В твоих объятьях очень тепло

Раннее утро. Изуку лениво открывает глаза, оглядывается по сторонам. Он медленно садится, зевает и потягивается. Под боком мирно сопит Тодороки, сегодня же суббота, на работу ему не надо. Омега смотрит на него с улыбкой и нежностью, с любовью в горящих глазах. Он наклоняется и целует мужа в лоб. Встает с кровати, одевается. Тело приятно ноет от вчерашнего вечера, медленно перешедшего в ночь. «Мы так и не договорились куда-нибудь пойти», – с легкой грустью вспоминает Мидория. Он завязывает шнурки штанов потуже, те любят постоянно спадать. В самых неподходящих ситуациях. Он медленно бредет в ванную, умывается, причесывается, хотя это совершенно бесполезно. Его волосы слишком пушистые и вне желаний хозяина летят в разные стороны. Изуку перемещается на кухню, где ставит чайник. Смотрит на время. Рано. Очень-очень рано. И чего он вообще проснулся? «Завтра нужно будет отправить статью в редакцию… – думает омега, покачивает в задумчивости головой. – Она уже готова… Сколько мне за неё заплатят?» Мидория никогда не думал, что будет писать статьи. Ни в детстве, ни в школьные годы, ни даже в студенческие. Учился вообще на другое. Просто в какой-то момент желание писать стало таким сильным, что он не смог ему сопротивляться. А там уж через знакомых… То в один журнал, то в другой, то в газетенку. Ему нравится такая жизнь. Есть возможность работать из дома, что он и делает. В любимой квартирке в любое время, когда именно ему удобно. Не жизнь, а сказка. Вдруг из спальни слышится веселая трель звонка. Изуку испуганно подпрыгивает и направляется в комнату, поднять трубку. Кто может звонить в такой час? Наверное, серьезное что-то. Да и Шото будить не хочется. Но альфа просыпается. Омега подскакивает к мобильному, но стоит взять его в руку, как телефон, точно по команде, замолкает. Мидория виновато пожимает плечами, мельком глянув на Тодороки. Тот зевает и щурится, что-то опять обдумывая. Никогда нельзя понять, что у него на уме. Изуку смотрит в экран мобильного, на лице появляется улыбка. Вызов сбросили, но сообщение прислали! Он радуется, собирается написать ответ. Но его прерывают. – Кто это? – тихо спрашивает Шото. Омега замирает. Он медленно поднимает глаза на мужа, пожимает плечами и незамедлительно отвечает: – Друг. – Что за друг? – Тодороки хмурится, он недоволен. Поднимается с постели, не обращает никого внимание на наготу, подходит к Изуку. Тот вновь пожимает плечами. – Так… – качает головой. Альфа смотрит в упор. Не мигая. Мидория под этим взором сжимается, покусывает губы, легкое чувство сворачивается где-то в животе. Шото медленно вздыхает и вдруг выхватывает из рук омеги телефон, смотрит внимательно в экран. Изуку шумно вздыхает и отходит на шаг, опускает виновато глаза. Тодороки вводит пароль, смотрит сообщение, хмурится. – Ты никуда не пойдешь, – изрекает он уверенно. Мидория удивляется, медленно хмурится, недовольно поджимает губы. – Почему? – спрашивает он сердито. – Потому что, – отзывается Шото, поднимает на него глаза, смотрит строго. – Но я хочу! – заявляет омега. – Он мой друг, я хочу пойти на вечеринку в честь его увольнения! – говорит уверенно. Альфа не отзывается сразу. Он лишь склоняет голову набок и смотрит, ждет. Изуку закусывает губу, тоже ожидая. Молчание его тяготит. – Увольнение… – протягивает тихо Тодороки, своим тоном придает абсурдность празднеству. – Да! И не говори, что это сомнительный повод! – И не собирался, – Шото медленно кладет руку ему на плечо, еле ощутимо сдавливает. – Но ты никуда не пойдешь. – Почему?! – Мидория возмущен. Он даже не возражает, а просто спрашивает, не понимает. – Потому что я так сказал, – холодным голосом отвечает альфа, в его тоне появляется сталь, которая обычно никогда не слышится. – Но… – Изуку всплескивает руками и затухает. Он не любит спорить. Не любит ссориться. Просто… это его расстраивает. На всегда счастливом личике появляется грустная моська, голова понуро опускается. Он грустно вздыхает, отступает назад, пожимает плечами, соглашается. Тодороки смотрит на него холодно. Он видит: омега огорчен. И это плохо. – Потому что мы хотели провести время вместе! – говорит альфа, хватая его за руки и целуя тыльную сторону ладоней. – Я просто шучу! Конечно, причина лишь в том, что у нас уже есть планы, – объясняет он, приторно улыбаясь. Мидория удивляется: его брови ползут вверх, на лице вновь появляется улыбка. Он кивает, соглашается. Такой ответ его вполне устраивает. Шото приобнимает его за талию, поглаживает по спине, кивает сам себе. Он удовлетворен: омега счастлив и никуда не пойдет. Цель достигнута. – Хорошо. Шото, а чем мы займемся? – спрашивает Изуку весело, улыбаясь. – Может, всё же куда-нибудь сходим? – предлагает он радостно. – Ну-у-у, – протягивает задумчиво Тодороки, всем своим видом показывает, что думает. Думает. Хотя ответ у него уже готов. – Ты не хочешь? – догадывается Мидория. – Ну, хорошо, посидим дома, – соглашается он, не решаясь огорчать мужа. Тот благодарно кивает. – Я схожу в магазин, куплю чего-нибудь вкусненького. – А я с тобой! – Э… нет, – Шото качает головой, пытаясь осадить пыл омеги. – Ну! – но тот упорный. – Давай пойдем вместе! Я же тебя знаю, ты купишь каких-нибудь непонятных сладостей! – заявляет Изуку. – Напиши список. – Нет! Я хочу пойти с тобой! – Изуку, – Тодороки берет омегу за руку, смотрит внимательно в глаза, – я хочу заняться с тобой сексом, – говорит он. Мидория вспыхивает, нервно усмехается. – Сейчас, – добавляет альфа. Коронный. Омега мгновенно забывает, о чем они вообще говорили. – Сейчас?.. – переспрашивает он, покусывает губы. – Ох… – Да. – Шото тянет его к себе, обнимает, целует, забирается пальцами под футболку, кидает на кровать. – Ох, – Изуку вздыхает, обнимает его за шею. – Что на тебя нашло? – тихо спрашивает он. – Последнее время, Шото, ты… постоянно… – не успевает договорить: альфа целует в губы. Поцелуй долгий, горячий. Мидории это нравится. С Шото ему хорошо. И так было всегда. Но он не понимает, что с его альфой такое. Тот подозрительно часто предлагает заняться любовью, целует его без причины, будто пытается заставить перестать говорить. Но это уже вошло в привычку. Удивляться нет смысла. – Изуку, – Тодороки замирает, нависая над ним, и медленно проводит кончиками пальцев по ноге омеги, щурится. – Я передумал, – заявляет резко и отходит. Омега, уже настроенный на нужный лад, растерянно смотрит на него, но ничего не говорит, растерявшись. – Я… эм… наверное, – он поднимается. – Завтрак идем готовить? – уточняет на всякий случай. Шото вкусно готовит. Очень. Сложная жизнь в детстве научила. Но делает он это редко, крайне неохотно. Только по выходным, и то не всегда. – Идем, – альфа быстро одевается и следует за ним на кухню. Мидория бредет медленно, вновь прокручивая в голове их недавний разговор. Дети. – Шото, – начинает было он, но Тодороки, словно почувствовав приближающуюся ненавистную тему, вдруг шлепает его по заднице, усмехаясь. – Ой! – Изуку подпрыгивает, отбегает вперед, оборачивается и возмущенно рычит. – Я просил тебя не делать так! – заявляет он. Альфа смеется, запрокинув голову назад. – Прости, – мельком говорит он, целует мужа в щеку и направляется к холодильнику. Мидория присаживается на стул. В голове какие-то пошлые мысли, он смотрит на Шото, изучает его тело взглядом. Вроде множество раз видел без одежды, а представить получается смутно. Глядит в окно. По тротуару идет маленькая девочка, радостно хлопая в ладоши. И он вновь вспоминает. – Шото, – Изуку поднимает голову, уверенно смотрит на Тодороки. – Почему ты не хочешь иметь детей? – в этот раз договорить ему удается. – А почему ты хочешь? – отзывается альфа, обернувшись на него. Он достает с полки овсянку, собираясь, видимо, заварить её на скорую руку. – Добавлять в кашу фруктов? – уточняет он. – Или, может, лучше ягод? – предлагает, будто хочет сменить тему. – Добавляй, – отзывается Мидория, закидывая на соседний стул ноги. – И не увиливай, пожалуйста! – Как будто я могу, – Тодороки усмехается, начинает готовить. Омега смотрит на него зачаровано, любуется. Ему всегда нравится смотреть за тем, как муж готовит. Есть в этом что-то… пикантное. – М… Я хочу детей, Шото, потому что… это интересно, – через минуту молчания отвечает Изуку, пытается не сбиться с мысли. Обычно, когда они поднимают разговор об этом, альфа ухитряется сменить тему. И как бы омега ни сопротивлялся, его мысли улетают в каком-то другом направлении, он забывает, чего добивался. – Интересно? – Тодороки усмехается. Тон его голоса делает эту причину ироничной. – И что интересного, позволь спросить? – Ну… – Мидория поднимает глаза к потолку, улыбается, представляет. Мысль о детях греет ему душу. – Я… люблю детей… мне интересно проводить с ними время… – он покусывает губы, перед глазами плывут счастливые картинки. Изуку всегда нравились дети. По крайней мере, ненависти к ним он не испытывал никогда. Даже в подростковом возрасте. Все вокруг заявляли, что они – чайлдфри, что дети – это ужас, что они хотят веселиться и развлекаться всю жизнь. Младенцы раздражали всех. Их бесконечный плач, крики, манипуляции. Но Мидория такого мнения на счет детей не разделял. Наверное, потому, что в отличии ото всех остальных, он немного разбирался в этой теме. Его почему-то очень это интересовало. Из научной литературы Изуку узнал, что дети плачут и кричат чисто на инстинктивном уровне, даже если им не больно на самом деле. И не страшно. Его привлекала сама мысль о том, что он может создать человека. Даже Человека! Самому выбирать, каким этот ребенок вырастет. Вкладывать в него именно то, что считаешь наиболее правильным. Разве это не интересно? Словно написать собственную книгу! Другие, увы, его взглядов никогда не разделяли. А Шото… Шото говорил, что любит детей. Что хочет своих. Почему же он передумал? – Изуку, – Тодороки выводит его из раздумий своим легким смехом. – Только представь: пеленки-распашонки, бессонницы, головные боли, плач, крики! – Ну… это всё временно… когда малыш подрастет, будет полегче, – пожимает плечами омега. – Ага, полегче! – альфа усмехается. – А сколько денег? Представляешь? – он качает головой, всем своим видом показывает, что это ему не нужно. Мидория вздыхает. Он поднимается, подходит к мужу, жмется к нему со спины, обнимает руками поперек живота, прижавшись щекой к плечу. – Ну… у нас ведь достаточно денег. Почему ты против? – Не люблю детей. – Но раньше ведь любил! – Передумал. Повзрослел и передумал. Дети такие… бр-р-р! – Ну, Шото! – Я не хочу сидеть с детьми. У меня работа! – Если… – Изуку печально вздыхает, – если тебе так дорога твоя работа, оставайся на ней, я сам уйду в декрет. – Ммм, декрет, – альфа качает головой, мешая в кастрюльке кашу. – Родной, это, получается, мне одному себя содержать, тебя и ребенка! Я не смогу! – Всё ты сможешь! – Мидория привстал на носочки, поцеловал его в щеку. – Я в тебя верю! Тодороки не отзывается. Он молчит, равнодушно смотрит на плиту. Это плохой знак. Изуку знает: если альфа замолкает, всё кончено. Он уже решил и продолжать пустой разговор не хочет. Омега вздыхает и отходит на него, садится на стул, грустно опускает голову. – Не будет никаких детей, – строго заявляет Шото, выключая огонь. Он достает тарелки, выкладывает на них кашу, ставит на стол, садится на стул. Изуку не поднимает глаз, он не хочет спорить. – Ну… как скажешь, – вздыхает, скучно подступаясь к еде. «И почему он всегда такой?» – думает отдаленно, гадая. Будто бы ответ поможет найти решение. Говорят, вопрос детей нужно обсуждать ещё до брака. Ибо после… кто захочет разводиться? Бросать друг друга? Но… разве ради любимого человека нельзя пойти на жертву? – Как скажу, – подтверждает Тодороки, усмехается, слегка хмурясь и одновременно улыбаясь. Похоже, ему весело. – А? – Мидория поднимает на него глаза, нервно усмехается. – Чего? – Ничего. Жуй. – Ммм… можно, раз уж так, я всё же пойду к другу на празднование? Чего дома сидеть? – слегка улыбается, представляет. Шото поднимает на него глаза, удивленно поднимает брови. Смотрит. И качает головой, отказываясь. – Нет, – говорит он сухо. – Ты никуда не пойдешь. – Почему?! Шото, не говори так со мной! – Изуку всплескивает руками, привставая со своего места. – Я хочу пойти! Тодороки замирает. Всё в комнате замирает. Даже за окном ветер вдруг стихает, словно чувствует напряженность ситуации. Мидория никогда не позволяет себе повышать голоса. Никогда. Они не ссорятся, в этом никогда не смысла. Но в такие моменты… У Изуку есть лишь одна больная тема. Дети. И каждый раз, получив отказ, он начинает накручивать себя, злиться, переживать. Вот и агрится. Альфа ничего не говорит. Молчит. Ждет. Он откладывает столовые приборы, медленно поднимается. Омега, напротив, сжимается, садится, покорно опускает голову, волнуется. Его это напрягает. Шото смотрит на него выпытывающе, словно издевается. Смотрит-смотрит, ждет. Мидория от этого взгляда теряется, отворачивается, стесняется. Ему не по себе. Сразу же вспыхивает острое чувство страха. Страха? Как глупо. Чего ему бояться? Тодороки – уравновешенный человек. Он не повышает голоса, уж тем более, ни на кого не поднимает руку. Чего бояться? И сейчас тоже. Альфа лишь стоит, смотрит, молчит, ждет. Тишина тяготит. Забирается куда-то под кожу, заставляет дрожать. Неприятно. Он шумно вздыхает, поднимает голову и медленно выходит из-за стола, направляется к двери. Выходит из кухни прочь. Изуку смотрит на него растерянно. Он всплескивает руками, поднимается, тянется вслед. Но быстро одергивает себя, садится на место. «Я его обидел?» – думает он с грустью, кусает от накатывающего беспокойства губы, начинает волноваться. Шото – та ещё обижака. Наверное, это единственный его недостаток. Но до неприятного большой. Дуется он обычно недолго, но это каждый раз воспринимается Мидорией очень болезненно. Ведь сам он и не думал никогда обижаться. На что бы? Омега сидит в одиночестве, постукивает пальцами по столу. Есть уже не хочется. Сегодня суббота, у Тодороки выходной. Глупо проводить его порознь. «Если он обижается, то мне точно стоит пойти веселиться с другом! – решительно думает Изуку, но отказывается, мотает головой. – Нет, это нехорошо. Надо извиниться и помириться. Не хочу, чтобы он расстраивался ещё больше!» Мидория вскакивает со стула и бежит в гостиную. Он раскрывает дверь, замирает в проеме, неловко жмется и медленно шагает в комнату. Шото сидит на диване, листает какой-то журнал. Очевидно, неинтересный. Альфа даже не смотрит в него, листает страницы чисто для вида. – Эм… – Изуку становится рядом с ним, неловко жмется с ноги на ногу. – Шото, – кладет ладонь мужу на плечо, – ты обиделся? – уточняет на всякий случай. Тодороки демонстративно отвлекается от журнала, закрывает его и, не поднимая глаз на Мидорию, отвечает: – Нет нужды, – он усмехается. – Ты всё равно никуда не пойдешь. – Ну я же не за этим, – отмахивается омега, садится рядом. – Мне вообще и не нужно… это… празднество, – говорит он тихо. – Тогда чего пришел? – Ну… кажется, я тебя обидел, – Изуку осторожно обнимает его руками за шею, кусает губы. Он тянется ближе, осторожно целует альфу в щеку. Тот никак не реагирует, ни один мускул на его лице не напрягается, не дрогнет. – Нет. – Ну… – Мидория вновь прижимается к нему, целует, гладит по плечу. – Я никуда не пойду, – улыбается он. – Не стоит, – Шото качает головой, – если ты так хочешь идти, то я тебя не держу, – пожимает плечами. – Эй! Я не такого совсем результата добиваюсь! – говорит Изуку возмущенно и хихикает. Тодороки юмора не оценивает. – Думал… мы проведем время только вдвоем, – говорит он неожиданно очень грустным голосом. – Только ты и я, – повторяет ещё тише, придавая словам особое значение. – Я… ты… – он оборачивается, смотрит в изумрудные глаза Мидории, поджимает с грустью губы. – Но… если я… и наше общение для тебя… не такое важное, то иди, – пожимает плечами. – Ну-у… – омега виновато мычит, опускает голову. Стыдно. Вина. Он закусывает губы, обдирая кожицу, нервно вздыхает, на глаза наворачиваются слезы. – Прости, – говорит тихо. – Пожалуйста, прости меня! Я не… я не-не считаю, что что-то важнее тебя… – бормочет шепотом. Шото равнодушно кивает, складывает руки на груди, добивает. Изуку смотрит на него исподлобья, волнуется. – Ну! – нервно, шумно вздыхает. – Прости! Я тебя очень-очень люблю, – Мидория прижимается, целует альфу в щеки, крепко-крепко сжимает пальцами его футболку. – Я… не думаю, что… есть что-то важнее возможности провести время вместе! – заявляет уверенно. Тодороки оборачивается на него, на его лице появляется еле-еле заметная улыбка. Но омеге этого хватает. Он облегченно выдыхает, чуть успокаивается. Хотя больное сердце, давно израненное, избитое, разломанное и склеенное всё ещё щемит, замирает, дергается, неровно бьется. Изуку с Шото сидят в обнимочку на кровати, завернувшись в одеяло, смотрят кино, включенное на компьютере. Окна зашторены, в комнате царит полумрак. Мидория с интересом следит за экраном, ему интересно. Тодороки же смотрит на него, кино кажется ему слишком пустым и никчемным, чтобы тратить на него свое время. Он поглаживает омегу по плечу, изредка целует его в макушку. Тот этого даже не замечает, продолжает молчаливо хрумкать вкусностями. Шото смотрит на это с явным недовольством: крошки сыплются на кровать, его это жутко злит. Но он молчит, знает, что время от времени и Изуку должен получать эндорфины. Это полезно. – Ты самый красивый, – тихо шепчет альфа на ухо мужу, нарочно тяжело дыша. Мидория краснеет, по спине пробегаются мурашки. – Ты больше не дуешься? – тихо уточняет он, не зная, как реагировать на неожиданный комплимент. – Разве я когда-то дулся? – Тодороки целует его в висок, забирается руками под футболку, скользит по животу, ощупывает ребрышки. Изуку хихикает, лениво отпихивает его руки. – Не надо-не надо, – смеется он, стараясь не потерять суть происходящего на экране. – Ну не надо, я же смотрю, – хихикает. Шото всё равно. Ему хочется прикоснуться – он касается. Всё просто. Хочет поцеловать – целует. Хочет обнять – обнимает. Очень просто. – У тебя такие красивые глаза, – говорит альфа и внимательно щурится, наблюдая за реакцией омеги. Тот вновь краснеет, улыбается. – Ты тоже очень красивый, – отзывается Мидория, обернувшись на мужа. Тот усмехается. – Представляешь, какие у нас могли бы быть красивые детки! – Изуку радостно хлопает в ладоши. Тодороки резко убирает свои руки, отпускает его, садится ровно и устремляет взгляд в экран. – Я кино смотрю, – отзывается хмуро. Омега смеется, закатывает глаза. И смешно, и грустно. Всегда так. – Зря ты так, Шото, – говорит он, сам прижимаясь к альфе ближе. Тот лишь слегка хмурится. Мидория кладет голову ему на плечо, прикрывает глаза. Ему нравится проводить так время. Очень. Хотя могло быть и лучше, будь у них ребенок. – С чего бы? – А с того, что лет, этак, через пять-семь ты наверняка передумаешь! – Передумаю? – Тодороки оборачивается на него, мягко улыбается. Хитро, опасно. – На счет чего? – ответ он уже знает. – На счёт детей, конечно же! – заявляет Изуку, грозя ему пальчиком. – А как мы сможем их завести? Мне уже почти тридцать, – он опускает грустно голову, – тебе тоже практически. И первый ребенок! Будет сложно… – Можешь расслабиться, – Шото приобнимает его за талию, похлопывая по боку. Глаза Мидории вспыхивают мимолетный надеждой, лицо удивленно вытягивает. – Что? – одними губами спрашивает, уточняет. Уже зная, какой ответ получит. – Потому что я не передумаю никогда! – смеется Тодороки. Омега обиженно вздыхает, его словно бьют по лицу. Неприятно. Он отворачивается, поджимает губы, вздыхает. Очень неприятно. Шото смотрит на него без сочувствия, но с недовольством. Недоволен он, похоже, собой. Расстраивать Изуку в этот конкретный момент не входило в его планы. Тот ещё не зарядился достаточным количеством радости. Альфа разворачивается к нему, притягивает к себе, целует, начинает раздевать. Мидория несколько секунд сопротивляется, недовольно мычит, но всё же сдается, сам разворачивается, прижимается ближе. Тодороки утягивает его глубже на кровать, они раздеваются, целуются. Шото тянется по привычке к пачке презервативов, но Изуку его останавливает, хватая за руку. Альфа смотрит недовольно, спрашивая, мол, опять? – Да! – отвечает Мидория на незаданный вопрос. – Я не перестану пытаться! – уверяет он. Тодороки недовольно хмурится. – В твоих же интересах, чтобы мы использовали его, – говорит он хмуро, даже зло. Омега вздрагивает от неожиданной грубости, ежится. – Это ещё почему? – спрашивает осторожно, остерегается худшего. Шото отвечает не сразу. Он смотрит в упор, молчит. Глаза вновь злые, строгие. Секунды бегут, в комнате тишина. Из окна дует неприятный прохладный ветерок, от которого на спине появляются мурашки. – Если залетишь, – изрекает он всё же. Голос прорезает тишину, звенит. Тон отстраненный, но спокойный, будто в этих словах и нет ничего такого, – без вопросов отправлю на аборт.