Шоколадный фондан

Публичная бета включена!

Омега-мозгоправ, буквально навязанный Мэлори и Куртом, поначалу жестоко смутил. И даже не потому, что выглядел типичным «хорошим мальчиком», за попытки просто даже приблизиться к которым вечно проблемному хулигану и забияке Дентону Илсу прилетало еще в школе. Родители этих самых «хороших мальчиков» боялись юного альфу из небогатой рабочей семьи, как огня, справедливо полагая, что он их чистеньких деточек плохому научит, а потому гнали его от них прочь всеми способами. Начиная с жалоб от папочек юных омег учителю или даже директору в младших классах и заканчивая «разговорами по-альфьи», на которые Илса в старшей школе вызывали уже отцы его одноклассников. А тут такой типичный ботаник — чистенький, воспитанный, одетый строго и даже консервативно, без какого бы то ни было намека на привычную для омег, до ранения регулярно залипавших на Илса, сексуальность — сам пришел к нему домой. Да еще и пах так, будто готов потечь, просто оттого, что оказался рядом. Даже захотелось сходить и проверить, не произошло ли с внешностью каких-то магических перемен — вдруг да похорошел внезапно чудесным образом? Но это было наивно и глупо: ни шрамы, ни неподвижный искусственный глаз, ни долбаное пришитое ухо, вдруг начавшее жестоко чесаться именно сегодня, никуда ведь не делись. И все же омега смотрел совсем не брезгливо, а с очевидным интересом, симпатией и даже милой стыдливой жадностью — будто сам стеснялся собственных слишком уж ярких желаний в отношении незнакомого альфы. Причем сомневаться в его искренности не получалось — никто ведь пока еще не придумал способ имитировать те перемены в запахе, которые в госте удалось уловить со всей очевидностью. В чем была причина подобной реакции этого омеги, будто бы явившегося из какого-то другого мира, в который ранее Дентона Илса никто никогда не допускал? Вряд ли ведь в том, что Ирвин Зейн в школе вечно заглядывался на плохишей, чьих родителей после еще и за это, дополнительно к прочим прегрешениям, вызывали к директору для серьезных разговоров и нравоучений. Мысль была забавной, уводившей взрослые проблемы в давно ставшее прошлым безбедное детство, и Илс позволил ей укорениться, полагая, что всегда сможет этот росток выкорчевать. Да и потом — почему нет? Почему не трахнуть этого милаху психолога, если его разбирает раздвинуть ноги перед бывшим воякой, прошедшим такое, что другим и не снилось? Не будет же сам Илс отыгрывать мозгоправа, пытаясь найти объяснение и понять, с чего вдруг явившийся к нему омежка течет от вида обезображенного альфы? Дают — бери и нечего выебываться… Но потом Ирвин начал задавать свои неожиданные вопросы, заставляя Илса искать ответы на них там, где и не думалось, смотреть на собственные проблемы под неожиданным углом. Это породило в душе раздражение, которое вполне могло закончиться горделиво-обиженным предложением проследовать на выход. Но тут этот мелкий мозгоклюй положил в рот первый кусок приготовленного Илсом мяса, еще с вечера замаринованного новым экспериментальным способом… И то, как он его ел, как мычал восторженно и искренне… Рогатый демон! За это ему можно было простить все! Даже то, что он психолог! Неужели зависимость от чужого мнения настолько велика?.. Положение это тут же захотелось исправить — хватало и той, другой зависимости, что до сих пор стальными канатами притягивала к Адриану. И способа лучше, чем вывести Ирвина на чистую воду, не придумалось. Ну не может же омега быть таким неумехой, как он описывал? Или?.. Единый бог! Может! Это стало ясно очень быстро. Причем так, что опять-таки заподозрить во вранье не получалось никак — ожог, устроенный Ирвином себе в совершенно банальной ситуации, был действительно болезненным. Да и не актер же он из категории великих, чтобы сыграть все то, что произошло на кухне квартиры Илса, с такой степенью достоверности! Выходило, что Ирвин и тут не врал, а значит… Значит, может, и в своей симпатии к некоему изуродованному альфе так же искренен? Вот почему этот, в общем-то, чужой омега может принять уродство Илса и даже способен почти совсем не отводить взгляд от его лица, а любимый муж, истинный, омега всей жизни — нет?! Что тому причиной? В груди родилось острейшее желание увидеть Адриана, поймать хотя бы намек, ускользающий хвостик его личного аромата, впитать его, вобрать, содрогаясь от тоски и наслаждения, более всего похожего теперь на боль… Во время службы Илс не раз имел возможность наблюдать разных обдолбышей — омег, альф и даже бет, сторчавшихся до животного состояния. Когда наркота становилась важнее всего, а зависимость от нее толкала на ужасное. Так вот его нынешнее состояние самым страшным образом напоминало такую вот откровенно наркотическую зависимость! Ломку, наступившую по причине нехватки в теле ставшего необходимым вещества. Собственно, доводилось читать, что есть у высоколобых из Центра исследований феномена истинности и такая версия: истинные пары, встречаясь, впадают в столь полную зависимость друг от друга в первую очередь потому, что личный аромат партнера оказывается для каждого из них чем-то вроде мгновенно действующего наркотика. Омега и альфа вдыхают его и в ту же секунду подсаживаются, впадают в жесткую зависимость, раз за разом желая получить новую порцию феромонов. Так это было или нет, пока научно доказать не удалось, но на правду походило очень сильно. Да и Адриан, вновь и вновь заявлявший мужу, что более его никогда не побеспокоит, но неизменно являвшийся к нему в течку, вел себя в точности, как торчок, намертво подсевший на забористую дурь. И все же те, кто сумел соскочить с наркоты, были! Илс лично знал парочку таких! А значит, и он сможет! Сможет! И даже первые шаги к этому сделаны: когда Адриан сказал, что собирается продать некогда их общую квартиру, Илс подписал документы, даже не читая. Спросил лишь, почему омега принял такое решение, и кивнул, выслушав ответ. Собственно, причины оказались очевидными: Адриан там жить тоже не смог. Слишком много воспоминаний, слишком все вокруг пропахло теперь уже бывшим счастьем и ароматами истинности. Ох уж эти ароматы, рогатый их в хвост и в гриву! Ну почему, почему они так важны?! И для их биологического вида в целом, и для некоего альфы по имени Дентон Илс в частности. Насколько было бы проще, если бы работа, увлеченность которой в свое время вытянула из последствий ранения и помогла пережить уход истинного, не зависела бы столь критично от наличия тонкого нюха! Если бы было возможно отказаться от него, Илс бы давно сделал себе операцию, про которую говорил Мэлори. Но — увы. Повар, неспособный чувствовать запах того, что готовит — это нонсенс. Так что тут Илс опять попадал в долбаный замкнутый круг, когда желание избавиться от притяжения истинности вело к необходимости отказа от обоняния, а оно в свою очередь тянуло за собой невозможность заниматься любимым делом, ставшим единственной отдушиной, что тут же сталкивало обратно на самое дно, где стояло кресло и висело на стене над ним старое дедово ружье… Допустить такое? Ну уж нет. Прав был чистенький, слишком уж добропорядочный, но точно неглупый омега-психолог Ирвин Зейн: очень многие, включая самого Илса, приложили массу сил, чтобы сначала подарить ему жизнь, а после сделать ее не чем-то бесполезным и ненужным, а достойным и… вкусным! Да, вкусным! Тут проклятущий мозгокопатель тоже был прав! «Я трахну его хотя бы для того, чтобы вспомнить этот вкус — вкус победы, вкус чужого искреннего желания, какими бы ни были причины, породившие его. Трахну. А там… посмотрим!» Работа на кухне клуба Мэлори, как и всегда ближе к вечеру, кипела. Здоровенные котлы (действительно похожие на адские) клокотали и пыхали горячим паром. В жаровнях гудел огонь, дробно стучали о разделочные доски ножи, хлопали дверцы холодильников, звенели кастрюли и сковороды, а поверх всего этого перекрикивались повара и официанты и гремела музыка, под которую Илсу хорошо готовилось и к которой он приучил всю свою поварскую команду. В общем, ад. Как есть ад. В дальнем уголке которого Илс далеко не сразу увидел давешнего омегу-психолога. Момент, когда именно Ирвин появился здесь, прошел незамеченным, да и была ли разница? Важно, что все-таки он тут и теперь сидит, как и обещал, тихонько, и во все глаза смотрит на творившееся рядом. На него поглядывали, но никто вслух присутствие чужака, пропустить которого на кухню просил сам шеф, не комментировал. Ну и славно. Еще бы после вопросы никто не принялся задавать… Когда Илс глянул в сторону Ирвина в следующий раз, тот пил из высокого стакана, который поднес ему кто-то более догадливый. «Зараза, ведь с непривычки в этом аду и правда тяжело! — досадливо подумал Илс и мысленно отхлестал себя по щекам. — А Ирвин наверняка еще и голодный — сказал же, что пойдет сюда сразу после работы…» Омегу захотелось удивить, и Илс не стал себе в этом отказывать. Так что полчаса спустя Ирвин уже сидел за маленьким столиком в личном закутке шефа и ел принесенное ему блюдо — карамелизированную утиную грудку, после обжарки нарезанную тонкими ломтиками и политую апельсиновым соусом. — Ты бог! — сказал Ирвин и даже головой покачал так, будто сам себе не верил. — Это что-то невероятное. Гастрономический оргазм и нирвана. — Ешь! — сказал Илс, с трудом удерживая слишком уж широкую улыбку. — П-после будет еще дес-с-серт. И он таки был. И снова Илс стоял и смотрел, забывая о делах, а Ирвин ел так, что этим хотелось любоваться, попутно укрепляя собственное поварское эго до гранитной монументальности. Эго и кое-что еще… Гм… Гм… Хорошо, что поварской фартук такой плотный, такой длинный и так хорошо все скрывает, а запах накатившего острейшего возбуждения отлично скрывается под волной ароматов работающей кухни большого ресторана. А вот Адриан к Илсу на службу никогда не приходил. Даже когда в части устраивали смешной и немного пафосный «день открытых дверей». Да и мужнину стряпню, которой Илс его периодически радовал дома, особо не хвалил… Неожиданно подумалось, что на самом деле они действительно были слишком разными! Хоть и происходили из одного социального слоя. В отличие от Ирвина Зейна — мальчика из семьи с неплохим достатком, прекрасно образованного и наверняка с утонченными вкусами и интересами, который, тем не менее, сейчас сидел на кухне ночного клуба с туманной репутацией и ел принесенную ему еду так, будто это и правда были нектар и амброзия. — У меня за-автра вых-х-ходной, — смущаясь, сообщил ему Илс, когда совсем уж поздним вечером провожал к такси. — Ты как? — Работаю. Там такой у меня… проблемный пациент… — Ирвин вздохнул, прикусив губу, а потом встряхнулся, глянул с улыбкой. — А вечером был план сходить на выставку. В Центральный музей искусств абстракционистов привезли. Всего на неделю, так что… Пойдешь со мной? — То есть к-ковыряться у меня в мозгах ты н-не планируешь? — Нет, надо будет отдохнуть от мозгокопания. И учиться готовить я пока что тоже не готов. Болят старые раны. Ирвин сунул под нос Илсу свое заклеенное пластырем запястье, и тот невольно повел носом, ловя под запахом заживляющей мази шлейф личного омежьего аромата. На этот раз запах был… спокойным. Не читалось в нем никакого острого желания в адрес находящегося рядом альфы. Да и вообще ничего вызывающего и яркого. Никакого удара по голове… Илс вздохнул со смутным чувством сожаления и на выставку идти согласился, хоть и подозревал, что на этой самой выставке главным экспонатом станут не картины каких-то там абстракционистов, а вполне конкретная уродливая рожа одного альфы. — Будут еще мои друзья, — засияв улыбкой, которая зажглась в глазах и подрумянила обычно бледные щеки, сообщил Ирвин. — Отличные ребята. Увидишь сам. Приятно проведем время. Илс сомневался, что этим самым «отличным ребятам» он будет хоть в какой-то степени интересен (разве только как экспонат), но ошибся — никто на него не пялился, но и шарахаться не стал. Возможно, потому, что парочку, явившуюся вместе с Ирвином, составили бета, оказавшийся врачом, и альфа, в котором безошибочно определился бывший вояка. Сначала Илс и Айрен — так звали альфу — просто молча бродили следом за Ирвином и его другом Эспеном, меряя друг друга взглядами, а после, не сговариваясь, совершили маневр уклонения и ловко отстали, чтобы сменить убийственное по своей силе живописное искусство (не, ну, а как? Гении же полотна марали дикими кляксами и непонятными линиями!) на куда более приятное и понятное искусство пивоварения. Оказалось, что Айрен знаком с Мэлори и Куртом, да и в клубе, где Илс теперь работал, раньше бывал неоднократно — пока не нашел там же себе настоящую любовь. А вот тот факт, что этот здоровяк спецназовец на гражданке заделался флористом, озадачил. Можно было понять причины, о которых Айрен Илсу тоже сказал: сыновний долг, семейный бизнес. Но казалось, что счастливым в создавшемся положении быть невозможно. Как привыкать-то? Как принять такие перемены? — Непросто, — не стал спорить Айрен. — Но, знаешь, постепенно все наладилось. Он говорил и говорил, рассказывал о себе, о том, каково было по живому рвать связи с армией, о подводных камнях и неожиданных течениях. И в какой-то момент Илсу показалось, что будто бы этот в общем-то незнакомый альфа говорит не о себе, а о нем самом — Дентоне Илсе. И говорит как-то так правильно и так жизнеутверждающе-оптимистично, что даже вроде бы на душе легче становится. Настолько, что в какой-то момент возникла мысль: Ирвин познакомил его с Айреном совершенно не случайно, а вполне осознанно. И более того, готовил эту встречу, заранее проговорив с друзьями, как им следует себя вести и что говорить. На это указывало даже то, что Ирвин и Эспен так легко позволили своим альфам «потеряться» и после не тревожили их звонками и вопросами. Но от понимания такого вот мозгоправского коварства, история Айрена лживой не становилась. Этот альфа действительно сумел перестроиться, принял перемены в своей жизни и теперь получал от нее совсем не адреналиновое, как на службе, а спокойное, но оттого не менее полное удовольствие. — Подумываем малыша из детского дома взять. Эспен предлагал оплатить услуги суррогатного папы — он у меня как раз в клинике, которая на проблемах репродукции специализируется, работает, — тут Айрен вдруг махнул рукой и улыбнулся: — Ну ты ведь это, наверно, знаешь — кабинет-то психологической помощи Ирви там же! — Илс кивнул, хоть и слышал об этом впервые в жизни. — Во-от… Говорил, что, хоть я и связался с бетой, не должен лишать себя возможности продлить род. Но я считаю, что правильнее все же будет подарить крепкую семью и дом какому-нибудь мальчишке, слишком рано потерявшему родителей. — Отличное реш-шение. — Ну! — подтвердил Айрен и отсалютовал бокалом с пивом куда-то Илсу за спину. Оказалось, что это Ирвин и Эспен. Эти двое выглядели одухотворенными и первым делом заговорили о высоком искусстве, но пиво и вкуснейшие куриные крылышки быстро вернули их с небес на землю. Сидели долго, болтали и смеялись. И Илсу с этими еще совсем недавно абсолютно незнакомыми людьми было действительно на редкость комфортно. И неожиданно интересно — темы, на которые они говорили, практически никогда не затрагивались в привычной армейской тусовке. Ну, если только Курта не пробивало на что-то подобное, и его некоторое время не затыкали обычной трепотней об омежках, оружии и ебле… Короче говоря, расстались они на дружеской волне, договорившись еще как-нибудь обязательно свидеться. И ведь свиделись! Потому что Ирви (не Ирвин, как Илс называл его поначалу, а именно так, уменьшительно-ласкательно — Ирви) принялся таскать его за собой везде — в кино, в театр, просто погулять или заняться спортом. Впрочем от игры в теннис, в который, как выяснилось, отлично играл Ирви, Илс со смехом отказался — ну какой, к бесу, теннис? Не умел никогда, так и начинать только позориться! По той же причине отказался он и от компромиссного предложения сразиться в пейнтбол. Милаха Ирви предположил: потому, что, мол, такому профи «воевать» с неумехами скучно будет. И ошибся. Как раз наоборот: Илс играть не захотел, чтобы не опозориться перед ними. Нет, в обычной жизни он уже более или менее освоился с тем, что у него теперь был всего один глаз, а вот то, что требовало быстро ориентироваться и без преувеличения «смотреть в оба», пока давалось с трудом. Да и не факт, что когда-то будет даваться с легкостью — потерянный глаз-то был ведущим. Какая уж тут прицельная стрельба… В итоге Илс вызвался просто побыть зрителем. У Ирви намечался важный матч-реванш, на который тот забился с каким-то другим омегой, как видно, ранее его обыгравшим, так что Илс, предвкушая развлекуху, взял пива в непрозрачном картонном стакане и занял место на трибуне, где и сидел, щурясь на теплое майское солнышко, и с удовольствием болел «за своего парня», как сказал кто-то рядом. Причем сказал без издевки, а совершенно серьезно. Так, будто не видел ничего ужасного в том, что этот чистенький омега из явно небедной семьи завел шашни с парнем вроде Дентона Илса. Следовало признать, во время игры Ирви переменился — загорелся, увлекся, демонстрируя неожиданную азартность натуры. Лицо окрасилось румянцем, взмокшие волосы липли ко лбу и шее, а белые шорты обтягивали его ладный задок исключительно зазывно. Интересно, каков Ирви Зейн без них?.. Когда он в постели с альфой?.. С ним он такой же увлеченно-азартный?.. И так же страстно вскрикивает на выдохе, когда толстый альфий член входит в его тело, раздвигая влажные от смазки стенки ануса?.. А после?.. Что он говорит после, когда лежит, наслаждаясь вязкой?.. И что он скажет Дентону Илсу, если вдруг секс между ними действительно приключится? Ненавижу?.. Или, может быть, люблю?.. Мысли эти пронеслись в голове, и Илс даже головой крутнул, вдруг осознавая, что его план без затей трахнуть этого омегу к обоюдному удовольствию, неожиданно претерпел существенные изменения. Нет, секс с Ирви из него никуда не делся, но из конечной цели стал чем-то промежуточным. Желанным, возбуждающим, но все же не самым важным. Потому что вся эта череда свиданий, на которые Илс опрометчиво подписался, привела к тому, что теплое дружеское общение стало казаться чем-то не менее ценным! От Ирви вдруг стало хотеться близости не только в незатейливом физическом, но и в ином понимании. Куда более глубоком и важном. Илс вообще чувствовал себя… странно. Будто герой какой-нибудь фэнтезюхи, внезапно оказавшийся в другом мире — все эти выставки, умные разговоры, теннис, блядь, — но при этом, увы, в собственном, далеком от совершенства теле… С другой стороны, оно ведь, кажется, Ирви не отвращает? Ни Ирви, ни его друзей, ни тем более друзей самого Илса, с которыми он своих новых приятелей тоже познакомил. Ну, или перепознакомил, как в случае с Айреном. Тот в армейской тусовке, понятно, сразу стал своим. А вот Ирви с Эспеном поначалу чувствовали себя не в своей тарелке в окружении толпы брутальных альф, с которыми вообще непонятно о чем можно было говорить. Не о творчестве абстракционистов же! «Переговорщиком», обеспечившим схождение этих двух миров, предсказуемо стал Курт — с одной стороны, образованный и способный поддержать любой разговор, а с другой — чувствовавший себя абсолютно комфортно и среди вояк с их шуточками ниже «ватерлинии». Глядя на то, как легко он, общаясь с Ирви и Эспеном, подхватывает любую тему, захотелось того же, и Илс даже стал почитывать что-то… такое, общекультурное и образующее. Запоминал незнакомое слово, сказанное Ирви и… читал, незаметно подтягивая себя до уровня… Ну хорошо, пусть не Курта и не Ирви, но хотя бы оставляя все дальше в прошлом того «четкого пацанчика с района», которым некогда был. Тем более что это оказалось… интересно. Настолько, что, увлекаясь общением, Илс забывал даже о своем уродстве! Вот бы суметь забыть еще и об Адриане… В последнюю его течку, график которых Илсу был распрекрасно известен, он в дом к бывшему мужу не явился. И тот, ждавший этого и готовившийся к встрече, раз за разом проговаривая то, что хотел бы Адриану сказать, вздохнул с облегчением. Но теперь на горизонте маячил гон у самого Илса… Опять проводить его дома на подавителях и с ношеными трусами Адриана у носа, которые еще и выпрашивать у него придется, как уже было несколько раз? Или, как вариант, плюнуть на все и нанять раскрепощенного шлюхана, а то так и двух?.. Короче говоря, варианты были. Но на самом деле по-настоящему привлекал тот, в котором Илс находил в себе смелость подкатить таки яйца… да и всего себя — такого красивого, к Ирви, оправдав свои алчные хотелки физиологией. К периодическим нуждам такого рода ведь с пониманием относились все — и альфы, и омеги, и даже беты. Наготовить всякой вкусноты, а потом в перерывах между сексом получать еще и другое удовольствие, наблюдая, как Ирви — голый и свежеотлюбленный — ест. Прижмуривает глаза, облизывает губы, а иногда и пальцы, и раз за разом называет самого Илса богом. В кулинарии… А после в сексе… И снова в кулинарии… Ах! Ебучий же случай, как бы такого хотелось! Мечтая об этом, Илс достукался до того, что даже меню этой потенциально возможной трапезы составил: нежнейший ростбиф — сероватый снаружи и ярко-розовый внутри, баклажаны в медовой карамели, закуски в удобных тарталетках с самым разнообразным наполнением — начиная от икры и заканчивая начинкой из сливочного сыра, огурца и красной рыбки… А на сладкое обязательно клубнику со взбитыми сливками, применение которым всегда можно найти не только за столом, но и в постели. Ну и, конечно, шоколадный фондан! Как без него, если именно с этого десерта все и началось? И в истории кулинарного блога, который сделал повара Дентона Илса даже немного знаменитым, и в истории восхождения к вершинам мастерства (надо признать все еще не очень успешной) омеги Ирви Зейна, и даже в истории их странного сближения, которое совсем недавно сам Илс назвал бы невозможным. Идея манила… и одновременно почему-то все больше не нравилась. Самокопание привело к неутешительным выводам: выяснилось, что теперь Илсу казалось важным соблазнить Ирви не жратвой, не своим альфьим ароматом в период гона и даже не толстым узлом на члене, когда омега потечет сам, а… собой. Своими мыслями, своим характером. Короче говоря, всем тем, что альфе Дентону Илсу никак не пригодилось в тот момент, когда он встретил своего истинного. Странная штука, но выходило так, что в отношении Ирви Зейна Илс хотел сделать все прямо противоположным способом. Наверно, хороший мозгокопатель легко объяснил бы Илсу, где тут собака порылась, и более того, подобный специалист имелся рядом! Но тут возникала проблема — с психологом Ирви Зейном обсуждать темы, связанные с омегой Ирви Зейном, было нереально. Так что Илс просто плыл по течению, приняв на щит известный каждому девиз: война план подскажет. Они с Ирви по-прежнему регулярно встречались, чтобы вместе сходить куда-нибудь. Или наоборот зависали дома. Иногда сидели и смотрели телик, чаще готовили — Илс все еще пытался научить Ирви, который в смысле кулинарии реально оказался каким-то человеком-катастрофой, готовить то или иное блюдо. Так, чтобы без потерь и членовредительства. Как ни странно, это не надоедало, хотя Илс про себя четко знал, что учитель из него, как из говна пуля. Проще самому сделать, чем объяснять, при этом еще и соблюдая границы вежливости. Но подвиги Ирви раздражения почему-то не вызывали. И вообще в процессе его битв с непослушной едой более всего Илса покоряло то, как омега относится к своей поварской беспомощности. Бывало, конечно, расстраивался, когда запарывал то, что уже стало получаться, но стоило лишь обнять его и ободрить, пробухтев что-то невнятно-успокоительное в темную макушку, как к Ирви тут же возвращался его чудный оптимизм. И каждый раз это было так здорово! Просто обниматься, а после смеяться. Просто вдвоем. Просто из-за какой-то ерунды вроде очень странных блинов, которые Ирви собрался испечь самостоятельно, пока Илс занимался домашними делами, накопившимися за рабочую неделю. Внешне тесто было ничего, более или менее нормальным. И даже все в кухне после его замешивания мыть не пришлось — Илс научил Ирви пользоваться стационарной кухонной машиной, чаша в которой закрывалась крышкой как раз во избежание подобных бед. И Ирви воспользовался, но теперь имел такой странный вид, и Илс сразу заподозрил неладное. — Что не так? — поинтересовался он со вздохом и уселся на табуретку — подспудно радуясь возможности пока забить на затеянное мытье полов в остальной части квартиры. — Не знаю, — неуверенно ответил Ирви и, подцепив получившееся тесто ложкой, осторожно попробовал его самым кончиком языка. — А это точно была мука? Ну, то, что я взял там, в шкафу? — Где? — начиная что-то подозревать, спросил Илс. — Там, — Ирви взмахнул рукой, указывая направление, и тут же прикусил кулак, мигом розовея и широко раскрывая глаза. И ведь наверняка было на что посмотреть, потому что после этого неосторожного взмаха все, что было в ложке, оказалось у Илса на лице — повисло мелкими белыми каплями у него на волосах, на бровях, на щеках и на верхней губе. — Прости! Ох, прости! Я сейчас… На… Нет, подожди, я сам! Ирви цапнул рулон бумажных полотенец, шагнул ближе… Это было приятно. Илс замер, позволяя омеге поухаживать за собой и стискивая ладони в кулаки, чтобы не положить их ему на талию… или даже ниже, как более всего хотелось. Одна из капель, которую слишком смущенный Ирви пока не вытер, поползла ниже, оказавшись в уголке рта. Илс ее невольно слизнул… и сразу скривился: — З-зато я теперь точно з-знаю, что это была не мука, а крахмал. Та-ам же на-аписано на банке. — Я не посмотрел, — уныло сообщил Ирви. — Увидел, что белое и такое… мукообразное и… не посмотрел. Я все-таки не только рукожоп, но и жопоглаз! — Т-ты прелесть, — искренне сказал ему Илс, а потом все-таки умостил руки Ирви на талию. — Я д-давно хотел тебе это ска-а-азать. А еще с-с-спросить… Момент был исключительно удачным, чтобы узнать у Ирви, как он отнесется к предложению перенести часть их регулярных встреч с кухни в другое помещение, где теперь были очень чистые полы, а в центре стояла большая двуспальная кровать. Омега ведь наверняка чувствовал, как изменился запах Илса из-за предстоящего гона, и это действительно могло стать хорошим поводом для первого шага в сближении такого рода… А мысли о том, что это казалось неправильным, потому что будто бы ставило физиологию на первое место, объясняло тягу к омеге именно гоном, а не тем робким чувством, которое Илс, кажется, начал испытывать к нему на самом деле… Ну, их можно было до поры задвинуть куда подальше. Ирви замер с занесенной салфеткой в руке, Илс сглотнул, готовясь все-таки выдать давно приготовленную речь… И в этот самый момент в дверь квартиры позвонили. — Рогатый и все его прихвостни! Илс отдернул руки и встал, при этом еще и невольно оттолкнув Ирви с его салфетками и явно читавшимися на лице растерянными надеждами. Кто стоит за дверью, стало ясно уже на подходе к ней — как и всегда, запах истинного воспринимался слишком сильно. Особенно с учетом того, что Адриан вновь был на пороге течки. Илс замер, взявшись за ручку и прижав лоб к двери. Вдруг опалило постыдной надеждой: а вдруг муж передумал? Вдруг решил восстановить то, что сам же и разрушил? И тут же навстречу этой волне в груди поднялось что-то прямо противоположное, более всего похожее на категорическое отторжение подобного. Тело вопило: там ОН, истинный, обнять, прижать, не отпускать. А в голове и на душе стыло ледяное НЕТ. Не на помойке же себя нашел, чтобы так, чтобы вновь сходиться с омегой, который причинил столько боли, раз за разом говорил, что ненавидит. Дверная ручка хрустнула под пальцами, когда Илс повернул ее, распахивая дверь. — Здравствуй, — сказал Адриан. Он выглядел еще хуже, чем в последнюю встречу — серое лицо, голубые, но при этом все равно серые глаза, странным образом истончившиеся серые губы и одежда… На этот раз не серая, а черная и какая-то… глухая. Будто у тех пожилых омег, которые, оставшись на старости лет в полном одиночестве, находили себя в служении церкви… Вот только особо верующим Адриан никогда не был. Что-то изменилось? Что-то, что бывшему мужу, выкинутому Адрианом из своей жизни, узнать уже не суждено? — Здравствуй, — кивнул Илс. Адриан качнулся ему навстречу, прикрывая глаза. Ноздри его точеного носа расширились, вбирая аромат истинного альфы и гона, который вот-вот должен был его накрыть. И конечно же Илса, как он внутренне не противился этому, тоже повело — притяжение все еще было слишком сильным. Руки сами обхватили, дернули на себя, прижимая родное тело — сейчас такое мягкое и податливое. Мыслей в голове не осталось. Только острейшее подавляющее волю желание. Адриан подтолкнул бедрами, отерся, всхлипнул. Илс потянул его на себя, в квартиру, а тот и не подумал сопротивляться — сам вис и прижимался. В дверях кухни, мимо которой шел путь к спальне, кто-то был. Стоял, не двигаясь, и просто смотрел. Илс было шагнул мимо, по-прежнему прижимая к себе стонущего страстно и теперь уже совершенно точно потекшего Адриана, и вдруг замер, напоровшись на взгляд. Ирви… Ирви! Омега смотрел так, что пришло мгновенное отрезвление. Вроде того, что наступает после вразумляющей пощечины. — Ирви! — выдохнул Илс. И это имя, кажется, отрезвило уже самого омегу, потому что сразу после он вдруг сорвался с места и побежал торопливо и неуклюже, на ходу развязывая кухонный фартук. В руке у него все еще была зажата ложка, она мешала, но Ирви почему-то так и держал ее, кажется, даже не отдавая себе в этом отчет. — Ирви! — крикнул Илс так, что даже мало что соображавший в этот момент Адриан у него в объятиях вздрогнул и замер. А вот Ирви только голову в плечи втянул — так, будто ему в спину стреляли, — пропищал, задыхаясь, что-то вежливо-извиняющееся, распахнул дверь и выскочил прочь. Как был — в так и не развязанном фартуке и с ложкой в руке…