sanctified

      — Ты чего?       Дамиано нехотя отводит взгляд от стены, в которую смотрит уже пару минут. Узорчатый рисунок обоев плывёт перед глазами, помогает настойчиво игнорировать сидящего сверху Итана, который довольно ощутимо прижимает его бёдра к развороченной кровати.       Утро, которое не хочется омрачать.       — Ничего. Задумался.       — Не знал, что ты умеешь.       Дамиано закатывает глаза, буквально вынуждая себя коротко засмеяться и даже обиженно ткнуть Итана в бок. Сейчас он готов изображать что угодно, лишь бы не разговаривать. Лишь бы никто не вторгался в его разум.       Никто, кроме Лауро.       Это неправильно, это невежливо, но другого выхода нет, иначе он попросту сойдёт с ума в попытках разобраться в себе. Торкио принимает всё за чистую монету, и хорошо. Пусть так будет и дальше. Если бы Дамиано и взялся объяснить ему происходящее, то наверняка бы не смог.       Потому что в его голове — лишь нелепые обрывки мыслей, которые никак не складываются в целостную картину. Потому что они больше напоминают выкрутасы блаженного, которым он для многих и является. И всё же время от времени Дамиано кажется, что он, в принципе, может считать себя счастливым человеком. Его окружают проверенные временем друзья, у него есть группа, которая вот-вот станет известна на весь мир, и достаточно перспектив, чтобы пока не беспокоиться о будущем.       В конце концов, у него есть Итан.       Впрочем, он был рядом всегда. Дамиано не смог бы сейчас воскресить в памяти тот момент, когда согласился перешагнуть эту грань между дружбой и отношениями. Не вспомнил бы он в точности и того, как именно они познакомились, — настолько давно это было. Слишком большая пропасть зияла между сегодняшним днём и тем далёким моментом из их детства. Они так выросли, но, кажется, совсем не изменились.       А ведь этого всего могло бы и не быть, если бы Итан несколько лет назад не откликнулся на объявление.       Теперь, вспоминая об этом, Дамиано улыбается, хотя ещё несколько недель назад он был почти уверен, что забыл, как это делается. И, конечно, Торкио замечает, как резко меняется его настроение.       Дамиано приподнимается на локтях, но взгляд Итана слишком красноречив, и он, задержавшись на секунду, медленно ложится обратно. А потом привычно сдаётся приятным ощущениям от мягкого поцелуя в шею и в то же время злится, потому что воспоминания предательски ускользают, и он больше не может их удержать.       Может быть, он понял всё ещё тогда, когда Итан пересказывал в деталях свои впечатления от Сан-Ремо, глядя куда-то в сторону, словно стесняясь вполне понятных желаний и несвойственных ему ярких эмоций. Победа, известность, туры... Дамиано даже не пытался запомнить ни слова, лишь наблюдал жадно, без единой мысли в голове. Он никогда не искал красоты в простых вещах, но нечаянно увидел так много, что физически ощутил, как его посетило прозрение. Тогда он и заставил себя выбросить Акилле из головы, переключиться.       — Посмотри на меня. Пожалуйста.       Итан, конечно, совсем не такой, как Лауро. Он никогда ничего не требует, только просит. Он хочет, чтобы всё было правильно. Даже если это невозможно. И каким-то образом он постоянно добивается своего.       Дамиано с трудом разлепляет внезапно отяжелевшие ресницы.       — Если тебе нужно время, чтобы подумать...       — Нет.       — ...я подожду. Я уже ждал тебя долго, и оно того стоило.       Здесь давно нечего обсуждать, думает Дамиано. Злится на Итана, но на себя — больше. А вслух лишь произносит:       — Прошлое есть прошлое.       Всё-таки, если покопаться, всё он прекрасно помнит.       Когда они начали встречаться, просто так, не принимая какие-то сложные и важные решения, ничего не изменилось. Небо не рухнуло. Виктория, казалось, даже не удивилась, хотя такие повороты не шли на пользу ещё ни одной рок-группе в мире. Томас лишь сказал что-то вроде: «Ну, если тебе так будет лучше...»       Да ни черта не будет, подумал тогда Дамиано, но отступать было уже поздно, да и незачем. Он решил попробовать. Дать шанс, больше себе, чем Итану. Наверное, в глубине души он верил если не в добро, то хотя бы в справедливость. Для себя — в первую очередь.        Но высказывать эти убеждения он никому, конечно, не стал.        Сквозь вечное буддийское спокойствие Торкио и его некоторую инфантильность Дамиано, словно через призму, вдруг увидел всё то, что пропустил, пока занимался самокопанием. Пока тратил время на призрачные цели и людей, которые того не заслуживали. Пока не вспомнил, каково это — просто быть с кем-то, кому на самом деле не наплевать.        Действительно, ничего не изменилось. Ничего, кроме его собственной жизни.       И когда Итан сидит на его бёдрах и смотрит, чуть склонив голову, прямо в глаза, свет так красиво падает ему на лицо, что хоть сейчас бери и фотографируй. Его волосы заплетены в густые неровные косы. Неровные и лохматые, потому что Дамиано ни за одно дело не может взяться всерьёз, как нормальный человек.       — В следующий раз получится, — говорит он виновато.       — Что? — переспрашивает Итан с улыбкой. Ветер из окна сильнее растрёпывает его причёску.       — Нормально заплету, говорю.       — Лучше испорти.       Дамиано ощущает некоторую вину, зная, что три человека в группе пытаются обеспечить комфорт ему одному, но в глубине души хочется просто позволить им это делать, оправдывая звание фронтмена. Пусть Итан и дальше старается угодить, раз ему так нравится. Пусть их пара продолжает выглядеть пасторальным кадром из романтической комедии про плохого и хорошего.       Только кто хороший, а кто плохой, пока непонятно.       Ему часто кажется, что Торкио один среди их четвёрки не держится образа. Смешной в своей серьёзности, иногда даже нелепый, — но просто такой, какой есть. И тем более странно, что только он понимает, как уравновесить внезапные порывы Дамиано, его врождённую и безрассудную тягу к саморазрушению. Может быть, он один способен её остановить.       Итан красивый. Даже тут — спокойно, по-правильному. Ничего лишнего. Иногда Дамиано даже жаль, что такая красота повязана с ним. Тем более, Вик говорит, от него сплошные проблемы.       Но если это не то самое чувство, которое на всю жизнь, то что тогда — оно? Если это не любовь, значит, у этого и вовсе не должно быть названия.

***

      Время в ожидании конкурса словно несётся быстрее. Дамиано не успевает опомниться, как с момента его скоропалительного решения уже проходит месяц.       Про Лауро он не вспоминает: не хватает времени. Наверное, и Акилле тоже давно не помнит о нём. Выпускает альбомы, клипы, снимается в каких-то дурацких шоу. К счастью, и у Дамиано полно занятий. Выступления, интервью, репетиции. Новая жизнь с Итаном.       Томас с Викторией в шутку настаивают на том, чтобы отметить годовщину. Не ради праздника и вовсе не потому, что они так уж сильно одобряют эти отношения. Скорее, ищут очередной повод, чтобы пойти в бар и напиться. В последнее время все они стали куда реже собираться вместе вне репетиций.       Дамиано хорошо понимает, что не имеет права отказаться. Честно говоря, ему и не хочется. Отвлечься точно не помешает.       Он слишком придирчиво выбирает одежду и долго разглядывает в зеркале образ, не понимая, что именно его так беспокоит. Итан вызывается приготовить пасту, постоянно отпуская язвительные шутки про домохозяйку. Оба настолько погружены в свои занятия, что Дамиано лишь с третьего раза слышит звонок в дверь, а Итан, кажется, так и не обращает на него внимания.       Прервавшись, Давид идёт открывать, ожидая увидеть кого угодно, но не совершенно незнакомого мужчину. У двери он долго отнекивается, что ничего не заказывал, что это, вероятно, какая-то ошибка, но адрес на пакете правильный, и ему в итоге приходится поставить корявую подпись на бумагах курьера.       — Что там? — громко спрашивает с кухни Итан. К счастью, он слишком увлечён готовкой соуса для спагетти, чтобы вернуться в гостиную.       Странная догадка посещает Дамиано ещё до того, как он успевает развернуть шуршащую упаковку и раскрыть синюю бархатную коробку. В ней — никаких записок и пояснений, ни одного указания на отправителя. Только украшение — широкая лента из крупных блестящих камней, тяжёлая даже на вид.       Конечно. Лауро не способен ни носить сам, ни дарить простые, минималистичные вещи. Возможно, рождается предательская мысль, потому что ему куда проще потратить кучу денег, чем приложить хоть каплю фантазии. А ещё потому, что его вряд ли волнует чужое мнение.       — Стиль решил сменить? — Итан вдруг возникает за его плечом и усмехается. — Или засосы будешь прятать?       Лицо Дамиано на секунду искажается от нервной гримасы, как бы защищаясь. Шутка неуместная, но в следующий момент он уже вполне искренне смеётся. Впервые за последний месяц.       А затем собирает остатки смелости и украдкой пишет в директ: «Это ты?» без приветствий и других церемоний.       «Я», — читает он через пять минут ответ. Как всегда простой и прямолинейный, без единой попытки увильнуть.       «Откуда ты знаешь мой адрес?»       Сообщение остаётся прочитанным.       Дамиано примеряет подарок перед зеркалом. Чокером это не назвать — больше похоже на ожерелье. Ничего общего с его привычным стилем, но вставки из камней на удивление неплохо оттеняют острые черты лица.       Итан, тем временем, раскладывает по тарелкам лучшую, как он выражается, пасту в мире. Надеть на их годовщину подарок от другого — может быть, величайшая глупость, которую Дамиано делал когда-либо в жизни. Однако этот тайный протест коварно греет ему душу, словно ребёнку, который снимает шапку зимой, завернув за угол дома.       — Мне нравится, — говорит Итан без подозрения в голосе. — Хоть на тебя и не похоже.       Дамиано хмуро размышляет о том, сколько ещё непохожего ему придётся постичь в этих отношениях. А потом вдруг понимает — и понимание ослепляет, словно вспышка.       Правда ни за что не придёт в голову Торкио. Есть вещи, которые он просто не в состоянии осмыслить.       Эта доверчивость на грани с инфантильностью бесит и восхищает одновременно. Он следит в зеркале за взглядом Итана, который медленно сползает с его лица на чокер, потом ещё ниже, и вот Дамиано уже чувствует его руку, обхватывающую поперёк талии и аккуратно поглаживающую живот.       — Какой же ты, сука, красивый.       Дамиано перехватывает его запястье, возможно, чуть более сильно и судорожно, чем следует.       — У нас нет времени.       — У нас есть всё время в мире.       Дальше рука Итана спускается на его член и гладит через джинсы, и Дамиано только шумно глотает воздух. Он ненавидит тот факт, что возбуждается так быстро. А ещё тот, что Торкио снова абсолютно спокоен. Его как будто не заботят все те бесконечные противоречия, которые раздирают Дамиано. Замерев, он не отрывает взгляда от огромного зеркала напротив. В нём Итан небрежно обнимает его сзади за шею, не обращая внимания на драгоценности, царапающие запястье. Вторая рука расстёгивает ширинку на джинсах, тех, что он так долго выбирал сегодня. И Дамиано видит себя — какой-то безвольной оболочкой в его руках, фетишем, телом, из которого вынули кости. Которое впервые чувствует отвращение к своему образу.       Иногда в чёрные блестящие глаза Итана смотреть просто страшно — столько там агрессивной, нерастраченной любви к Дамиано. Не любви, поправляет он сам себя — желания. Такого, которое, возможно, всё это время до последних событий не давало ему спать по ночам. И поэтому каждый раз он готов жадно взять столько, сколько дадут.       Итан дрочит ему ритмично, яростно, и на несколько минут Дамиано забывается. К чёрту всё, к чёрту Акилле Лауро. Он не боится, и терять ему нечего. Итан ведёт языком по линии челюсти, пару раз по привычке тянется поцеловать шею, полностью скрытую украшением. Дамиано прогибается назад, чувствует, как на члене сильнее сжимаются пальцы, и стояк Итана чувствует тоже.       — Когда ты со мной... такой... — прерывается тот, чтобы укусить в плечо. — Мне проще делить тебя с фанатами. С твоими друзьями, родителями. С кем угодно, наверное...       Есть всё-таки в этом что-то мерзкое, думает про себя Дамиано. В ситуации, в которую теперь втянуты трое, а может, и четверо. А ведь Лауро прав: он никому не сможет дать этого привычного ощущения обладания. И уж тем более — Итану.       — Но проще — не значит легко.       Дамиано трется бёдрами о его, вслепую протягивает руку, шарит по принтованной ткани, и Итан перехватывает его кисть, чтобы в следующий момент сунуть к себе в штаны. Пальцы привычно оттягивают резинку трусов, размазывают предэякулят, оборачиваются вокруг ствола, сжимают и начинают скользить.       Дамиано задирает голову, чтобы бросить быстрый короткий взгляд, смаргивает пелену перед глазами. Чокер не даёт удобно поворачивать шею, и когда он вздыхает особенно глубоко, его холодная тяжесть стискивает горло, как, может быть, сделал бы и Лауро, будь он сейчас здесь. Итан смотрит на него, и взгляд этот такой напряжённый, что почти физически осязаемый. Дамиано ускоряется. Итан кладёт голову ему на плечо, целует куда-то в ключицу, где кожа ещё не скрыта воротом футболки.       — Ты необыкновенный, ты знаешь об этом?       — Да, — выдыхает Дамиано, кончая первым. Придётся переодевать джинсы, недовольно думает он.       И прежде чем он успевает закрыть рот, ему в голову приходит другая, жалкая и вымученная мысль. И он произносит её ещё до того, как она достигает мозга.       — Трахни меня.       Итан будто теряется. Дамиано не видит, но чувствует: по ослабшей хватке, по взгляду, который на одно мгновение перестаёт сверлить в нём дыру.       А затем он спрашивает, кивая на зеркало:       — Прямо здесь?

***

      — А я говорил, что мы спокойно могли бы опоздать на полчаса, — заявляет Томас, едва завидев две фигуры у входа.       — Ну, — пожимает плечами Виктория. Её, как обычно, ничто не может выбить из колеи. — Пока вас не было, мы заказали шампанское. Много, — поясняет она и, не договорив, вдруг давится смешком. — Честно, твоё колье — просто кошмар. Ты в нём как кукла Барби.       — Приоделся в честь праздника, — хихикает Томас. — Что случилось с твоим чувством стиля?       Музыка в баре спокойная, расслабляющая, неоновые лампы приглушены. Всё это не слишком сочетается с буйным настроением ребят. Дамиано бессильно падает на стул. Их понять можно — все устали от нервов и переживаний. Иногда, в моменты слабости, хочется вернуть всё назад, чтобы жить мирно и спокойно, как раньше.       Он специально садится сбоку, чтобы не привлекать излишнего внимания. Стол быстро оказывается заставлен бокалами и пепельницами. Дамиано закуривает. Он не следит за шутками и не прислушивается к эмоциональным разговорам, хотя ему и не хочется портить всем праздник. Наоборот, он должен быть благодарен Томасу и Вик, ведь они взяли на себя всю организацию. И снова только ради того, чтобы поднять ему настроение. Но исход не меняется. В сторону Итана Дамиано старается не смотреть, хоть и сидит практически напротив.       К сожалению, ему нужно куда больше времени, чтобы начать вести себя нормально.       Дамиано потягивает шампанское медленно — напиваться сегодня не хочется. Убедившись, что про него все забыли, он отвлекается на соцсети. Лауро всё ещё игнорирует последний вопрос, но стоит Давиду открыть диалог, как тот внезапно интересуется его планами на вечер.       «Я занят», — пишет Дамиано. «Праздную.»       С минуту он молча дожидается ответа, но потом добавляет, не выдерживая:       «Почему ты спрашиваешь?»       «Мне скучно.»       «Сочувствую.»       «Не хочешь приехать?»       Конечно, к этому всё и шло, мрачно думает Дамиано. Он долго собирается с мыслями. Первый порыв — язвительно поинтересоваться, почему Лауро не проводит время с Эдоардо. По крайней мере, так советует голос разума. Голос этот в его голове почему-то представлен низким тембром Виктории.       Но вместо этого Дамиано оправдывается:       «Я же сказал, что занят.»       «Я спросил "хочешь?", а не "свободен?"»       «Не могу. И прекрати меня вынуждать.»       «Нельзя вынудить того, кто сам принял решение.»       «Сначала ответь про мой адрес.»       «Приедешь — расскажу.»       Дамиано решает ничего не писать.       К двенадцати становится легче. Итан кладёт руку на его бедро, губы Виктории трогает лёгкая улыбка. Томас задумчиво разглядывает свой бокал и вдруг произносит невпопад, видимо, обращаясь к Торкио:       — Если ты был так влюблён в него, почему не попытался раньше?       Очевидно, он задаёт этот вопрос просто так, от скуки. Раджи всегда такой, когда пьяный, его вечно тянет поговорить. Обычно именно на такие темы, которые никто бы не хотел обсуждать.       Или, напротив, он замечает намного больше, чем все присутствующие.       Три пары глаз вдруг оборачиваются на Дамиано, в который раз проверяющего телефон.       — А правда, — говорит он с улыбкой, — почему?       Неестественность происходящего почему-то никак его не покидает. Тогда Дамиано встаёт, скрипнув стулом, и на ходу печатает сообщение, затыкая голос Вик в своей голове.       «Я приеду. Говори адрес.»       Когда он ссылается на то, что плохо переносит шампанское, Итан долго предлагает проводить его до дома. А Виктория смотрит хорошо знакомым взглядом, который, должно быть, способен раскрошить в пыль его кости. Знать она ничего не может — просто неоткуда, — но суть схватывает на лету.       То, что пытаться обмануть Вик бесполезно, Дамиано уяснил уже давно.       — Если я не высказываю своё мнение — это ещё не значит, что я молча тебя поддерживаю. Это значит, что я свыклась с тем, что ты всё равно никого не станешь слушать. Так что решай сам, как тебе захочется.       Она выпаливает слова на одном дыхании, как заготовленную речь, когда они остаются наедине, а потом так же быстро уходит, не попрощавшись.       «И всё-таки, подумай дважды, прежде чем сделаешь хуйню», — неожиданно пишет Виктория, когда он уже едет в такси. И шлёт через секунду смайлик с поцелуем, видимо, чтобы не звучало так грубо.       «Сегодня без хуйни», — искренне обещает ей Дамиано.