В твоих объятьях очень тепло

Изуку перестилает постельное белье в спальне, сонно зевает. Хочется спать. Сегодня у него был очень сложный день. – Шото, – зовет он альфу с кухни, – когда ты спать? – спрашивает с беспокойством. – Скоро-скоро, – откликается Тодороки. А после появляется в коридоре. Вид у него задумчивый. – Я… странно себя чувствую, – протягивает он. – Заболел? – с беспокойством предполагает Мидория, подскакивает к нему, смотрит в глаза. Те сейчас удивительно добрые, теплые. – Что болит? – Так, – альфа жмет плечами, – голова слегка. Даже не болит, а просто… каша. Не могу с мыслями собраться, – признается он. – Угу, – омега вздыхает и тянет его к кровати, – тогда ложись, пожалуйста, спать, – наставительно говорит он. Шото морщится от этого чуть недовольно. – Дела… – буркает он. – Прости! – восклицает испуганно Изуку, отходит назад. – К-конечно, если у тебя дела, – тон его голоса становится тише. Тодороки смотрит на него с непониманием. Его лицо странно искривляется, на щеках ходуном ходят желваки. – Что ты несешь? – спрашивает он чуть раздраженно. – Изуку, чего извиняешься? – удивляется зло. Мидория опускает виновато голову. Он не понимает. Альфа очень изменился после травмы. Он… странно себя ведет. Больше не интересуется тем, где и с кем омега. Совсем. Не лезет в его телефон, отпускает гулять допоздна. Это неприятно. Изуку почему-то кажется, что его не любят, что не волнуются, не заботятся о нем. Хоть он и знает, что это беспочвенно. Ведь теперь Шото всегда повторяет: «Я тебя люблю», стоит только попросить. – Ну… ты сам должен решать, ложиться ли тебе спать, – объясняет тихо Мидория. – Я вовсе не хочу тебя заставлять. Тодороки молчит. Смотрит на него удивленно, качает в шоке головой. – Я тебя не понимаю, Изуку. Ты странно себя ведешь, – альфа подходит, берет его за руку, смотрит в глаза. Омега смущенно отворачивается. – Что-то не так? Ты скажи, не молчи! Ты часто… извиняешься ни с того ни с сего. И… постоянно ждешь какого-то моего одобрения. Зачем? – Да нет, тебе кажется, – Мидория жмет плечами. – Что-то не так? – Шото тянет его ближе к себе, – это… из-за того, что я потерял память? Я, может, изменился? Или что? Изуку, скажи мне. – Всё хорошо, – омега приподнимается на носочки, несмело целует альфу в щеку. Тот нежно улыбается, поглаживает его по спине. – И всё-таки. Я волнуюсь за тебя, – Тодороки делает шаг вперед и вдруг крепко-крепко его обнимает. – Изуку, я… что-то обещал тебе? А потом забыл? Или… что-то серьезное случилось? – Нет-нет, – Мидория качает головой, прижимается ближе. – Всё хорошо, правда, – лжет. Ему нехорошо. Но он боится сказать об этом. Потому что привык так. Никогда не говорил. И теперь это кажется странным. Да и Шото… зачем зазря его тревожить. – Мне кажется, – голос альфы становится тихим, даже слабым, – что… что-то случилось. Что-то, чего я не помню. Что-то серьезное. Может, мы ссорились? Или… ты чем-то болен? Не знаю, – он нервно усмехается, прикрывает глаза. – Изуку, что-то случилось между нами? – Нет, – омега отлипает от него и целует в щеку. – Всё в порядке! – он смеется. Немного искусственно, но вполне счастливо. – В порядке… – повторяет вслед за ним Тодороки. – Ты чего-то недоговариваешь мне. Я чувствую, – говорит спокойно, чуть хрипя. – Почему ты так думаешь? – Потому что… Изуку, правда, ты совсем не такой, каким я тебя помню! Совсем не такой! Ты… такой робкий, даже пугливый, – Шото отпускает его, отходит на шаг, внимательно смотрит. Его глаза добрые. Очень добрые. И Мидории от этого жутко неловко. Он морщится, будто от яркого солнечного света, покусывает губы, краснеет. Альфа заботлив, на дне его разноцветных глаз плещется любовь и тревога. Он волнуется. Омега видит это, и что-то внутри екает. – Я не пугливый, – смеется он. – Ммм… – Тодороки хмурится, не знает, какие подобрать слова. – Изуку, просто… мне неспокойно. Кажется, что… что-то не так в наших отношениях. Может… всё-таки что-то случилось? За эти последние несколько лет. – Нет, – Мидория улыбается, жмет плечами. У него тоже есть такое ощущение. Но он не знает, что может ответить. Не знает ответ на вопрос. Ведь ничего… ничего не происходило! – Может… я тебе изменил? – вдруг предполагает Шото, его лицо в ужасе перекореживается. – Нет! – омега взмахивает руками. – Ты что! – возмущенно шипит он. Альфа хихикает, отворачивается. – Прости, – пожимает виновато плечами. – Я… не знаю, что случилось, вот и предполагаю всякое. – Но ничего не случилось, – с невинной улыбкой говорит Изуку. – Случилось, – морщится Тодороки. – Я вижу это по твоему лицу. По взгляду. Ты… изменился, Изуку. Нет-нет, конечно, это нормально, люди меняются с возрастом. Но ты… как-то очень странно изменился. Словно… случилось что-то ужасное. – Нет, – Мидория чуть нервно смеется. Ему не нравится этот разговор. Он чувствует, что Шото своими идеями забирается ему прямо в душу. Ворошит там что-то темное, склизкое, неприятное. Что-то, что делает ему очень больно. – Да! – альфа повышает голос, напрягается. Его всего трясет от напряжения. – Я же психотерапевт, я вижу! – восклицает он. – Вижу… – повторяет уже очень тихо. – Что-то не так… Изуку лишь виновато разводит руками. – Прости, – шепчет бесшумно. – Прости. Пожалуйста, не думай, что со мной что-то не так, – просит он. Тодороки поднимает на него удивленные глаза, качает в шоке головой. Мидория от его взгляда сжимается, стесняется. Неловко. – Наверное, это я что-то сделал, – говорит вдруг Шото через минутную паузу, проходит к кровати, присаживается на неё. – Нет! – омега беспокойно к нему подскакивает. – Нет, ты что! – восклицает он. – Изуку, – альфа улыбается, берет его за руку, притягивает к себе, усаживает на колени. Сморит пристально, но мягко, нежно. – Изуку, с тобой что-то не так, – вздыхает он тяжело. – В смысле? – Мидория склоняет голову набок, глупо улыбаясь. – Что ты такое говоришь? – Я… давно это начал замечать. Ещё в больнице. Ты приходил всегда такой… не знаю даже. А как я вернулся домой, так вообще! Ты… шугаешься то ли меня, то ли ещё чего, я никак не пойму. И… постоянно… не знаю, как сказать, удивляешься моему спокойному отношению ко всему, что ты делаешь. – В смысле? – омега чуть хмурится, ему кажется, он знает, о чем речь. Но просто не хочет этого признавать. – Изуку, – Тодороки морщится, кладет ему голову на плечо, – зачем тебе моё одобрение? – спрашивает со странным взглядом. – Ну… в смысле? – Да в прямом! Ты… постоянно, постоянно ждешь от меня одобрения, какого-то подтверждения, что всё, что ты делаешь, хорошо. А если наше мнение разнится, то ты… обычно передумываешь. Думаешь, это нормально? – восклицает он с болью в голосе. Омега растерянно жмет плечами. Он чуть морщится от громкого звука, покусывает губы. Не знает, что сказать. Поэтому лишь прижимает мужа ближе, зарывается пальцами в его мягкие волосы. Прикрывает глаза, целует в лоб. Что-то внутри жмется, неприятно. Он бы много что мог сказать, но… есть ли в этом толк? Да и пустота всё ещё существует в душе, какой смысл открывать её миру. – Шото, – Мидория тихо вздыхает, – я просто… полагаюсь на твоё мнение, вот и всё, – шепчет Изуку. – Мне важно, что ты думаешь, ничего в этом такого нет. Или… тебе неприятно? – Не то, чтобы… – Ну вот! – омега перебивает его, усмехается. – В глубине души, наверное, я просто боюсь тебя… потерять, – вздыхает он. – Но с чего бы вдруг? – Тодороки одергивает его, хватает за голову, заставляя смотреть прямо в глаза. Но Мидория не может, от такого выпытывающего взора сразу начиная краснеть. – Что-то всё-таки случилось в прошлом? – восклицает он с болью. – Я… уже предал тебя однажды?! – Нет! – Изуку вскакивает, обнимает себя руками, качает головой. – Нет-нет-нет! Шото, ты… всегда-всегда был только со мной. Не наговаривай на себя! – Да? – тон альфы становится резко очень тихим, испуганным. – Если так, то я… совсем не понимаю… в чем дело, – говорит он. Омега осекается и замолкает. Он присаживается рядышком на кровать, прикрывает от усталости глаза. Что-то не так. Мидория всегда это чувствовал. Что-то не так с их отношениями. До потери памяти Тодороки был… немного грубым и жестоким, но заботливым, страстным. А сейчас он… спокоен, но ласков. И Изуку не представляет, как должен себя вести. – Я тебя люблю, – вздыхает вдруг омега, жмурится. Ему нужно это говорить. Нужно ровно так же, как и дышать. Потому что иначе кажется, что Шото просто разлюбит его и исчезнет, развеется, как утренний туман. – Я… – альфа оборачивается на него, берет за руку, притягивает к своей груди, – я тоже тебя люблю, – шепчет он. – Очень-очень! Мидория морщится, вздрагивает. Ему кажется, что эти слова ему слышатся. Ведь Тодороки… никогда не говорит о своей любви! – Повтори, – просит он настойчиво. Прямо требует. – Не хочу, – альфа прикрывает глаза и усмехается. – Повтори! – восклицает Изуку, срывается на повышенные тона. Ему нужно это слышать. Очень нужно. Чтобы чувствовать себя живым, чтобы дышать. Шото аж вздрагивает. – Ох… прости… – тут же извиняется омега, – к-конечно, я не вправе заставлять тебя, – говорит кисло. – Я люблю тебя, – послушно повторяет Тодороки. – И не извиняйся, прошу, – улыбается он, преподносит руку Мидории к своим губам, нежно целует. Тот растерянно жмурится, чувствует себя страшно любимым. Это настолько теплое ощущение, что оно способно заполнить всякую пустоту. Даже его. Темную, непроглядную. Но оно и одновременно настолько чистое, что рискует рассыпаться в один миг, лишь подует холодный ветер. Вот омега и не может никак перестать волноваться. – Прости, – вновь повторяет Изуку, нервно хихикает. Альфа лишь заливается лучезарным смехом. Таким чистым, теплым. – Откуда у тебя этот шрам? – вдруг спрашивает он, проводит кончиками пальцев по запястью Мидории. Тот морщится. – Это… ерунда, – говорит он и убирает руку, стесняется, – не надо смотреть, ужасно ведь выглядит, – на лице появляется виноватая улыбка. – Ничего не ужасно, – Шото тянет его руку к себе, целует уродливую красную полосу, – всё хорошо, почему ты так морщишься? Тебе плохо? Признайся, Изуку, этот шрам связан с чем-то? Может… ты попадал в аварию? Или… – альфа смотрит напугано, волнуется. Омега лишь качает головой. – Нет, – усмехается он, – это я, растяпа, случайно прорезал кожу о гвоздь в прихожей, – пожимает плечами. – Ах, – Тодороки в ужасе вздыхает, – это, наверное, было ужасно?! Тебе было больно?! – Нет-нет, – Изуку смеется, его голос легкий, нежный. – Ну… жгло руку, конечно, но ничего серьезного! – Шутишь? Жутко, наверное! И море крови, спорю, было! – Шото, – омега улыбается, – когда ты так заботишься обо мне, я не знаю, как вести себя, – тихо признается он. – И… честно говоря, мне было не больно. – Да как так-то? – нервно усмехается альфа. Мидория качает неопределенно головой. Он и сам не знает. В тот миг, когда гвоздь прорезал кожу, он… ничего не почувствовал. Внутри так холодно, это действует, будто анестезия. – Пора спать, – Изуку поднимает, открывает окно. – Я так устал, сегодня был такой трудный день, – говорит он, потягивается. Подходит к выключателю, собираясь выключить свет, но вовремя останавливается, испуганно замирает и спрашивает, – а ты… ложишься? – Да-да, – Тодороки кивает, поднимается, начинает лениво стягивать с себя одежду. Омега смотрит на него несколько секунд, внизу живота что-то екает, а после он выключает свет. Забирается в постель, натягивает повыше одеяло. – Я люблю тебя, – говорит вместо «Спокойной ночи» и закрывает глаза. Шото замирает у шкафа, оборачивается на него, смотрит. Глаза добрые, будто светятся в темноте. – Я тоже тебя люблю. Очень сильно, – откликается он еле слышно, забирается в кровать. Мидория лежит на боку, подложив под подушку руки, и отдаленно раздумывает над тем, как ему распределить завтра время, чтобы всё успеть. И тут он чувствует чужое дыхание у себя на затылке. Тодороки придвигается к нему, жмется, зарывается носом в пушистые волосы. Осторожно ведет рукой по боку, ладонь ложится на мягкий кругловатый живот. Омега нервно вздыхает, закусывает губу. Прежний Шото не любил все эти «телячьи нежности». И во сне обниматься ему совсем не хотелось, мол, жарко. А теперь… Изуку жмурит глаза, альфа, потеряв память, стал ровно таким, как в его снах. Вот он и не может отделаться от ощущения, что что-то здесь не так. «Он такой добрый, – с замиранием сердца рассуждает про себя Мидория. – Такой хороший. Отпускает меня теперь погулять в любое время суток, разрешает одеваться так, как мне нравится. Я бы подумал, что он стал безразличным ко мне, но любовь в его глазах определенно говорит об обратном!» – Изуку, – мычит сдавленно Тодороки, носом упираясь омеге куда-то за ухо, – Изуку, – он усмехается, вдруг, хватает омегу за живот и сжимает, сдавленно посмеиваясь. – Эй! – Мидория резко садится, оборачивается, – не надо щипаться! – возмущенно говорит он. Шото виновато разводит руками и тихо смеется. – Прости, просто у тебя… такой мягонький животик, – улыбается он и целует мужа в щеку. Тот вспыхивает и отворачивается. – Хочешь сказать, что я толстый? – вздыхает наигранно он. Альфа закатывает глаза. – Как будто это имеет какое-то значение, – говорит он. – У всех омег круглые животики, Изуку, – слегка улыбается, – мягкие, покрытые слоем такого необходимого для жизни потенциального малыша жирка, – и весело смеется. – Эй! – Мидория возмущенно толкает его в бок, – прекрати! – восклицает он. – От таких формулировок мне кажется, что у тебя фетиш! – шипит омега. Шото лишь смеется. А как замолкает, в комнате повисает молчание. Только за окном что-то насвистывает ветер. – Изуку, – его губы растягиваются в странную улыбку. Тодороки наклоняется, целует мужа в губы. Тот сидит, не шевелится. Альфа обнимает его плавно руками поперек спины, тянет на себя. Омега неуверенно перебирается к нему на колени, обнимает за шею. Мидория не очень жаждет всегда заниматься любовью. Он давно не подросток, у которого гормоны бьют ключом. Наверное, он бы даже отказывался от этого в большинстве случаев, если бы не стремился получить такую заветную ласку. Ему необходимы были прикосновения, поцелуи, чтобы чувствовать себя любимым, желанным. Чтобы знать, что Шото его любит. Но сейчас… – Шото, – Изуку вздрагивает, отклоняется назад, неловко улыбается, – Шото, скажи, ты меня любишь? – спрашивает тихо и прикрывает глаза, готовится к удовольствию. Тодороки мгновение медлит, но отвечает: – Я люблю тебя, – с его губ срывается легкий смешок, – я очень тебя люблю! – повторяет он и видит, как омега от наслаждения бурчит, упивается этими словами. – Изуку, – альфа поглаживает его слегка по спине, – я раньше редко это говорил? – предполагает он. – А? – Мидория вздрагивает, – что? – уточняет он с опаской. – Что люблю тебя! Очень-очень люблю! – Шото чмокает его в нос. – Просто ты так часто просишь меня сказать это, – неопределенно качает он головой. – Неужто я… стеснялся говорить это? – Ох… – Не похоже на меня, – смеется Тодороки, не замечая бледности омеги. – Я же вроде не сухарь и чувств своих не стесняюсь! – улыбается он. – Угу… – Изуку что-то мычит, опускает глаза. Альфа замолкает, удивленно на него смотрит. – Ты не сухарь. И ничего не стесняешься, – повторяет омега, отвернувшись. Шото глядит в упор и вдруг встряхивает его хорошенько. – Чего такая моська? Изуку, ты чего опять грустишь?! – Я не грущу, – Мидория улыбается. – Ну… может, да. Порой ты не хотел говорить о любви, – тихо откликается он. Лжет. А кому нужна эта правда? Глупо обвинять Тодороки в чем-либо, если он этого даже не помнит. – Ну и хорошо, – альфа обнимает его, притягивая к себе. Они замолкают, их ароматы усиливаются, смешиваются. Омега краснеет, на лице появляется глупая улыбка. Шото тянет его к себе, нежно целует в губы. Он не спешит, как это бывало раньше, бережно прижимает Изуку к себе, словно боится, что тот может вдруг рассыпаться. Его руки скользят Мидории по спине, забираются под его пижамную майку. – Шото, – омега шумно вздыхает, отворачивается от его поцелуев, – сегодня… – он кусает губы, не знает, как сказать. – Что? – отзывается еле слышно Тодороки, не прекращает целовать его в щеку. Опускается ниже, целует шею, ключицы. Изуку не сопротивляется, лишь чуть нервно вздрагивает. – М-м, ну, – Мидория жмурит глаза, поглаживает Шото по голове. Разноцветные волосы такие мягкие, послушные. Из них можно было бы заплетать такие интересные прически! – Изуку, – альфа вдруг взрывается, подрывается и роняет омегу точно под себя спиной на матрас. – Изуку, – он сдавленно шипит, наклоняется над ним. Это словно игра. Изуку глупо улыбается и отводит глаза, не знает, чтобы сказать. Тодороки стягивает спешно свою одежду, откидывает её куда-то в стену. Та съезжает вниз, опадая на отброшенное туда же одеяло. – Шото, – Мидория слегка улыбается и садится, покачивает туда-сюда головой. Альфа смотрит на него вопросительно, ждет какого-то объяснения. Но его нет. Омега будто язык проглотил, он боится что-либо сказать. Тодороки подползает к нему, целует вновь, крепко держит за руку. Изуку морщится, не знает, как себя вести. – Что-то не так? – спрашивает обеспокоенно Шото. – Ты странно себя ведешь, – замечает он. Мидория смущенно жмет плечами. – Пожалуйста, – начинает он сразу с просьбы, – давай ляжем спать? – Что? – альфа удивляется, подсаживается поближе. – Тебе нехорошо? – спрашивает с беспокойством. – Всё в порядке, но я… – Изуку закусывает губы, виновато склоняет голову. – Я не хочу, – признается он. – Э… – Тодороки медленно моргает, обдумывает, – не хочешь? – переспрашивает он. – Д-да, – робко признается омега, предполагает, что альфа будет на него злиться. – Уже довольно поздно и сегодня у меня был очень трудный день, давай ляжем спать! – повторяет он. Шото молчит, не понимает. – Хорошо, – соглашается он, жмет плечами. – Изуку, ты чего? Все хорошо? Если тебе не хочется, чего ты молчишь? – удивляется Тодороки. – О… – Мидория растерянно жмет плечами. Такой реакции он не ждал. – Обнадеживаешь зазря людей, – недовольно бурчит альфа, заваливаясь на матрас, – я уже настроился, – шипит он беззлобно. Омега смотрит на него растерянно. Шото раньше не любил отказов. Никогда. Он любил настаивать, упрашивать, уговаривать. Шипел, если Изуку продолжал отказываться. Ходил за ним по всей квартире, гремел мебелью, приставал. А теперь… – Извини, – тихо шепчет Мидория и тоже ложится. – Надоел со своими извинениями, – бурчит Тодороки в ответ. Омега вздрагивает и улыбается, прижимается к альфе со спины. Обхватывает его рукой поперек живота, жмурит от счастья глаза. Любимый запах корицы успокаивает его, заполняет пустоту внутри. – Шото, – перед сном Изуку хочет прояснить ещё один момент, – ты… – Чего? – альфа сонно зевает и переворачивается на спину, смотрит на него через полуприкрытые веки. – Ты говорил, что не против завести ребенка, – вспоминает Мидория, глупо улыбается. – Пф, – Тодороки хихикает и вдруг начинает весело смеяться, переваливаясь на бок и обхватывая Изуку рукой. Тот растерянно хлопает ресницами, не понимая, с чем связана радость. – Что? – Изуку, – Шото фыркает, – уверен, что это именно то, что ты должен спрашивать, отказав мне в сексе, – он улыбается, сонно подперев щеку рукой. – О-о… ой, – омега неловко жмет плечами, – прости, – на веснушчатом лице появляется глупое выражение. – Ну… да, сначала ведь так или иначе надо проверить здоровье. – А что его проверять? – альфа ухмыляется, – Изуку, мы с тобой за здоровьем следим. Ежегодно хотя бы по работе проходим диспансеризацию. Думаю, ты зазря переживаешь. – Мм, – Мидория улыбается, когда смотрит на него. Не слушает совсем, что именно муж там говорит. – Ага, – вздыхает он, чувствует, как по каждой клеточке тела разливается тепло. Именно такого ответа он ждал всегда. – Изуку, ты чего? – Тодороки испуганно подрывается, хватает его за плечи, встряхивает, – эй! Ты чего плачешь? – спрашивает он в шоке. – А? – омега вздрагивает, сглатывает и замирает, удивленно ощупывает пальцами свои щеки. – Слезы, – растерянно говорит он и нервно усмехается. – От счастья, – отмахивается он. – Ох, Изуку, – Шото растерянно качает головой, волнуется. – Мне за тебя неспокойно, – признается он. – Я что, раньше не соглашался заводить детей с тобой? – спрашивает он с виноватой улыбкой. – Не то, чтобы… – Мидория всхлипывает, внутри всё сжимается. Он смотрит на Тодороки, а после кидается к нему на шею, крепко-крепко обнимает. – Я люблю тебя, – шепчет еле слышно. – Я тоже, я тоже, – мгновенно отзывается альфа, зная, что, если он не скажет этого, Изуку будет дрожать, как лист на ветру, и нервно смотреть на него. Они сидят несколько секунд в молчании. Омега утирает слезинки рукой, прижимается ближе и ближе. – Ты знаешь, я хочу, чтобы у нашего ребенка были глаза, как у тебя, – вдруг говорит Мидория. – Такие же разноцветные? – уточняет Тодороки. – Нет, – тихо усмехается Изуку. – Такие же добрые, – шепчет он, целуя альфу в щеку.