Little Queen

Светлое летнее утро сменило прохладную ночь, и мир вновь наполнился цветами и звуками. Жизнь пробудилась, а Эван и Дженна так и не ложились спать, идя по дорожкам Франции. Их пьяное пение и шатающаяся походка отпугивали птиц, порхавших вокруг, но оба не переставали кричать, держась друг за друга. Всю ночь они пили и танцевали в ближайшем баре, пока не пришёл рассвет. Дженна там же и оставила туфли, сняв их, как только они подошли к зданию, горевшему огнями изнутри. Теперь она едва передвигала ногами, опираясь на Эвана. — I'm your ch-ch-ch-cherry bomb! Пританцовывая, дуэт дошёл до самого дома Блэков, представляя, что они в кабаре. Там, перед воротами, их встретил Регулус с чемоданом Дженны в руках. Они и не заметили его присутствия, пока почти не врезались в него, кружась в подобие вальса. — Вот же блять! — вскрикнула Дженна, почти падая на Эвана. — Нет, это всего лишь Морфей. Пьяный дуэт посмеялся, оставляя Регулуса смотреть на них в недоумении. Дженна всё ещё избегала его взгляда, но она с легкостью заметила его извиняющуюся улыбку, когда он протянул ей чемодан. Наконец удостоив его вниманием, Дженна внимательно осмотрела Регулуса. Разбитый, уставший с взъерошенными волосами и тёмными пятнами под глазами, будто он ожидал силуэта Дженны всю ночь. Регулус уронил голову, не в силах встретить холодный взгляд родных голубых глаз. Внутри Дженны боролись желание обнять Регулуса и мысль уйти от него, выхватив чемодан и растворившись в дороге. — Я решил, что тебе безопаснее будет оставаться подальше от дома, — виновато прошептал Регулус. — Ты же все равно пришла за вещами, да? — Да, спасибо. Эван с опаской наблюдал за двумя волшебниками, не представляя, что ему сделать, если сейчас они попрощаются навсегда. И ему, и Регулусу хотелось, чтобы Дженна осталась, а ей необходимо было бежать, чтобы опять не подарить себя зря. — Слушай, Дженна... — Встретимся в сентябре. С этими словами Дженна развернулась и ушла, пытаясь выбросить из головы болезненное выражение лица Регулуса, когда он услышал голос, прерывающий любые извинения. Эван догнал её, только чтобы вскоре попрощаться, заключив Дженну в крепкие объятия. Его тепло заполнило холод обиды в ней — так они и стояли, вновь держась друг за друга. Эван и Дженна были теми, кто окрашивал небеса друг для друга, прикрывал головы от дождя яркими зонтами, связывал руки гирляндами и рисовал улыбки мелом прямо под ногами. Тот немыслимый комфорт, который им удавалось дарить друг другу, просто находясь рядом, дополняя друг друга, будто они были одной разорванной на две части душой, он был достоин описания в поэмах. — Ну что же, — прочистив горло, произнёс Эван, — ареваур, или как там по-французски. — Ты уверен, что хочешь домой? Он с улыбкой пожал плечами, прося Дженну не беспокоиться, пока она просто не могла игнорировать его грусть при одной мысли о доме. Ведь жизнь ощущалась как дом, если только Дженна Поттер и Эван Розье были вместе. Разорвать их связь было невозможной для выполнения задачей, но мир так старался, дёргая за нити, соединившие два запястья. — Если что, присмотрим себе квартирку в Косом, можем даже Феликса взять с собой, — напомнил Эван. — Хорошо, только будьте осторожны, — с материнской лаской произнесла Дженна, ненадолго касаясь ладонями лица Эвана — Всегда, мэм! Погода в Уэльсе была удивительно солнечной в тот день. Дженна бы посчитала тепло хорошим предзнаменованием, но снятый в руках пергамент ставил крест на любых позитивных эмоциях и попытках убедить себя, что всё будет хорошо. Дженна так давно не была в Уэльсе, и ностальгия отпечатывалась в каждом знакомом уголке. И чем ближе она приближалась к Поттер-мэнору, тем больше воспоминаний окутывало её, перенося в детство. Вот у того дерева она и Питер собирали листву осенью, а зимой лежали в снегу, смеясь с носа снеговика Джеймса. А у огромного валуна во дворе они играли в снежки; тогда Питер прыгнул на Джеймса с этого камня, и они оба покатились вниз по холму. А в лесу, видневшемуся за домом, Дженна и Джеймс собирали цветы, чтобы извиниться перед матерью за своё детское непоседство. Как она только терпела их? Сердце Дженны трепетало всё больше с каждым шагом. Она приближалась к дому из её добрых снов, где её кровь, её родня, ждала её. Или, возможно, они и не предполагали, что их маленькая Поттер всё-таки придёт. Как давно они перестали разговаривать? Перестали ли родители беспокоиться за свою дочь? Постарели ли они хоть на год? Пекут ли её любимый пирог на кухне? Спрятал ли Джеймс её метлу? Заходил ли отец в библиотеку после её ухода? Что случилось с комнатой, в которой Дженна спала так давно? Сжав ручку чемодана посильнее, слизеринка выдохнула, пытаясь предсказать, что скажет её семья, увидев её. Дженна постаралась сделать всё, чтобы выглядеть так, будто она не изменилась. Она переоделась в одном из многочисленных британских баров, поправила волосы, стёрла макияж, но Дженна не выглядела такой живой, как раньше. Что осталось от девочки с глазами, подобными отражению Луны в воде? Почему теперь они стали напоминать тающий лед, постепенно сливающийся с тьмой глубин океана. Почему волшебница похудела и побледнела, едва ли выглядя здоровой на фоне людей, среди которых росла? И что случилось с широкой улыбкой маленькой Поттер, сменившейся сомкнутыми дрожащими губами, сдерживающими всхлип. Дверь распахнулась перед ней, стоило только постучать. Знакомый запах наполнил лёгкие Дженны, и она оказалась в объятиях Сириуса, дёргавшего её из стороны в сторону. Чемодан остался на земле, а Дженну подняли высоко, безмерно радуясь её появлению в огромном доме, где только её и ждали, поглядывая на часы с угасавшей надеждой. — Пошли-пошли, Поттер! Сириус практически тянул Дженну в дом, не давая ей шанса передумать или хотя бы свыкнуться с мыслью о том, что она здесь спустя столько времени. Дженна не успевала даже разглядеть стены и предметы, чтобы вспомнить, каково это: находиться внутри своих воспоминаний. Вместе с ней Сириус вошёл в столовую, где Поттеры и Питер вскочили с мест, удивлённо уставившись на Дженну. Никто из них не верил в её возвращение, но на их лицах было столько радости, что Дженна даже не обиделась. Сириус незаметно пихнул её в сторону стола, заставляя сесть рядом с Питером. Оба выпустили неловкое: «Привет» — и зло глянули на друга, свободно начавшего пить чай, пока остальные не знали, что им сказать или сделать. Молчание воцарилось в комнате, и Дженна ощутила себя лишней в комнате, нарушительницей покоя. Её пальцы сжали пергамент с приглашением вновь, будто пытаясь убедить себя, что она пришла по просьбе, что её желали видеть за столом вместе с другими детьми Поттеров. «Что я здесь делаю?» — спрашивала себя Дженна, пытаясь незаметно заглянуть на свою семью. Джеймса она видела часто: он никак не изменился за лето. Сириус и Питер тоже, разве что их волосы стали чуть длиннее, что шло обоим. Дженна не была удивлена, что они здесь в тот день, когда родители пригласили её. Сириус и Питер стали частью семьи, пока Дженна отдалялась от неё. Они были больше, чем замена неблагодарной дочери. Их обоих спасли от родителей, ненавидевших их. Пусть Эдит Петтигрю была соседкой Поттеров, они никогда по-настоящему не ладили, пусть их дети постоянно играли вместе. Женщина, брошенная своим мужем, видела в Питере причину всех своих несчастий и желала сделать его настолько же убитым, насколько она сама была. Когда он был маленьким и худощавым, она заставляла его есть, пока не начнёт тошнить. Теперь он вырос и пополнел, и она прятала еду от сына, постоянно кормя его злобными фразами, пока он не начнёт чувствовать себя виновато за каждый съеденный кусочек. Питер и Джеймс не смотрели на Дженну, предпочитая молча переглядываться между собой, хоть это было их первое воссоединение после нескольких лет избегания. Юфимия и Флимонт заметно постарели, отчего Дженне оставалось только гадать, что произошло с ними с тех пор, как дочь перестала возвращаться домой. Казалось, что прошло куда больше лет, чем на самом деле, но сердце Дженны вело себя так, будто последняя сора произошла неделю назад. — Пятый курс, не так ли, Дженна? — спросил её отец. — Всё ещё хочешь стать главой Визенгамота? — Да, хочу, — выдавила Дженна, приближая чашку ароматного чая к губам. Когда хотелось выпить вина и проснуться следующим утром, забыв обо всём. Флимонт кивнул, не представляя, какой вопрос можно задать, чтобы продолжить разговор после паузы в несколько лет. Юфимия положила руку на плечо мужа, с сочувствием поддерживая его. — Дженна стала старостой, — сказал Сириус. — Неужели?! Как хорошо! — воскликнула Юфимия. — Кто же второй староста? — Регулус, — ответила Дженна, повернувшись к родителям в ожидании реакции. Гордая улыбка пропала с их лиц, и они вновь опёрлись на спинки стульев, продолжая молча пить чай. Они должны были догадаться, что именно Блэк станет старостой, но даже так их разочарованию не было предела: дочь оказалась на одном уровне с самим Блэком. Как же мучительна была им эта мысль. — Но это же прекрасно, — добавил Флимонт, привлекая всеобщее внимание. — Теперь куда меньше шансов потерять очки для Гриффиндора, так? — Нет. Дженна ответила быстрее, чем успела бы подумать, и энергия смущения и неловкости сменилась на чуть более пугающую с каждым членом семьи, злобно поглядывающим на младшую Поттер. Её слова звучали холодно и грубо, и только сама Дженна понимала, откуда они исходят: ей было обидно и больно. Никто за этим столом не принимал её слизеринской сущности, всё ещё пытаясь привязать Дженну к Гриффиндору, к семье, её традициям. Но она была другой, только вот никто не хотел признавать простую правду. Даже Сириус странно поглядывал на неё. — У меня нет причин защищать Джеймса или его друзей, — мягче объяснила Дженна, осознав, что промолчать никто ей не позволит. Только тон не спас её, и дом из воспоминаний стал меньше, грубее, старее, превращаясь в кошмар, где Дженна осталась наедине с добрыми улыбками, не позволяющими ей ненавидеть злые языки, сжимающие тонкую шею, пока воздух в лёгких не закончится. — Он твой брат! — сказала Юфимия. — Мам, — попытался мягко остановить родителей Джеймс, прекрасно видя, как пойдёт разговор. — Если бы он вёл себя, как таковой, — сказала Дженна с агрессией, о существовании которой она и не подозревала, — возможно, тогда я бы и подумала. Тьма сгущалась над столом, зарываясь под кожу к каждому, как паразит. Напряжение и гнев можно было ощутить кожей. И Дженна впервые не боялась её, всецело приняв, ведь она имела право злиться, кричать, разрушать их счастье, если ей так хотелось. А Дженне хотелось высказаться за годы молчания и однобокой любви. Она мечтала увидеть мать с опущенной от стыда головой и отца, прячущего глаза, наполненные слезами. Какими же идеальными они пытались казаться, пока их родная дочь предпочитала напиваться на улицах Лондона, лишь бы не оказаться дома. — Ну же, Джеймс, где была твоя братская любовь? — спросила Дженна, поворачиваясь к брату. — Дженна, — предостерёг её Сириус. — Я... Прости, Джи. Знаю, мне нет оправдания, но я — нет, мы — хотим исправить всё. На секунду Дженна почувствовала себя ужасно, обвиняя Джеймса, желавшего исправить всё, но затем она вспомнила, как в прошлый раз он предал её, вновь ставя родителей выше неё, как он всю жизнь ставил Мародёров. Дженна не хотела причинять больше тревог Питеру и Сириусу, но они не были способны избавить её от постепенно закипающей ненависти к этому году, к отвратительному чаепитию, к лживому письму и ко всему, что заставило её прийти к этому моменту в жизни. Дженна всё ещё злилась на Регулуса и никак не протрезвела после ночной прогулки с Эваном. От всего, происходящего с ней, хотелось сжаться в комочек и заплакать, надеясь, что кто-то придёт и спасёт её, но как оказалось, грустная Дженна едва ли оставалась нужной. — А что исправлять? — спросила она с грустной улыбкой, выпуская нервный смешок. — Что ты имеешь в виду? — уточнила Юфимия, с тревогой следя за дочерью. — Не знаю, момент, где что-то можно было исправить, вы просрали. Все вы. Дженна быстро допила чай и огляделась, ловя на себе взгляды сочувствия, от которых её кожа горела, а глаза слезились. Они будто видели её насквозь и осуждали каждое решение и слово. Руки Дженны играли с фарфоровой чашкой, выдавая тревогу от жестокости, о которой она забыла. Дженна видела чистую ненависть, породившую боль, в Волан-де-Морте, но теперь она ощутила боль от рук любви, и это сбило её с ног. Она сидела перед ними, представляя, как разваливается на кусочки, рассыпается, подобно песку, и кто пожелает попытаться собрать её вновь, поднять её на ноги, держать так крепко, что ни одна буря больше не уничтожит её. — Дженна, родная, — позвала её Юфимия. — Может, прервёмся на минуту? — спросил Питер как единственный, кого злоба не задела. — Мы все на эмоциях. — Нет, я хочу знать, что случилось с моей дочерью! — твёрдо сказала Юфимия, не сводя глаз с Дженны. И та ответила ей тем же, продолжая нервно смеяться, прикрыв дрожащими ладонями руки: — Ты так хочешь знать? — Да, мы хотим, — подтвердил Флимонт, кладя свою ладонь поверх руки Юфимии. Дженна не пропустила движение и улыбнулась слегка болезненно, осознавая, что ни одна попытка воссоединения семьи не закончилась хорошо. Поттеры были счастливы без неё, находя комфорт в семье в самые страшные моменты, пока Дженна погибала с ними или без них. Так, может, проблема была вовсе не в Поттерах? И так её заготовленное обвинение: «Это ваша вина» — сменилось на: — Это моя вина. Всё, что не так со мной — абсолютно всё — моя вина. И снова семья стала смотреть на неё с удивлением, ожидая услышать справедливые слова, прекрасно осознавая, что они натворили и сколько боли причинили своим отсутствием и присутствием, что бы ни делали и как бы ни старались. Слова застряли у них в горле, неспособные вырваться наружу и оставить Дженну от попыток сделать весь мир вокруг неё лучше путём обвинения тьмы в себе. Правда в том, что тьмы этой не хватило бы и на убийство одного человека, даже самой себя. Дженна поднялась на ноги и, забрав свои вещи, оставила лишь смятый пергамент с приглашением на опустевшем месте, считая, что он сможет утешить родителей больше, чем она. — Удачного вечера! Спустя час Дженна уже спешила в другое знакомое место, не хранившее никаких воспоминаний, зато их отсутствие от помеси разных напитков. Там её встретили с распростёртыми объятиями и литрами алкоголя. Сигарета за сигаретой, танец за танцем, шот за шотом, мир превратился в сияющее пространство, наполненное людьми, не позволяющими чувствовать себя одиноко. Как правило, после того, как весь мир начинает сиять, дело заканчивается сидением на прохладном полу туалета после того, как вся радость вышла из организма. Дженна именно так и оказалась стоявшей у раковины и умывавшей губы, пока не заметила в измазанном помадой зеркале отражение Саммер. Сложно было разобрать, что она думала о Дженне в тот момент, но одновременно тогда чужое мнение не было волнующим. — Саммер, дорогая, ты выглядишь так, будто не рада меня видеть, — произнесла Дженна, поднимаясь, опираясь руками на раковину. — Это потому что я не плачу за выпивку? Саммер посмеялась, подходя ближе к Дженне и помогая ей поправить волосы и быстрый макияж. Не было никакой насмешки или издёвки, лишь искренняя обеспокоенность и желание помочь. — Нет, потому что мы не думали, что ты вернёшься, Поттер. И тем более вернёшься без желания трахать всех подряд. Теперь они смеялись вдвоём, Дженна уткнулась в плечо Саммер лишь из-за того, что чуть не упала и не хотела показаться ослабевшей и отправиться домой так рано. Всё в голове перемешалось, музыка звала обратно танцевать, забыв о вечере, как о страшном сне, но Саммер придержала Дженну за руки, осматривая её, прежде чем отпустить к толпе, способной задавить беднягу или сделать что хуже. — Ты как? — уточнила Саммер. — Переживу, всё хорошо. — Ты аккуратнее, Поттер. Серьёзно, после Эми я надеюсь, что у тебя всё выйдет с жизнью и твоей новой пассией. Ты достойна этого, помнишь? — Ты тоже, Саммер. На секунду наступило молчание, и две девушки отбросили отношения прошлого года, когда они бегали за девушкой, не желавшей, чтобы они её догнали. Улыбнувшись друг другу совсем иначе на один вечер они стали друзьями, спросив простое: «Не хочешь сыграть на гитаре ради старых добрых?»