В твоих объятьях очень тепло

Изуку смотрит в горящие любовью глаза Шото, ему так хорошо. Глупые тревоги в миг куда-то улетучились, он вновь может спокойно дышать, не волноваться. Тодороки держит его крепко за руки, никуда не пускает. Он тяжело дышит, наверное, от бега и тревоги. – Сейчас же идем домой, – выдыхает альфа, притягивает его к себе. Мидория вздрагивает и кивает, соглашается. – Сейчас? – переспрашивает он. – П-пять утра только… – говорит тихо. – Не только. А уже! – Шото на мгновение хмурится, но всё же быстро добреет, улыбается. – Мы уходим домой, – говорит он Юге, что спокойно стоит рядышком. Аояма морщится, вопросительно смотрит на друга. Тот кивает. – С-спасибо, – улыбается слегка виновато Изуку. – Но… я пойду, – говорит тихо, прижимается всем телом к Тодороки. Тот не выглядит злым, но все присутствующие чувствуют, какое напряжение повисло в комнате. – Уверен? – уточняет Юга, схватив омегу за руку. Он многозначительно смотрит на Шото, качает головой. – Конечно, – Мидория улыбается, пожимает плечами равнодушно. Его личный «наркотик» пришел забрать его домой. Ну как тут можно отказать? Аояма не сопротивляется. Хотя таким раскладом вещей он очевидно недоволен. Жмет плечами, отходит. Изуку быстро собирает свои вещи: одежду, телефон. И они с Шото спешно уходят. Обняв напоследок, Юга шепчет другу тихое на ухо: «Будь осторожен. Если что, звони. Я всегда приеду». Тодороки тянет мужа за руку вниз по лестнице. Замирает с ним около подъезда, что-то думает. Мидория ждет от него расспросов, но альфа молчит. – Лучше вызову такси, – вслух говорит Шото, вздыхая. – Я так долго тебя искал, – тихо признается он, обернувшись на омегу. Тот виновато опускает голову. – Прости, – тихо говорит он. – Я не хотел, чтобы ты волновался… – Помолчи, – одергивает его Тодороки. Похоже, он слишком устал, чтобы говорить. Они запрыгивают в такси, быстро добираются до дома. Изуку клюет носом, засыпает. Но не смеет даже заикнуться об этом, ведь Шото, судя по всему, не спал всю ночь. Они заходят в прихожую общей квартиры, Мидория ежится. Неприятно. То ли запах, то ли ощущение. Что-то не то. И ему некомфортно. Неуютно. Он смотрит на мужа, тот выглядит просто, привычно. Это даже успокаивает. Успокаивает, но где-то внутри у Изуку вновь образуется пустота. Тяжело дышать, голова идет кругом. Он не знает, в чем дело. Слова Юги не дают ему покоя. «Ну какой же из него манипулятор!» – думает омега и усмехается. Ласково гладит альфу, что застыл, прижавшись спиной к стене, по плечу. Тот открывает глаза, сонно на него смотрит. – Я думал, что-то случилось, – признается Шото. Берет Мидория за руку, целует тыльную сторону ладони. – Почему ты не брал трубку? – говорит спокойно, хотя понятно по дрожащему голосу, что это дается ему с большим трудом. Вот-вот и перейдет на крик. – Ты хоть знаешь, сколько раз я звонил тебе?! – Прости… – омега виновато опускает голову. – Прости, – повторяет он. – Мой телефон… просто разрядился, – нагло врет. Тодороки смотрит на него устало. Вздыхает, качает головой. – Идиот. Ты должен был предупредить меня, – альфа сдавленно рычит, снимает ботинки. – Или ты думаешь, это нормально? Ты ушел неизвестно куда, ничего не сказал. Что я должен был думать? – Прости-и… – Изуку стягивает верхнюю одежду, устало вздыхает. – Я не подумал просто. Мы с Югой… разговорились… и как-то так… заглянули к нему домой. Было уже поздно, вот я и решил остаться на ночь… – Идиот! – Шото рычит, первый испуг отходит, теперь он начинает злиться. – О чем ты думал? Совсем нет мозгов, что ли? Я же решил, что ты там откинулся где-нибудь! Пропал! Уже хотел в полицию звонить! – Прости! – повторяет Мидория, отходит к стене, вжимается в весящие на крючках куртки. – Я не хотел, чтобы ты волновался! – говорит вновь. Тодороки рычит. Дверь закрыта, весь дом спит. Омега чувствует себя жутко виноватым, ему стыдно. Стыдно, что даже нет сил поднять на альфу глаза. То негодует, топает ногами, склабится. – Изуку, скажи мне, – произносит неожиданно спокойным голосом, – о чем ты думал? Нравится смотреть, как я переживаю? – Прости. В голове… после произошедшего каша была… – Мидория кладет руку на свой живот, ему вновь становится больно. Шото смотрит на это с отвращением, морщит нос. Его это раздражает, подбешивает. – После чего? – уточняет он. Издевается. Но Изуку не готов так сразу же плакать. Довольно, он делал это вчера с Югой. Так что сейчас он готов быть спокойным к любым колкостям. – После аборта, – голос спокойный, тихий. Тодороки хмыкает без смеха, хмурится. Он проходит в комнату, медленно раздевается. – Ты злишься? – спокойно спрашивает. – Нет, – мгновенно отзывается Мидория. – На кого мне злиться? Только на самого себя, – горько усмехается он. – Конечно. Ты же сам принял это решение, – Шото обессиленно заваливается на кровать. Омега замирает в дверях спальни, кусает от волнения губы. Неспокойно. Почему-то он ожидал, что они будут ругаться. Ну или хотя бы, что Тодороки будет злиться сильно. А он… ничего. С чем же это связано? – Сам, – Изуку вздыхает. – И только теперь я понимаю, какую ошибку совершил, – усмехается Мидория. – Знал же, что… после буду страдать. А всё равно, как дурак, подписал те бумаги. – Страдать? – альфа скептически приподнимает брови. – Ах, ммм, значит, ты страдаешь. И специально ушел из дома, чтобы я тоже страдал, да? Чтобы помучился? Издеваешься надо мной? Мстишь? – Нет-нет! – омега взмахивает руками, подскакивает к нему, виновато качает головой. – Нет, как ты мог так подумать! Мне просто… нужно было с кем-то поговорить. – Поговорил бы со мной. – Но ты не поймешь! – Не пойму? Почему? Изуку, – Тодороки садится, нежно улыбается. – Я же твой любимый альфа, как я могу не понять тебя? – спрашивает мягко. Омега забирается к нему на коленки, вздыхает. – Что ты скажешь, Шото, если я скажу… что мне ужасно плохо, – негромко начинает Мидория. – Я же так хочу детей! Как я мог сделать аборт? У меня что, опилки в голове? Или как? Почему я такой дурак? Я знаю в глубине души, что творю что-то не то, но прибывал будто в трансе, понимаешь? И теперь… мне так ужасно! – он шумно вздыхает, дрожит. Альфа качает головой, гладит его по спине. – Сделанного не воротишь. Забудь об этом. Зато у тебя есть я. – Ну да… – Изуку поднимает, отходит от него к окну. – Я же говорил, что ты не поймешь… – говорит он и всхлипывает. На изумрудных глазах вновь появляются крупные слезинки, Мидория не может сдержаться. Тодороки смотрит на это и злится. Он ненавидит слезы. Особенно на глазах своего омеги. Из груди сам собой вырывается рык. Омега испуганно вздрагивает, оборачивается. Шото рычит, вскакивает и подлетает к нему, встает вплотную, вжимает в подоконник. Изуку дергается, пытается отойти. Некуда. – Строишь из себя сейчас такого несчастного, – альфа хмурится, злится. – А представь, какого было мне? Ты ушел неизвестно куда, что я мог думать? Я предполагал, что ты попал в аварию, что решил умереть! Что тебе стало плохо и ты немощной тушкой валяешься где-нибудь на улице! Знаешь, как мне было страшно! Знаешь, как я испугался! – он рычит, а Мидория виновато опускает голову. Он не хотел. Не хотел, чтобы Шото переживал. – Прости… – выдавливает из себя сдавленное. Тодороки лишь закатывает глаза. – А к детям… – альфа понижает тон, – мы не готовы просто, – говорит уверенно, упираясь лбом омеге в плечо. Тот отворачивается, вновь всхлипывает. Шото дергает его за руку, тянет к себе, вдруг целует. Изуку отступает, не хочет. Он устал. Слишком устал, хочет спать. Но организм, вопреки усталости, тянется к Тодороки, прижимает его ближе. Он измучен и хочет окунуться в сладкую негу, любить и быть любимым. Прижиматься ближе, вздыхать такой родной запах… – Нет, – бурчит Мидория, отворачивается. Он устал, хотя всё внутри и жаждет согласиться. – Изуку, – альфа шипит, кидает его на кровать. – Изуку, я так волновался. Я так переживал, – он прижимает омегу ближе, сумбурно целует его, наваливается, хватает за руки, переплетает их пальцы. – Ну… – Мидория хихикает и отворачивается, – нет, – бурчит он. – Нет, Шото, мы слишком устали, – говорит тихо. – Мы не молодые уже, не надо портить здоровье. Лучше лечь спать! – Изуку, Изуку, Изуку, – Тодороки повторяет его имя, целует, скользит ладонями по мягким бокам. Всё происходит очень быстро; омега не успевает сообразить, мысли путаются в голове. Шото жмется к нему, вдавливает в кровать, раздевает. Рубашка Мидории отлетает куда-то в стену, затем и его штаны. Он крутится, не знает и сам, нужно ли сказать конкретное «нет». Чувствует себя слишком виноватым, чтобы отказывать. Альфа прикусывает его нежную кожу, наверняка останутся следы. Уже понедельник, сегодня ему на работу. Но сейчас не до этого. – Погоди, – всё же говорит Изуку, садится. – Постой, – он хватает мужа за плечо, строго смотрит ему в глаза. Тот не готов слушать. – Я так волновался, – говорит он и спешно целует омегу в шею, плечи, ключицы. Тот смеется, нервно хихикает. – Прости, – шепчет тихо, пытается отстранить Тодороки от себя. – Ты не устал разве? – уточняет омега чуть нервно. Альфа замирает на мгновение, смотрит на него в упор, думает. И тут же качает головой. – Тело, может, лишь немного, но это ерунда, – игриво отвечает он. Мидория глупо смеется. – А… душа? – спрашивает он наивно. Шото вновь замирает, думает. Его лицо становится серьезнее. – А души нет, – отзывается он, наваливается на Изуку сверху, прижимает его к матрасу. Омега сдавленно шипит, не знает, как вести себя. Тодороки очень буйный сейчас. Он топит его в простыне, что-то сдавленно рыча. Целует, кусаясь, раздевается, его руки сильны и хаотичны. – Подожди, – бурчит Мидория, оборачиваясь. Альфа словно не слышит. Он прикусывает мужа за шею, тяжело дышит, шипит. Изуку сдавленно стонет, закрывает послушно глаза, расслабляется. Нет сил на сопротивление. Шото снимает его шорты, ставит на четвереньки, целует, прижимает к себе. Омега успевает лишь думать, что у него совсем нет на это сил. Он хочет спать и поговорить. Но не решается уверенно заявить об этом вслух. Из-за глупого чувства вины. Запах Тодороки действует на него, как наркотик, сопротивляться желанию невозможно. – Перевернись, – вдруг говорит Шото, тяжело дыша. Мидория садится, оборачивается на него, смотрит. Кажется, альфа действительно жутко переживал. Капилляры в глазах полопались, сделав их красными, скулы начали выступать ещё резче. Пугает. Изуку тянет к нему ладонь, кладет её мужу на лицо. Тот замирает, ждет. – Зачем ты… так волновался? – тихо спрашивает омега. – Не стоило, вовсе не стоило. Лучше бы поспал… зачем подрывать своё здоровье? – с беспокойством говорит он, волнуется. – Глупости не говори, – недовольно отзывается Тодороки и валит его вновь на постель, нависает сверху. Проводит медленно рукой по обнаженному груди, останавливая пальцы на животе. Его взгляд сразу же становится серьезнее и почему-то… грустнее. Мидория растерянно моргает, но тут вспоминает. Живот, зародыш, аборт. Леденящий душу страх подступает к горлу, тонкими путами окутывает его, сжимает. Становится тяжело дышать. Изуку отворачивается, ему стыдно смотреть на Шото. Он боится, что альфа сможет прочесть его мысли по мгновенно намокшим глазам. Вновь будет винить его в излишней сентиментальности. – Шото, – омега кусает от тревоги губы, – нам лучше лечь спать, – говорит тихо, но уверенно. – Тебе на работу… буквально через час вставать. – Пф, тогда зачем вообще ложиться? – отзывается весело Тодороки, наклоняется и впивается в его губы с грубым поцелуем. Мидория что-то тихо протестующе мычит, упирается ладонями альфе в грудь. Тот этого словно и не замечает совсем. – Прекрати, – недовольно говорит он. – У меня есть идея для куда более интересного время препровождения, нежели сон, – отзывается Шото, прикусывает его за нижнюю губу, оттягивает. – Ай! – Изуку взвизгивает и морщится. Тодороки смотрит на него затуманенными от похоти глазами, кажется, они даже почернели, и облизывается, его это заводит. – Лежи смирно, – наказывает альфа и нарочито медленно целует Мидорию в ключицу. Тот вздрагивает, по спине проходится холодок. Шото жутко неспешно спускается вниз, целует попутно ребрышки, мягкий чуть выступающий животик, выпирающие кости. Поцелуи мокрые, влажные места будто горят огнем. Омега дрожит, кусает от предвкушения губы. Заводит, нравится. И пусть он и хочет остановиться, желает поговорить или просто сбежать, не может. Рядом с Тодороки страшно, отчего-то не по себе, неуютно. Но вдали от него Изуку скучает, не может нормально дышать, мыслить существовать. Его успокаивает родной запах, он упивается той сладкой негой, в которую может попасть вместе со своим альфой. Пускай это и не всегда особенно безопасно… Шото откидывает его нижнее белье в сторону, что-то тихо рычит. Наклоняется ниже, прикусывает Мидорию за бедро. Тот взвизгивает и гулко стонет, пытается отдышаться. – Нет, – шепотом говорит омега, он не уверен в своих словах. – Больно? – уточняет Тодороки, поднимает на него свои большие глаза. Кажется, он заботлив и внимателен, но Изуку-то знает, что от его ответа ничего не изменится. – Нет, я не об этом, – Мидория садится, пытается схватить его за плечи, но альфа перехватывает его за ноги, подтягивает к себе, переворачивает, нависает сверху. Он тяжело дышит над ухом омеги, изредка целует его в висок. Изуку слышит, как сзади что-то шуршит, наверное, Шото стягивает свою одежду… – Нет, я… – омега пытается сесть, но его толкают в спину, призывают лежать на кровать. – Подожди, я не хочу, – говорит Мидория, покусывает от тревоги губы. Он жмется, пытается отстраниться, ему это совсем не нравится. Но что-то внизу живота сворачивается в тугой узел, давит, подступающее возбуждение дает о себе знать, он весь в нетерпении. – Что ты такое говоришь, – откликается Тодороки и смеется. Он оглаживает ягодицы омеги, а затем легко давит меж них, проскальзывая внутрь разгоряченного тела двумя пальцами. – Ох, – Изуку шумно выдыхает, прячет лицо в подушку, гулко стонет. Он краснеет, мысли путаются, по спине бежит дрожь от предвкушения, нетерпения, желания. – Шото, нет! – повышает голос, искренне надеется, что его услышат. – Я не хочу, не хочу, – говорит уверенно, пытается не оговариваться, не запинаться. – Мм, Изуку, – альфа прижимается к нему со спины, целует в загривок. Он двигает пальцами медленно, сгибает их у самого выхода, задевает простату. Мидория каждый раз вздрагивает и мычит через плотно сжатые губы. – Шото, – он тяжело дышит, но всё же старается не терять рассудка. Слишком хорошо, слишком приятно. – Шото, подожди. Давай, не будем. Не будем, я не хочу… – бурчит тихо, язык заплетается. Тодороки не откликается. Он вытаскивает пальцы, притягивает омегу ближе к себе и думает. Не двигается несколько мгновений, а после вдруг слишком резко и неожиданно обхватывает свой пенис пальцами, приставляет его ко влажному анусу. Изуку шумно вздыхает, замирает, закусывает губу, выгибается в спине. Крестец бьет дрожью, горло стягивает путы нетерпения, он не может выговорить ни слова. Слишком хорошо. Альфа медленно подается вперед и замирает в финальной точке, прикрывает глаза. Что-то гортанно шипит, крепко сжимает челюсти. Мидория стонет, сжимает пальцами подушку. Приятно, жгучее тепло, словно расплавленный металл, растекается по телу. – Нет, – находит он в себе силы повторить. – Шото, нет. Нет, слышишь? Я не хочу. Прекрати! – говорит омега вдруг удивительно уверенно. – Изуку, – Тодороки наклоняется к нему, прикусывает за ухом, что-то порыкивает. – Изуку, Изуку, – повторяет имя, словно боится, что Мидория забудет, как его зовут. Или исчезнет, решив, что никому здесь не нужен. – Изуку, Изуку, прижмись ближе, – приказывает альфа, Мидория мотает головой. – Я не хочу, – откликается он. – Шото, пусти меня, – просит спокойно, пытается перевернуться. Не получается. – Шото, Шото! – зовет его, на что Тодороки лишь довольно шипит. Ему нравится. До боли нравится звук того, как этот омега произносит его имя. Его имя. – Изуку, – альфа наклоняется, обхватывает его руками, пальцами начинает играться с сосками. Мидория испуганно дергается, пытается убрать его ладони от своей груди, крутится. Но ситуация сильно не меняется. – Изуку, – Тодороки целует его в шею и вдруг прикусывает, до боли сжимает нежную кожу. Омега пищит, жмет голову в подушку. – Шото, – стонет он, – хватит, я не хочу, – говорит уверенно. Точнее, лишь старается. Ведь звучит совсем не убедительно. Ему нравится, очень нравится, это жутко хорошо. Это слышится в голосе, в тоне, в его хриплых стонах. – Изуку, – альфа целует его, облизывает метку, заставляя мурашки бежать по выгнутой спине омеги. – Изуку, – он подается тазом медленно, очень медленно назад, будто издевается. Мидория мычит, мечется. – Шото, – он подается весь вперед, но это ничего не дает, Тодороки крепко обнимает его, держит, целует. – Шото, хватит! – омега повышает голос. Не сильно, но ощутимо. Он делает это крайне редко, это должно произвести хоть какой-то эффект. Но альфа будто не слышит. Целует его, снова и снова прикусывает кожу, облизывается мгновенно появляющиеся от острых клыков небольшие ранки. – Я бы поставил на тебе метку, – говорит он тихо. – Изуку, – и сладко порыкивает, жмуря глаза, – но на тебе уже и так есть моя метка, – слышится легкий, точно перезвон колокольчиков, нежный смех. Гортанный, глубокий, заразный. Мидория тоже усмехается, чувствуя себя при этом страшно глупо. Он наслаждается, дышит полной грудью, жмурит от удовольствия глаза. Тодороки пахнет корицей. Горькой и одновременно жутко сладкой корицей. Терпкий, теплый, горячий, такой родной, любимый запах. Изуку обожает его. Он готов дышать этим запахом бесконечно, постоянно. Это точно наркотик. Горький, серьезный, сложный, крепкий, бодрящий. Жутко будоражащий, заставляющий кровь в жилах буквально вскипать. И одновременно такой приторно сладкий, сахарный, дурманящий, опьяняющий. Будто бокал элитного алкоголя. Терпкий, с легким горячим послевкусием. И затуманивающий рассудок, лишающий всякого здравого смысла. Да, он такой. Любимый наркотик Изуку. Его личный, его собственный, только его. Наркотик. Мидория тяжело стонет, дыхание сбивается. В носу першит, перед глазами пляшут яркие точки. Словно он действительно сделал добрую затяжку электронной сигареты… – Шото, – омега мычит, – Шото, быстрее, – шепчет он, сдается. Нет сил на сопротивление. Оно так или иначе бесполезно. Альфа не слушает его или, скорее, просто не слышит. Да и он сам слишком наслаждается, чтобы прекращать, чтобы позволить разуму взять вверх над желаниями, над похотью. – Шото, быстрее. Не томи меня, прошу, – говорит в полголоса, прикрывает глаза, слишком стыдно смотреть. Словно кто-то может наблюдать за ними. За его падением. – Быстрее? – Тодороки весело смеется, его голос такой чистый. Кристально чистый, жгучий. – Куда нам торопиться, Изуку? – спрашивает гортанно, пошло облизываясь. – Шото, – Мидория стонет, запрокидывает голову, сжимает дрожащими отчего-то всегда-всегда холодными пальцами простыню. – Шото, – повторяет он, почему-то боясь, что альфа может исчезнуть, испариться, развеяться, как сизый дым. – Изуку, – альфа резко подается назад, выходит из него и хватает за талию, переворачивается на спину. Они встречаются взглядами, Тодороки ухмыляется, растягивает губы в странную улыбку. – Изуку, – говорит он гортанно, наклоняется и медленно целует омегу, осторожно убирая пальцами кудрявые прядки с его вспотевшего лба. – Шото, – омега обнимает его за шею, прижимает к себе, боится. Боится разочаровать, боится потерять. – Я люблю тебя, Шото, – шепчет еле слышно на ухо. – Я люблю тебя! Очень сильно люблю! – голос практически надрывается, язык заплетается. Альфа не откликается. Он прижимает Мидорию ближе, утыкается носом в его шею, нежно целует, гладит по спине. Со всей любовью и заботой. Но Изуку не нужны действия, прикосновения и поцелуи. Он не верит глазам, ощущениям. Ему нужны слова. Слова. Только они смогут до конца заполнить пустоту у него внутри. Объятия и ласки жутко хороши, они греют душу, но омега не может не думать, что всё это не искренне, что всё это наигранно. А слова… Шото не может врать, глядя на Мидорию. А даже если солжет, Изуку мгновенно поймет это по его виновато потухшим глазам. – Изуку, – Тодороки целует его в губы, заставляет отвлечься от глупых мыслей. Помогает. – Шото, я люблю тебя, – омега прижимает к нему, прикрывает глаза. – Очень-очень люблю! – говорит он, на лице застывает странное выражение. – Мне так хорошо с тобой, Изуку, – отзывается альфа, гладит его по голове. В комнате жар. Их запахи смешиваются, совсем негармонично застывают в воздухе. Но это их запахи. Только их единственный общий аромат. Мидория жутко его любит. Нет ничего лучше, чем когда они вместе… Омега шумно вздыхает, весь напрягается, а через мгновение всё его тело расслабляется, обмякает. Тодороки кончает следом, что-то тихо шипит через зубы. Он всегда что-то шипит. Иногда в этих звуках Изуку может расслышать слова… – Шото, давай хоть теперь поговорим, – тихо вздыхает Мидория, утирая сперму салфетками с живота. – Шото? – он оборачивается и умиление тут же появляется на его лице. Альфа, похоже, мгновенно заснул…