Шоколадный фондан

Податливое омежье тело под руками было желанным до одури и пахло так, что в этом аромате хотелось утонуть, раствориться без остатка, стать его частью. И Илс растворялся… Всякий раз растворялся, при этом прекрасно понимая, что даже его альфий узел, сейчас так жадно и с такой охотой зажатый сцепкой внутри этого самого тела, ничего не значит. И своим омегу, которого Илс и повязал сейчас, не сделает. Уже никогда. Хоть природа и распорядилась так, что они с Адрианом оказались истинными… Истинными! Какое же это было счастье — редкое, мало кому выпадающее, сказочное счастье — встретить того, кто предназначен тебе самой судьбой! Илс даже не сразу поверил себе, когда завораживающий аромат легким шлейфом протянулся к нему от незнакомого омеги, а потом… Это было как вспышка, удар божьим молотом по башке, падение, больше всего похожее на взлет… Это было счастье! Было… С Адрианом Илс встретился в увольнительной, в доме у какого-то омежки, на вечеринку к которому попал совершенно случайно. Встретился и, кажется, уже через пятнадцать минут после этого, дурея от гормонального взрыва, пьянея от запаха и нешуточно зверея от острейшего желания, оказался с незнакомым, но уже родным омегой в темной хозяйской спальне, где и овладел им, не встретив ни малейшего сопротивления. Омега и сам вис на нем, отирался всем телом и, кажется, даже выл от нетерпения. И какой же это был восторг! Илс вбивался в желанное тело разом затвердевшим членом, с собачьей преданностью и собачьим же счастьем тыкался носом в волосы на затылке обретенного истинного и сгорал от нежности. Единый бог! Да они даже имена друг друга узнать не успели, а уже сцепились, наслаждаясь одуряющим, сшибающим с ног, лишающим воли запахом обоюдного влечения! Тогда же Илс своего омегу и пометил, окончательно делая своим. Потом Адриан не раз повторял, что со стороны альфы этот поступок был ужасным, потому что без спросу, и Илсу пришлось извиняться. Но в тот момент поступить иначе он просто не мог — слишком сильны оказались инстинкты, которые он не сразу сумел взять под контроль. Да и думалось, что иной реакции и быть не может! Но Адриан оказался из числа тех, кто утверждал: истинность — зло, ущемление свободы воли. Илс этого не понимал. Нет, если судьба свела тебя с каким-то ублюдком, то все очевидно. Ублюдок рядом хоть по воле природы, хоть по вине свободного выбора, про который говорят «любовь зла — полюбишь и козла», — это всегда ужасно. Но если двое нормальных людей обретали друг друга, сведенные истинностью, а после и рожденной на ее основе любовью… Единый бог, разве может быть что-то лучше? Тем более что и сам Адриан, добившись от Илса извинений и признания того, как скверно тот поступил, когда вонзил альфьи клыки в шею не дававшего на это согласия омеги, смилостивился и теперь всем своим приятелям-омегам говорил, как ему повезло: истинный его был не только красавчиком, но еще и настоящим альфой — не каким-нибудь там хлюпиком в узком пиджачке и с уложенным модным стилистом ирокезом, а брутальным военным, бойцом спецподразделения… Повторял, пока все та же судьба не распорядилась так, что красавчик Дентон Илс, везунчик Дентон Илс, здоровяк Дентон Илс оказался на больничной койке — весь перемотанный бинтами и с перспективой сыграть в ящик в самое ближайшее время. Жизнь ему тогда сохранили, но во что она превратилась… Печальные и совершенно несвоевременные размышления в голове Илса оборвались: Адриан шевельнулся, стискивая внутри себя альфий узел и вырывая из груди этого самого альфы невольный сладкий вздох. Это, как видно, напомнило омеге, где он и с кем, так что теперь даже его узкая спина с росчерком мягкого омежьего ирокеза вдоль позвоночника будто бы заледенела и начала источать ледяной холод. А потом Адриан повторил уже знакомое: — Ненавижу тебя! Когда Илс услышал это в первый раз, думал, что умрет, убьет себя. Теперь уже точно. Сунет ствол в рот, нажмет на курок и вышибет себе мозги к ебеням. Сделает, что собирался сразу после того, как Адриан ушел от него, оставив наедине с одиночеством, пустотой и теперь не пьянящим, а отравляющим запахом истинности, который исходил от всего. Буквально от всего! Даже от стен некогда общей квартиры! Илс до этого даже не слышал никогда о таком — чтобы пару оставил истинный. Наоборот, в госпитале ему все даже завидовали. Говорили: «Ну у тебя-то муж — истинный. Его любовь тебя поддержит. Вдвоем справитесь». Но вдвоем не получилось. И, глядя на себя в зеркало, Илс даже мог понять… Ну, по крайней мере, попытаться понять причины, по которым Адриан теперь видеть своего мужа не мог. А вот это его «ненавижу», сказанное сразу после секса, во время вязки, когда альфа всей душой раскрылся навстречу счастливому единению… Вот оно действительно чуть не добило. Ощущение было таким, будто в грудь из гранатомета стрельнули, и теперь на месте сердца осталась лишь сквозная, обугленная по краям рана. Еще одна. Вдобавок к тем, шрамы от которых и без того изрядно «украсили» Илса. Да, что и говорить, досталось ему изрядно, но… Но на самом-то деле после всего, что над кроватью раненого бойца говорили врачи; после того, как сам он попробовал что-то сказать им в ответ и понял, что получается это, мягко говоря, плохо, Илс думал, что все будет еще хуже! Хуже! А так… Ну да, стал одноглазым, будто какой-нибудь пират из приключенческих романов, пачками читанных в подростковом возрасте. Ну да, нет одного уха, которое срезало осколком, и вообще кожа на пострадавшей стороне лица и тела выглядит будто лунная поверхность: вся в кратерах и словно бы в горных хребтах, роль которых выполняли неровные, пока еще воспаленные шрамы. Но руки-ноги-то на месте, мозгами не поплыл, в овощ не превратился, да и вообще… Однако Адриан, приехавший навестить раненого мужа, глянул ему в лицо… и упал в обморок. Еще и в себя бедного омегу приводить пришлось целой бригадой медиков. Илс жалел его, но опять-таки был уверен: привыкнет. Однако надежды не оправдались. Адриан в лицо мужу смотреть прямо так и не научился. А потом, уже после выписки, когда Илс вернулся домой и начал делать самые первые, робкие шаги, чтобы освоиться в жизни на гражданке, и к себе, к своему такому желанному, такому нужному телу больше не подпустил. И ведь даже не ради секса — на такое у Илса и сил тогда просто не было, — а просто для тепла, для той физической, подпитывавшей и поддерживавшей близости, которую, помимо прочего, дарила истинность. Но Адриан даже спать в супружеской спальне и то отказался. Хотя ведь и тут его понять было можно — не каждый выдержит подскакивать посреди ночи от чужих криков. Увы, но пережитое никак не уходило, не оставляло Илса, и почти каждую ночь он во сне раз за разом проживал операцию, унесшую многие жизни, а другие искалечившую… Раз за разом он короткими перебежками, а где и ползком пробирался с оружием наизготовку в сторону места, где приземлился пилот подбитого боевиками самолета. Катапульта вынесла этого парня из обреченной машины, но потом все пошло плохо — ветром его, серьезно раненого, снесло на территорию, находившуюся под контролем боевиков. Приказ был ясен — вытащить, своих не бросаем. И они вытащили, уплатив за это щедрой ценой. Настолько щедрой, что теперь Илс почти что каждую ночь шел к заранее обозначенному месту приземления пилота… Шел, в этом своем кошмаре прекрасно зная, что сейчас произойдет. Шел и кричал, изо всех сил кричал, звал по именам боевых товарищей — тех, кто рядом, и других, которые двигались впереди и сзади, — пытаясь предупредить их… Но и они не слышали Илса, и его собственное тело отказывалось что бы то ни было предпринимать — так и двигалось навстречу кошмару. Пока земля под ногами и вокруг не начинала взлетать в воздух, вздыбленная минометным обстрелом… Земля и люди, двигавшиеся по ней — их руки, ноги, просто куски изорванных тел… Ловушка! Их появления ждали, использовав раненого пилота в качестве приманки! В первый раз, когда Илс проснулся после этого кошмара, Адриан — перепуганный до полуобморочного состояния, всклокоченный и с вытаращенными глазами — вбежал в их некогда общую спальню. Но, поняв, что это лишь сон, что на самом деле сейчас Илса заживо никто не режет и не сжигает, ушел. И больше не приходил, хотя наверняка каждый раз просыпался… — Он же твой муж! — как-то сказал Адриану его отец. — Истинный! Но тот лишь ответил: — Истинность — зло, с которым надо учиться бороться. Он вообще после случившейся трагедии изменился: стал как-то строже, суше, ортодоксальнее в своих и ранее не раз им озвучивавшихся убеждениях. Илсу бы еще тогда, сразу, серьезно подумать об этом, но силы оставались лишь на то, чтобы не захлебнуться, удержаться на поверхности черного омута, в который вдруг превратилась жизнь… Как бы то ни было, Адриан честно дождался момента, когда Илсу более не требовалась ежеминутная и ежечасная помощь, выходил его, поставил на ноги и… ушел, простившись навсегда. И лицо у него при этом было словно у святых-великомучеников на древних выцветших иконах: бледным, будто бы иссохшим, но решительным. Илс, конечно, попытался его остановить, хватал за руки, самым постыдным образом валялся в ногах, умолял, отвратно дергая головой от мучительного заикания, просил подумать, подождать, не бросать. Но Адриан был непреклонен: нет. Простой человеческой любви омеги к альфе в нем нет, не осталось, а может, и не было никогда, не родилось, как у самого Илса, а с физиологической зависимостью, рожденной инстинктами, можно и нужно бороться. — Я смогу. И если ты обдумаешь это хорошенько, то пойдешь по тому же пути, что и я. Ты поймешь, что только он верный! — сказал он и ушел. Но Илсу после путь виделся только один: дуло к башке. Пух — и мозги на стенке за любимым креслом, над которым как раз висело ружье, в свое время подаренное дедом… Обычная охотничья двустволка, которая теперь вполне могла стать последним, что альфа Дентон Илс увидел бы в жизни. Как-то довелось прочесть, что многие самоубийцы выбирают для себя иную, зачастую куда более мучительную смерть просто потому, что не хотят в гробу уродами выглядеть. Но Илсу в этом смысле терять было нечего, так что… И все же тогда, после ухода мужа он справился. Возможно, потому, что так и не смог поверить, что это всерьез, что его истинный омега действительно ушел навсегда. С лица-то воды не пить, а та взаимная физическая тяга, что была между ними, и любовь, которой в сердце Илса хватило бы на двоих, — это сила, которую ничто не сможет победить! Так что когда Адриан все-таки вернулся — течным и охочим до секса, — Илс даже обрадовался. Подумал: вот оно, сработало природное предназначение-то. Но Адриан, натрахавшись (строго в одной позе — повернувшись к изуродованному альфе спиной и уткнувшись носом в подушку) и этим освободившись от ненавистной, но, как видно, слишком мощной тяги к истинному, сказал свое первое «ненавижу»… И вот тут бы Илсу и пришел-таки конец. Тут бы он уже с той чернотой, что навалилась, раздавив и с трагической окончательностью сломав что-то внутри, не справился бы. Если бы сразу после ухода бывшего мужа, который, как оказалось, и не думал оставаться, а лишь зашел спустить пар в течку, к Илсу не заявился командир. Тоже бывший. В той заварухе, в которой досталось Илсу, и майор Мэлори Уолш тоже пострадал так, что на службу уже не вернулся. Но он по-прежнему считал себя ответственным за своих парней. Сначала они сидели и говорили. Мэлори слушал опрокинутое блеяние Илса, который забился в любимое кресло и сидел в нем, прижимая к груди подушку, напитанную запахом Адриана. Слушал и только головой качал. А после первым делом начал опровергать то, что, как ему показалось, в словах Адриана ударило Илса сильнее всего: стал раз за разом повторять, что тот ненавидит не своего истинного, а ситуацию, в которой оба они оказались. Ненавидит свою беспомощность перед природой, свою зависимость, когда истинность вступает в противоречие с чем-то другим, таким же сильным, но болезненным — тем, что не позволяет омеге принять, с одной стороны, уродство его альфы, а с другой — свою зависимость от него. — Тогда п-п-п-почему?.. — Почему сказал, что ненавидит тебя? Да потому что так проще, Илс! Так проще! Проще винить во всем другого, кого-то конкретного. Есть те, кто может тянуть на себе любой груз, брать на себя любую ответственность. А есть те, кто сделать это не в состоянии. Адриан такой. Бывает. Может, жизнь еще научит. — Вот с-с-с-сдохну и из-з-збавлю его от та-а-акой необходимос-с-сти, — тряся головой на заиканиях, провыл в ответ Илс, а после, отшвырнув подушку, полез-таки за дедовым ружьем. — Хуй я тебе позволю, слабак! — гаркнул Мэлори, поняв, к чему дело идет, и ухватил его за грудки — даже челюсти клацнули. Потом они дрались, глупо и ненужно разбивая друг другу рожи в кровищу, а, устав, угомонились и сидели пили. Ну и, конечно, снова и снова говорили, говорили, говорили. И как-то так получилось, что наутро в дурной голове Илса мыслей спраздновать труса и самоустраниться уже не осталось. Мэлори помог ему собрать постельное белье, подушки и одеяло, все пропахшие Адрианом, и лично унес их в химчистку. Илс же проветривал единственную комнату своего нового жилища, мыл полы и радовался, что тогда — сразу после ухода Адриана — оставил ему их некогда общую квартиру, съехав на съемную. Если бы не это, избавиться от ароматов истинности, по-прежнему сводивших с ума, было бы куда сложнее. А так всего-то и потребовалось воспользоваться услугами химчистки. — Готово. Только подушки пришлось выкинуть, — сказал, вваливаясь в дом с пакетами наперевес, Мэлори. — Их почему-то не чистят. Так что на тебе новые. В новую жизнь — с новыми подушками. Я считаю — символично. Благодаря бывшему командиру у Илса вообще изменилось многое. Да что там — изменилось! Опершись о его крепкую дружескую руку, он просто взял и шагнул вперед, оставив позади службу в армии и все, с ней связанное. А главное, обрел новую профессию. Ту, к которой, наверно, имел склонность всегда, потому что именно он — боец спецназа Дентон Илс, широко известный в очень узких кругах по позывному Вкусно — готовил жратву сослуживцам во время всех служебных командировок, всякий раз стараясь, чтобы даже скупой походный рацион был… Да, именно что вкусен! Для этого в его рюкзаке и кармашках разгрузки всегда имелись разные хорошие специи, а во время более или менее спокойных переходов или на стоянках он умудрялся еще и нарвать чего-то, способного обогатить и дополнить вкус самых обычных блюд: например, черемши, дикого лука или чеснока, полевой мяты, душицы или чабреца. И вот теперь на гражданке отставной вояка Мэлори Уолш именно ему — своему бывшему подчиненному с позывным Вкусно — предложил занять должность шеф-повара. — Где? — не поверил своему единственному уху Илс. И тут-то и выяснилось, что неугомонный Мэлори, чтобы не сидеть без дела, задумал создать кое-что необычное. Ночной клуб с особыми правилами, на работу в который он еще и собрался взять всех своих бывших сослуживцев — тех, кто не смог устроиться иначе. Илс поначалу отказывался — ну какой из него шеф-повар без образования? Но Мэлори, как и всегда, пер напролом: — Во-первых, бумажку мы тебе оформим, а потом и на самом деле отучишься — было бы желание. А во-вторых, в клубешник этот, который я надумал замутить, народ не жрать, а ебаться ходить будет. А ты же знаешь: когда наебешься всласть — все равно, что в топку закидывать. Главное, чтобы не отрава и чтобы побольше. Илс знал. Хоть после того, как стал уродом, на которого даже истинный без отвращения взглянуть не мог, и начал забывать, каково это — трахаться безоглядно и с кайфом; трахаться, целиком погружаясь в наслаждение, отпуская себя; трахаться, не ожидая момента, когда услышит неизбежное: «Ненавижу тебя!». Потому что уже во время следующей течки выяснилось: Адриан напрасно уверял бывшего мужа и себя самого, что его появление в квартире истинного — лишь разовая слабость, с которой он позднее справится. Не вышло! В течку он все равно начинал думать только о своей природой назначенной паре и шел к нему снова и снова, мучая и его, и себя. И даже самые мощные подавители и те не помогали. Мэлори не раз говорил Илсу (а другие бывшие армейские кореша, которые постепенно собирались в новую крепкую команду под крышей все-таки созданного и недавно открывшегося клуба, это подтверждали), что надо выставить Адриана за дверь! Заткнуть собственный слишком охочий до его запаха нос хоть ватой, хоть военными спецфильтрами, хоть блокираторами ароматов, взять себя в руки и отправить омегу восвояси! Помочь ему оставить прошлое позади. И это было бы правильно! Но… не получалось. И потому, что мужа, хоть и бывшего, но все еще близкого и по-прежнему любимого, было слишком жалко — Илс знал, что действительно нужен ему со своим запахом истинности и со своим безотказным членом. А еще потому, что тяжелой ношей на плечах лежало простое осознание: такому, как Илс, никто другой, кроме Адриана, не даст. Мысль была мерзенькой и глубоко эгоистичной, но попадала в цель так точно и сильно, что пришпиливала намертво, будто хорошо отточенным метательным ножом, — не ворохнешься, не разодрав себя так, чтобы после не истечь кровью до смерти. Нет, найти партнера на «просто потрахаться» было не так и сложно. Наверно. Тот самый клуб, в котором Илс теперь и работал, по сути, для того и был задуман, чтобы давать людям возможность спустить пар быстро, анонимно и без обязательств. Можно было бы скрыть лицо под маской и так выйти в общий зал, где за барной стойкой командовал еще один армейский друг — Курт Альзен. Можно! Но во-первых, в шрамах было не только лицо. А во-вторых, слишком страшной выглядела перспектива прикипеть к своему случайному любовнику, если таковой вдруг все же найдется. Прикипеть, а после вновь пережить то, что уже раз довелось — ужас и отвращение на лице омеги или беты, который стал дорог. А ведь Илс прикипит, потому что иначе не умеет! Потому что не сможет так, чтобы только тело и ни грана души. Потому что слишком давно один, а главное, слишком изголодался по теплу, чтобы в ответ на любое его проявление не «запечатлиться», будто новорожденный утенок… Илс боялся этого так, что даже стыд перед самим собой за собственную трусость не стал достойным контрдоводом. В итоге чтобы хоть как-то отвлечься, он с головой погрузился в работу. Вечерами и ночами в клубе стряпал незамысловатую, но всегда вкусную и действительно обильную жратву, а днем, позволив себе лишь несколько часов сна (благо так никуда и не девшиеся кошмары работали получше любого будильника!), учился готовить профессионально. В этом отличной подмогой стал интернет. Илс излазил его весь, открыв для себя огромное количество разнообразных онлайн курсов, которые вели многие известные повара. И, как это всегда и бывает, когда природный дар, который у него, наверно, действительно был, соединился с воловьей работоспособностью и упорством, результат превзошел все ожидания. В клуб с многозначным и при этом совершенно откровенным названием «Голод» народ теперь шел не только для того, чтобы опрокинуть пару рюмах, найти себе пару на потрахаться и побыстрее свалить с ней «в нумера», но и чтобы посидеть в ресторане. Илса даже сманивать в «приличные» заведения стали. Но он всякий раз отказывался категорически, хоть сам Мэлори и говорил, что поймет и не обидится — таланту нужен рост. Илс над этим, конечно, посмеялся, но намотал сказанное на ус. И действительно начал свой рост, при этом никуда из клуба и не думая сваливать. Если другие повара выпускают книги и в интернете ведут кулинарные блоги, то чем Дентон Илс хуже? Ничем. Вот тебе и путь к вершинам. Но если с книгой рецептов, работать над которой было приятно и ностальгически тепло, все было понятно — сиди да пиши, то блог поначалу казался чем-то невозможным. Ну какие видосы, если снимающийся в них альфа не может ни лицо показать, ни даже голосом что-то объяснить, не превратив все в бесконечное мучительное заикание? Нет, со временем речь стала яснее, и в спокойные моменты Илс уже был способен говорить так, что его не переспрашивали смущенно: «Простите, что?». А вот стоило начать волноваться — и все, сплошное беканье и меканье тяжелого заики, который может только дергать уродливой башкой и пытаться вытолкнуть из себя хоть что-то внятное. Постить одни лишь фотки с титрами? Фигня. Не надо это никому, если вокруг полно живых и профессионально сделанных видеоблогов. Помог случай и один из омег, работавших с Илсом на кухне. Эти парни, в отличие от Адриана, давно привыкли к облику шефа и вели себя так, что тот иногда даже забывал о собственном уродстве. Но потом случайный взгляд в отполированный бок большой кастрюли из нержавейки или стенку промышленного холодильника спускал его на землю… Эх… Так вот, тот молоденький омега, который пока что из-за отсутствия опыта был поставлен на нарезку, сказал приятелю, думая, что шеф его не слышит, что, мол, у него потрясающие руки — глаз не оторвать, когда он готовит. Так и возникла идея снять самое первое видео: когда в кадре только руки, а фоном — только музыка, под которую всегда так славно и в охотку готовилось, хоть Илс и мог слышать ее только одним ухом… Он долго выбирал этот самый первый, такой важный для всего задуманного рецепт и в итоге остановился на красивом и праздничном десерте с загадочно-звучным названием шоколадный фондан. Прелесть его была в том, что при всей своей необычности и внешней сложности — будто у крутых шеф-поваров, на самом деле с приготовлением этого шоколадного лакомства мог справиться любой. И ведь получилось! Этот самый шоколадный фондан стал для Илса чем-то вроде выигрышного лотерейного билета. А кроме того и общую идею блога подарил: просто о сложном. Или даже не так: просто о том, что только кажется сложным! Вы привыкли есть покупные мясные деликатесы или, например, магазинное сало? Но зачем, если его так легко сделать дома? Причем без консервантов и «жидкого дыма», попутно еще и сэкономив чуть ли не половину цены? Всего-то и надо правильно выбрать нужный кусок для засолки, запекания или чтобы завялить. В привычных банках с маринованными огурцами столько уксуса, что сводит скулы? Но зачем мучить себя, если их можно заготовить самостоятельно, по своему вкусу, при этом опять-таки получив хрустящую закусочную вкусноту дешевле уже даже не вдвое, а в несколько раз, если закатывать овощи по осени, когда они не стоят вообще ничего? Илс двинул по этому пути и не прогадал. Число подписчиков очень быстро преодолело ту планку, после которой блог стал не просто радовать, но и приносить реальные деньги. Так что Илс теперь смог начать откладывать на операции, которые военная страховка никак не покрывала. Поставили на ноги? Свободен! Рожа кривая? Ну, чувак, тут тебе армия, а не салон красоты! Это было понятно, хоть и жестоко обидно. Ведь если бы о внешности «героя» позаботились в самом начале, может, ему и брак удалось бы сохранить, а так… Короче говоря, Илс работал и копил. А после лег под нож уже не военно-полевого, а пластического хирурга. Результатом первой операции стало новое ухо. Вторая позволила избавиться от пиратской повязки — теперь у Илса появился глаз. Пластиковый (который по техническим характеристикам неожиданно оказался лучше стеклянного) и неподвижный, но все-таки очень похожий на настоящий — с серой радужкой. Да еще и обрамленный чудом сохранившимися и лишь немного хирургически подправленными веками, на которых даже отросли ресницы, поперву подчистую выгоревшие. Глазом этим еще предстояло научиться пользоваться — правильно вынимать и вставлять, не забывать регулярно промывать «полость», в которой он поселился, а в промежутках еще и капать в него искусственной слезой, но зато это был шаг вперед. К мечте стать прежним и вернуть… Единый бог! Вернуть себе если не прошлую жизнь, то хотя бы мужа. Но время шло, и надежд на это оставалось все меньше. И даже не потому, что третья операция, убравшая самые страшные повреждения на челюсти, так и не вернула гладкость речи. Хирург, оперировавший Илса, с сожалением сказал, что его заикание — последствие тяжелой контузии, против которой скальпель бессилен. — А может, и что-то здесь не то засело, — врач постучал себя по виску. — Что-то с нервишками связанное. Вам бы с психологом поработать. Но этого Илс точно не хотел — хватило, когда еще в военном госпитале пришлось собирать документы для списания на гражданку. Сколько анкет пришлось заполнить в кабинетах у этих самых мозгоправов, на какое количество зачастую откровенно идиотских, стыдных, выбешивающих вопросов ответить! Ну на хуй! Илс хирургу тогда так и сказал со всей армейской прямотой: «К рогатому их. Лучше честный скальпель. Не собираюсь платить еще и за то, чтобы мне рассказывали, как жить». Но очередная, уже, кажется, шестая или даже седьмая операция по пересадке кожи на особо поврежденные места (Илс был упорен, хоть и умучился за это время страшно) показала: к прежнему облику все равно не вернуться. Да и Адриан, вновь явившийся, чтобы провести со своим истинным первый, самый мучительный день течки, это тоже подтвердил: в лицо Илсу он по-прежнему смотреть не мог да и не хотел, а, уходя, прошептал свое неизменное «ненавижу». — Гнал бы ты его, — со вздохом в стопятьсотый раз сказал другу Мэлори, когда тот ранним утром явился в клуб и выглядел таким несчастным, а главное, пах так характерно течным омегой, что и объяснять ничего не пришлось. — Сколько можно? Живут же как-то те, кто своих истинных схоронил. Вот и вам бы договориться так, чтобы считать: вы друг для друга умерли. А о мертвых — или хорошо, или ничего. — Хорошо или ничего, кроме правды. Так эта пословица звучит целиком, — проворчал стоявший за стойкой Курт и вздохнул. Илс вообще не очень хорошо понимал, что этот парень делает в клубе, почему торчит за барной стойкой, а не делает успешную карьеру в каком-нибудь крутом офисе. Ведь у Курта за плечами было очень неплохое образование. Да и в армии он себя проявил бетой толковым, целеустремленным и способным на неожиданные и даже отчаянные решения. Собственно, именно он их с Мэлори в той передряге, после которой они оба отправились сначала в госпиталь, а потом под списание, и спас. И их, и Холгера Роара — того парня-пилота, из-за которого все и заварилось. Отстреливался, пока подмога не подоспела, хотя сам тоже был ранен. Герой. Высшая воинская награда на груди. Помимо прочих. Точнее так: не на груди, а на кителе армейской офицерской формы, которую Курт не надевал. Как повесил в шкаф, написав рапорт с прошением об отставке, так и все. Обслуживает клиентов, желающих пропустить стаканчик-другой, и не жужжит. И только изредка демонстрирует что-то, что дает понять: за плечами у бармена из ночного клуба опыт, длиной не в одну спецоперацию, и вышка, полученная в не самом худшем вузе. А еще семья, которая спит и видит, как бы вернуть задурившего сына на путь истинный… Илс вздохнул: Курт вот из-за этого бесился, а сам он от подобного внимания к себе, однозначно продиктованного любовью и желанием сделать как лучше, точно не отказался. Но — увы. Из родных у Илса остался только двоюродный брат, который жил на другом конце страны и с которым они не общались с детства. От осознания своего полнейшего одиночества каждый раз становилось еще поганей. А тут еще и Адриан… — Я бы выгна-а-ал его. Но когда он воз-зникает на пороге вес-сь в течк-к-ке… Мэлори тронул Илса за плечо: — Может, к врачам обратиться? Ну, чтобы как-то снизить вашу тягу друг к другу. Говорят, делают операции. Что-то там то ли подрезают, то ли наоборот подшивают, и альфы и омеги перестают чувствовать запахи. А нет запаха — нет и тяги. — Хватит с-с-с меня врачей! И операциями я с-с-сыт п-п-п-п-… — выговорить так и не получилось и пришлось просто чиркнуть себя по горлу. — Да и ка-а-ак повару без обоняния? Хуйня, а не вариант! — Ерунду спорол, — согласился Мэлори. А потом подумал и вдруг заговорил о другом: — Вот удивительно. Ты совершенно не заикаешься, когда материшься. Случая не было, чтобы ты с первого раза ругательство не смог произнести. Сильно дергаешься, когда волнуешься, меньше — когда спокоен. На матерщине — вообще никогда! — Пс-с-сихология! — Илс поднял вверх палец, а после вновь отхлебнул из своего стакана. — Психология… — пробормотал Курт, вдруг сделавшись задумчивым. — Что? — Просто я недавно как раз с психологом познакомился. Соседом моим оказался. Забавный парень. Мечтает научиться готовить, но все никак. Уже четверо альф от него сбежали, кажется, потому, что решили: он их отравить хочет. — Омега? — уточнил Мэлори и повел носом, будто заранее пытаясь уловить личный аромат того, о ком и говорил Курт. — Омега, — подтвердил тот, не поднимая глаз от кружек, которые все это время неторопливо протирал. — Такой… утонченный. Сероглазый брюнет. Твой блог, Илс, смотрит. И говорит, что в жизни не знает ничего эротичнее твоих рук. — Это он еще м-морды м-моей не видал, — уже совсем пьяно хохотнул тот, допил содержимое стакана и этак с намеком стукнул им по стойке, требуя продолжения. Курт глянул на Мэлори, видимо, получил немое разрешение и подлил. Илс, подметив это, скривился. Он пил с того самого момента, как явился в клуб, то есть с раннего утра, и теперь уже здорово захмелел, но от продолжения его никто и не думал отговаривать. Видимо, армейские друзья полагали, что лучше уж он нажрется под их контролем и в их присутствии, чем будет делать это в одиночестве, непонятно где и с непредсказуемым исходом. — Морду-то твою? Почему ж не видал? — Курт отставил идеально чистую кружку и взялся за новую. — Видал. Я ему фотку показал. — Нахуя? — поразился Илс и даже руками развел. — Он познакомиться с тобой мечтал. — Радика-а-альный с-с-способ отвадить… — Не сработал, — Курт перегнулся через стойку и подмигнул Илсу: — Парень от намерения своего не отступил. Может, конечно, потому, что был к этому моменту пьян как фортепьян — лакирнул коньячок шампанским. А может, дело в том, что не так ты и страшен, дружище, если не смотреть… предвзято! — Курт хлопнул Илса по плечу и вернулся к своим кружкам, над которыми, похоже, медитировал, постигая дзен. — Ну и, ясен пень, определяющим моментом стало то, что под твоим чутким видео-руководством у него впервые в жизни что-то съедобное стало получаться. — И-и-и… — И вот я думаю: а может, это тот, кто тебе и нужен? Ты его по кулинарной части натаскаешь. Он тебе тем временем мозги от всякого дерьма прополощет и на просушку их развесит. — И т-т-ты т-т-туда же! Ненавижу мозгоп-п-п-правов! — Ты этому своему соседу что, уже пообещал Илса? — Все это время внимательно слушавший Мэлори набычился, тоже подаваясь вперед, к Курту. — Нет, конечно! — Тот резко отстранился, будто бы даже отдернулся и глянул гневливо. — За кого ты меня принимаешь? — За того еще умника, который может решить, что кому-то что-то пойдет на пользу и начать действовать исключительно по своему разумению. Наплевав на приказы. — Зато я умею хранить данное слово… Да и потом, если бы я на них не плевал иногда, ты был бы покойником. И ты, и Илс, и Холгер, — по-прежнему не поднимая глаз от кружек, подчеркнуто спокойно откликнулся Курт. Мэлори начал разводить пары, чтобы что-то там такое возразить, но не успел. — Я и есть покойник, — мрачно отрубил Илс и, скрестив руки на стойке, пристроил поверх них голову. Он еще не заснул до конца, когда почувствовал: друзья, не сговариваясь, подхватили его (более здоровый альфа за плечи — его бычье сопение слышалось прямо над головой, а более мелкий бета за ноги) и, покряхтывая и матерясь, оттаранили куда-то. Видимо, в один из номеров «хозяйского фонда». Тех, что всегда были свободны «для своих». — Этот твой омега-психолог — он страшный или ничего? — по пути поинтересовался Мэлори. — Я бы сказал, даже хорошенький. Но не в твоем вкусе, — странным тоном, который особенно хорошо получилось считать из-за того, что Курта Илс теперь только слышал, но не видел. — Никогда не простишь? — помолчав, поинтересовался Мэлори. — Да я уж забыл давно. — Оно и видно. Мозги работали совсем плохо — будто двигатель, масло в котором почти полностью загустело, замедляя и сковывая завязшие в нем поршни, — но вывод был слишком очевиден. Между Куртом и Мэлори что-то было? Что-то, закончившееся разрывом, за причины которого Мэлори еще и извиняться нужно было? Измена?.. Или?.. Гадать было глупо, но Илс пообещал себе не забыть услышанное и хорошенько обдумать все позже, когда удастся вернуть себе равновесие. Душевное и не только. Однако последней мыслью перед тем, как навалился сон, стала такая: а может, все же правы Курт и тот пластический хирург, и действительно стоило попробовать поработать с психологом? Не армейским, задача которого была совсем в другом, а вот с таким — гражданским, о котором теперь втирает друг. С тем, который совсем не страшный (хоть и не во вкусе Мэлори), но при этом считает кулинарные потуги некоего Дентона Илса весьма сексуальными… Весьма… Сексуальными… Весьма…