получается максимально недвусмысленной. И он хочет отстраниться, чтобы не смущать Сяо, но тот сам льнёт ближе, сам прижимается к нему всем телом, и его изгибы вливаются в формы самого Итэра так, как будто они были созданы для этого момента — для миллиона таких моментов между ними.       — Чтобы поцеловать меня в репетиционном зале? — поддразнивает Итэр, не отрицая того, что прячет за шутками не к месту собственное смущение, собственную уязвимость. Он не боится людей, но ему тоже делали больно, и он не хочет этого снова.       Сяо не спешит бить его по открытым местам. Вместо этого он накрывает их прохладными узкими ладонями, усеянными мозолями от шеста — обоих шестов, — и обещает сберечь каждое. Хотя бы на какое-то время.       Итэр облизывает губы.       — Чтобы да, — Сяо сбивается, наблюдая за ним, поджимает губы и обезоруживающе в своей чистоте улыбается, вновь посмотрев ему в глаза. — Чтобы всё. С тобой. Если… — и от этого неуверенного, допускающего даже просто проблеск отчаяния взгляда, быстро метнувшегося в сторону, Итэр внутри себя звереет. — Если ты хочешь.       Итэр прижимается к его лбу своим, вдыхая запах его пота и геля для душа, тепло его кожи и слабый травяной привкус шампуня.       — Поехали?       Едва ощутимо, практически незаметно, но Сяо выдыхает — с облегчением. Итэр ловит его пальцами в мышцах, которые держит собственными ладонями.       — Ко мне.       И они едут.