***
Судьба решила отплатить ему за годы страданий небывалым счастьем? Ацуши ест его большими медовыми ложками, чуть ли не умирая от каждого дня. Парень даже хранит в рамочке заветное фото. Изображение его и Рюноске, запечатлившее тот самый момент с дня рождения, тогда альбинос, верно, влюбился в Акутагаву ещё один раз. Хотя куда больше? Теперь, когда брюнет позволял белокурому почти всё, что было нельзя остальным, Ацуши успел стать невероятно жадным. Можно предполагать, что простая влюблённость может испариться, и эти чувства недолговечны, но они становились все сильнее и больше, преодолевая пределы его собственного сердца. Он терял голову, отключал сознание. Все три дня фестиваля были прекрасным сном. Только Ацуши и Рюноске. Его улыбка, голос, тепло. Всё было так близко и так необходимо. Это становилось похожим на зависимость. И светловолосый даже представить боялся, что с ним будет на каникулах, когда повода увидеться не будет около двух месяцев. Ацуши обязательно напишет Рюноске, позовёт куда-нибудь, не важно куда, чтобы встретиться. Так он планировал. В последний день им не дали нормально попрощаться, и Накаджима сожалел об этом. Но Люси имела право на то, чтобы её выслушали и дали ответ. Возможно, альбинос бы и не заикнулся про свою любовь, если бы не видел девушку столь подавленной. Если поразмыслить, он тоже должен был страдать, ведь был без ума от своего друга. О том, что человек, подобный Рюноске, может полюбить его, Ацуши и не мечтал. Невозможно. Он не имеет сильных сторон, неуклюжий, ещё и имеет полным-полно тараканов в голове. Но пока Накаджима мог видеть эту улыбку, ему хватало сил на то, чтобы жить, делая вид, что всепоглощающих чувств не существует. Альбинос не хотел разрушать имевшиеся отношения, не хотел рисковать. Он не собирался терять Акутагаву. Говоря все это Люси, парень с горечью понял для самого себя, что на самом деле, ему всё это время было страшно. Под конец они рыдали в обнимку, так глупо и по-детски. Только наступит завтра, он забросает почтовый ящик Акутагавы сообщениями, пытаясь сдерживать улыбку при ответе, потому что эти символы на светящемся экране, как глоток воздуха. Ацуши переживёт это лето.***
Утро, птички поют, цветочки цветут, такие дни очень нравятся бедам и ненастьям. Белокурый паренёк проснулся поздно, провалявшись лишние часа два в кровати, позавтракав в обеденное время. Затем последовало приведение себя в порядок, просмотр новостей и придумывание, чем можно заняться. Так, освободившись, а точнее подождав до двух часов дня, Ацуши решил, что самое время для ненавязчивого сообщения герою своих мыслей и снов. Обычно Рюноске отвечал быстро, но в этот раз, видимо, был занят, так что, спустя десять минут ожидания, светловолосый отложил телефон. "Ответит, когда освободится". Спустя пару часов, возникло лёгкое волнение. Когда наступил вечер, волнение переросло в беспокойство, и Ацуши написал ещё пару сообщений, думая, что про предыдущее могли просто забыть. На следующий день ничего не произошло. Шок. Ответа не было. Вечером началась паника. "Что происходит?" "С ним что-то случилось?" Уснуть этой ночью у Накаджимы не получилось, так что отчаявшись, под ранее утро, но настрочил ещё сообщений десять. И все притворно ненавязчивые. К тому моменту он уже был на взводе. "Он злится на меня? Я сделал что-то не так?" Отрицание. Третий день прошёл в полном молчании, как и четвёртый. В это время альбинос был весь на нервах. Ходил взад и вперёд по комнате, периодически посматривая на фотографию его и Рюноске. Ломал голову. Пытался отвлечься. "Да нет, он мог просто сломать телефон".***
Фукудзава Юкичи был не слепой. Он заметил, что что-то не так с его сыном уже в вечер первого дня. И мужчина решил подождать, пока парень сам скажет. Но когда он застал альбиноса, рыдающего с телефоном в руках, Фукудзава спросил сам. Ответ заставил волноваться. Подробный рассказ мальчика о том, что произошло в школе, не давал нужных ответов, а тем временем Ацуши становилось заметно хуже. Буквально таял на глазах. Так что вскоре, было очевидно, что ему нужна помощь. К Рампо Накаджима идти отказался, как и выходить из дома в принципе. На месте Юкичи, другой человек мог бы уже запаниковать, но мужчина обладал железной выдержкой. Следующие дни ушли на разговоры с Эдогавой, чтобы понять, что делать, поиск контактов семьи Акутагавы и обсуждение вопроса с Мори.***
– Итак, вы решили, что будете делать? – спросил зеленоглазый брюнет. – Всё оказалось проще, чем выглядело на первый взгляд, – ответил Фукудзава. – Тогда я буду ждать следующего визита Ацуши, – улыбнулся Рампо.***
Акутагава не помнил как вернулся домой. Очнулся он на своей кровати, пытаясь испепелить потолок взглядом. Затем объектом практики сверхспособностей стало фото с концерта. Улыбка Джоконды. "Всё это время джинко хотел подарить эту улыбку другому. Кому? Кто? Кёка? Он называет её сестрёнкой. Танидзаки? Тигр ассоциирует его с братом. Дазай или Чуя? Друзья, которых альбинос иногда вообще не понимает. Та рыжеволосая (Люси)? Он её отверг. Ни единой зацепки, ни единого взгляда на кого бы то ни было (он смотрел на тебя, горе ты моё). Он скрывал?" Чёрный и красный танцуют, сливаясь. "Почему не сказал? Почему уделял так много времени и внимания? Прибежал ко мне, потому что его отвергли?" (Драконоподобный зверь отпрыгнул назад, ударившись о железные прутья. Этот удар выбил из него здравый смысл). Сервизная кружка сама разбилась в руках, это не потому, что он её сжал до боли в руках. Кипяток и осколки погасили нарастающий гнев. На смену ему пришло отчаяние. То самое чувство, что испытывал десятилетий мальчик, смотря на обездвиженное тело и застывшую кровь. Оно вернулось. Это оно сломало кружку. Оно сжимало наложенные бинты. Оно вырвалось криком, билось о стены, лилось рекой слёз и сидело с включённым светом ночами. Три стадии принятия были давно в прошлом, в начальной школе. Четвертая его не отпускала уже больше четырёх лет. Но "замок" сорван. Душа летит, но в момент невесомости не замечает, как ударяется об асфальт. Фото в руках. Почти смято. Почти сожжено. Шевелятся только губы. Быть друзьями и быть друзьями, зная, что он влюблен в кого-то, – разные вещи. Отчаяние.***
Сказать, что эти двое напугали всех окружающих – не сказать ничего. Что должна была делать Гин, когда её тихий братец сначала ранится осколками от разбитой им же крушки, а потом с диким криком слетает с места спустя минут десять и крушит всю свою комнату, самое неприкосновенное место в доме, обитель. Руки снова в крови, Рюноске плачет в углу, завывая волком, а шокированный Мори, только что пришедший, пытается узнать из рваных фраз, что, собственно, случилось. И тут не угадаешь, потому что легче было остановить метеорит, чем вывести брата. Он повышал голос, лез в драки и оставался спокоен. А потом брюнета переклинило. Он лёг и лежал. Серые глаза теперь напоминали бездну, тёмную, пустую, беспросветную. Ноль реакции на все. Телефон трезвонил от сообщений, часами разрывался от звонков, да только бестолку. До закопавшего самого себя ничего не доходило. Мори за этот месяц поседел. Ну или должен был. Даже в неоплачиваемый отпуск ушёл. Долго метался. Сна лишилось всё семейство. И неизвестно, сколько бы это продлилось, если бы не неожиданный звонок, что прояснил все безумие от шляпника до мартовского зайца. Доктор вздохнул с облегчением и рухнул на стул. – Что ж, малышка, кажется, мы нашли выход, – сказал он Гин, устало улыбаясь. – Что нужно сделать? – уверенно спрашивает черноволосая. – Мы идём смотреть фейерверки, – Огай выглядел серьёзно. – Аомори*? Как это... – Ему поможет не фестиваль. Просто Рюноске очень упрямый, – подытожил хирург.***
План был в том, чтобы столкнуть лбами двух баранов, как бы грубо это не звучало. Они подняли на уши не только двух немолодых мужчин и школьницу, нет, тут шло целое следствие с опросом близких, десятками звонков в школу и привлечению друзей в конечном итоге. Дазай и Чуя вытолкали Акутагаву на улицу, на что тот поморгал чуть больше обычного и нахмурился. Кёка и Танидзаки с Наоми аккуратно вывели заплаканного Ацуши за ручку, как ребёнка. На обоих нацепили юкаты и начали петлями водить по коридору из цветных палаток. Конечно, арбузы, какигори** и ловля рыбок их не заинтересовали. Зомби. Но обеспокоенные друзья терпели и не подавали виду. Дазай как обычно мило улыбался и болтал о всякой чепухе, усыпляя бдительность Рюноске. У Чуи получалось менее удачно, так как он искал в толпе Наоми, которая должна была подать знак. Увидев девушку, двое друзей резко подвели брюнета к воротам и оставили там, сказав, что им хочется газировки и они скоро придут. Свернув за ближайшую преграду, шатен и рыжий уставились на парня в темно-серой с синим юкате. Прошла минута, прежде чем представление началось.***
Звонкие радостные голоса доносились из фантасмогории цветастых палаток, людей в разноцветных юкатах и ярких огней фестиваля. И, пока там в отдалении всё окутывала атмосфера счастья, у красных тори всего в пару метрах стоял человек в тёмном, чья аура не вписывалась в общее настроение. Акутагаве было все равно на этот праздник, на фейерверки, на еду и напитки. Пустой отрешенный взгляд окидывал всё без интереса. Он не прочитал ни единой строчки из того, что прислал Ацуши. Не смог. Понимал ли Рюноске, что он делает? Да. Но голос в голове твердил иное. "Вот ты и открыл его истинное лицо!" "Он пользовался тобой". "Он заставил тебя влюбиться, а сам бросил". "Он такой же, как и все остальные". Осечка была найдена. Убедить себя в этом было просто. "Аксиома" снова работала. Он ни с кем, никто не с ним. Вот только спокойствия она больше не вызывала. Акутагава был на пределе. И тут перед ним возникло видение. Идеальное. Прекрасное. Ацуши. В белом. Фиолетовые полоски. Волосы убраны резинкой, пару белых прядок выбивается, с ними играет лёгкий ветер. Тигр почти светится. Зовёт. Манит. Совершенно. Но иллюзия двигается, приближается, подходит. Это не галлюцинация! Реальный. Всё ещё невозможный. Вблизи становятся видны усталые удивленные глаза, тусклые и почти полностью жёлтые, – очень болезненный цвет. Рюноске он не нравится. Вот только на это нет времени. Сердце колет от каждого звонкого удара, как будто в грудной клетке бьётся еле живая птица. – Аку, – очень тихо. Сказано почти со слезами на глазах. Страшно. Брюнет срывается, бежит через ворота, прямо к опустевшему храму, поворачивает перед ступенями и бросается по тропинке, сам не зная куда и почему. Но этот номер не проходит. Его догоняют. На полном ходу хватают за руку, и оба падают на землю. Акутагава снизу, альбинос на нём. Скуля, Ацуши поднимается на колени, дрожащим голосом проговаривая: – Рю, я так больше не могу! Что угодно, только не это. Я виноват? Я что-то сделал не так? Прости меня! Скажи мне уже что-нибудь! Я так больше не могу! Скажи мне что-нибудь! Я так больше не выдержу... Пожалуйста... Рю... Ответь мне... – из пустых глаз льются слезы. Ужасно. Акутагава только сейчас замечает, насколько они стеклянные. Это из-за него? Это он сделал? Ацуши плачет! Это как пощёчина. Он хотел этого? Нет! Ни за что. Это не было его целью. Разум просыпается. Акутагава идиот. Он просто ужасен. Что он наделал?! Глаза заливает боль. Брюнет крепко прижимает светловолосого к себе: – П-прости меня. Мы сейчас же поговорим! Мы все обсудим! Я полный дурак...Ты не виноват. Не плачь... Это я... Не плачь... – конечно, это не помогало. Накаджима вжался в тёплое тело и зарыдал. Но это было уже лучше. Уже что-то. Ошарашеный Рюноске глядел в пустоту трясущимся взглядом. Когда крик стих, ему пришлось собрать остатки воли за этот месяц и начать тихо рассказывать: – Помнишь последний день? Я тогда не ушёл... Я подслушал ваш разговор с той девчонкой... Часть разговора... Ты тогда сказал... Что... Что влюблен в кого-то... И я... Я загнался... Я испугался... Чувствовал себя ужасно... Потому что я, кажется... кажется... влюблен в тебя. Говорил он очень долго. Делая паузы, выдавливая слова, последние были произнесены почти шепотом. К тому времени альбинос уже отстранился от него, и оба смотрели друг на друга, наблюдая, как одна за одной эмоции сменяются на чужом лице. Когда брюнет замолчал, один из них был грустный, как ночь, а в глазах другого блеснул день. Ацуши потянулся за рукой Акутагавы: – Да... Ты и вправду тот ещё дурачок. Как ты вообще мог о таком помыслить, если... – и поместил её себе на грудь, – Если ты уже давно украл моё сердце, – прикрытые глаза вновь потемнели от фиолетового оттенка, помутнение ушло, белые ресницы все ещё блестели от влаги. Мир для Рюноске обрушился. Его больше нет. Есть только Накаджима. Который его... Акутагаву... Шестерёнки закрутились, механизм пошёл. А. Так. Вот. Почему. Но брюнет все ещё не понимает. Почему сейчас его снова заключили в эти тёплые объятия? Почему вновь прижалась так нежно? Он этого не заслужил. Ни капли. Ему положена небесная кара. Но Ацуши снова улыбается. Он любит ЕГО. И он устал. Акутагава потом будет думать, что-то решать и делать выводы. Рюноске гладит альбиноса по спине, по белой голове и, наклоняясь, спрашивает: – Чего ты сейчас хочешь? – Я хочу, чтобы ты остался. А ещё меня клонит в сон, – шепчет светловолосый, поднимая голову. Резинка на его волосах, которая и так была завязана некрепко, окончательно слетела, распустив шёлковый водопад прядей, в которых отразились разноцветными бликами вспышки фейерверков. Яркие огни вдалеке и звуки взрывов, слившиеся в какафонию. Руки Рюноске нежно скользят по щекам, вытирая слезы, а губы невесомо касаются лба. Так просто. Убедившись, что Ацуши не поранился при падении, брюнет встаёт, ведя вымотанного и сонного Накаджиму. Сам он тоже чувствует себя не очень хорошо, но в отличии от тигра, у которого душевный покой, видимо, напрямую связан с покоем физическим, Акутагава наоборот был на подъёме. Так что сейчас он отведёт джинко домой и проследит, чтоб у него все было хорошо.***
– Как мило~! – шатен, сидящий в кустах, обращается к рыжему, – Ты проиграл спор. – А вот и нет. Мы спорили на то, что они придут в школу, держась за руки, а не на то, что они поссорятся из-за фиг пойми чего! – возмутился Чуя. – Да тише вы! Куда они идут? – шикнула Наоми. – Вероятно, домой, – отозвался Дазай. – Ну, и нам пора, – согласился Накахара. Все пятеро посмотрели вслед двум влюблённым и, ухмыльнувшись, разошлись. Дело сделано.