В твоих объятьях очень тепло

Весна. Веселые птички щебечут за окном, голуби прыгают по двору. Изуку стоит у окна, губы дрожат, глаза на мокром месте. Страшно. Уже три месяца прошло… Шото, как всегда, лежит на своей койке без движения, словно мертвый. Но Мидория слышит его слабое дыхание, альфа будто спит. Но это не сон. Кома. Омега с ужасом вспоминает тот момент. Любимый муж сдуру выскакивает на дорогу, неизвестно откуда появившаяся машина на скоростях сбивает его. Пакетики с паприкой разлетаются во все стороны. Лужа крови, скорая. Сотрясение мозга, операция, куча денег. И не факт даже, что он очнется. Изуку вздыхает и присаживается на стульчик рядом с кроватью. Хочется прижать альфу к себе, обнять его, поцеловать. Но Мидории слишком больно смотреть на его бледный лик. Зима пролетела быстро, незаметно. Будто её и не было. Пустая квартира, совсем неживая, тихая. Время для омеги будто остановилось, он не чувствует себя живым. Словно не Тодороки сейчас в коме, а он сам. Словно от альфы зависит, умрет он или будет жить. Сейчас остается только ждать. Омега гладит его по руке, смотрит на любимое лицо. Больно. Он уже давно здесь, который час. Пора возвращаться домой. Но так не хочется! Пустая квартира, пустая жизнь. Без Шото Изуку не может существовать. Он поднимается, берет свою сумку, замирает у кровати. Наклоняется, невесомо целует альфу в лоб и медленно бредет к двери. Изуку замирает у двери, оборачивается на больничную койку. Куча аппаратуры, даже просто смотреть на это ему больно. Уходить не хочется. Совсем. Пусть и надо, он просто не может. Знает, что, когда выйдет из больницы, время точно остановится. Жизнь замедлит свой ход, всякий смысл существования будет потерян. Ноги точно прирастают к земле, он стоит, смотрит. Лицо альфы кажется таким умиротворенным. Мидория разворачивается на каблуках, быстрыми шагами проходит к кровати, присаживается. Нет, он не собирается сейчас уходить. И пускай у него уже целая куча долгов по работе, недосып и недоедание. Подумаешь. Потом наест. Вся его жизнь здесь, в этой палате. – Шото, – тихо говорит Мидория, берет его за руку. – Шото, сколько мне еще тебя ждать? Шото, когда же ты наконец очнешься? Я… – его глаза наполняются слезами, – совсем один. Я без тебя не могу! – всхлипывает он. Сердце замирает; он смотрит, ждёт. Но Тодороки вовсе не собирается вдруг очнуться. – Дома без тебя так пусто… и странно. Я чувствую себя нехорошо там, – негромко продолжает омега, искренне веря, что его слушают. – И я так… и не купил себе новые ботинки, – усмехается горько он. Перед глазами плывут яркие образы произошедшего. Страшно. Мозг Изуку запечатлел все, как нарочно, до мельчайших подробностей. Шото выскакивает на дорогу; водитель замечает его, начинает тормозить. Машину заносит, альфа не успевает даже сообразить, что происходит. Его сбивает. Всё происходит быстро, совсем не как в кино. Тело отлетает на несколько метров, безвольной тушкой падает на асфальт, растягивается в неестественной позе. Водитель автомобиля сразу же выскакивает, подбегает к потерпевшему. Мидория визжит, срывается с места. Люди, проходящие по улице, оборачиваются, испуганно ахают. Но Мидория не слышит никого из них. Он держит мужа за голову, смотрит в ужасе на лицо, закатившиеся глаза. Зовёт, кричит навзрыд, произнося имя любимого. Шото-Шото-Шото! Но тот не отзывается, продолжает куклой валяться на дороге. Кровь никогда не пугала Изуку раньше. Но за эти недели он видел её в своих кошмарах уже сотни раз. – Шото, я очень тебя люблю, – омега вздыхает, наклоняется, вновь целует альфу в лоб. Тот тёплый, но от страха кажется Изуку совсем холодным. – Я боюсь за тебя… боюсь, что вдруг в один миг… тебя не станет, – тихонечко шепчет омега. Волнуется. Он смотрит пристально, ожидает, что в любой момент Тодороки вдруг очнется. Но этого не происходит. – Мне всегда казалось, что… это может произойти с кем угодно. Только не с нами, – Мидория шмыгает носом, его глаза красные-красные от слез. Он нагибается, прижимается ухом через тонкое одеяло к груди мужа. Чтобы убедиться, что тот еще дышит, что он жив, что он здесь, он рядом. – Пожалуйста, вернись ко мне, – шепчет Мидория. – Что? – тихий шёпот, шумный вздох. Изуку задирает голову, его лицо в надежде вытягивается. – Шото-Шото! – восклицает он, хватает альфу за руки, сжимает. Тодороки глядит на него из-под полуопущенных ресниц, явно слабо соображает, что происходит. Мидория вскакивает, жмёт на кнопку «Вызов врача». – Г-где…? – альфа хрипит, разобрать его шепот невозможно. Его бледные тонкие губы еле заметно шевелятся. – Шото-Шото, – омега зовёт мужа, его сердце сжимается от тревоги сильно-сильно. – Это я, Изуку! – он сжимает его ладони заледеневшими пальцами сильнее. – Изуку? – чуть слышно бурчит Шото. – Ты изменился!.. – то ли поражается, то ли усмехается он. Дверь в палату распахивается, внутрь врывается врач. – О, так вы очнулись! – восклицает он, радостно хлопает в ладоши. Мидории хочется прогнать его прочь, чтобы не мешал их идиллии. Но он благоразумно отходит в сторонку, с трепетом ждёт. Около получаса. Доктора замеряют какие-то показатели, спрашивают о самочувствии. Шото что-то спутанно отвечает, не отрывает глаз от омеги. Смотрит, не мигая, смотрит и явно что-то думает. На лице его растерянность, даже шок. Изуку ежится от этого взгляда, не может понять, в чем же дело. Становится неуютно, но он слишком счастлив, чтобы думать об этом. – Последите-ка за пальцем, – просит доктор, покачивая рукой перед лицом альфы. – Так, угу-угу, – мычит что-то себе под нос, улыбается. Наверное, всё хорошо. Тодороки не интересно. Он медленно, словно в трансе, ощупывает свои руки, разглядывает ладони. Прикасается к лицу, к щеке, обнаруживает на нем бороду. – С-сколько я был без сознания? – без сил уточняет он. – Около трёх месяцев, – откликается тут же Изуку, подходит к нему, нежно улыбаясь. – Э… – Шото очевидно растерян. – Какое число? – спрашивает он и глядит в окно. – Седьмое марта! – восклицает Мидория. Слишком громко для больничной палаты, все аж вздрагивают. Но он не может быть сейчас тихим. – Март… – альфа покачивает головой. – Какой год? – сглотнув, хрипло спрашивает он. Изуку замирает. Они с врачом переглядываются, одинаково жмут плечами. – Что последнее вы помните? – оперативно спрашивает доктор, присаживаясь на стул. Альфа растерянно отвечает. И чем больше он говорит, тем туже страх стягивает горло Мидории… – Получается, мы… – Тодороки мнется, пытается подобрать выражение мягче, – живём вместе? Омега лишь вздыхает, удрученно опуская голову. Память. Его альфа потерял память. Обо всем. Об их совместной жизни, о свадьбе. Всё. До времени третьего года в университете. Тело альфы быстро шло на поправку. Поэтому врачи выписали его буквально через пару недель. Прописали таблетки для памяти, уверили, что они помогут. Хотя никаких гарантий и не дали. – Да, – Мидория вздыхает, отпирает ключом дверь. – Проходи, – тихо говорит он, качает головой внутрь. Шото несмело ступает на порог. – Изуку, скажи, – его голос непривычно мягкий, отчего омега вздрагивает. – Почему, раз мы так давно в браке, у нас до сих пор нет детей? – Что? – одними губами переспрашивает Мидория, пальто, что он собирался повесить на крючок, падает на пол. – Дети… – альфа растеряно улыбается. – Прости, это какой-то… нехороший вопрос? – осторожно уточняет он, с заботой смотрит на омегу. Тот лишь отворачивается. – Да нет… – бурчит тихо. – У кого-то из нас… – Тодороки проходит вглубь квартиры, с интересом разглядывая стены. – У кого-то из нас бесплодие? – предполагает он обеспокоенно. – Нет, – мертвым голосом отзывается Изуку. Чувствует себя очень странно. – Просто… нам почти тридцать, – объясняет альфа. – Ты не хочешь детей, – удивительно спокойно вздыхает Мидория, потягивается. – Здесь у нас спальня, тут – гостиная, – рассказывает он будничным тоном. – Там кухня и ванная комната. Шото смотрит на него растерянно, кажется, не слушает. – Как так? – удивленно спрашивает он. – Я же очень люблю детей! – восклицает радостно. Омега смотрит на него с сомнением, а после на его лице появляется очень странное выражение. Глаза, полные неверия, на дне которых плещется страх. – Ага, я тоже, – он слабо улыбается, подходит, берет мужа за руку. Тот с растерянностью и любовью смотрит в ответ. Так непривычно его таким видеть. – Шото, я… – Мидория шумно вздыхает, – я… долго уговаривал тебя на ребенка, но ты… почему-то отказывался постоянно. – О. – Ммм… – Изуку отводит глаза, не знает, стоит ли рассказывать про аборт. Вроде и стоит, доктор сказал, воспоминания так легче будут возвращаться, а вроде… и зачем? За последние недели столько всего произошло, омега успел позабыть об этом. Не хочется ворошить прошлое. – Так… – альфа чуть жмет плечами, – давай… тогда заведем ребенка, – говорит он неуверенно. – Ну, не сейчас, конечно, я ещё совсем не ориентируюсь после травмы, но… ближе к лету. Мидория медленно моргает, смотрит, не понимает. Что? Что Тодороки только что сказал? Что, а главное, как? Столько лет из его уст вылетал только твердый отказ! – Д-да! – отвечает он робко, кивает. – Да-да! – и кидается к мужу на шею, крепко-крепко обнимает его, прижимается всем телом. – Фух, полегче-полегче, – Тодороки усмехается, поглаживает его по спине. – Ты чего? Всё хорошо? – Ды-а, – Изуку всхлипывает, отворачивается. – Шото, – переходит на шепот, – скажи, ты любишь меня? – голос робкий, настороженный. – Э… – альфа замирает и с легкой удивленной улыбкой откликается, – к-конечно. Что за вопросы? По спине омеги проносится дрожь, он вновь вздрагивает, прижимается к мужу сильнее. – Скажи это, – просит тихо. С надеждой. С беспокойством. Страшно. А вдруг, как и всегда, в ответ Мидория услышит лишь привычное: «Ты и так знаешь ответ». – Э… – Тодороки чуть дергает плечами, растерянно хмурится. – Я люблю тебя, – говорит спокойно. – Спасибо, – шепчет еле слышно Изуку. Он сжимает шею Шото до боли, тот тихо начинает кряхтеть. Но не возражает. – А ещё раз? – просит омега. – Зачем? – нервно усмехается альфа. – Я просто… – омега отлипает от него, заглядывает в глаза. – Я… – он кусает губы, не знает, что ответить. Обвинять альфу в прежней черствости кажется глупым. Ведь сейчас он ничего этого не помнит. – Просто я очень скучал, – улыбается Мидория. – Боялся, что ты не очнешься, – говорит сдавленно, вновь прижимается. Тодороки прижимает его в ответ, зарывается носом в пушистые волосы. – Я люблю тебя, – шепчет он. – Я люблю тебя, Изуку. Тебя и только тебя, – его голос чистый, добрый, нежный, ласковый. Именно такой, каким омега всегда хотел его видеть. Мидория тает от этих слов, внутри всё замирает. Он слушает, упивается этими словами. Чувствует, как пустота, что гложет его уже долгие годы, постепенно заполняется теплом. Любовь наконец-таки идет в обе стороны… – Шото, ещё-ещё! – Изуку поднимает на альфу глаза, поднимая высоко голову, просит с настоящей мольбой в глазах. Для него это очень важно. – Шото! Ты знаешь, я тоже очень сильно тебя люблю! – говорит он, надрывая голос. Альфа нервно усмехается, кивает, гладит его по спине. – Конечно-конечно… Апрель. На улице всё цветет и пахнет. Всё полно жизни. Множество цветов, сакура, вишня. Всюду нежные белые и розовые тона. – Я так ничего и не вспомнил, – вздыхает Тодороки. – Эти таблетки точно помогают? – со скептицизмом спрашивает он. Ответа ему никто не дает. Оно и логично. Вопрос-то риторический. – Шото, не волнуйся, – Изуку улыбается. Робко подходит, целует альфу в щеку. – Думаю, нужно просто подождать. – Хотелось бы верить, – Тодороки оборачивается к нему, берет за руку. – Хотя ты знаешь, я вовсе не чувствую, что что-то забыл. Или упустил. Главное, что я помню тебя. Остальное… можно и наверстать, – он наклоняется, целует омегу в лоб. Тот вздрагивает, вжимает голову в плечи. Мидория в ужасе. Он не понимает, что это. Когда это его альфа стал таким? Когда он был таким? Заботливым, добрым, нежным. Чрезмерно любвеобильным… Когда в последний раз Изуку слышал от него столько приятных слов в свой адрес? – Угу… – он улыбается, внутри что-то болезненно щемит. Сердце, наверное. Оно всё ещё не верит, отказывается доверять, беспокоится. Полагает, наверное, что его вновь разобьют. – Я хотел спросить… – Изуку мнется с ноги на ногу. – Что такое? – Шото присаживается на кресло, утягивает его к себе на коленки. – Ты такой красивый, – неожиданно говорит он, целует омегу в щеку. Тот вспыхивает, глупо улыбается. – С-спасибо, – отвечает и радуется, а голос дрожит. – Меня друг… Юга, ты… ах, нет, ты его не знаешь, – Мидория взмахивает неловко рукой, – зовёт гулять. Могу я пойти? – спрашивает осторожно, смотрит исподлобья. Тодороки в недоумении дергает плечами. – В чем проблема? – В смысле? – В чем проблема? Зачем ты спрашиваешь меня? – Ну… как же… – Изуку тупит взгляд, опускает голову, начинает перебирать пальцами. Неловко. Прежнему Шото такие вопросы странными совсем не казались. Напротив, абсурдным было пойти куда-то и не спросить разрешения… – Если хочешь, идти, – альфа жмет плечами. – О… если хочу… – омега растерянно качает головой. Таким ответом он вовсе не удовлетворен. – Ты хочешь пойти? – спрашивает в лоб альфа. – Д-да. – Ну так иди! – восклицает он. – Только лучше не задерживайся допоздна… – протягивает задумчиво. Мидория вздрагивает, в этой фразе он узнает своего Шото. – Хорошо! Спасибо! – вскакивает, чмокает мужа в щеку. Тот растерянно на него смотрит. – Где вы будете гулять? В клуб пойдете? – спокойно спрашивает он. Изуку замирает, удивленно оборачивается. – Я не хожу по клубам, – отзывается он и хмурится. – Ты что! Конечно, нет! – добавляет уже возмущенно. Тодороки лишь жмет плечами. – Так где тогда? – Не знаю. В парке, может. Или в кафе зайдем… – омега направляется к шкафу, достает одежду, обдумывает, чтобы надеть. – Я ненадолго, обещаю! – Хорошо, – Шото растерянно жмет плечами. – Твоё дело. – О… тебе что, всё равно? – удивляется Мидория. Такое поведение приводит его в замешательство. – Нет, – улыбается альфа, – ну ты что. Просто в этом ведь нет ничего такого. Гуляй, где хочешь, – жмет плечами. – А если будешь задерживаться до полуночи, можешь позвонить мне, я заберу тебя, – предлагает он с заботой в голосе. Изуку смотрит на него шокировано. Диссонанс. Глаза говорят, что перед ним Шото. Самый обычный. С этой его дурацкой разноцветной щетиной. Но уши врут! Утверждают, что альфе вдруг стало всё равно, где и с кем он. Как же так? – З-заберешь… с-спасибо, – Мидория неловко улыбается и поворачивается обратно к шкафу. – Что мне надеть? – спрашивает вдруг. Тодороки поднимает на него растерянный взор. – Ты часто донимаешь меня этим вопросом, – протягивает он. – Надевай, что хочешь! – О… – омега неловко жмется, достает из шкафа легкие, красивые вещи. Довольно закрытые, скромные. – Эти? – уточняет он. – Они тебе нравятся? – удивленно спрашивает Шото. – Ну-у-у, если хочешь, надевай их, – неуверенно говорит он. – А тебе не нравится? – с беспокойством спрашивает Изуку. – Я-то тут причем! – восклицает альфа, неохотно поднимается, подходит к нему. – Просто я думаю, они слишком теплые. Тебе жарковато будет. Но смотри сам. – Э… – Мидория встает рядом с ним, глупо улыбается. – Не хочешь же ты предложить мне надеть что-то более открытое? – спрашивает он с иронией. Тодороки хихикает, удивленно на него смотрит. Одна секунда, другая. До омеги не сразу доходит значение его такого взгляда. Он усмехается, начинает весело, но нервно смеяться. – Надень это, – Шото засовывает под его истерический смех руку на дно шкафа, достает оттуда старые давно забытые любимые шорты Изуку. – Под погоду подходит. – Чего? – омега вновь усмехается. С каким-то ядом. Ищет подвох. Но подвоха нет. Яркие розовые шорты, сильно выше колена. Мидория постоянно носил их раньше. Но в один миг прекратил почему-то. Когда альфа сказал ему, что они вульгарные. А теперь… – Ну! – Тодороки трясет рукой. – Надевай! Они очень красивые, самое то для прогулки! – Но… – Изуку неуверенно качает головой. Это странно. Очень-очень странно. – Ты же не хочешь выглядеть чушкой? – спрашивает со вздохом альфа. – Ну, надевай! Или, скажешь, что они тебе уже не по возрасту? Мол, не солидно? – закатывает он глаза. – Давай-давай! – Я… Шото, не шути так, – Мидория берет его за плечо, грустно качает головой. – Не надо, мне неприятно. Тодороки удивленно замирает, хочет что-то сказать, но осекается. – Прости, – голос испуган, растерян. – Я сделал что-то не то? – осторожно уточняет он. – Прости… я столько всего не помню. Если я… что-то не сказал, извини меня, – виновато протягивает альфа. Изуку передергивает, он морщится. Это странно. Очень странно. Шото. И извиняется. Зачем? За что? Что вообще происходит? – Не-ет, – Мидория глупо улыбается, – нет! Нет-нет, это ты прости меня! – восклицает он! – Прости! – повторяет, покусывает от тревоги губы. Тодороки смотрит на него растерянно. – Тогда в чем дело? Что на тебя нашло? – Ну… я не понимаю. Просто… Шото, ты… и предлагаешь мне… одеться в это! – омега в шоке качает головой. Альфа так же растерян. – Ты сам попросил у меня совета, – объясняет он. Повисает неловкое молчание. – М… я… могу пойти во всем, в чем угодно? В чем захочу? – через минутную паузу спрашивает Изуку. Такое просто не может уложиться у него в голове. – Конечно, – Тодороки разводит руками и садится в кресло. Мидория думает. Это странно. В итоге он всё равно, вопреки своим желаниям, одевается, как обычно. Скромно и прилично, как раньше всегда любил говорить альфа! Ведь ему кажется, что Шото просто проверяет его. И будет ругать в последствие если что… – Ах! – Юга испуганно вздыхает. – Память потерял? – искренне удивляется он. – Ага, – Изуку вздыхает. – Я… хотел и раньше тебе рассказать, всё как-то времени не было, – тихо говорит он. Аояма лишь отмахивается. – Всё хорошо, – улыбается он. – На самом деле я… хотел обсудить с тобой одну тему. Думал, так будет правильнее. Последние недели ты совершенно не выходил на связь, я боялся, что-то случилось, – с беспокойством рассказывает блондин. – Прости, – Мидория виновато улыбается. – Я… был сам не свой… из-за Тодороки, – объясняет он. – Жизни будто не было, – вздыхает, прикрывает устало, вымученно глаза. – Не извиняйся, я всё понимаю… Они медленно бредут по скверу. Вокруг множество людей и веселых детей, носящихся туда-сюда. На Изуку одна лишь эта картина навевает тоску. Но слова Шото о предстоящих детях греют. Слова Шото о детях… странно. Шото вообще странный. В последние дни. После его травмы. Что там у него в голове творится? «Он так изменился, – отдаленно думает омега. – Я не знаю, как вести себя рядом с ним. Он такой… такой другой!» – Ты сегодня очень задумчивый, – протягивает вдруг Юга. – А? – Мидория вздрагивает, оборачивается на него настороженно. – Да-да, прости… Ты хотел что-то обсудить, верно? – виновато уточняет он. – Да, – Аояма кивает. – Правда теперь мне кажется это немного глупым, – признается он. – Так, что за тема? – уточняет Изуку. Он останавливается, с замиранием сердца смотрит на малышей на детской площадке. – Про твоего мужа, – с неохотой отзывается Юга. – Я всё думал-думал, как тебя убедить! Хотел сегодня это перетереть. А тут оказывается… он потерял память. Теперь все мои слова бессмысленны. – Они и раньше были бы бессмысленными, – уверенно говорит Мидория, хмурится. Ему неприятно. Просто в голове не укладывается. Ну как его любимый, самый-пресамый лучший муж может оказаться каким-то там манипулятором? Ну как? Правильно, никак! Юга просто ошибается… – Как сейчас он к тебе относится? – обеспокоенно спрашивает Аояма. – Хорошо, – Изуку жмет плечами и опускает голову. – Как всегда. – Как всегда? – прищурившись, уточняет Юга. – Не важно, – Мидория отмахивается. – Прости, – блондин растягивает губы в виноватой улыбке. – Ладно, я больше ни слова плохого не скажу про твоего мужа. Но не надо, пожалуйста, закрывать эту тему! Я же вижу, ты не спокоен. Что-то случилось. Он… изменился? – предполагает с заботой в голосе Аояма. – Из-за того, что он много не помнит, да? – Э… ох, – Изуку закусывает губу, опускает глаза. – Ты всегда такой заботливый, Юга, – с нежной улыбкой говорит он, вдруг тянется и целует друга в щеку. Тот лишь слегка недовольно морщится. – Фу-фу! Так я прав или нет? – Ну… прав, – Мидория пожимает плечами. – Шото действительно… другой. Он… много не помнит, это верно. Но… мне кажется, дело не в этом. – В смысле? – Он просто… другой. Это не плохо и не хорошо. Он… очень… нежный и добрый, – вздыхает Изуку. – Так что ж в этом такого? – удивляется Юга, весело подмигивая пробегающему мимо ребенку. – Что тебе не нравится? – Ну… – Мидория останавливается, – раньше он не любил говорить о любви. А теперь… так много, и я… Юга, мне кажется, – он кусает с беспокойством губы, обдирает кожу, сердце щемит. – Мне кажется, это всё не искренне! Словно он чего-то недоговаривает! – Ох… – Нет, не так. Не недоговаривает, а… просто… не знает, не помнит. Какая-то в этом фальшь!