Чёрная королева

      Пойти в школу после вчерашнего происшествия было очень непросто. Я не хотела встречаться с Сережей. С одной стороны, несмотря на поцелуй с Катей, я не могу взять вот так вот и разлюбить его. Это выше моих сил. Сережа… Почему именно ему было суждено украсть мое сердце? Несмотря на все его выходки по отношению ко мне, он же такой мужественный, благородный парень… А как он заступился за Катю?.. За Катю, не за меня же… За все наше знакомство он никогда не оказывал мне таких знаков внимания. От этого на душе становится еще тяжелее. Я даже побаиваюсь с ним разговаривать, ведь он презирает меня, осуждает за мое отношение к людям, видит во мне жестокую и властную стерву, хотя сам не является примером для подражания, и его поведение отнюдь не лучше моего. Может, ему не нравится, что я составляю ему конкуренцию? Но без власти над другими мое посещение учебного заведения теряет всякий смысл. Какой смысл ходить в школу, если к тебе относятся так же, как ко всем, если ты сам делаешь свое домашнее задание, а не вешаешь его на других, если тебе приходится стоять в очереди в школьной столовой, как всем? Пустая трата времени, не приносящая и грамма пользы. Но когда появляется власть, все резко меняется. Мне хватило обучения в начальной и средней школах, где ко мне относились недолжным образом: избивали, отбирали вещи, ломали и топтали их. Всему этому был положен конец еще в седьмом классе, когда на меня обратили внимание старшие классы и стали заступаться за меня. А дальше было уже дело техники: старшеклассники выпускались из школы, я теряла защитников, и именно тогда я начала осознавать, что никто, кроме меня, мне не поможет. Неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом я зарабатывала свой статус «Черной королевы» и упустить его, сбавить обороты ради Сережи не так уж просто, как мне хотелось бы. Если бы мы могли разделить с ним наш «престол», но его девиз «либо все, либо ничего».       С Катей ему точно будет проще, как я поняла, она презрительно относится к школьным делам, ее даже экзамены не особо волнуют, а от школьных междоусобиц она точно воротит нос. Но быть им вместе я точно не позволю. Из неудачного школьного обучения с первого по шестой классы я вывела для себя ценный урок, что надо бороться за свое, искать любой шанс, чтобы осуществить свои планы и неважно, какую цену за это придется заплатить. Кате Юнг сильно не повезло, что она нарвалась на меня. Если она считает, что у нее ценные связи в Москве, то пускай не расстраивается, я составлю ей конкуренцию, только мои связи куда более жестоки и опасны, чем ее. Если у нее акцент на правовые органы, то у меня же на криминальные, которые, кстати, уже на протяжении многих лет остаются ненаказуемыми. Н-да, Катенька, ты сильно огребешь на этот раз и обещаю, что твои сбережения не останутся с тобой, если с тобой вообще хоть что-нибудь останется… - Ты пойдешь в школу в этой майке? Пожалуйста, скажи, что ты сейчас переоденешься, - негодовала за завтраком мама по поводу моего внешнего вида. – Ты только недавно выздоровела. Хочешь опять заболеть? - В моем виде нет ничего противозаконного, - с набитым ртом ответила я. – Школа требует белый верх, черный низ. Майка белая, джинсы чёрные, что ещё-то? - Аврора, не перечь матери, - возмутился папа. - Надень что-нибудь сверху, - продолжала мама. – Кардиган, пиджак, водолазку – мне всё равно, но в таком виде ты замерзнешь. - На улице плюс… - Десять, но это не повод появляться в школе в майке! - Мам, да успокойся ты. Майка как майка, - я отодвинула тарелку с хлопьями и с недовольным видом пошла в комнату, со всей силы хлопнув дверью. - Аврора, тебе пора в школу! Отец отвезет тебя, – крикнула за дверью мама. Дурной знак. Как я не хочу появляться в школе, а хуже всего то, что и прогулять сегодня, как видно, не удастся. Из-за майки, наверняка, всё. По старой «доброй» традиции отец провожает меня до самых дверей, дабы убедиться в том, что я посещаю занятия и не прогуливаю школу, а заодно навещает директора, с которым уже за четыре года настолько сдружился, что беседует с ним исключительно на «ты». Встречи отца и директора происходят не реже раза в месяц, а то и чаще, они обсуждают моё поведение, успеваемость. После каждой такой встречи отец обычно не в духе. Папа всё верит, что настанет день, когда я сама выполню домашнюю работу, отвечу на «отлично» у доски и сделаю что-нибудь, по его мнению, более путное, чем взбучку пятым-шестым классам, которые позволяют себе стукачество друг на друга и более старших учеников. А кому, если не мне, искоренять это ябедничество? Тем более так приятно смотреть на молящие глазки этой мелочи, когда трогаешь за живое: отнимаешь пенал, отбираешь учебники, рвешь тетрадки. Они же дети, воспринимают все еще слишком близко. Да, это меня забавляет. И ничто в этой жизни не заставит меня отказаться от этого: мольбы мамы, скандалы отца, просьбы Дани – пустые звуки. Я неисправима и не чувствую в этом нужды – это знают все. И поэтому я никак не могу понять, почему все верят, что это когда-нибудь изменится? Предоставь они мне хоть одну ситуацию, которая побудит меня к изменениям, я, может, задумаюсь, но это все равно не повлияет на меня.       Мы ехали молча. С чего отцу понадобилось подвозить меня в школу? Я же ничего дурного не натворила вчера: пошпыняла седьмые классы, влезла в столовой без очереди, опоздала на русский всего лишь на десять минут, могли бы и спасибо сказать, что я вообще пришла, ну, нахамила завучу, физичке не тот палец показала, разорвала дневник одной дурнушки из одиннадцатого класса. Нет, а кто ей вообще разрешал красить ногти в черный? Это только моя фишка, если хочет черный лак на ногти, пускай переводится в другую школу. В общем, все как обычно, кроме дневника, пожалуй, но тут уж, извините, не мой косяк.       Отец периодически тяжело вздыхает. Не нравится мне это, чувствую, нравоучительный разговор постигнет меня в ближайшее время. Странно, но все обходится благополучно. Отец высаживает меня около школы, желает хорошего дня и уезжает на работу. Уж лучше бы была беседа нравоучительная, не люблю нестандартное поведение папы.       Зайдя в школу, я сразу же услышала басни Сергея о вчерашнем дне: - И… Короче, эта Катя впилась мне в губы, я получил пять косарей от её подруженьки, - рассказывал парень, вальяжно сидя на скамейке около стенда со школьным расписанием. – Хочу сказать, целуется она зачетно. Хоть я и была в раздевалке, Сережин голос все равно не давал мне покоя, казалось, его слышно на весь первый этаж. Он с таким восхищением рассказывал о Кате, словно она ангел какой-то. Катя то, Катя сё, не хватало еще только памятник поставить в её честь и выгравировать: «Помогла Сереже заработать пять штук».       Мне хотелось незаметно пройти через Сережу и его окружение, которое внимательно слушало его, но не получилось. - Эй, Аврора! – окликнул меня парень. – Вот она, кстати, видела вживую Катю, - обратился молодой человек к своим слушателям. Такое чувство, что эта не пойми какая Катя – знаменитость первой величины и встреча с ней – самое главное достижение в жизни обычного человека! - Видела я ее, - пробурчала раздраженно я. – И что с этого?! Сергей растерялся. - Да так, ничего. Ты, знаешь, лучше иди туда, куда шла…

***

      Юнг, Юнг, Юнг! К середине третьего урока о ней гудела уже вся школа! С чего, спрашивается, с чего она стала такой знаменитостью в наших кругах? Моё настроение было ниже плинтуса, практически каждый трещал об этой смазливой девчонке, искал её странички в социальных сетях, кто-то даже нашел о ней страницу в Википедии! Об обычных детках богатых людей нет страниц на этом ресурсе. - Что ж в ней такого особенного? – подумала я. - В ком? – удивился Даня. - Что? Я сказала это вслух? Друг утвердительно кивнул. - Почему ты так невзлюбила Катю? Она тебе ничего плохого не сделала. - Она целовалась с ним! - Но, пойми, она просто решительная и умеет пользоваться ситуацией. - А я как будто нерешительная, не умею пользоваться возможностями?! У меня такое чувство, - я нахмурила брови, - что ты на ее стороне. - Никто не на её стороне, ты зря кипятишься, - заметил незнакомый мне женский голос. Мы с Даней повернули головы в сторону задней парты. - Это кто? – удивилась я, смотря на девушку с коротко стриженными густыми темными волосами и неестественно бледной кожей. - Это Аня, - пояснил Даниил. – Новенькая. Она в нашем классе уже две недели учится. - Аня, значит, - усмехнулась я. – Почему я её раньше не замечала? - Почему не замечала? В первый день четверти она толкнула тебя, ты проявила снисхождение к ней и заставила меня с ней шататься по школе. Потом ты слегла на полторы недели, а вчера настолько была занята дневником Алины из 11 «Б», что, кажется, даже учителей не замечала. - Ты еще назвала меня тогда кривоножкой, - подметила Анна. - Я много кого и как называю. Думаете, я обязана всех запоминать? И, кстати, не замечать учителей – это моё обычное дело. - Щерина, к директору писать объяснительную! – крикнула химичка, услышавшая мои слова. - Что ж, - улыбнулась я, - наведаю-ка Андрея Маратовича, а то давненько не виделись. Даня, со звонком соберешь мою сумку, ну и тра-ля тополя, знаешь, что делать.       Дважды постучав в кабинет директора и не дождавшись разрешения, я бесцеремонно зашла к Андрею Маратовичу. Небрежно бросив «здрасьте» в адрес высокого, лысого и накачанного мужчины, я нагло села в коричневое кресло, расположенное около рабочего стола директора и сложила руки на груди, показывая всем своим видом, что здесь я долго задерживаться не собираюсь. Андрея Маратовича нисколько не удивило моё поведение, он преспокойно отодвинул от себя чашку горячего кофе и, сложив пальцы замком, слегка подался вперед, ожидая моего рассказа о том, что вновь привело меня в его кабинет. Я не заставила себя ждать. - В общем, - начала я, но тут же отвлеклась на свой маникюр. Пожалуй, стоит его стереть, облез уже почти. – У вас ацетона нет? - Именно за этим ты пришла в мой кабинет? – равнодушно спросил директор, посматривая в окно. В последнее время мое поведение нисколько не трогало его, он потерял всякий стимул побороться, по его словам, за моё «светлое будущее», и беседы со мной он воспринимал уже как должное, как что-то обыденное в своей работе. - Не, меня Светка отправила к вам. - Прости, кто? – недоверчиво спросил директор. - Ну, Светлана Викторовна, химичка наша. Ну, подумаешь, сказала я, что учителей не замечать для меня норм, что сразу к вам-то отправлять? Кипиш поднимает, словно я марихуану или что-нибудь покрепче раскуривала на уроке. - Действительно… - А я о чем? – улыбнулась я, но вновь отвлеклась на свой маникюр, но теперь на другой руке. – Так у вас точно нет ацетона? - Чего нет, того нет… Ты уже думала над поступлением в высшее заведение? - А это тут при чем? Допустим, что нет, а что? - У тебя очень скверная характеристика, на тебя написано достаточно много докладных, а также заявлений со стороны родителей других учеников. Это создаст некие трудности при поступлении... - Я вас умоляю, - перебила я директора. – Если хотите меня запугать, то делайте это более профессионально, что ли. Ваша болтовня не представляет никакой ценности, вешайте ее на пятиклассников, они, знаете, еще имеют эту дурную привычку – верить людям. Но со мной этот номер не пройдет. - С чего же, по-твоему, вера в людей – дурной тон? - А почему нет? Вот вы врали людям? И только не говорите «нет». Каждый человек обманывает другого, подставляет, припугивает, шантажирует, строит на чужом несчастье себе выгоду, пользуется поражением других для своих побед. Это хорошо, когда ты тот, кто стоит выше остальных, а если нет? То, поверьте мне, как-то фиговенько. А что делать, когда это «фиговенько» продолжается изо дня в день, из недели в неделю? Ты начинаешь уставать, уставать от собственных переживаний. Не лучше ли запереть чувства на замок, а ключ выкинуть в Москва-реку? - Цинизм – лучший вариант? - Лучший не лучший, но эффективный. Противный короткий звонок, оповещающий об окончании нашей бесполезной болтовни. - Ну, спасибо за компанию. Химия явно было скучновата, с вами куда прикольней. До свидания. А, стоп. Вам объяснительную нацарапать или обойдетесь? - Я прочту там что-нибудь новое? Я рассмеялась и вышла из кабинета. В коридоре, сидя на диване около окна, меня ожидал Даня с, как её там, новенькой. Может, стоит сказать другу, что под фразой «покажи ей школу» я не имела в виду, что она должна шляться за ним по пятам. - Как всё прошло? – заботливо спросила… Аня. Точно, её зовут Аня. - Вызвали родителей в школу, скоро в полиции на учёт поставят, - ответила я. - Не верь ей, - улыбнулся Даня, посматривая на Аню и отдавая мне сумку. – Она там с девятого класса стоит. Аня криво улыбнулась. Я неодобрительно посмотрела на девушку. «Проваливай, деточка, проваливай лучше подобру-поздорову, нам с Даней третья не нужна», - подумала я про себя. - Какой следующий урок? – спросил Даня у меня. - Не, ну, вопрос прям по адресу, - отмахнулась я и прыснула: – Нелепей было б только домашку узнать.       Вновь прозвенел звонок, но на этот раз он был куда дольше обыкновенного. Я посмотрела на часы – до конца перемены еще пять минут. Резкий и противный звук не прекращался. Такие сигналы звучат в школе лишь дважды: в середине сентября и в конце мая, они оповещают об учебной тревоге, вследствие которой мы должны незамедлительно покинуть здание школы. Сейчас же середина ноября… Директор вышел из кабинета и, накинув на себя куртку, серьезно произнес: - Немедленно покинуть школу. У нас ЧП.       Мы вышли одними из первых, так как близ кабинета находился один из запасных выходов. Лишь только мы покинули здание, все моё тело, одетое лишь в майку да тонкие брюки, ощутило, что такое холодный осенний ветер, дующий настолько сильно, что буквально сносит с ног. Хорошо хоть, что мозгов не брать сменку хватило. В сапогах, к счастью, теплее, чем в туфлях.       Я оглянулась на школу. Из окна четвертого этажа, принадлежащего кабинету химии, поднимался дым. Наверное, каждый школьник хоть раз задумывался о том, что неплохо было бы подпалить то здание, в которое нас отправляют в семилетнем возрасте, а то и раньше, и что как же здорово будет, когда она сгорит дотла. И в моей голове такие мысли возникали не раз, но дальше шутки это никуда не заходит, а когда это происходит на самом деле, становится страшно.       Учащиеся организовано покидали учреждение из различных выходов во главе с учителями, которые принуждали построиться своих учеников в колонны на безопасном расстоянии от школы.       Я вся дрожала, зубы отбивали чечетку, попытки согреться не давали никаких положительных результатов: будь то прыжки на месте, растирание рук – всё это не приносило плодов, и я замерзала. Я посмотрела на Даню, который стоял от меня недалеко. Он снял с себя пиджак и накинул его на Анины плечи, которая, кстати, в отличие от меня, была в длинной водолазке, а сверху неё был надет достаточно теплый кардиган. Почему дал свой пиджак не мне, как это обычно происходит, когда мне прохладно или дует сквозняк, а Ане? Даня посмотрел в мою сторону, а затем подошел ко мне. - Почему ты плачешь? – ласково спросил меня друг. А я даже и не заметила, что по моим щекам катятся слезы. Почему я плачу? Я не знала: то ли от холода, который убивал меня, то ли от того, что моё место рядом с Даней начинает занимать другая особа. - Мне-е х… хо…, - дрожа, я пыталась ответить, но зубы настолько сильно стучали, что я не смогла закончить фразу. Вдруг я почувствовала, как что-то теплое легло на мои плечи. Андрей Маратович отдал мне свою куртку, а я даже была не в состоянии сказать простого человеческого «спасибо», хорошо, что Даня сделал это за меня, а то было бы очень неловко. Парень посмотрел на меня и улыбнулся: - Теплее? - У Анечки своей спрашивай. Не лезь ко мне! – разозлилась я и отошла от друга. -У тебя не так уж много друзей, чтобы ты могла с ними так обращаться. Найдешь вразумительную причину для своего поведения, тогда и поговорим,- раздраженно сказал Даня и пробурчал, - только о себе ведь думаешь, циничная эгоистка. - Закрой свой рот! Ты ничего не знаешь! - Я знаю больше, чем достаточно… Интересно, а к кому ж ты побежишь, если что-нибудь случится? – усмехнулся друг. - Уж точно не к тебе! - Посмотрим, - произнес Даня и, отойдя от меня, и завел беседу с Аней.       Буквально через пару минут к школе подъехали службы спасения. В течение пяти, может, десяти минут пожар был устранен. Как выяснилось, никто из учащихся и педагогического состава не пострадал, лишь некоторые надышались углекислого газа, но на них немедленно были надеты кислородные маски, поэтому всё обошлось благополучно. Кабинет же химии солидно обгорел, и соседним кабинетам тоже не поздоровилось, но там пожар задел лишь двери да некоторые участки стен, превратив их из нежно-бежевых в темно-коричневые и чёрные. В классе химии сгорели цветы, тетради учеников, несколько классных журналов, мебель обуглилась. А уж почему произошел пожар – меня не касается, но поговаривают, что не химичка в этом виновата, а кто-то другой, а кто? Знать обществу не дано.       Нам разрешили зайти в школу, чтобы забрать куртки из раздевалки, после всех отпустили по домам. Я вернула куртку директору, а сама забрала свою.       Выходя из школы, я встретилась взглядом с Даниилом, который, презрительно посмотрев на меня, отвернулся, словно не знаком со мной и отправился в сторону дома вместе с Аней.       Мой же путь лежал в противоположную от дома сторону – к электричкам. Затратив на путь менее десяти минут, я купила билет и, к моему счастью, нужная мне электричка подъехала через пять минут. Я направлялась в Подмосковье, путь до которого также был незначителен – пятнадцать минут и я, выходя на платформе Панки́, оказываюсь в городе Люберцы. Об этом населенном пункте я практически ничего не знаю, знаю лишь название и что город этот сам по себе непропорционально длинный. Надолго я здесь никогда не задерживаюсь. Покинув платформу, я огляделась по сторонам. Направо пойдешь – на теннисный корт попадешь, прямо пойдешь – в город зайдешь, налево пойдешь – Босса найдешь. В теннис играть не умею, город неинтересен, поэтому путь оставался мне исключительно к Боссу. Путь к нему даже не то, что не близок, а сам по себе неприятен. Я шла вдоль железной дороги, перешагивая грязь и ища под ногами асфальт, внимательно смотря вперед, чтобы встречная машина не задавила часом. Идиотка! На противоположной стороне нормальный ухоженный тротуар, а я тут мучаюсь.       Я подошла к невысокому зданию, служащему для хранения техники по ремонту железной дороги. Дверь на склад была незаперта – хороший знак, значит, там есть кто-то из тех, в ком я нуждаюсь.       Я прошла внутрь. На складе скрипела одиноко висящая под потолком лампочка, тускло освещающая небольшие краны, лопаты и прочие предметы, чьи наименования я не считаю необходимым запоминать. Я бросила свой взгляд на приоткрытую дверь, находящуюся в противоположном от меня направлении. - Кто здесь? – раздался как эхо грозный голос из-за двери. Я услышала тяжелые шаги, доносящиеся словно снизу. Дверь приоткрылась. Передо мной стоял брутальный мужчина среднего роста, солидно одетый. На нём были новые лакированные ботинки, потертые джинсы, а из-под чёрной кожаной куртки виднелся темный жакет. - Хорошо выглядишь, смотрю, ты неплохо распорядился своей долей, - заметила я. - А как распорядилась ты своей долей? - Новый телефон, новые наушники, пальто, туфли, ну и аксессуары по мелочи… Босс сегодня здесь? - Скоро будет, а тебе зачем? - Хочу поговорить с ним насчет нового дела. Может, Андрей, пройдем вниз? - Пожалуй, - согласился мужчина. Мы спустились под склад, где располагалось наше небольшое убежище. Мы прошли по длинному блекло освещенному коридору, вновь это место, запах подвала, писк крыс, тьма паутины, грязь, которую никто никогда не уберет, не знаю почему, но чувствую я себя здесь лучше, чем в любом другом уголке мира. Мы прошли помещение, которое подразумевалось для заложников, но таких у нас никогда не было по причине того, что мы всё-таки воруем деньги виртуально, а не вербально, но на «всякий пожарный» и такая комнатка не лишняя. Мы прошли еще несколько темных и холодных помещений, которые используем для старых вещей и документаций. А затем Андрей отворил дверь, за которой располагалась приятная просторная комната, в которой был большой кожаный мягкий диван, рядом с которым стояла пара не менее мягких кресел. Я села в одно из них. За диваном находился мощный проектор, транслирующий изображение на сенсорную доску. Близ доски располагались персональные компьютеры, оснащенные по последним тенденциям, благодаря которым мы, собственно говоря, и работаем. Стены были голыми, но было в этой комнате что-то такое уютное, родное. В углу лежали подушки, пледы, которые не раз помогали нам, когда дело оказывалось затяжным и приходилось оставаться на ночь. В комнате даже был уголок для кухни, где стояли холодильник, микроволновка да кофеварка, и, само собой разумеющееся, стол на девять персон. У каждого из нашего общества здесь было своё место, своя работа, никого здесь не обделяли при делении куша. - Здравствуйте, - недовольно поздоровалась Анастасия Игоревна, жена Босса, зашедшая вместе с Кириллом и Димой. - Здрасьте, а Николай Михайлович где? – спросила я. - Сейчас будет, будет сейчас… Отрежет Гоше язык и придет! – недовольно сказала Анастасия Игоревна и театрально села на диван, показывая всем своим видом, как ей плохо. - Может, кофе? – предложил Андрей. Женщина кивнула. - А что произошло-то? – поинтересовалась я, но услышала крики Босса, которые становились все громче и громче. - Скотина! Придурок! Еще бы минута и контракт был бы наш! Тебе нужно было задержать эту тварь на одну минуту. Одну! Николай Михайлович и Гоша вошли в комнату. - Она сопротивлялась, папа. - Ты её видел? Кожа да кости. Неужели так сложно было потянуть её за рукав, поставить подножку? Да что угодно можно было бы сделать, но нет! - Прости… - Что мне твоё «прости»? Ну, вот на кой черт мне твои извинения? Ты хоть понимаешь, что мы профукали?! А я тебе скажу, что мы проворонили из-за такой дубины как ты. Мы не подписали контракт с мировым фармацевтическим гигантом. Такой шанс, Боже мой, такой шанс! - Да что произошло-то? – возмутилась я, перебив Босса. Не люблю быть не в теме разговора. - Я родил на свет идиота, вот что произошло! - рявкнул на меня Николай Михайлович, я аж к креслу приникла. - Ну да, ну да, ты рожал, безусловно ты, - попивая кофе, издевательски заметила Анастасия Игоревна. Николай Михайлович был в бешенстве, град пота стекал по его лицу, все мышцы были напряжены, казалось, он убьёт первого, кто попадется ему под руку. - Аврора! Черт, только не я! Зря я сюда сегодня приперлась. - Да, Б-босс. - Коньяк, принеси мне срочно коньяк! Обошлось. Через несколько минут после поглощения годовой нормы коньяка Босс более-менее пришел в себя и спокойно продолжил: - Аврора, ты помнишь, кого мы должны обчистить на этот раз? - У меня есть список, он дома. - Сожги его. Эти имена нам больше не понадобятся. Отныне у нас только одна жертва – Екатерина Юнг. Я пойду на что угодно, лишь бы прихлопнуть эту тварь! - Да что, вашу мать, произошло? – взбесилась я, ведь теперь подробности интересовали меня куда больше, чем пару минут назад. – Объясните, в конце концов! Босс сел на кухне и (наконец-то!) начал рассказывать. - Сегодня у нас была встреча с Евгением Юнгом. Подписать с ним липовый договор – пара пустяков, но когда на встрече присутствует его дочь! Этот пятнадцатилетний чертик, который словно на интуитивном уровне чует, какая сделка будет выгодна, а какая нет, которая ни одно слово не пропустит мимо ушей, которая насторожится любой запятой в договоре… В её присутствии невозможно ничего подписать, она, на правах владельца компанией, этого не допустит. - Подписали б без нее, - буркнул Андрей. - Иди, подпиши!.. Эта сучка по имени Екатерина Юнг знает свои права и прекрасно понимает, что хочешь – не хочешь, а её мнение должны ставить в первую очередь. Моему счастью не было предела. Катя сама выкапывает себе могилу, а главное – мне не надо уговаривать общество насолить ей, они и так против неё. - Что мы будем делать? – спросил Гоша. - Ты - молчать в тряпочку, - прыснула мать. – К Кате ты больше не подойдешь. - Андрей уже год собирает на неё информацию, думаю, пришло время ей поделиться. - Но ведь нет Вити и Маргариты, - возмутился Гоша. - Молчи, - огрызнулись родители. – Войдут в курс по ходу дела.       Андрей подошел к доске и открыл папку с надписью «Юнг К.». Мы увидели фотографию старой женщины, держащую на руках маленькую светловолосую девочку лет трех. - Екатерина Евгеньевна Юнг родилась пятнадцатого июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года в Кельне, Германия, в частной клинике своей прабабки Иды Юнг. Сначала девочка не представляла никакого интереса в светском мире, но по исполнению года Катю забрала у родителей на воспитание прабабушка. Это вызвало большой ажиотаж среди многочисленных родственников Иды Юнг (у нее семеро детей, шестнадцать внуков и тридцать четыре правнука, но никому из них она не позволяла жить с собой). Екатерина же стала исключением, что послужило предположением, что на эту правнучку у старухи особые планы. До шести лет Катя жила с прабабушкой в Берлине, занималась музыкой (игра на скрипке), бальными танцами, художественной гимнастикой, гольфом, теннисом, изучала русский и английский языки. Иногда виделась с родителями, которые же продолжали жить в Кельне. В шесть лет Катя заболела бронхиальной астмой, причиной этому послужила резкая смена климата. Ида и Катя переехали на Кипр, где они пробыли год. После произошедшего родители Кати посчитали нецелесообразным оставлять ребенка на попечении прабабки. Так девочка переехала в Москву, Россия. До четырнадцати лет общение Кати с Идой было практически невозможным, пресекались любые контакты с прабабкой. Находясь летом две тысячи двенадцатого года в Гамбурге на экскурсии, Катя отказалась покидать страну вместе с классом и поехала во Францию, где пребывала её прабабка. В августе того же года девочка поступила во французскую школу, проучилась там до конца октября, до смерти прабабушки, что буквально чуть не убило саму Катю. Как следует из статьи, посвященной похоронам, Екатерина была единственным человеком из всей семьи, кто действительно переживал потерю Иды, остальные же надеялись на наследство женщины (общей суммой около полумиллиарда долларов). Всё состояние досталось Екатерине с условием, что в случае её гибели состояние будет поделено поровну среди остальных членов семьи. В этот же день Катю сбила машина.       Я невольно усмехнулась. Андрей продолжал: - Полгода ребенок пролежал в искусственной коме, что жутко бесило семью, которая всей душой верила в её смерть. Но в апреле две тысячи тринадцатого девочка пришла в себя и быстро реабилитировалась. Перешла на домашнее образование, сторонилась семейного бизнеса до июля того же года. Но, напросившись на полет в Японию с отцом, круто поменяла свои взгляды. На середине важной встречи между представителями своей компании и японцами уличила переводчика отца в недобросовестном исполнении долга и тут же его уволила, взяв под собственный контроль переговоры, выступила переводчиком отца. - Она знает японский? - Нет, английский. Её же отец не владеет этим языком… Так вот, в этот же день попала под грузовик со своим другом, сопровождавшим её в поездке. Дети отделались ссадинами да ушибами, друг потерял память, а что произошло с Катей – до сих пор непонятно. Девочка уехала в Кельн и училась там до ноября этого года, после переехала в Россию. На данный момент активно участвует в жизни компании под присмотром отца. - Голые факты, - произнес Николай Михайлович. – Всё это – жалкие голые факты. Копать нужно глубже, надо узнать, чем она живет, что любит, чем дорожит и прочее. У вас у всех есть на это месяц, а после мы решим, как её устранить и забрать её миллионы, и попробуйте только не добыть мне информацию – убью. Сборище окончено, общество свободно.