Величайшая приманка // The Greatest Decoy

Звук удара руки Кагеямы по мячу разносится по пустому спортзалу. Едва наступает пауза тишины, как Хината хмыкает, и мяч ударяется о его предплечья, когда он принимает и отправляет его обратно через сетку. Кагеяма ничего не говорит. Так будет лучше, лучше, если они продолжат тренироваться в тишине. Здесь не о чем говорить. Они не разговаривали с тех пор, как пришли сюда. Часть Кагеямы боялась, что Хината вообще не появится. Он расхаживал по темному коридору, засунув руки в карманы, чувствуя себя с каждым мгновением все более и более глупо. Как раз в тот момент, когда Кагеяме больше всего хотелось сбежать, боковой вход в спортзал открылся, и оттуда высунулись оранжевые волосы Хинаты. — Ты идешь или нет? Это было последнее, что они сказали друг другу. Кагеяма что-то проворчал в ответ, принимая приглашение, когда Хината придержал дверь открытой. Во всем спортзале по-прежнему темно. Они передвигались с помощью своих телефонов, включив только фонарик, чтобы осветить площадку. Кагеяма подозревает, что Хината прав в том, что на самом деле никого не волнует, здесь они или нет, но он все равно не хочет рисковать. Это будет выглядеть, мягко говоря, странно, если люди найдут их здесь, а Кагеяма не в настроении объяснять. Может, Хината понимает это, и именно поэтому молчит, пока они подают друг другу. Или, может, Хината просто боится, что Кагеяма уйдет, как он сделал на тренировке. Кагеяма стискивает зубы, стараясь больше не зацикливаться на тренировке. Он приседает, готовый к подаче Хинаты. Хината подбрасывает мяч вверх, бежит за ним и подпрыгивает в воздух, чтобы подать его через сетку. Кагеяма ныряет, чтобы поймать его, едва успевая, чтобы отправить обратно наверх. До сих пор удивительно, насколько улучшились подачи Хинаты. Команда, конечно, не рассчитывает на его эйсы, но все равно подачи хорошие. Надежные. Это такой контраст с тем временем, когда они учились в старшей школе, когда Хината чаще попадал в сетку или по чьему-то затылку, чем на самом деле передавал мяч другой команде. Кагеяма забирает мяч, чтобы сделать свой собственный удар. Просто еще одна вещь, на которой не стоит зацикливаться. Нравится тренироваться. Как и накануне. Как и все это незначительное приключение. Они больше не учатся в старшей школе. То, каким Хината был тогда, не имеет значения для того, что происходит прямо сейчас. Они отправляют еще несколько подач туда-сюда. Кагеяма знает, что будет дальше, еще до того, как Хината, наконец, нарушает молчание. — Брось мне, — говорит Хината. Это, по крайней мере, совершенно не изменилось по сравнению со старшей школой. Хината задает этот вопрос так, как он всегда задавал его. Голос, интонации, блеск в глазах. Он практически дрожит от возбуждения, как будто они не делали этого сто, тысячу, десять тысяч раз. Кагеяма не доверяет собственному голосу, поэтому просто кивает. Этого ответа достаточно. Хината подбирает мяч, подбрасывает его себе, бьет так, что он зависает в воздухе. Затем он бросается бежать, в уголке глаза Кагеямы мелькает оранжево-черная полоса. Все встает на свои места. Кагеяма точно знает, где будет Хината. Он чувствует это, будто это неизбежно, будто есть только одно место во всей вселенной, где Хината может оказаться. Мяч опускается. Кагеяма поднимает руки. Мяч касается кончиков его пальцев, короткое касание, но это все, что нужно Кагеяме, чтобы запустить его за спину и вверх, невероятно высоко для Хинаты, прыгающим за ним, парящий, как взлетающая ворона. Хината отбивает мяч вниз с такой силой, что Кагеяма почти ожидает, что тот оставит вмятину на полу спортзала. Когда приземляется, Хината издает вопль, который эхом разносится по пустому помещению. Кагеяма почти улыбается. Кажется, для Хинаты действительно никогда не имеет значения, играет он за весь мир или в темном, пустынном спортзале. У него есть только одна скорость, и он выкладывается абсолютно полностью. Это то, чего Кагеяма всегда добива… Он качает головой, сильно, достаточно сильно, чтобы Хината заметил этот жест. — О, да ладно, — говорит Хината. — Это было хорошо. Даже ты должен это признать. — Это было хорошо, — говорит Кагеяма. Хината закатывает глаза и убегает за мячом, давая Кагеяме передышку, чтобы собраться с мыслями. — Еще раз, — говорит Хината, когда возвращается. Кагеяма бросает снова и снова, пока они оба не начинают задыхаться. И все же прыжки Хинаты не прекращались. Даже когда подача немного сбивалась, даже когда Кагеяма пробует темп и высоту, чтобы более точно подавать, Хината всегда там, именно там, где Кагеяма ожидает и нуждается в нем, забрасывая мяч за мячом через сетку. Наконец, они останавливаются, оба хватают ртом воздух, положив руки на колени и пытаясь отдышаться. Кагеяма думает, что, возможно, на этом все. Они могут на этом закончить и отпраздновать успешную тренировку. Обычную тренировку. Они пришли сюда, сделали то, что намеревались сделать, и ушли, не совершив ничего странного. Это именно то, на что надеялся Кагеяма, именно то, что ему было нужно. Затем Хината смотрит на него, и эта улыбка такая яркая, что кажется, будто спортзал внезапно наполнился солнечным светом. Кагеяма выпрямляется, сглатывает, отодвигая то, что заполняет его грудь, что заставляет ее чувствовать себя стесненной. — Эй, — говорит Хината, — было довольно неплохо, верно? — Верно, — говорит Кагеяма. Слова приходится выдавливать сквозь стиснутые зубы. — Я ударил по каждому, — говорит Хината. — Просто идеально. — Это было не идеально. — Почти идеально. Кагеяма скрещивает руки на груди. Это помогает ему чувствовать, что он вдохнул больше воздуха, чем могут вместить его легкие. Хината подходит ближе. — Кагеяма… Но Кагеяма не может вынести еще одной проникновенной речи о том, как они могут «сделать это», и как все будет хорошо, и что все абсолютно нормально, а трахаться дважды в безумной спешке было совершенно обычным и ничем не примечательным. Поэтому он прерывает. — Да, это было здорово, — говорит он. — Это было прекрасно. Мы словно вернулись назад или что-то в этом роде. Хината останавливается, моргая. Он так удивлен похвалой? Кагеяма думает, что это даже не похвала, а просто констатация факта. — Да, — произносит Хината. Кагеяма хмурится. Почему Хината стоит там и выглядит таким чертовски довольным собой? Это то, что они должны делать. Вот почему они здесь. Это то, ради чего они работают в команде. — Хочешь, сделаем еще несколько? — спрашивает Хината. — У меня осталось немного энергии. — Нет, — отвечает Кагеяма. Лицо Хинаты вытягивается. Острая боль пронзает грудь Кагеямы. — Не сегодня, — поправляется он, и это, кажется, смягчает боль. — Мы достаточно потренировались на сегодня. Не надо переусердствовать. — Что-то новенькое, — говорит Хината. — Великий Кагеяма, который пытается успокоиться? — Я не «пытаюсь успокоиться». Я просто веду себя разумно. Если мы вымотаемся на завтрашней тренировке, тренер Хибарида будет недоволен. Он уже недоволен. — Я не говорил, что ты неправ, — говорит Хината. — Просто это изменение. Может, даже приятное. Приятное изменение. Кагеяма качает головой. Хината ныряет под сетку, чтобы забрать мяч. Почему это должно быть «приятным» изменением? Плохо, что Кагеяма замедляется, становится мягким. Плохо, что он позволяет другим вещам иметь приоритет над волейболом и мешать его тренировкам, поэтому ему приходится тайком приходить сюда поздно ночью, чтобы исправлять свои ошибки. Кагеяма наблюдает, как Хината возвращается с мячом под мышкой. Что с ним случилось в Бразилии? Кагеяма никогда не утруждал себя расспросами, но Хината определенно вернулся изменившимся. Дело не в том, что он стал меньше любить волейбол — во всяком случае, он полюбил его еще больше. Но у Хинаты, казалось, появилось спокойствие, которого ему всегда недоставало раньше. Исчезла та настойчивость, которая была в старших классах, тот отчаянный порыв, который иногда приводил к безрассудным решениям. Бразилия вырастила Хинату, сгладила самые острые углы, не притупив ничего из того, что делало Хинату таким блестящим. — Что? — спрашивает Хината. — Хм? — Ты пялишься, — говорит Хината. — Почему? Что я сделал? — Ничего, — говорит Кагеяма. Глаза Хинаты сужаются. Его улыбка становится озорной, в этот взгляд возвращается что-то от прежнего мальчишества. — Нет, это что-то другое, — говорит Хината. — У тебя что-то на уме. Так в чем дело? Я был слишком медлителен? Мои прыжки были не очень? — Нет, — говорит Кагеяма. — Все было хорошо. Можем просто пойти? Хината крутит мяч в руках, когда подходит ближе, вглядываясь в Кагеяму снизу вверх. — Ты думаешь не о волейболе. Кагеяма стискивает зубы и руки. Он изо всех сил старается не двигаться и смотрит вниз. — Извини? — Я вижу. У тебя определенный вид, когда ты беспокоишься о волейболе. Типа… — лицо Хинаты становится пустым, глаза смотрят в никуда. — Но дело не в этом. Все как раз наоборот. Как будто ты очень, очень сосредоточен на чем-то. Кагеяма фыркает и качает головой. — Ты почувствуешь себя лучше, если просто скажешь, — подстрекает Хината. Для Кагеямы хватит. Он поворачивается на пятках. Они закончили тренироваться. Нет причин оставаться здесь и подвергаться допросу. И что Хината вообще хочет, чтобы он сказал? Он ни о чем не думал. Он просто заметил, что Хината немного изменился, что Бразилия сделала его немного взрослее, что он… что Хината… Хината. Он думал о Хинате. Он ни за что не признался бы в этом в ближайшее время. Кагеяма отбрасывает эту мысль и продолжает идти. Он почти чувствует себя свободным, даже гордится собой. Ему удалось прийти, потренироваться и уйти до того, как все могло обернуться странно. Но даже когда он пытается сбежать, Хината хватает его за запястье, останавливая Кагеяму на краю площадки в более тусклом освещении. — Эй, — говорит Хината, — прости. Я не пытался издеваться над тобой. Кагеяма выдергивает запястье. — Конечно. — Я серьезно, — говорит Хината. — Это было действительно здорово, не так ли? Он смотрит на Кагеяму снизу вверх глазами, которые в темноте кажутся невероятно большими. Хината, кажется, почти шатается, балансируя на какой-то тонкой грани, ожидая ответа Кагеямы. Одно-единственное слово заставит его упасть в ту или иную сторону, и Кагеяма не может решить, в какую сторону толкнуть. — Конечно, — говорит он. Просто. Ни к чему не обязывает. — Скоро первая игра, — говорит Хината. — Мы выиграем. Я чувствую это. — Ты не можешь чувствовать такие вещи. — Конечно, могу, — говорит Хината. Он легонько ударяет Кагеяму в грудь, оставляя там руку. — Вот здесь. Иногда просто знаешь. Кагеяма смотрит на руку. Хината не убирает ее. Почему, черт возьми, он не убирает? Он просто держит ее там, теплую и твердую, так легко поддающаяся захвату Кагеямы. Кагеяма накрывает ладонью кулак Хинаты, но затем замирает. Он не уверен, собирается ли он удержать Хинату на месте или хочет отшвырнуть его прочь. Желание сделать и то, и другое одновременно вспыхивает в его сознании, заставляя зал раскачиваться вокруг на безумный момент. Следующий вздох Хинаты прерывистый. Кагеяма слышит. Он следует за звуком: прослеживает путь от их переплетенных ладоней вдоль руки Хинаты, вверх по горлу к нежно приоткрытым губам. Кагеяма поднимает взгляд выше и видит, что Хината наблюдает за ним, кровь прилила к щекам в полумраке. Какая-то часть разума Кагеямы ревет, просто визжит, в то время как остальная часть остается смертельно неподвижной. Он действительно собирается сделать это снова? Он действительно собирается совершить эту ошибку в третий раз? И прямо здесь, в спортзале? Он не может. Боже, он не может. Это будет конец всему. Внезапно он абсолютно уверен в этом. Еще одно бессмысленное движение конечностей, ртов и жара, и все, пути назад нет, он не сможет тренироваться, сосредотачиваться и притворяться, что все в порядке. Эта мысль едва ли останавливает его. Как будто чья-то рука удерживает его, но ее сила убывает с каждым мгновением. Он чувствует, как начинает поддаваться, начинает слабеть перед силой того, что подстегивало его с того момента, как они с Хинатой пришли на свою первую совместную тренировку. Даже если он будет сопротивляться здесь и сейчас, будет еще раз и еще, и в конце концов он сломается. Так почему бы просто не покончить с этим? Он наклоняется вперед, готовый сделать именно это, приветствуя падение, крик все затихает и затихает, пока не превращается в невнятное бормотание. Когда открывается дверь. Кагеяма отшатывается. Хината ахает, как человек, очнувшийся от глубокого сна, и сам делает шаг назад. Они оба поворачиваются на звук открывающейся двери, когда кто-то входит в спортзал. — Какого хрена ты здесь делаешь? — спрашивает Кагеяма. Куроо ухмыляется и упирает руки в бока. — Я могу спросить вас двоих о том же самом, не думаешь? Кагеяма ненавидит резкость в своем голосе, ненавидит, что Куроо почти поймал их, ненавидит, что он ухмыляется так, будто действительно знает их секрет и хочет им насладиться. Кагеяма топает к Куроо, хватает его за рубашку и прижимает спиной к стене. Куроо поднимает руки в умиротворяющем жесте, но его улыбка не исчезает. — Эй, чувак, расслабься, — говорит Куроо. — Я просто проходил мимо. — Тебя здесь быть не должно, — рычит Кагеяма. — Вас тоже. — Мы тренировались. — Неважно, — говорит Куроо. Кагеяма собирается огрызнуться на него еще больше, но Хината хватает его за руку, заставляя отпустить Куроо и отступить. Это приводит Кагеяму в не меньшую ярость, но не дает ему выместить свое разочарование на ухмыляющемся дураке перед ним. — Серьезно, — говорит Хината, — что, черт возьми, ты здесь делаешь, Куроо? — Блин, остынь, — говорит Куроо. — Я просто осматривался, хорошо? Чел, можно мне прогуляться? Это ложь, и даже не очень хорошая, но Кагеяма просто скрежещет зубами. — Так что насчет вас? — Куроо приподнимает бровь, подкрепляя свое заявление предложениями, которые Кагеяма явно не одобряет. — Тренируемся, — говорит Хината, — как и сказал Кагеяма. Вообще-то, мы как раз заканчивали. — Ах, так вот почему вы жались друг к другу у стены? — Мы не «жались друг к другу», — говорит Кагеяма. — Мы собирались уходить. — Тогда нам повезло, — говорит Куроо. — Так вышло, что мы встретились в идеальное время. Идеальное для кого? Задается вопросом Кагеяма, но какая-то часть его согласна с Куроо. Если бы он не прервал, Кагеяма мог бы… Не-а. Нет. Он не собирается это представлять. Не тогда, когда он так чудом избежал своих худших инстинктов. — Ты слишком энергичен посреди ночи для спортзала, — говорит Кагеяма. Куроо пожимает плечами. — Проблемы со сном, — говорит он, но что-то в его тоне заставляет Кагеяму подумать, что тот вообще не пытался заснуть. Этого достаточно, чтобы на мгновение отвлечь внимание Кагеямы от собственной неосмотрительности. Он прищуривает глаза, оглядываясь по сторонам в поисках сообщника, чего-то неладного, что объяснило бы поведение Куроо. Чем больше его мозг остывает и он обдумывает ситуацию, тем более странным кажется, что Куроо вообще здесь. — Хватит пялиться, — говорит Куроо. — Это часть моей работы — знать это место вдоль и поперек, верно? Я просто подумал, что могу устроить себе частную экскурсию, когда никому не буду мешать. — Верно, — говорит Хината, но теперь даже в его голосе звучит скептицизм. — В любом случае, вы двое выглядите бодрыми, — говорит Куроо. — Я так понимаю, ваша маленькая частная практика прошла успешно? Он двигает бровями, улыбка становится зубастой, и это, пожалуй, все, что Кагеяма может вынести. Куроо подкалывает его с той ночи в ресторане. Кагеяма не уверен, знает ли он, подозревает или просто действительно хочет, чтобы это было правдой, но в любом случае, Кагеяма не собирается доставлять любопытному паразиту удовольствие, пока он выясняет. — Заткнись. Уйди. Никто из нас не должен был быть здесь, — говорит Кагеяма. — Ауч. То, что я делаю, не более незаконно, чем то, что делаете вы, — говорит Куроо. — Хотя моя прогулка могла быть менее интересной. Вижу, вы вернулись к старым привычкам. И снова слова Куроо могут означать дюжину вещей, и снова Кагеяме не нравится ни один из его вариантов. Он пытается приблизиться к Куроо, но Хината хватает его за руку, останавливая. — Давайте мы перестанем нарушать правила и уйдем, а? — говорит Хината. — У нас нет веских причин оставаться здесь. Куроо выглядит разочарованным, но, встретившись взглядом с Кагеямой, соглашается. Тем не менее, есть что-то в том, как он пожимает плечами, в том, как его взгляд задерживается на Кагеяме слишком долго, в том, как он засовывает руки в карманы и поворачивается, будто у него есть все время в мире, что заставляет Кагеяму нервничать, даже когда он возвращается в свой гостиничный номер — один, благословенно один — и большую часть ночи лежит в постели, хмуро глядя в потолок.