(Не)Детское развлечение

      Когда ритуальная чернота сошла с её кожи, Тоя просидела ещё с десяток минут в круге, собирая мысли по осколкам. Грудь саднила, ныли мышцы и горела кожа, а по спине то и дело проходилась дрожь. Кожу живота начало стягивать гигантское кровавое пятно, пропитавшее остатки рубашки и пояс. Открытые участки кожи, ногу, руки и частично спину, холодил ветерок, что шелестел меж листьев окружающего её леса.       Тоя медленно встала с колен, чувствуя, как её одолевает слабость и опёрлась на нагинату как на трость, не уверенная что сможет вообще стоять без неё. Судя по тому, что на неё никто не бросается с криком, мстя за убитого товарища, парочка оказалась умнее и скрылась, пока у них было время. Она усмехнулась.       По-хорошему их надо было бы догнать, но… За догнать следует «убить», а убивать она ой как не хотела.       Просто смертельно не желала убивать кого-то ещё.       Шелест убаюкивал жужжащие словно шмели мысли, но не было слышно ни птиц, ни зверей и это нервировало. Тоя прошла вперёд, туда, где куноичи скрыла из её вида связанную с ней ритуалом жертву. Так и есть. Пусто. Только уже впитавшаяся в землю кровь, что тянулась редкой дорожкой от места ритуала и крупная лужа — от последнего удара, когда она пронзила их сердца своим клинком.       Рука потянулась вверх, чтобы дотронуться до этого незаметного и незаменимого оружия, что забрало уже столько жизней. Палец обожгло болью, и она рассеянно смотрела как набухает на вспоротой коже ярко-красная капля крови. Снова.       Ухмылка вновь накрыла её губы, пронося в воспоминаниях её первый день тут, когда она так же нелепо порезалась. Живот скрутил спазм, и она скрючилась, почти ударяясь головой о дерево, возле которого стояла. Скрутило судорогой межрёберные мышцы, сокращался пресс, а из неё с противными звуками вырывалась желчь, густой нитью тянувшаяся по губе и тяжёлой каплей застывшая на подбородке. Мерзость.       На висках выступил пот и она, как только её отпустил последний спазм поспешила отвернуться и уйти оттуда на подгибающихся ногах.       Она убила.       Она убила.       К горлу опять подкатила тошнота, но она только сплюнула горечь с языка, не имея возможности даже прополоскать рот и перебить этот ужасный вкус.       Хотя…       Рука потянулась к частично сгоревшему подсумку со свитками и достала тот, в котором был рюкзак.       Раскрыть, сосредоточиться, направить чакру…       Ничего.       Попытаться снова, и снова, и снова, не получая никакого результата. В панике упасть на колени, расстелив свиток перед собой, как в первый день. Заметить обожженный верхний край свитка, что затронул фуин самым краем, но нарушал этим её написание.       …она просрала рюкзак.       Она просрала не просто рюкзак, она просрала деньги, одежду, еду и письмо!       Дрянь!       Тоя гневно откинула от себя испорченный свиток, что не подлежал восстановлению и достала второй, с опаской раскрывая, чтобы так же гневно разругаться и выбросить и его. Даже пытаться не стала что-то в него запечатать, видя, что здесь полотно прогорело насквозь и сквозь него задорно торчало две травинки.       Тьма!       Тоя прислушалась. Сквозь шелест ей слышалась погоня, но натасканное годами охоты на её жертв чутьё молчало, да и разум говорил, что для погони ещё рано, что сбежавшие шиноби просто не успели бы отправить преследователей. Она хотела достать карту, чтобы хоть примерно определить свое местонахождение, но оборвала себя на полдвижении к испорченному подсумку, а потом склонилась, чтобы отцепить его от остатков штанины, всё равно от него теперь толку никакого.       Карту она тоже просрала.       Она поднялась с колен и вгляделась в небо.       Север, север, север… Если попытаться вспомнить карту, то со стороны севера было видно небольшой хребет, что был возле границы с Огнем… Солнце близится к полудню. Восток… Ну, примерно сюда.       Рука с незаметно когда обломанным ногтем потянулась пригладить наверняка стоящие дыбом волосы, но тех стало будто вполовину меньше после взрыва и порыв успехом не увенчался. Она пропустила разномастно-короткие пряди, пахнущие палёным, между пальцев, в попытке оценить масштаб проблемы, но лишь раздражённо выдохнула сквозь зубы, немного присвистнув. Тоя медленно пошла вперёд, выбрав себе в ориентир небольшой пригорок, где была тёмная рощица, возможно сосновая, с такого расстояния было сложно судить.       На самом деле догнать их было бы неплохой идеей, но погоня означала ритуал, просто потому что это основной стиль ведения боя у Тои и даже намереваясь их просто убить, она на одних рефлексах после первого же ранения начертит круг, как это было с теми мужчинами из Тсучи но куни. А начинать второй ритуал за сегодня крайне не хотелось. Не тогда, когда её, словно котёнка, ткнули носом в сорванный несколько дней назад. Не тогда, когда ей поставили условие эти самые ритуалы совершать регулярно, иначе тогда ей придется умереть. И, говоря откровенно, она крайне не хотела доставлять удовольствие Джашин, поставляя ей жертв на завтрак, обед и ужин. Перебьётся. И сама Тоя успеет хоть сколько-нибудь восстановить свое душевное равновесие после первого осознанного убийства. Её бесконечно радовало, что обошлось всего лишь рвотой. Было бы значительно хуже, если бы она сорвалась в истерику.       Тоя оглядела себя и присвистнула теперь осознанно. Сошедший с её кожи ритуальный облик показывал вид совсем уж непристойный, словно ей не повезло стать жертвой насилия — порванный ворот болтался слишком низко, прожжённые штаны и несчастная рубаха оголяли большую часть её ноги и живота, а довершал весь облик порез на уровне сердца, откуда растеклось гигантское кровавое пятно, залившее даже штаны. Тоя могла почти поспорить, что декольте у неё сейчас будет поглубже, чем у небезызвестной Цунаде-химэ.       Сильно потрёпанная жизнью одежда должна была бы тут же отправиться в мусорку, если бы не одно «но» — оба свитка встречи со взрывчатой печатью не пережили, пусть визуально почти и не пострадали.       Так она осталась в отрепьях, с нагинатой на руках. Места, где должны были остаться ожоги, не будь у неё убойной регенерации, были открыты чужим взглядам, на которые она, конечно, пока не наткнулась, но которые вскоре наверняка облапают её со всех сторон стоит ей выйти на основной тракт до страны Огня. Да о чём вообще можно говорить, если весь её облик кричит о том, что она сняла одежду с чьего-то трупа?       Только трупы в основном выглядят приличнее — злобилась Тоя мысленно, проклиная умника, из-за которого она лишилась одежды, денег и хитай-ате. Да, она не носила его уже тьму времени, но раз до сих пор не избавилась — значит, он был дорог своей хозяйке. Особенно то гневное письмо, адресованное её брату. — Жаль не выйдет отдать его Хидану.       Грудина зудела и Тоя уже несколько раз отчаянно её расчёсывала, пока не додумалась вновь осмотреть себя, замечая наконец проблему. Покрасневшая воспалённая кожа, покрытая несколькими зудящими царапинами, никак не хотела поддаваться регенерации, хотя с того времени, как она покинула место ритуала, прошло несколько часов.       Она медленно выдохнула сквозь зубы. Так же медленно вдохнула. Незамысловато ругнулась.       На её груди, где до этого белела окружность, в человеческом виде был сильно воспаленный символ Джашин, прям как тот, что носит на шее Хидан, но вот только её, в отличие от некоторых, заклеймили.       Она была права, сказав, что оставит мне это «на память», коза божественная. Вовек теперь тебя, гниду холодную, не забуду.

***

      Тоя уже второй день блуждала по лесу, периодически пытаясь сверяться со взятым ранее направлением. В мыслях было одновременно гулко-пусто и назойливо шумно из-за попыток что-нибудь придумать по поводу поисков Хидана и принесения жертв кровавой богине разрушений, но мысли не задерживались, она отвлекалась, забывала, в каком направлении ушла идея и через время начинала крутить её заново. Её пустой желудок подводило от голода и губы постоянно сохли, несмотря на то, что она их часто облизывала. Во рту стоял невероятный вкус болотной воды из заросшего озерца, на которое она наткнулась вчера вечером. Благо хоть за ночь она не околела и не была сожрана местной фауной, заснув подле небольшого костерка, иначе это был бы самый незабываемый её опыт за все пятьдесят лет осознанной жизни, переплюнув даже то, как в неё, после всем известной картошки, во время внезапной грозы попала молния, а её спасло лишь то, что она была босоногой. Сутки же потом ещё в земле снимали напряжение, карауля всей группой.       Нахлынувшие воспоминания из юности вызвали ностальгическую улыбку. Весёлые были времена, учёба, распределение, не самое раннее и не самое удачное замужество… Тоя закуталась в собственные объятия, чтобы унять дрожь воспоминаний и медленно переставляя уставшие ноги двинулась вперёд.       Уже после зенита, когда воздух прогрелся и даже начал плавиться, на неё повеяло прохладой, как случается, когда идешь недалеко от водоёма. Горло уже давно царапала жажда, а язык распух и мешался. Словно зачарованная она пошла на эту прохладу, мечтая наткнуться на какого-нибудь медведя, ну, или хотя бы зайца или местный аналог куропатки. Желудок, казалось, прилип к позвоночнику и ей было бы радостно закинуть в него мяса. Жёсткого, вонючего, несолёного мяса дикого зверя.       Последние ряды деревьев, что густо росли по берегу и ей в глаза ударили яркие блики от слегка шевелящейся реки с неторопливым течением.       Вода! Тоя сорвалась с места, в четыре широких прыжка оказавшись перед самой водной кромкой, тут же поскользнувшись на глине, которая выстилала русло. С коротким вскриком она упала в ледяную воду подняв тучу брызг.       Она подгребла ноги под себя, наклоняясь всем корпусом вперёд, ладони сложились лодочкой и принялись жадно зачерпывать холодную живительную влагу, от которой немели пальцы и сводило зубы. Сначала — напиться. Потом уже разбираться с окоченевшими конечностями.       Скорее всего речка шла из-под земли, иначе она не могла объяснить её низкую температуру несмотря на плавящуюся жару и середину августа.       Пальцы быстро свело от холода. Её всю свело от холода уже спустя несколько минут на бережке, глубиной по щиколотку. Горло застыло, и она была уверена, что уже спустя пару часов ей это аукнется хорошо если только хрипотой, не с кем ей тут лясы точить, чтобы о хрипоте волноваться. Но вот свалиться в лесу с обычной простудой — непростительно.       Тоя встала на ноги, приметив вверх по течению крупный валун и направилась к нему, чувствуя как свободные штанины противно липнут к коже. Хочешь или нет, а обмыться крайне необходимо. И избавиться от компрометирующих её живучесть остатков рубашки — тоже.       Минута раздумий стоя на раскалённом солнцем камне — и она рвет рубашку, резко дернув в стороны остатки воротника, а потом нарывает на несколько кусков поменьше, намереваясь использовать тряпочки вместо мочалки. Теперь — главное не визжать, пока она будет отмачивать живот от собственной застывшей крови…

***

      Спустя время Тоя успела не только помыться и напиться, но даже и наесться, словно напрямую следуя правилу трех «ться» — умудрилась словить некрупную рыбину сразу, как только закончила оттираться и на месте поставила маленький костерок, позднее отплёвываясь от рыбьих костей. Тело целиком было покрыто гусиной кожей и ей хотелось хоть как-то согреться, пусть даже и охотой на рыбин. Занимательный опыт. Щеголять голой грудью было очень некомфортно, но пояс, который она собиралась использовать вместо лифа, пока сушился на камне, так что впервые в своей жизни она сгорит не только плечами, но и грудью, животом, спиной и даже одной ногой.       Это будет увлекательная ночка.       Вперёд она выступила уже сильно ближе к закату, греясь в последних лучах, но кожей чувствуя, как быстро ветер становится прохладным. Три часа неторопливой ходьбы вперёд, зудящие плечи, с которых начала слезать кожа, нагината, что натерла ей уже водянистые мозоли на подушечках ладони, исцарапанное тело из-за излишней открытости наряда. Её быстро начало всё это раздражать, как вдруг справа послышался многоголосый гул. Тоя встала как вкопанная. Идти? Не идти?       Идти.       Гул действительно начал становиться чуть оформленнее в человеческую речь, стоило ей приблизиться. Она притаилась за широким деревом, оглядывая пространство перед собой: большая поляна, в центре которой были сгружены повозки, привязанные по дальнему краю быки, несколько костров, вокруг которых сновали, вероятно, торговцы.       Людно. Даже слишком. Рискованно.       Только она собиралась отойти обратно вглубь леса, как тенью сбоку появился шиноби, заставив испуганно выставить лезвие нагинаты вперёд и напряжённо замереть в нелепо-неустойчивой позе, от которой моментально подогнулись колени.       Медленно начали разжиматься пальцы, стискивающие нагинату, словно в замедленной съемке она осела на землю, глядя испуганными глазами на замершего в нескольких шагах шиноби с хитаем страны Земли.       На глазах начали наворачиваться слезы, крупными каплями скатываясь по щекам и срываясь с подбородка, начали душить всхлипы, а действительно охрипший голос разрезал её истерический плач.

***

      Спустя час Тоя, укрытая тёплым пледом, сидела возле костра и нежилась, почти задремав в его жаре и тёплых бликах пламени. Усталое сознание почти ничего не осознавало, но на периферии слышалось, как недалеко кто-то переговаривался, хотя все сопровождающие караван уже разошлись спать. Переведя усталый взгляд в ту сторону, она, ослеплённая близостью огня, видела только непроглядную тьму, поэтому тут же вновь вернулась к созерцанию переливов оранжевого пламени.       Переговаривались между собой те самые шиноби, на которых она наставила свою нагинату, испуганная их резким появлением. — Гражданская она, гражданская! — настаивал негромким голосом чуунин Ивы и гневно махнул рукой в сторону своего подчиненного. — А тапочки у неё явно не гражданские, — перечил второй. — «Тапочки» купить можно. А оружие она держать не умеет и выучки у неё нет, она ж даже в стойку не встала. — Ну, — призадумался блондин, — тоже верно. — Он прикусил палец и посмотрел в сторону костра, где сидела незнакомка. — Шла домой, схватили, унесли, везли в повозке предположительно несколько дней… Как думаешь, в Землю успели завезти? Или в сторону Ветра ехали? — Меня больше волнует, что там за секта такая собралась, что их таращит по пыткам, — колкий взгляд метнулся в сторону Тои и та поёжилась во сне, плотнее закутываясь в плед и подтягивая ближе ноги. — Ладно, иди пока, я заступаю на дежурство, через 4 часа разбужу.

***

— Тояма-сан, подскажите, а куда дальше будет двигаться ваш караван? — проснувшаяся с первыми лучами рассвета Тоя сновала среди людей, помогая собирать стоянку. Нагинату у неё изъяли, чтобы уже на территории Хи но куни сопоставить оружие с вероятными владельцами, но сейчас она была благодарна за это решение — её регенерация сейчас значительно медленнее, чем была, так что ладони только-только заросли новой тонкой кожицей и ей нужно было время для отдыха. — Ну, — женщина задумчиво пожевала ярко накрашенную нижнюю губу, приложив палец к подбородку. — Вообще, наш путь лежит до страны Молнии, Тана-чан, мы пойдем мимо храма Огня, через Горячие Источники, остановившись на ярмарку там, а потом через Мороз, до самой столицы и обратно. — Ооо, — протянула Тоя округлив глаза, — далеко. И сколько в общем займет у вас путь в обе стороны? — она сцепила руки за спиной и любопытно вертелась вокруг ведущей караван. — Хм, — нахмурила лоб Тояма-сан, — обычно на все у нас уходит порядка месяца-полутора. Вместе со всеми стоянками, всеми ярмарками и прочим. Хм, да, где-то так. — А какой раз вы уже ведёте караван до страны Молний? — О, деточка, я начинала с коротких вылазок до Огня, но сейчас это уже точно второй десяток пошёл, да ведь, ребят? — она крикнула себе за спину и ей ответил дружный одобрительный гул. Тоя замерла на месте видя человеческую сплочённость и бодрым шагом поторопилась вперёд, нагоняя ушедшую женщину, идя рядом с ней в почтительном молчании. Антонина крепко скучала по своим спокойным дням в офисе. Ей остро не хватало общения, которое она могла получить в том мире. Но попав сюда ей стало казаться, что после того, как Тоя ушла от Хидана она не общалась ни с кем, кроме персонала гостиниц и приемщиков в обменных пунктах. Может, ей этого и хватало. Но сейчас Антонина наслаждалась всеми фибрами души, чувствуя свою причастность к чему-то большему. — Тояма-сан, — обратилась она вновь к женщине. — А когда будет граница с Огнем? — О, так уже минут двадцать как прошли.

***

      Этой ночью она готовилась сбежать. Ещё днём она намеренно подвернула ногу на каменистом участке дороги и оставшийся до стоянки путь ехала в ведущей телеге, иногда разговаривая с Тоямой-сан, чтобы ближе к закату провалиться в тяжелый сон из-за липкой жары и духоты. Они остановились в одном дне пешего перехода до ближайшей деревни, а значит велик шанс, что шиноби с самого утреца пойдут наперёд с её нагинатой до ближайшего патруля.       Был четвёртый час утра. Небо уже по самому краю начинало светлеть, но тени в окружающем лесу стали будто гуще. Тоя выбралась из палатки самым тихим шагом, который только смогла поставить. Дозорный уже клевал носом сидя к ней спиной, но лицом в сторону сгружённых в центре телег.       Аккуратность её второе имя, так всегда считала Антонина. По глубоким теням, в тёмной же одежде, которой с ней поделились женщины, сопровождающие караван, и даже она со своей почти белоснежной кожей терялась. Она заступила за вторую линию деревьев и тщательно следила за тем, что творится у неё под ногами, не желая выдать себя дурацкой веткой, как это обычно случается во всяких фильмах. С задней стороны подобраться к телегам, находя глазами ту, в которой она видела нагинату, медленно вытянуть её, пытаясь не задеть окружающие предметы.       И тут же свалить бодрыми прыжками в противоположную сторону от планируемого маршрута, радуясь что регенерация её всё-таки не подвела.

***

— Хидан! Не задерживайся, у нас задание! — ушедший вперёд Какузу резко развернулся на месте, к отставшему напарнику, и окатил его жутким взглядом красно-зелёных глаз. — Ой, да ладно тебе, я тут такое увидел! — таинственно протянул язычник и помахал рукой призывая подойти.       Они были в одной из немногих деревень Водопада, родной страны Какузу. Стена, возле которой стоял Хидан была сплошь заклеена ориентировками на местных преступников и на других отметившихся. Хидан указывал пальцем на одну из них: — Видишь, видишь это? Ну-ка, давай, прочти, кто она? — он довольно лыбылся и любовно дотронулся до своего амулета другой рукой — Хм, девчонка. Всего-то сорок тысяч, пф. Не нашего разлива рыбка, мелковата будет, — он пренебрежительно отвернулся и сделал шаг в прежнем направлении, как был дёрнут за плечо назад: — Нут, ну ты прочти полностью. Видишь, что пишут? Неизвестный ри-ту-ал. Не-из-вест-ный! — произнес он по слогам и оскалился ещё шире. — Круг в треугольнике, особо опасна, неизвестная техника переноса ранений… — его голос становился всё довольнее и довольнее. — Ничего не напоминает? — Хидан зажмурил глаза и указал большим пальцем на себя. — И? Я тут ребусы что ли должен решать? — Ой, пф, да похер на тебя, — он небрежно махнул рукой и гордо произнес — моя школа! Сам её всему учил! — Ты? Учитель? И как девчонка только выжила? — Какузу закатил глаза достаточно сильно, что зелёных радужек без зрачков стало почти не видно. — Ну, потрепало её тогда немного, но вон, пишут то даже оружие собственное заимела. Ну-ка, — он вгляделся в достаточно мелкий текст. — Ебать мой член, нагината! Пхах, самое девчоночье оружие из всех возможных! Уверен, она мечтала затыкать ею Джашин-сама за подъебку века! — он заржал в голос. — Опять сквернословишь, — Какузу прищурил глаза и в голосе его слышалось большое недовольство даже без толики интереса к бывшей жизни напарника. — Ой, да похеру! Сеструха моя, прикинь? Молодец конечно девчонка, достала-таки своими молитвами Джашин-сама. — Ничего не хочу знать, пошли уже.       Какузу подхватил напарника за высокий воротник и потянул его, краем уха слыша его щедро сдобренные ругательствами истории из юности.

***

      Тоя уже неделю шла вперёд, чувствуя, как с каждым днём чужая метка начинает свербеть ещё более невыносимо. Хорош будильничек с напоминанием на убийство, ничего не скажешь.       Она остановилась, чтобы смочить уже высохшую материю водой, снова приложила её к воспалённым царапинам и продолжила идти, чувствуя, как зуд ненадолго стихает. Сколько у неё там запаса осталось на двоих жертв? Неделя? Или две осталось? И месяц истечёт…       Всего несколько дней решают её жизнь. Всего две чужих смерти отделяют её от своей собственной.       Тое нестерпимо хотелось лечь под ближайшее дерево, чтобы её не трогал ни голод, ни жажда, ни бездействие. Чтобы зарасти мхом и лишайником, оставшись на месте навсегда, уподобившись природе и этому умиротворению, что разливалось в воздухе словно сиропом, сглаживая подступающую панику и всё возрастающее раздражение на эту жизнь.       Но жить хотелось. Очень хотелось. И всё же, сколько там прошло времени?       Она начала мысленно подсчитывать дни от того первого завершённого ритуала: два дня самостоятельных скитаний по лесу после ритуала. Три дня с караваном. Сейчас неделя. Из условных тридцати дней у неё осталось всего… Хм, даже почти три недели, восемнадцать дней.       Ей бы сейчас, конечно, выдохнуть и немного расслабиться, но, в любом случае, сколько бы дней у неё не оставалось — она должна будет найти тех, кого принесёт в жертву. А для этого надо выйти на дорогу и дойти до какой-нибудь деревни. А в деревне либо зарубить первого же человека, либо найти преступника, чтобы чуточку сгладить муки совести. А ведь его ещё найти надо…       Тоя выдохнула через рот, хмуро подняла взгляд к небу, но, опомнившись, что божество далековато от светлости небес, так же хмуро перевела взгляд под ноги и смачно сплюнула на траву. — Гори в аду, чертила, — ругнулась она и прибавила шагу, заметив впереди мелькание дороги сквозь деревья.       В мыслях словно пронесся чужой смешок, но, право, лучше она будет думать, что галлюцинирует, чем подумает хоть на мгновение о том, что её обращения слышит адресат. Ибо себе дороже.       Дорога за деревьями оказалась почти без выбоин и достаточно широкой, пусть и подзаросшая травой между колеи от колёс телег. Впереди медленно тащилась одна такая, сопровождаемая сухим дедком и старухой, сидящей на козлах.       Глаза запекло и вспомнилось собственное детство, вечерние прогулки с родителями, что после войны переехали в деревню, множество других детей, посевная и скот. Ярмарки, что изредка приезжали к ним… Тоя торопливо оглядела себя, одёргивая задравшиеся края туники, что была тесновата в груди и оттряхнув колени плотнее сжала в руке небольшой кулёк, в котором несла воду и хлеб, уже превратившийся в чёрствые сухари. Пригладила кое-как волосы, которые подровняла у первого же озерца клинком. Вроде вполне цензурно. — Хей, дедуль! — Тоя прибавила шагу, почти подбежав к остановившейся впереди телеге. — Здравствуйте, — широко улыбнулась она и не заметила даже вежливой улыбки на чужих лицах в ответ. — И тебе здравствуй. — Сухо ответила старуха, скованным движением оправив подол своего платья. Телега медленно тронулась вперёд и Тоя пошла с другой стороны от деда. — А вы в какую сторону направляетесь? — вновь вежливо спросила она. Её с ног до головы окатило презрением старушечьего взгляда. — Ну, уж явно не в ту же, что и ты. Шла бы ты сама по себе, девица.       Глаза медленно начала затягивать красная дымка ярости.

***

      Небо озаряла полная луна, в свете которой так отчётливо были видны тёмные пятна пролитой крови, пропитавшей землю. Медленно крутилось колесо лежащей на боку повозки, хрипели свои последние секунды жизни немолодые быки, что её до этого тянули.       Тоя сидела, прижавшись спиной к стволу старого дерева и раскачивалась из стороны в сторону.       Что же она натворила?!       С её кожи уже давно сошёл ритуальный рисунок, но с момента, как она очнулась она не сдвинулась ни на сантиметр.       Недалеко валялось два тела. Те самые старик с вредной старухой. Как же долго она над ними издевалась, что успела наступить ночь?       Во рту стоял металлический вкус крови, от которого тянуло блевать. Вокруг всё было залито кровью. Её, животных, стариков.       Тою скрутило и всё же вырвало себе же под ноги водянистой желчью и сгустками крови. Мир замер.       Безумный взгляд, что осматривал беззаконие, раскинувшееся под ночным небом, наткнулся на отброшенную в первое мгновение осознания нагинату. Трясущаяся рука потянулась вперёд, сжала холодное металлическое древко в оплётке из кожаных полос.       Она задумалась лишь на короткое мгновение, когда разворачивала оружие лезвием на себя, но, тут же отбросив всё, с криком вонзила зазубренное лезвие себе в живот и тут же вновь закричала, на этот раз уже от боли.       На ноги полетели кровавые брызги, поверх них, размывая, падали слёзы.       Из-за деревьев, присвистнув, медленно вышла высокая фигура в чёрном плаще. — Ну ты и устроила тут, сестричка.