Spiritus Sancti

Она пахла улицей: дождем, холодом и немного дымом. Без рясы она сильно кого-то напоминала, но он никак не мог вспомнить, кого именно; она решительно прошла к койке, неверяще вглядываясь в его лицо, и прежде, чем он успел отреагировать хоть как-то — поздороваться, спросить, где она пропадала, узнать про Гаару, — широко, радостно улыбнулась, осторожно положив руку ему на грудь, будто убеждаясь, что он реален: — Ты здесь. Он уже открыл рот, чтобы грустно спросить, где ему еще быть, если не может двигаться, но тяжесть ее руки на груди почти выбила весь воздух из легких; он замер, чувствуя холодные кончики пальцев, случайно задевшие голую кожу в вырезе больничной рубашки. Неосознанно потянулся своей рукой к ней, повинуясь острой необходимости прикоснуться, обхватить запястье — конечно, ничего не вышло: коротко и ощутимо дернулась кисть, дрогнул локоть. Огромный успех в сравнении с первыми слабыми шевелениями пальцев. Слишком мало для того, кто неделю назад ходил своими ногами, перетаскивая на своих руках тяжелые ящики. Она заметила. Прищурилась, глядя то на дрогнувшую руку, то на его лицо. Под этим внимательным взглядом стало не по себе — прошла целая вечность с их первой и последней встречи, и она изменилась: может, дело было в одежде, так сильно менявшей ее внешность, или в волосах, длинных и черных, обрамлявших бледное лицо с бледными глазами по-другому, не как монашеская косынка. А может, это что-то во взгляде; он не разбирался. Но спросил: — Как Гаара? Вы ходили к нему? Она снова нахмурилась, будто не сразу поняла, про кого речь; сердце в груди замерло, предчувствуя ответ, который его расстроит, но она вдруг снова улыбнулась, прикасаясь к дрогнувшей ладони и переплетаясь с ним пальцами: — Да, я была у него. Он в порядке, но сильно скучает, — уверенно отчеканила она, бегло оглядев палату, а после заговорщицким шепотом добавив: — Могу тебя туда отвезти. Хочешь? Он аж рот приоткрыл в изумлении. Она предложила это без тени сомнения, как будто пустяк, и под подступающей радостью он ощущал сильное сомнение, что это возможно. Он же не ходит! Больше того, он не может сам ничего. Несколько подергиваний пальцами и дрожь в руке, больше импульсивная, чем осознанная — как монахиня ему поможет, на руках отнесет к Гааре? Если брат увидит, что с ним стало — сойдет с ума от горя. Еще больше. — Я заберу тебя отсюда, — она решительно встала, пройдясь по палате, как будто примеряясь, после чего начала срывать шторы с окон и простынь с соседней койки, скручивая их, сбрасывая в кучу на одеяло поверх его ног. — Утром найдем способ выбраться за стены, а там… — Как, — она осеклась, бросив на него короткий взгляд; — но вы же сказали, что к брату меня отвезете! — Да, — быстро вернув себе самообладание, монахиня продолжила скручивать тонкую простыню, больше не глядя на него, — сначала к брату. Потом мы покинем город. — А Гаара? Мы за ним?.. Он не понимал. Совсем не понимал, как это возможно, что почти незнакомая девушка, даже пусть она и монахиня, собралась отвести его к брату, а потом забрать их обоих и вывезти из города. Морем — невозможно. Через ворота? Они закрыты с тех пор, как Мор разбушевался, и было запрещено покидать город, чтобы не разнести заразу дальше. Он не понимал, как это сделать можно даже здоровому человеку в одиночку, а тут — одна монахиня с двумя ими — калекой и душевнобольным. Так хотелось верить в чудо. Оно ведь возможно — его слегка двигавшиеся руки были тому подтверждением; может, она права, и это действительно получится? — Да, — помедлив, согласилась она; Наруто настолько не мог поверить в происходящее, что не знал, плакать ему или смеяться от счастья. — Спасибо вам, — глубокий, полный облегчения выдох помог расслабиться и улыбнуться, — спасибо… Как вас зовут? — Что? Она повернулась слишком резко, чтобы успеть стереть с лица удивление; Наруто стало неловко от ее взгляда, но он все же повторил: — Ваше имя. Вы помогли мне тогда, сейчас помогаете, а я даже не знаю, кого благодарю. Она замерла, медленно опустив взгляд — не на его немощное тело, а себе под ноги. Плечи дрогнули. Наруто во все глаза смотрел на нее, не понимая, чем ее обидел, почему она так расстроилась от простого вопроса; она как-то сложила руки на груди, сведя вместе указательные пальцы, и просипела, не поднимая взгляда: — Ты меня… совсем не помнишь? — Конечно, помню! — горячо заявил он, всем телом подаваясь вперед, чтобы сесть: дернулся подбородок, напряглись жилы на шее. На этом успехи закончились. — Это вы в первый день были рядом со мной, проверяли, чувствую ли я. И брата моего согласились навестить. Конечно, я не забыл, я ждал вас каждый день с новостями, я… Она совсем поникла. Он ничего не понимал. Да, она казалась ему знакомой — теперь, когда на ней была мужская одежда и волосы были распущены, а не собраны под косынкой и капюшоном, но мало ли, где он мог ее встречать — он же работал в доках почти два года, мотался посыльным по городу… Наверняка видел монахинь, и ее среди них. Но они никогда не общались — он бы запомнил. Он помнил каждую девушку, что удостаивала его вниманием, это было очень редко. Только с Сакурой получилось подружиться, и то, она его, кажется, всерьез никогда не воспринимала, а он был так влюблен… И теперь она неизвестно где; Наруто, конечно, сознавал, что ее, скорее всего, схватили, не раз прокручивая в голове разговор охотника и священника у Сакуры дома, когда они думали, что он без сознания, но чтобы ее на самом деле задержали — невозможно. Она — лучшая. Самый талантливый лекарь во всем городе, да что там — во всей стране. Он не знал никого умнее и решительнее, чем Сакура. Монахиня натянула улыбку, наконец, посмотрев на него: — Меня зовут Хината. — Рад познакомиться, — искренне сказал он, — а меня… — Наруто. Узумаки. Я помню, — в ее улыбке сквозила такая откровенная грусть, что ему снова стало не по себе; мало ли, когда он успел представиться, да и вообще — он пациент, а она ухаживала за больными, его имя могла увидеть в документах — монахини же умеют читать. Хината больше ничего не говорила. Из коридора закатила странное кресло, заляпывая комьями влажной грязи пол — и совершенно игнорируя это; откинула с него одеяло, тут же накрыв им кресло, поправив так, чтобы оно не цеплялось за колеса — колеса на кресле, какая необычная штуковина; потянулась к нему, прижимая к себе — она тяжело дышала, пытаясь справиться с его весом на себе, но через несколько неудачных попыток ей все же удалось под стон усилия и его бесконечные извинения усадить безвольное тело на кресло. Он завалился набок, но подлокотник не дал ему упасть; она быстро примотала его за грудь к спинке кресла той самой простыней, сорванной с соседней койки. Без одеяла оказалось, что в палате прохладно. Намотала еще что-то на шею, чтобы придать голове устойчивость — отвыкшая от нагрузки, шея ныла, приняв на себя тяжесть головы. Ощущал себя Гаарой, когда его в детстве забирали из приюта в очередную лечебницу — на него надевали рубашку задом наперед, с очень длинными рукавами, которые завязывали за спиной, и он не мог двигаться, только мотать головой и дергать ногами; Наруто не мог даже этого. Да и рубашка такая ему была не нужна, само тело — как клетка, из которой не выбраться. Хината возилась с ним недолго, но на улице уже успел забрезжить слабый свет; под грохот грязных колес она его выкатила прочь из палаты, толкая кресло сзади, как телегу. Прочь из этой тюрьмы, в которой время тянулось мучительно медленно, в одиночестве и без движения. Когда после долгой поездки по коридору первый порыв ветра на улице хлестнул его по лицу, он не сдержал глупой, счастливой улыбки. Наконец-то свобода.

***

Хината взяла передышку, нагнувшись и держась за грудь; ее дыхание было громким и тяжелым от усталости, но она не останавливалась, пока они не заехали на пологий холм, с которого было видно часть главной площади и собор во всем его величественном великолепии. Он бы искренне радовался такому красивому виду, если бы не два «но». Огромный костер на площади, всполохи которого были видны даже отсюда, предназначался явно не для трупов — костры для них были меньше и полыхали в разных частях города, едва заметные по клубам черного дыма, поднимавшегося между домов. Лечебница Гаары была в другой стороне. Наруто все понял еще тогда, когда они свернули левее, вместо того, чтобы ехать прямо; колеса его кресла застревали в густой грязи, Хината была испачкана по самые колени, как и он — плащ, которым она его укутала, снизу был весь в комьях грязи. Первым желанием было попробовать убедить ее, что им обязательно нужно забрать Гаару с собой, потому что брат не выживет один. Гаара не выживет без него, без средств на содержание в лечебнице… А потом он понял — это в идеальном мире Хината бы привезла его к Гааре, они бы забрали его, и втроем покинули S., живя долго и счастливо — Гаара бы выздоровел и занимался домом, Наруто бы стал плотником, восстановив руки, обеспечивая брата и Хинату в благодарность за этот шанс, что она им подарила. В реальности же — Гаара, чье поведение непредсказуемо, либо бросился бы бежать, повинуясь голосам в своей голове, либо проявил бы агрессию к Хинате — а Наруто осталось бы просто неподвижно наблюдать за всем этим, крича что-то, надеясь его образумить. Либо еще десятки разных вариантов, из которых спокойное, послушное повиновение — самый невероятный. Жизнь раз за разом заставляла его принимать тяжелые решения — и Наруто, ненавидя себя, проглотил слезы отчаяния и промолчал. Промолчал, понимая, что тем самым обрекает брата на гибель — но что он мог? Гаара был обречен без Наруто. Наруто был обречен без Хинаты. Реши она оставить его здесь, вот прям здесь, развернуться и уйти, не катя тяжелую тележку-кресло перед собой с обездвиженным Наруто на ней, он не смог бы сделать ничего. Вся его жизнь теперь была в ее руках. — Охраны на воротах нет, — прищурившись, сказала Хината; невозможно, чтобы она смогла разглядеть отсутствие охраны, отсюда — ворота казались не больше ногтя большого пальца; уверенность в ее голосе убеждала — возможно. Он промолчал. Она повернулась к нему, не пытаясь выжать улыбку, лишь сочувствующе провела ладонью по его щеке, другой рукой переплетясь с ним пальцами — он слабо ответил, дернув своими пальцами, как если бы хотел сжать в ответ. Он был благодарен ей за то, что она пытается помочь ему. Он ее ненавидел за то, что она не пытается помочь Гааре. Слезы сами покатились из глаз. Осознание масштаба собственного предательства не давало покоя, и он робко, почти неслышно сказал: — Гаару не навестим, да?.. Он ведь с ним даже не попрощался. — Мне жаль, — тихо выдохнула Хината. На ее лице была искренняя печаль. Она встала рядом с ним, глядя на то, как вдалеке полыхает огромный костер, клубами дыма почти полностью скрывая темный камень собора; до них доносился гул тысяч голосов с площади, пока на порозовевшем небе медленно, лениво всплывало из-за горизонта оранжевое холодное солнце. Чувство абсолютного, тотального бессилия перед грядущим накрыло его, заставляя сквозь слезы зачем-то судорожно разглядывать город перед ними, будто пытаясь запомнить каждый дом, каждую кривую улочку, каждую проплешину базарных площадей — он никогда не побирался, но их, приютовских, не любили нигде, считая мелкими хулиганами и воришками. И все равно в детстве он любил после школы зайти на какой-нибудь рынок и просто постоять в стороне, наслаждаясь смешением запахов, от которых во рту скапливалась слюна: булки, рыба, мясо, экзотические пряности… Хината опустила руку ему на плечо, несильно сжав; он чувствовал ее прикосновение. А потом ее пальцы впились в плоть так, что он невольно вскрикнул — отвыкнув от ощущений, он еще не чувствовал боль в полной мере, но было очень сильно. — Хината, — позвал он, немного поворачивая голову. Она застыла с приоткрытым ртом, распахнув глаза так, будто они вот-вот выпадут из глазниц. Стеклянный взгляд был направлен точно на площадь, где горел огромный костер. Изо рта потекла струйка крови, и она упала на колени, рухнув на землю лицом вниз и больше не двигаясь. И тут Наруто увидел брата. Гаара широко улыбался, держа в окровавленных руках еще дрожащее сердце Хинаты.