Параграф 2. Бессонные ночи
5 января 2012 г. в 15:52
Боль. Она растекалась по телу, а раны горели, как от прикосновений раскаленной стали. Казалось, что сознание пребывало в глубокой яме боли, хотелось ничего не чувствовать, уйти в забытье и перестать существовать в своём физическом теле, забыть всё, что с ним связано, и просто раствориться в бесконечности тьмы. Но так нельзя. Невозможно умереть во сне, лишь пожелав этого, когда другая часть сознания стремится очнуться от длительного сна и продолжать жить, игнорируя эту боль. Желание жить пересилило желание умереть, убегая от боли и страха.
В воздухе ощущался запах пыли, казалось, что руки, тело и ноги сковали тяжелые оковы. Тьма в пространстве словно чувствовалась кожей, было тяжело дышать, как будто на грудь положили груду камней. Но девушка всё-таки смогла разлепить глаза и снова увидеть сумрак своей палаты. Она чувствовала боль, больше всего в руках. Снова на жесткой кровати с упирающимися в бока выступающими пружинами, снова с пустым сознанием, пережившим пустоту, эмоциональное напряжение и страх. Но теперь тело не хотело двигаться, противилось каждому желанию пошевелить ногой или рукой, не говоря уже о том, чтобы подняться с кровати. Девушка заметила, что на её тело были туго наложенные повязки и бинты. На левой руке бинты были немного пропитаны кровью, но все-таки, видно, их не раз уже меняли. Губы седовласой пересохли, в горле першило, хотелось пить. А источник воды был как раз в противоположном конце комнаты. Опершись на локти, девушка почувствовала новую боль, более сильную, но решила попробовать встать. Она слегка приподнялась, и её пронзил новый приступ боли. Если бы тело её слушалось, не было окаменелым, девушка наверняка свернулась бы в клубок, подобно кошке, обняв себя руками. Бинты немного намокли. Видимо, из ран выступила кровь, девушка хотела застонать от боли, но из горла вырвался лишь тихий приглушенный рык. Больно, как же больно... Тело, скованное этой болью, совершенно не слушалось, как сломанная марионетка, не способная согнуть руку или ногу.
– Тише ты, швы разойдутся, – знакомый резкий голос. Седоволосая, прекратив попытки подняться, с трудом повернула голову на источник звука. Около грязного окна, на принесенном в палату плетеном кресле, зевая, сидела Эллен, которая, похоже всё это время спала здесь. Форма на ней на сей раз была почище, разве что на запястьях виднелись небольшие разводы, и потемневшие маленькие капельки крови засохли на рукавах халата. На коленях у Эллен лежала помятая газета. Женщина пригладила свои рыжеватые волосы, прищурив мутные серо-зеленые глаза.
– Первый день, а ты уже едва не умерла. Сколько же с тобой проблем, – раздраженно сказала она. – Кинули мне недотёпу.
Седоволосая рассеяно её слушала, не зная, что сказать. Ей трудно было даже понять то, что здесь происходило, не говоря уж о том, что нужно делать.
– Пить хочешь? – невзначай бросила медсестра.
– Да, – проговорила девушка, не отрывая глаз от женщины. Эллен поднялась с кресла, подошла к раковине и налила девушке воды, после чего поднесла стакан к её губам. Седоволосая начала жадно пить, а Эллен старалась держать ёмкость так, чтобы вода не выплеснулась ей на лицо. Одного стакана раненой, как ни странно, оказалось предостаточно, чтобы напиться. Женщина поставила его на место и, снова подойдя к девушке и склонившись над ней, оперлась правой рукой о перила кровати, а левой неожиданно взяла седоволосую за горло. Потерявшая свои воспоминания ощутила нехватку воздуха и боль в перевязанной шее, изо рта вырвался сдавленный крик, быстро угасавший. Хватка у Эллен была поистине зверской, захваты у неё, несомненно, были медвежьи, но самым страшным оказалось то, что девушка ничего не могла. В любых других обстоятельствах она бы схватила бы руку медсестры, пытаясь её убрать со своей шеи, но сейчас тело практически не двигалось, и сил, чтобы спасти себя, уже не было.
– Слушай меня внимательно, девка, – Эллен ближе склонилась к девушке, к самому лицу. – Если не будешь нападать, не будешь защищаться, то сдохнешь. Ещё раз такое повторится, и я сама убью тебя.
Женщина отпустила горло седоволосой и отошла на пару шагов от кровати, смотря, на кашлявшую девушку. Та отчаянно вдыхала жизненно необходимый для организма воздух.
– Учти, я тебя предупредила, – сказала медсестра. – Вернусь к тебе перед сном. Побудешь в палате на постельном режиме пару недель, потом снова выйдешь и будешь делать то, что следует делать, – сказав это, Эллен вышла из палаты, оставив едва не задохнувшуюся от её рук девушку в одиночестве.
Она не могла определить, сколько прошло времени: в её палате не было никаких часов, даже календаря, поэтому не знала ни время, ни число. Наверное, несколько часов, но было ощущение, что после того нападения прошло уже больше суток. В комнате становилось темнее, значит, уже вечер на улице. За мутными стеклами было трудно определить. Палата стремительно погружалась во тьму, девушка периодически закрывала глаза, но долго так не могла лежать, распахивала их и, чувствуя, как быстро бьется сердце в груди, осматривала комнату. Ощущение, что за ней следят, лишало покоя, не давало расслабиться, рождало страх и беспокойство. То ли это было правдой, то ли состояние «шизы» – непонятно. Сомнения не уходили…
Эллен вернулась, не сказав практически ни слова, сделала девушке укол в вену прямо сквозь бинты, а после, оставив для седоволосой стакан с водой на тумбочке, ушла. Боль ослабла, видимо, Эллен вколола обезболивающее. Вроде бы и день был должен закончиться, оставив седоволосую погрузится в царство Морфея, но… Внезапно послышался скрипучий щелчок. Дверь заперлась автоматически, на ней был электронный замок, и на затворе загорелся зеленый огонек. Кто бы мог подумать, что в такой захудалой клинике найдется место для современной техники. Но было кое-что, чего девушка не понимала: эти замки – дорогое удовольствие, разве такая клиника может себе их позволить? Разве не лучше переоборудовать саму клинику? Разве не лучше сделать ремонт всей клиники и обеспечить все удобства для пациентов в ней? Вопросы без ответа. Разве что это было бесполезно, и что-то здесь происходило, а средства либо уходили на иные цели, либо их просто не использовали.
Наступила ночь, и в комнате стало совсем темно. За стенами послышался странный шум, как будто в коридоре трещали стены, что-то ползло по ним, звуки были все громче, уходили прямо в душу, рождая непереносимый ужас. Седоволосая не могла сомкнуть глаз, было до жути страшно. Также казалось, что она слышала писк, похожий на мышиный, но не такой. Всё это продолжалось бесконечно долго. В конце концов, создалось ощущение, будто у неё обострились все чувства, а боль ушла на самый задний план. Хотелось бежать отсюда как можно дальше, или хотя бы встать и открыть дверь, чтобы убедиться, что там ничего нет. Но она не могла встать, и там действительно что-то было – нет смысла тешить себя мыслью, что ты в безопасности, когда всё вокруг несло опасность. Рождавшийся страх забирался в самые укромные уголки души и разума. Казалось, словно невидимое существо душило. Сдавленность в шее, тяжесть в теле – это было бестелесное существо, способное физически воздействовать. Эта ночь была самой длинной, как казалось. Но чем оно, то существо, являлось? Страхом? Бинтами на теле? Или же оно реально существовало?
Эта ночь становилась все длиннее, бессонная ночь. Было невозможно сомкнуть глаза. Бесконечно долго тянулось время. Острым звяканьем до слуха девушки донеслись гулкие удары о железо, она слышала крик, мольбы о помощи. Седоволосая сразу поняла, что кто-то ломится через железную дверь к какому-то пациенту, с огромной силой выламывая преграду. Грохот. Дверь проломлена. Крик прекратился. Все затихло. Даже невидимые наблюдатели исчезли. Девушка знала, что тот человек, кричащий пациент, мертв, просто знала, но какие-то обрывки рассудка не поглощенные страхом, говорили обратное. Давящая тишина пугала ещё больше, чем те шумы, что были до этого. Девушке уже начало казаться, что больше не осталось никаких звуков, как мимо её двери кто-то или что-то начало издавать гулкие тяжелые шаги, оно шло к ней, звеня цепями. И ещё этот звук, словно что-то тяжелое тащилось вслед за источником тяжелых шагов, скрипя по полу звяканьем металла. Хотелось кричать, звать на помощь, но ни единого слова не вырвалось из уст. На глазах девушки появились капельки слез от беспомощности и страха.
Оно прошло мимо. Но было так страшно, что хотелось оказаться где-нибудь в безопасности, дома, с родителями, если они, конечно, были. Слезы потекли из глаз, неприятно стекая по лицу, попадая в уши. Она не могла делать ничего, кроме как плакать. Снова в голове закрутились вопросы. Почему она здесь оказалась? И за что? Ночь так и не дала седоволосой сомкнуть глаза. Девушка заснула лишь ранним утром, когда рассвет окрасил небо в золотисто-розовый цвет, но за мутными стеклами окон этого не было видно. А дверной замок издал щелчок…
Было уже девять часов утра – такое время показывали наручные часы Эллен. Пора обойти своих пациентов, страдающих психическими расстройствами. Их у неё набралась неплохая коллекция за время её работы. Да, они нередко нападали на саму Эллен, но это даже забавляло, ей было приятно смотреть, как они мучаются от припадков, страдают от боли, теряют последние крупицы разума. Что ни говори, а работа её забавляла. Но сейчас её раздражала новенькая, которая совершенно не была приспособлена к выживанию в критических ситуациях. Это означало, что придется быть для неё не просто сиделкой, а нянькой. По мнению Эллен, лучше бы новенькая сдохла здесь поскорее, несмотря на приятную внешность и отливающие серебром волосы. Если бы эта девочка попала в другую клинику, медсестры обожали бы прикасаться к таким дивным волосам и хрупкому телу, как к очень дорогой кукле, которую родители купили своему чаду после долгих слёз и упрашиваний. Возможно, даже чувствовали бы, что ей нужно было больше тепла и ухода. Материнские инстинкты – с ними не поспоришь, их не откинешь. Но это было бы в совершенно другой жизни, не здесь. Здесь никого не жалели. Признаться честно, в этой клинике проводились опыты над пациентами и проводятся до сих пор. Никто в клинике фактически не заботился о постоянных жителях, только выполняли свою повседневную работу и развлекались над ними.
Эллен шла вдоль коридора с аптечкой в руках. Еду своим пациентам она никогда не носила, этим занимался другой человек, разносивший скудные обеды практически всем больным. Спустившись по лестнице в коридор, женщина заметила суету среди персонала и сбавила свой шаг, увидев на полу следы крови. Женщина заметила знакомую светлую голову среди санитаров.
– Мили! – позвала рыжеволосая. Вертлявая светлая голова обернулась к ней.
– Эллен, привет, – медсестра быстро подошла к ней. Это была блондинка мышиного цвета. Нет, волосы у неё были нормального светлого оттенка, длиной до лопаток, но именно на ней они казались мышиными.
– Что здесь случилось? – Эллен посмотрела дальше по коридору, где работники мыли пол, но выглядело это так, будто они шваброй и водой лишь разводили кровь, легшую густым слоем на пол.
– Да ясно дело. Чистильщик наш устроил, – заулыбалась Мили, прищуривая свои яркие карие глаза. – Парень, видно, решил пошуметь ночью, не повезло. А ты куда идешь?
– К своей новенькой, – ответила Эллен. Слова о Чистильщике заставили её задуматься о своей подопечной, ведь всё это происходило рядом. Интересно, как она провела ночь?
– Ту, которую порезали в первый же день?
– Да, её.
– Кстать, а как её зовут-то? – Мили всегда много болтала, и порой это раздражало, особенно тогда когда раздражитель и так был.
– Я-то откуда знаю? Мне идти надо, бинты менять, – рявкнула Эллен и пошла дальше, оставив свою подругу докучать санитарам. Дойдя до конца назначенного пути, она заметила какого-то пациента у двери своей подопечной, который то периодически тянулся к двери, то отдергивал руку.
– Что ты здесь делаешь? – холодно спросила рыжеволосая женщина. Пациент шарахнулся от неё в противоположенную сторону, как черт от ладана, и убежал, тяжело дыша. Подойдя к двери комнаты своей подопечной, она заметила полосу крови.
«Значит, он прошел мимо её комнаты», – задумалась Эллен и вошла в палату. Девушка, как оказалось, ещё спала беспокойным, но крепким сном. Женщина тут же поняла, что девушка не спала всю ночь, и, похоже, нашла тому причину. Эллен пододвинула лёгкое плетеное кресло к кровати новенькой и стала смотреть на неё. В голове невольно возникла ассоциация с маленьким ребёнком. Женщина подумала, что её подопечная чем-то напоминает кусок свежей глины, из которого можно вылепить всё, что душе угодно. По идее, можно было сделать из неё что-нибудь достойное, но маловероятно – глупая это затея, да и не особо-то и хотелось. Эллен не знала, что с ней делать, и это, мягко говоря, бесило.
Женщину внезапно осенила мысль о том, что она не может постоянно называть девушку «Эй, ты». Мили, может, и дура, но всё-таки подала ценную мысль об имени её подопечной. Да, надо дать ей хоть какое-то имя, но, к сожалению, оно ей не пригодится: девушка не выживет здесь.
Эллен откинулась на спинку кресла. Тащить на себе таких пациенток тяжело, да ещё и менять повязки надо, для этого придется её будить. Но что-то подсказывало, что будить придется очень долго, поэтому женщина начала менять бинты, не тревожа сна девушки...
Кажется в воздухе стоит запах крови. Что было ночью? Сон? Реальность? Или фантазии расстроенного рассудка? Крик. Звон цепей. Гулкие удары. Страшно. Неужели вправду всё это существовало? Ночь повторится? Сгусток эмоций и чувств объединялся в страх, подходя к горлу комом. Что будет этой ночью? От этой мысли становилось ещё страшнее. Странно, но раны больше не болели. Интересно, когда пришел сон и забрал скорбную душу в свои объятья.
Девушка уже не спала. В её голове звучала какая-то какофония. Девушка подняла свою правую руку и поднесла к лицу. Бинты были новыми – наверное, Эллен приходила. На тумбочке стоял давно остывший завтрак, лежали лекарства. Почему-то сейчас было спокойно, но ответа этому спокойствию не нашлось. Седоволосая приподнялась и села на кровати: боли практически не было, лишь неприятное давление в груди и скованность движений. Неужели все спокойно лишь днём? Седоволосая беспорядочно мяла одеяло в руках, ей хотелось есть, но та еда, что стояла на столе оставляла желать лучшего. Девушка точно не взяла бы такой пищи, но урчание в животе заставило изменить решение. Седовласая всё-таки взяла тарелку с непонятной жижей, зачерпнула ложкой массу и проглотила, не ощущая вкуса. Так же было и со второй ложкой. А вот третья. Противный вкус во рту, настолько ужасный, что девушка выплюнула массу из каши обратно в тарелку. Как можно было превратить продукты в такую мерзость? Седовласая схватила стакан и выпила всю воду, чтобы заглушить этот вкус. Вода помогла, но неприятное послевкусие все же осталось. Есть ещё хотелось, но уже не так сильно – видно, вкус еды заставил желудок передумать, и желание поесть постепенно пропало.
Усталость от нехватки сна всё ещё была, и, облокотившись о стену, девушка закрыла глаза. Снова! Снова это чувство. За ней кто-то следит. Остается лишь распахнуть глаза и смотреть по сторонам – там никого нет, но это чувство всё равно не проходит. Мгновение. Словно кто-то дотронулся до плеча прямо сквозь стену. Девушка отпрянула от неё и едва не упала с кровати, внимательно глядя на эту стену. Чистая, нет ничего такого – ни дырок через которые мог кто-то пролезть, ни выступов и неровностей. Может, показалось? Нет, это было, осязательные ощущения не обманешь. Или, может, все-таки шизофрения? Снова плутание в себе, в своих ощущениях, мыслях. Все казалось таким сложным, появлялось чувство, что ответы лежат на поверхности. Плевать на эти ощущения, боль и страх, на отвратительную еду, но совершенно точно то, что кто-то пристально за ней следил. Девушка прекрасно знала, что не свыкнется с этой мыслью... наверное, именно так начинаются психические расстройства. Что-то подсказывало, что ночи, подобные этой, будут снова, но это не нарушало её странного спокойствия, которое возникло внезапно, по необъяснимым причинам. Девушка не заметила, как появилось это спокойствие. Интересно, почему? Если закрыть глаза, то кажется, будто что-то окутывает её своими неощутимыми объятиями, унося все боли и тревоги.
Дни тянулись. Девушки не могла есть и не хотела пить таблетки, за что её не раз ругала Эллен. Медсестра меняла бинты, приносила лекарства. А ночи становились все длиннее, с каждым разом пугали все больше, да и дни, когда двери были открыты, не давали чувства безопасности. Но вместе с тем, словно какой-то невидимый дух приносил спокойствие в жизнь девушки. Так продолжалось всего несколько дней. Пока не открылась дверь, но вошла в неё уже не Эллен.