Последний шанс

      — Извини, кажется, я помешал... — Роджер продолжал стоять в дверях, не решаясь войти. И почему вдруг эта девица так его смутила?       — Нет, ничуть. А даже если бы и впрямь помешали, это, на минутку, Ваш дом, мистер Тейлор. — Мэл усмехнулась. Не сказать, чтобы явление всклокоченного хозяина доставляло ей удовольствие, но ситуация выходила забавная.       Последний час подарил ей хрупкое душевное равновесие. Старая пластинка пришлась кстати как никогда. Голос Кабалье давно не оказывал такое успокаивающее действие.       — Порой человеку хочется побыть в одиночестве. Хотя, судя по всему, не мне тебе рассказывать… Вы с Руфусом поссорились? — Роджер все же прошел в комнату. — Мелисса, верно? Или Амелия? Не хотелось бы выглядеть неучтивым перед такой очаровательной барышней.       — Мелина, мистер Тейлор. Мое полное имя — Мелина Фелисити Браун.       — Мелина?! — Роджер проговорил это с таким видом, будто получил удар под дых, и это показалось Мэл весьма странным.       Она не очень-то жаловала имя «Мелина», оно было приветом от ее настоящей — как сейчас говорят, «биологической» — матери. Емкое и хлесткое «Мэл» нравилось ей куда больше. «Мэл Ф. Браун» — именно так она всегда подписывала свои статьи.       — Согласна, то еще имечко. Моя мама была большой оригиналкой... Хотя кому я это говорю! - Вредность вдруг повысилась на несколько градусов и ее понесло. - Вы же сами назвали одного сына Тигром, другого — Лютером, среднюю дочь — Тигровой лилией, а старшую и подавно - мужским именем. Я ничего не перепутала? Так что, вряд ли родительские закидоны с именами могут Вас удивить. — Мэл поправила волосы. Ее глаза смотрели на Тейлора-старшего в упор, пристально изучая и ожидая реакции. Да, Роджер Тейлор определенно смущал ее и немного раздражал. Но вместе с тем интересовал — все больше с каждой минутой, проведенной в этом доме. Провокация удалась!       — Ну-у… все не совсем так. Но если что - я тебя потом научу как правильно выбирать имена для детей. Я думаю, в будущем тебе это пригодиться, Мелина. Хочешь выпить? Собственно, я для того сюда и шел. Что предпочитаешь — коньяк, виски, ром, ликер? Или, может, водку? — Роджер направился к своему заветному мини-бару в виде огромного глобуса. Внутри размещался целый набор для миллионера-алкоголика.       — Мэл. Водка требует закуски. Потому коньяк, если можно. Так Вы не считаете, что ваши вкусы на имена детей достаточно экзотичны? Я слышала, Мелиной звали какую-то известную актрису — возможно, меня назвали в ее честь. Хотя черт его знает…       — Что ж, коньяк так коньяк. Тогда я тоже остановлюсь на нем. - Роджер стал перебирать бутылки ковыряясь в Земле с видом заправского кладоискателя. - Ты извини, я не мог заснуть, а немного хорошего спиртного — лучший способ побороть бессонницу, особенно в моем возрасте. - Наконец поиски увенчались успехом. - А что тебя сюда привело? Ну, кроме, разумеется, божественной «Аиды». Честно говоря, я никак не ожидал, что девушка Руфуса интересуется такого рода музыкой. Тем более, молодая и красивая, как ты... — Старясь сохранять непринужденный тон, Роджер разлил по двум пузатым бокалам отличный французский коньяк. — Молодежь привыкла считать, что оперное искусство — удел занудливых старперов, вроде меня. Хотя чего уж там… в твоем возрасте я и сам думал также. — Приблизившись, он подал девушке один из бокалов.       Мэл забралась поглубже в кресло, взяла бокал и, прикрыв глаза, вдохнула терпкие пары. Удивление Роджера Тейлора польстило ей едва ли не больше, чем сделанный им комплимент. Больше всего она любила ломать стереотипы. Длинноногая блондинка, прямо «инстаняшка», как теперь говорят. Привыкшая к нарочито броской и роскошной одежде, не боявшаяся противоречить моде. Однако по сути она всегда была «синим чулком». Потому что большинство ее коллег выглядели этакими завсегдатаями барахолок — небрежно одетые, потрепанные и чаще всего асексуальные. На театральных премьерах ее обычно принимали за светскую львицу, дочку или молоденькую женушку какого-нибудь денежного мешка. Саму Мэл это порядком смешило. Порой она даже подыгрывала.       — Разве Руфус не похвастался Вам?       — Чем?       — Мной. Видите ли, мистер Тейлор, я — музыкальный критик. Специализируюсь на классике. Пишу в нескольких изданиях. И да, совершенно не интересуюсь рок-музыкой, — прибавила она с такой интонацией, будто это был очевидный повод для гордости. Роджер растерянно потер шею.       — Хм… Нет, честно говоря, впервые слышу. — Показалось ли Мэл, или в его голубых глазах и впрямь засверкали жаркие искорки?       — Понимаю. Должно быть, непросто запомнить бесконечных девиц, которых Ваш сын сюда привозит. На Вашем месте я бы, наверное, даже не пыталась удержать в памяти имена и нашла бы какое-нибудь нейтральное обращение, подходящее для всех… Например, «дорогуша». По-моему, звучит неплохо. — Мэл не удержалась. Вновь в ней проснулся вредный чертик, подзуживая устроить что-нибудь этакое.       Роджер устроился на диване прямиком напротив. Возможно, решил он, ночь будет интереснее, чем ожидалось. Не в койке с приступом артрита, а тут. С классической музыкой, превосходной выпивкой и в компании змееязыкой красотки.       — Хороший совет, я обязательно его запомню. Подходит на все случаи жизни. Хотя насчет Руфуса ты преувеличиваешь. Ты — вторая, кого он сюда привез. — Снова сверкнув глазами, Роджер отпил из бокала.       Эта зеленоглазая кошечка с острыми коготками нравилась ему все больше. Он уже и забыл, когда молоденькие нахалки вот так покусывали его. В последние годы он встречал в глазах девушек возраста Мелины (вот же черт!) благоговейный интерес или, на худой конец, усталое любопытство. Это было грустно. Очень грустно. Помнится, в те времена, когда звуки были яснее, мир ярче, а женщины — моложе, он ловил совсем иные взгляды…       И вот, пожалуйста! Мэл вела себя с ним абсолютно на равных. Будто он — не отец Руфуса, а его брат или товарищ по колледжу. Красота!       — Вы крайне тактичны, мистер Тейлор, но я немного знакома со нравами рок-н-роллщиков, так что приберегите Вашу милосердную лапшу для более благодарных ушей. — Она поставила бокал на маленький журнальный столик. — В молодости Вы и сами, должно быть, не отставали от Руфуса.       Роджер хмыкнул еле слышно.       — Нет, дорогуша (раз уж ты разрешила так себя называть), Тигренок — в сравнении со мной просто жалкий щенок. И это не хвастовство. Начал-то он, конечно, пораньше. В Труро, где я вырос, девушки еще не набрались свободы сексуальной революции, потому особо не торопились прыгнуть в койку, но в очереди стояли… Я не преувеличиваю!       — В очереди? Как интересно! В Труро было туго с красотками? Хотя, возможно, и было… — Мэл забыла про неловкость. Забыла, что сидит в чужой библиотеке в пижаме и халате, а на часах начало первого. Ей захотелось пошутить и посмеяться над этим наглым парнишкой с обложки пластинки, который зачем-то прикинулся седовласым старцем. — Помнится, в молодости Вы сами напоминали Твигги. Вряд ли на местном рынке невест кто-то мог потягаться с Вами.       — Детка, ты преувеличиваешь. В шестидесятые образ этакой андрогинной богини еще не вошел в моду. Первым эту игру начал Зигги, а мы с парнями только подхватили. В школе я был самым обычным пареньком — с короткой стрижкой и подранными коленками. Хотя девочки стояли в очереди уже тогда. Я не вру и не преувеличиваю. Однажды три девчонки, три сестры, пришли ко мне, чтобы поиграть в Монополию, а закончилось все поцелуями. Мама, придя домой, была в шоке. А потом… Знаешь, дорогая, Руфусу еще долго придется меня догонять. Если у него вообще есть шансы. — Роджер сделал глоток и сыто улыбнулся. На пороге восьмого десятка он выпивает и болтает о сексе с красивой девушкой, которая годится ему во внучки. Что может быть лучше?       — Хорошая семейная традиция — устраивать соревнования по сексуальному многоборью между отцом и сыном. Учту. — Мэл окончательно повеселела. Не только потому что коньяк ударил в голову и в груди разлилось уютное тепло, но и потому что Тейлора-старшего вовсе не обижали ее подколки. Напротив, он выглядел довольным.       — Ты спросила — я ответил. — Роджер пожал плечами. — И не соврал. Руфус редко привозит своих девушек сюда. За последние пять лет — всего второй раз. А что у него происходит там, в Лондоне, меня не интересует. Не в моих правилах совать нос в личную жизнь детей. Захотят — сами расскажут. Но признаюсь, я рад, что этап «найди красивую девку, трахни и забудь» у Руфуса позади.       Между делом он подлил еще себе и собеседнице.       — Что ж, дорогая мисс Браун, предлагаю выпить за… музыкальную критику, — сказал он, выдержав драматическую паузу. — Я лично знаю не так уж много представителей столь небанальной профессии, и уже давно не общался ни с кем из них в домашней обстановке.       — Не самая плохая работа, не находите?       — Это как посмотреть. Помню, в семьдесят третьем один ваш собрат так раскатал наш альбом, что я до сих пор в замешательстве. Ведь альбом-то вышел превосходный! Чтобы убедиться в этом, я взял пластинку домой и прокручивал ее три дня кряду без перерыва. Если честно, из всего, что мы сделали, «Queen II» до сих пор мой любимый. — На секунду Мэл показалось, что Роджер подмигнул ей. Да нет, и вправду подмигнул. Забавный он… — Между прочим, это на обложке «Queen II» впервые появилось наше знаменитое фото, которое потом сто раз перепечатывали.       — Которое?       — Мы там вчетвером на темном фоне. Очень известная фотография. Мем, как сказали бы сейчас. Работа Мика Рока, а уж он-то дело свое знает.       — «Человек, снявший семидесятые», — протянула Мэл.       — Да, так его обозвали в прессе, видно, ничего получше не придумали. Словом, отличное фото. И альбом отличный. Ну, а тот мудак из NME облил его помоями.       Мэл развела руками.       — Любая критика предлагает субъективизм, мистер Тейлор…       — Роджер. Может, обойдется без церемоний? Я и так кажусь себе ужасно старым всякий раз, когда подхожу к зеркалу.       — Идет. Может, тогда «Родж»? — проговорила Мэл звонко и нежно. Будто с языка скатилась хрустальная горошинка.       У Роджера закружилась голова.       — Можно, детка. Конечно можно.       «Аида» заканчивалась. Прекрасная рабыня-царевна спустилась в подземелье и теперь ждала возлюбленного, чтобы воссоединится с ним навеки в общей могиле и обрести покой и счастье после смерти. Но сейчас Мэл мало трогали оперные страсти. Божественная музыка Верди только аранжировала ее настроение — в целом, светлое, хоть и с ноткой легкой меланхолии. Странно, но червяк, весь день точивший ее изнутри, наконец куда-то уполз. Покручивая в руках бокал с новой порцией коньяка, она беспокоилась лишь о том, будет ли утром болеть голова у нее и у Роджера... точнее, у Роджа.       — Мелина, а кто твои родители? У тебя достаточно экзотическая внешность. — Роджер внимательно смотрел на девушку, явно заинтересованный в ответе.       Ее «экзотическую внешность» отмечали многие, Мэл оставалось только улыбаться в ответ. Зеленоглазая блондинка с тонкими и правильными чертами лица — никакой «экзотики» она в себе не находила, сколько ни искала. Ну, разве что небольшая смуглость лица и плеч. Но это оттого что загар моментально покрывал ее персиковую кожу. Стоило разок угодить под открытые лучи солнца — и вот, она уже похожа на карамельку с молоком. Мэл лукаво улыбнулась, обнажив идеальные зубы.       — Хочешь, открою секрет? Сдается мне, что моя настоящая родина — планета Криптон.       — Нет, я серьезно…       — Так и я тоже! Во всяком случае, если бы это было правдой, я бы ни капли не удивилась. Я понятия не имею, кто впустил меня в этот чудный мир. О своей биологической матери я знаю лишь со слов приемных родителей — именно она наградила меня таким именем и «экзотической» внешностью. Больше они не рассказывали ничего. До четырнадцати лет я и знать не знала, что меня удочерили, хотя первые мысли закрались раньше — когда я освоила счет. Видишь ли, у меня есть старшая сестра. И у нас с ней разница в возрасте всего в несколько месяцев — даже с максимальной натяжкой маловато, чтобы выносить еще одного ребенка.       — Так ты — приемная дочь? — Роджер выглядел по-настоящему заинтригованным. Мэл это позабавило.       — Интересуешься на всякий случай? Вдруг породнимся? Родж, не гони! — Мэл захихикала, в глубине души поражаясь своей наглости. — Сидни родилась в конце мае, а я — в самый Сочельник. Потому привыкла получать двойные подарки. Помню, в детстве мне было обидно, что я — не главный повод для застолья, но с возрастом поняла: в этом что-то есть. Как будто твой День рождения отмечает весь мир...       Мэл облизнула губы, готовясь наплести с три короба, но что-то в этих пристально глядящих глазах остановило ее. Внезапно эти глаза показались ей знакомыми и родными. Какая-то часть ее души готова была биться об заклад, что она была знакома с человеком напротив много лет. И… любила его.       Тьфу, что за бред!       — Что до приемных родителей, они — самые обычные люди. — Мэл поспешно повела плечами, избавляясь от секундного наваждения. — Живут в Манчестере. Папа — инженер, по-прежнему работает, хотя здоровье уже подводит. Мама — архитектор, подрабатывала на дому, пока мы с сестрой были маленькими, а сейчас — на пенсии, занимается домашним хозяйством и помогает Сид с детьми. Как видишь, ничего необычного. Единственное… — Мэл вдруг осенило. — Ты можешь знать одного из моих родственников!       — Кого же? — поспешил отозваться Роджер. Он уже напрочь позабыл о своем артрите и о том, что сейчас глубокая ночь и Сарина ждет его в спальне. Он уже выпил вдвое больше своей «концертной нормы», что было чревато, но и это его сейчас не волновало. Весь мир был сосредоточен на зеленоглазой бесстыднице, которая... кокетничала с ним? Твою мать!!!       — Двоюродный брат моего приемного отца работал на вашу компанию. Питер Браун, может помнишь? Он был одним из ваших тур-менеджеров. — Она улыбнулась.       — Пит? Пит Браун? — Роджер всплеснул руками. — Как не помнить! Для нас он всегда был больше чем тур-менеджер, дорогая. Да будет тебе известно, что он и еще трое стояли у самых истоков «QueenPro». Если бы тогда, в далеком семьдесят седьмом, Пит, Джерри, Майами и… Пол (последнее имя Роджер почему-то произнес с таким видом, будто в этот момент его заставили живьем проглотить здоровенного жука) не поддержали бы нас, едва ли мы с парнями достигли бы нынешних высот.       — Мне запомнилось, что, когда дядя Питер приезжал к нам в гости, папа буквально осыпал его вопросами. Хотя я особо не вслушивалась в их разговоры… Знаешь, мой отец будет в восторге, если я расскажу ему о нашем столь… близком знакомстве. Впрочем, я вряд ли ему расскажу… — Мэл поспешила «запить» свои слова коньяком.       — Вы не общаетесь? — смекнул Роджер, ощутив вдруг укол жалости. Став отцом, Роджер Тейлор неизменно примерял на себя отношения родителей и детей, с которыми сталкивался. Слава богу, собственные сыновья и дочери всегда могли ему довериться, не опасаясь непрошеных нотаций. Его отцовская натура протестовала против двух вещей — насилия и давления.       — Два раза в год — на мой День рождения и на День рождения мамы. Мы слишком разные люди. — Мэл опять горько сглотнула. Разговор принимал неприятный для нее оборот. Приемные родители были добры к ней, помогали, чем могли и, безусловно, по-своему ее любили. Но это не меняло того, что они были чужими. Давным-давно в их отношениях что-то разладилось. Может, это произошло в тот день, когда у нее не осталось сомнений, что она не приходится им родной дочерью?       Странно. Родители никогда делали разницы между ней и Сидни, обеих и любили, и ругали одинаково. И все же, настал момент, когда доверие между ними ушло навсегда. Мэл покинула Манчестер довольно рано. Получив стипендию, поступила в колледж и с той поры старалась не зависеть от родителей даже материально. Она регулярно звонила им, интересовалась их жизнью, но дома бывала крайне редко. Разговор свыше десяти минут не имел смысла. О своей жизни она рассказывала мало, почти ничего. Родители хотели для нее судьбы Сид — благополучного замужества, пары-тройки детей, размеренной жизни в доме по соседству… Хотя теперь можно будет впечатлить отца знакомством с кумиром его молодости. Плюс пять минут с дежурному телефонному звонку.       Она не собиралась посвящать Рождера, мать его, Тейлора в свои личные проблемы, однако его теплые и умные глаза, казалось умоляли ее разделить с ним эту давнюю безысходную боль. И Мэл прорвало.       — Видишь ли, мои родители из тех людей, для которых вечерние шоу по телику и игра в бридж по вторникам и пятницам — лучшее времяпрепровождение в мире. Мама озабочена исключительно внуками и своим садом, папа — тем, как бы его не спровадили на пенсию. Они из Манчестера-то выбираются всего пару раз в год — на Кипр, где уже двадцать лет кряду снимают один и тот же летний домик на берегу моря, и в Лондон за подарками к Рождеству. Им не понятна моя жизнь, мои интересы. «Опера, балет? Кому это надо! Музыкальный критик в журнале — разве это работа для хорошенькой девушки? Как можно жить в такой халупе, Мэл? Тебе давно пора найти хорошего мужа и жить в приличном доме». Блять! Я успела объехать пол-Европы. Я обожаю фестиваль в Зальцбурге, у меня масса знакомств. В конце мая я лечу в Москву на премьеру в «Большой», а из Москвы — в Нью-Йорк, чтобы потом написать очерк о режиссерах «Метрополитен-опера». А мама все уговаривает меня познакомиться с их милым соседом, автомехаником сорока лет с пивным пузом и старым «Фольксвагеном». Это какой-то феерический пиздец! Нет, каким бы милым и добрым семейством ни были Брауны, я из другого теста. Ничего не могу с собой поделать. Каждый раз после приезда родителей мне хочется стукнуться головой о стену и завыть… — Тут Мэл неожиданно осеклась. — И зачем я только все это рассказываю тебе, Родж?       — Наверное, потому что тебе надо поделиться этим хоть с кем-нибудь, и я — не худший вариант. Мы с тобой едва знакомы, а чужой человек уж точно не станет лезть с непрошеными советами, правда? А еще я симпатичный и на гребаного Санту похож! — Роджер снова подмигнул ей, чтобы подбодрить. — Хотя если тебе все-таки нужен совет, девочка, знай: твоя печаль знакома многим, и не имеет значения, родные или приемные твои родители.       Мэл вытерла нечаянно намокшие глаза и вдруг начала громко смеяться. На душе вновь стало легко и весело. В темно-красном бархатном халате поверх шелковой пижамы, смурной и немного помятый, Роджер Тейлор вновь разительно напомнил ей Санту во время внеочередного отпуска. Нахлынуло сильнейшее желание обнять его.       Поддавшись порыву, Мэл перебралась к нему на диван, пристально всмотрелась с поразившие ее голубые глаза, окруженные трещинками морщинок, и поцеловала заросшую седой бородой щеку.       — Спасибо.       Роджер был ошарашен и, честно говоря, понятия не имел, как реагировать.       — Продолжай, милая. Меня давно не целовали такие красотки. — Стало очевидно, что этой сильной, умной, невероятно красивой и бесконечно одинокой девочке удалось смутить сердце старого рокера. Внутри заныло с невиданной силой. Легкий поцелуй был, как всполох молнии в ясную погоду.       Мэл взлетела на ноги — и на душе у Роджера похолодело. Неужто она сейчас уйдет?       — Детка, тебе не холодно стоять босыми ногами на голом полу? — ляпнул он первое, что пришло в голову.       — Нет, стоять босыми ногами на голом полу — это охуенно, «папочка». — Мэл рассмеялась, но тут же стала абсолютно серьезной. — Родж, ты — хороший человек и, вроде бы, не глупый. Со вкусом у тебя определенно нет проблем… — Она прикончила остатки коньяка. Зеленые глаза вдруг вспыхнули зло. — Скажи, на кой хер тебе этот уродец в парке?       — Какой уродец? — моментально вскинулся Роджер.       — Я имею в виду памятник Меркьюри. Это же пиздец какое уродство! Огромный, неуклюже сделанный и, ко всему прочему, покрытый позолотой… Ты прости, что я так прямо, но мне весь день не давал покоя этот вопрос: какого хрена делает этот выкидыш Статуи Свободы посреди такого милого и ухоженного «райского» сада?       Роджер, никак не ожидавший такого поворота, разрывался между желанием наговорить дерзостей и попросту послать чертовку по всем известному адресу. Вот уж перед кем он точно не собирался оправдываться! Какое вообще дело очередной девке Руфуса до… того, что он давно спрятал на самое дно души?       До этого момента никому не приходило в голову интересоваться его бронзовым другом, тем более в таком ключе. Все думали об этом как о невинной и даже прикольной стариковской причуде, спасти статую, которая должна была пойти в переплавку. Однажды Брай даже сказал, что сам бы поставил такую у себя, да только Рождер догадался первым. Но ни один человек не спросил его напрямую, глядя, как эта девушка, глаза в глаза: «Родж, а нафига тебе это?»       С растущим раздражением он понимал, что не может дать столь же прямого ответа. Кое-как справившись с собой, Роджер выдавил:       — С одной стороны, ты ответила сама себе. Нет более подходящего места для Фредди, чем райский сад. А во-вторых… скажу так: у меня есть веская причина разместить этот «выкидыш» именно здесь. У тебя есть ко мне еще столь же бестактные вопросы, дорогуша?       — Да, есть еще один. — Мэл забавно икнула и взъерошила белокурые волосы. — У тебя коньяк в глобусе еще остался? Или мне придется спуститься в темный и страшный подвал старого дома, где определенно обитают скелеты и приведения? Вот прям так — в домашнем халате, босой и беззасчит… тьфу ты, беззасщит… В общем, такой несчастной девочке-принцессе, потому что такой старперский принц, как ты, доберется туда разве что к рассвету…       В эту секунду Роджер осознал одну оглушающе очевидную вещь. Или он, сам того не заметив, угодил под поезд, несущийся на полном ходу, или без памяти влюбился.