Little Queen

Дженна никогда не думала, что собрания старост могут быть настолько скучными. Она оказалась окружена двадцатью двумя волшебниками, половина из которых засыпала под речи Норы Бейли, старосты школы и студентки Когтеврана. Её лучший друг и второй староста, чьего имени Дженна не знала, тоже дремал, не выслушивая ежегодную лекцию о значении работ старост «особенно в эти тяжёлые времена». Сама Бейли не очень желала тратить драгоценные минуты на бесполезный монолог, но он считался почти обязательным, традиционным. Дженна сама бы поспала, если бы не Джозеф Боул, сидящий рядом с ней и шепчущий на ухо всё, что знал, лишь бы привлечь внимание незаинтересованной волшебницы. Он был на седьмом курсе, и у него не было другого шанса соблазнить знаменитую Дженну Поттер. Только вот она ни разу не взглянула на Боула как бы близок волшебник не подбирался и какими бы пикантными подробностями из жизни сокурсников он не делился. Боул даже положил руку на спинку сидения, совсем рядом с шеей Дженны, ожидая, когда она откинется назад, и он сумеет задеть её плечо своими грязными руками. Боул был одним из друзей Паркинсона, соратником Эйвери и просто отвратительным человеком, который считал, что пара милых слов и очаровательная улыбка способны скрыть уродство его души. И Дженна просто устала от мужчин, нападавших на неё, обгладывавших её до костей и выбрасывающих их в кучу мусора для тех, кто не брезгует. Разумеется, Дженна держала спину прямо и вела себя уверенно, смотря в окно, мечтая принять форму зверя и скрыться в лесах, пахнущих свежестью и свободой — всем тем, что она теряла и по чему скучала. А потом Дженна ощутила закрадывающуюся на её тонкие дрожащие плечи руку. Призрак прикосновения, но Дженна не хотела и его. — Боул, — гневно прошептала она. — Называй меня... — Не мог бы ты убрать свою руку, спасибо. Разочарованный, он сдался, отстранившись от Дженны и позволив ей поудобнее устроиться на своём сидении и расслабиться, продолжая следить за лесом, но к тому моменту он уже сменился туманными полями. Осень быстро поглощала мир, и дожди вот-вот начнут с новой силой падать на землю, и Дженна будет вспоминать о Марлин, так же смотря в окно вместо учёбы и представляя, как её кружат, как фигурку балерины в шкатулке, стоявшей на столе Юфимии Поттер до того, как Джеймс сломал её и спрятал кусочки в саду. И Дженна помнила, как поняла, что любит Марлин. Тогда она так боялась, что её даже с пола не поднимут: просто будут проходить мимо, иногда случайно наступая и стирая кусочки в порошок. Но страх продлился недолго, и Марлин посмотрела на неё с обожанием, отгоняя его навеки. И тогда Дженна согласилась танцевать для неё всю жизнь. Боул поглядывал на Дженну, но та делала вид, что не замечает, продолжая смотреть в окно и вспоминать о лучшей ведьме в её жизни, касавшейся не только её тела, но и сердца. В отражении на стекле блеснули рыжие волосы Эванс. Она тихо перешёптывалась с Люпином, иногда для вида кивая Бейли. Дженна была готова поспорить, что в следующем году именно Эванс и Люпин станут старостами школы. Никого достойнее среди шестых курсов не найти. А затем и у неё будет шанс стать первой нескучной старостой школы. — Нам придётся добавить дежурства, — продолжила Бейли, приближаясь к теме собрания. И тут неожиданно раздались громкие крики и стук по двери вагона. Хватило пары секунд, чтобы очнуться от шока и осознать, кто бежит по коридору, напевая «Dream On». Неожиданный выбор для трёх Мародёров, наверняка, предложение Питера: его голос звучал громче ора Сириуса. Люпин и Эванс улыбнулись, опустив лица и прикрыв губы ладонями, чтобы не засмеяться на весь вагон. Сама Дженна не могла сдержаться от смешка, прислушиваясь к голосу брата: он пел хуже неё, что было вовсе поразительно. — Кого же удостоим чести? — спросила Селвин, обводя взглядом старост. Все слизеринцы, включая неё, готовы были тут же подскочить с мест. Только Дженна продолжала смотреть в окно, будто ничто в мире её не касается. Встреча с братом не принесёт ей никакого наслаждения. Зато снятие очков Гриффиндора до начала учебного года — определённо. Но решение оставалось за Бейли, и, несмотря на сложные отношения между факультетами, правила (хотя бы ради очков) соблюдались всеми старостами. Поэтому когтевранка незамедлительно назвала имя своего друга, и так второй староста школы под именем Ноа исчез за дверью. — Селвин, — добавила Бейли, повернувшись к слизеринцам, — побереги пыл для вечера. Ты будешь дежурить сегодня. Следующие несколько часов поездки прошли для Дженны вполне размеренно. Как ответственная староста, она была назначена на дежурства по поезду дважды за всю поездку; правда, вместо контроля за дисциплиной Дженна смеялась с Эваном, гуляя по коридорам. Регулус всё ещё не вышел из купе, но его и не сильно ждали, довольствуясь присутствием Дженны. К тому же только Мародёрам не было лень начинать учебный год в поезде, где один волшебник едва ли может свободно пройти по коридору. Так что дежурства проходили без происшествий. Вместе с Эваном, Селвин и Боулом Дженна поехала в замок, но там уже знаменитая компания слизеринцев воссоединилась за ужином. Регулус сидел отстранённо, молчал и не слушал разговор остальных, заставляя Дженну поглядывать на него, пытаясь убедиться, что он не замышляет ничего глупого. Регулус не замечал, с какой тревогой за ним следят друзья, не в силах объяснить самим себе, что могло произойти в его голове в тот августовский вечер. Особенно Дженна, желавшая сочувствовать его страданиям. Только она не могла позволить себе простить его, пока она хотя бы не услышит объяснения или извинения — хоть что-то из уст Регулуса, предпочитавшего игнорировать своих друзей и тонуть в собственной грусти. От него слизеринцев смогли отвлечь только первокурсники, со страхом вошедшие в огромный зал, полный магии и незнакомых старших волшебников. Многие из них оглядывались по сторонам, пока потёртая Шляпа пела для них, приветствуя в Хогвартсе. Всего четыре года назад Дженна была на их месте, пытаясь разглядеть лицо брата за гриффиндорским столом, но вместо этого она нашла улыбку Эвана Розье среди слизеринцев. В тот день крик Шляпы оказался приговором для юной Поттер, нашедшей новую жизнь среди зелёного цвета и холода подземелий. Эти дети были такими же, как первокурсники до них. Среди толпы были храбрецы и трусы, отчаявшиеся и оптимисты, уверенные и тревожные. И все они смотрели на подошедшую к Шляпе Минерву МакГонагалл с пергаментом в уставших руках. Как и полагалось, она начала называть имена в алфавитном порядке, оставляя всё меньше и меньше студентов стоять на виду у тех, кто продолжал делать ставки на каждого первокурсника. Эван с ухмылкой наблюдал за Дженной, зная, о чём она думает каждый раз, принимая ученика, который оказался рядом с ними после громкого: «Слизерин!» Вместе с Дженной Эван приветствовал их, поздравляя с «зачислением на лучший факультет». Он был одним из тех, кто аплодировал громче всех, поднимая настроение всему крайнему столу. Это было так несправедливо по отношению к детям, когда только слизеринцы утруждали себя поддержкой, пока другие факультеты провожали новых студентов-змей перешёптываниями и злыми взглядами. Зато так младшие студенты запомнят Эвана и Дженну, обращаясь к ним со всеми трудностями, как сама Дженна обращалась к Нарциссе Блэк годы назад. Распределение закончилось с Пуффендуем и девочкой с золотистыми локонами, которую приветствовали все, радуясь мысли о скором вкусом ужине и вечеринке в честь начала учебного года, которая обещала быть безумной, ведь теперь слизеринская компания попала на пятый курс, открывая для себя вечера старшекурсников. Дженна ожидала танцев и развлечений более других, сильно заскучав по атмосфере праздника пьяных подростков, не волновавшихся о мире, где днём они не смогут оказаться рядом друг с другом из-за правил, созданных взрослыми. Дамблдор поднялся из-за стола, и слизеринцы начали переговариваться между собой, закатывать глаза и шутить о седобородом маге и его ежегодных речах в стиле: «Мир и любовь для всех, особенно сейчас» — кто-кто, а вот Дженна знала, что он был тем, кто развязывал войну вместе с Волан-де-Мортом, и точно не двуличному старику стоило говорить о жизнях, которые он уничтожал, играя с фигурками на доске вместе с врагом. — Также счастлив представить нашего нового преподавателя защиты от тёмных искусств Натаниэля Гамильтона! Послышались редкие хлопки заскучавших учеников: профессор ЗОТИ сменялся каждый год — не было смысла особо присматриваться к старому седовласому профессору в дорогой мантии, чья дружелюбность выглядела наигранной. Дженна бросила на него всего один взгляд и пока не заметила ничего интересного или необычного в образе старика. Пока он не обернулся молодым красивым мужчиной с завораживающей улыбкой, длинными чёрными косами и очаровательным лицом. Почти весь зал вмиг оказался на ногах, хлопки удивления и восхищения послышались со всех сторон, особенно громким был Эван. «Метаморф», — поняла Дженна, улыбнувшись. Вот тогда ей стало интересно узнать, какой из двух образов был настоящим лицом умелого мага, так легко сменявшего внешность. Или же было третье лицо, неизвестное любопытным студентам, скакавшим вокруг неё? Ужин закончился, первокурсники разошлись по комнатам, а старшекурсники разбрелись по замку, разделив гостиные факультета для встреч разных возрастов. И около полуночи Дженна и друзья оказались на первом этаже среди пуффендуйцев. Под «Blitzkrieg Bop», поставленный Сириусом Блэком, укравшим у пуффендуйцев шанс сменить музыку, толпа танцевала, прыгая на месте и распивая любой алкоголь, какой только могли найти. Дженна присоединилась к ним, заодно потянув с собой Эвана и Элен, пока Беатрис и Мари предпочитали оставаться чуть более трезвыми, чем их друзья. Регулус пропал вскоре, уходя в угол, где никто его не трогал. Так Дженна стала танцевать под музыку на выбор Сириуса и Марлин, которые агрессивно спорили, почти бросаясь драгоценными кассетами. Элен и Эван не успевали за энергичной Дженной, как и полшколы, что было хорошим возвращением для неё. Когтевранец упал перед ней на колени, взявшись из ниоткуда, и показывая несколько грязных движений, которые лишь рассмешили её и Эвана, тут же утянувшего подругу танцевать с ним, подальше от других парней. Магическое тату Дженны на её руке сверкало под светом диско-шара, который пуффендуйцы достали специально для праздника, привлекая ещё больше внимания к ней, как будто вся школа уже жадно не пожирала её тело глазами, пока она танцевала, одной рукой держась то за Элен, то за Эвана, а другой — за свой стакан, забывая обо всём в мире, кроме веселья и радости в её душе. Регулус вышел из гостиной Пуффендуя, уставший и совершенно трезвый: он сумел сделать всего один глоток до того, как вина закралась в юношеское тело, терзая всё содержимое, пока рука со стаканом не опустилась на столик и ноги не унесли его подальше от алкоголя. Регулус недолго гулял по углам огромной комнаты, чувствуя себя самым одиноким человеком в толпе. Ему было тошнотворно чужие веселье и радость, пьяный смех и сверкающие глаза. И затем он взглянул на Дженну, затмевавшую любого глупца рядом с ней. Лучше бы не смотрел. Она танцевала, совершенно не беспокоясь о чём-то, кроме ритма незнакомой музыки. Забыла ли Дженна о нём так быстро? Неужели ей стоило одной ссоры, чтобы навсегда отступить от Регулуса Блэка и пойти в сторону, где тучи не прячут за собой красоту ночного неба? А он остался без Луны над головой. Регулус сбежал. Снова. Он должен был выдохнуть, заметив обычную улыбку с запахом спирта — это ключ к миру, к возвращению дружбы. Но эгоистичная, жадная часть Регулуса не могла потерпеть поражения и смотреть, как она продолжает жить без него, уронив с плеч ношу заботы о друге, освободив себя для беззаботной подростковой жизни, где ей не придётся держать его в руках, утешая после кошмаров. Гнев правил шагами удаляющегося Регулуса. Но грусть привела его во тьму коридора. Там он и рухнул на каменный пол, так и не дойдя до родных подземелий. Прижав к себе колени и уронив голову, Регулус всецело подарил себя эмоциям, позволяя им выйти наружу со слезами и дрожью. Темнота пожирала его маленькую фигуру, при этом укрывая от глаз тех, кто выходил с сигаретами покурить и посмеяться, случайной пролить друг на друга напитки, поцеловаться, поссориться и помириться. Жизнь протекала за пределами существования Регулуса Блэка. Он плакал параллельно тем, кто не обращал на него внимания, будто такого волшебника просто не существовало. Регулус стал бледным призраком, скрытым черной одеждой и темнотой ночи. Его всхлипы заглушали стоны и хохот. А он так хотел, чтобы его увидели. И всё равно боялся одной мысли, прикрывая рот рукой и вытирая глаза и щёки. Только вот Солнце приносит с собой рассвет, окрашивая тёмное полотно в золотой и красный. И заодно оно осветит то, что под покровительством Луны и звёзд увидеть невозможно. Так Солнце оказалось перед Регулусом Блэком, награждая его дружелюбной улыбкой и доброжелательным приветствием, чего Регулус никак не заслужил. Он едва успел провести рукавом по мокрым ресницам, когда ему пришлось столкнуться с тем, кому показывать слабость нельзя. Лев съест змею, если поймёт, что она не ядовита. Так думал Регулус, пока не вспомнил, что из всех гриффиндорцев ему повезло встретится с тем, кто с трудом причинит вред хоть кому-нибудь. — Ты что здесь делаешь? — с долей удивления спросил Джеймс. Наверняка, он понял, что Регулус трезв. Но те, кто не пьют, обычно не сидят на полу, плача, пока за соседней стеной подростки развлекаются. Это Джеймс тоже, наверняка, прекрасно понимал. — Всё в порядке? — присев на корточки перед Регулусом, спросил Джеймс. Можно было промолчать, позволив судьбе решить, что будет дальше. Можно было огрызнуться, накричать, ответить, что это не дело Джеймса, и это звучит вполне в стиле Регулуса. Можно было соврать — самая слизеринская идея. Забавно, как Регулус ответил правдой, покачав головой и прошептав: «Нет» — столько раз, сколько мог оставаться спокойным. Ему надоело всё. До тошноты он устал от одиночества, от поддержания образа идеального наследника, от пустых магов, от предсказанного будущего, от холода ночи. Ему хотелось ощутить то же тепло, что удалось получить его брату в гостиной Гриффиндора, сидя у камина в окружении друзей. Любовь, дружба, популярность, свобода — у Сириуса было всё. У Регулуса были его пустые надежды, его лживые представления о жизни: он не был нужен никому, о нём забыли в первый день осени, заменив громкой музыкой и парой стаканов. Дженна ни разу не взглянула в его сторону, Эван не ждал, пока Регулус соберётся с ними на вечер, Элен, Мари и Беатрис даже не пытались понять его. И вот он Джеймс Поттер с его искренним беспокойством и сочувствием. Касается разбитого сердца тёплыми руками и склеивает его по кусочкам без причин на то. Ему просто было не плевать, и сейчас Регулусу этого вполне хватало. — Я здесь. Даже если ты не хочешь говорить со мной. Джеймс потянулся рукой к вздрагивающим плечам Регулуса, пока тот думал, насколько беспомощным можно ощущать себя, проливая слёзы без, как ему казалось, причины. Ведь Регулус только и думал, насколько он жалок в тот момент, пряча лицо за чёрными кудрями и надеясь, что он недостаточно уродлив и слаб, чтобы Джеймс рассказал Сириусу. Регулус прильнул к чужому теплу, уже давно позабыв, каково это. В предыдущий раз он ранил любимую ведьму, и после касания стали запретом, но Джеймс Поттер не был настойчив. Неспешно, сначала кладя одну руку, затем вторую, он притягивал Регулуса к себе, пока звёздный мальчишка не оказался в его объятиях, разгораясь сотней эмоций, ненашедший понимания в обычном мире. Регулуса тянуло к неизвестному теплу, заглушающему боль. Оно удерживало его, обвивало со всех сторон, и никогда до этого тьма не казалась такой далёкой. Он был защищён, он был свободен. В один миг ночь превратилась в ясный день где-то в садах Олимпа, где Регулусу Блэку было суждено встретить Джеймса Поттера и быть сражённым песней Афродиты. Будто боясь, что Аид вот-вот вновь затянет его в царство на реке душ, Регулус цеплялся за Джеймса, его руки хватались за спину едва знакомого мага с силой падающего в бездну, удерживающегося за скалы. Джеймс не промолвил ни слова. Сириус тоже так обнимал его в самом начале: причиняя боль, оставляя следы, боясь отпустить. Затем он понял, что Джеймс не уйдёт — их объятия наполнились братской любовью, лёгкостью, пониманием. Только Регулус впивался ногтями в кожу, как напуганный зверь, заставляя Джеймса лишь гадать, что выпало на долю младшего Блэка, едва ли не кричащего в его рубашку после долгого лета в окружении семьи. Они посидели так минут десять, пока Регулус не расслабился в то ли чужих, то ли уже родных руках и начал думать. Он впервые начал осознавать произошедшее, восстанавливать по кусочкам моменты, превращая последствия в неловкое размышление. Что делать теперь, когда он сидит перед своим врагом-другом после недолгого падения? — Ты можешь никому не говорить? — Хорошо. Джеймс согласился без колебаний и споров с честностью в голосе и на лице. Регулус осознал, что хочет верить ему, хотя никаких причин на то не было, но и шанса поступить иначе тоже. Как он убедиться в сохранности тайны? Регулус не обезумел до уровня стирания памяти, хотя такая мысль промелькнула. — Не хочешь провериться? — спросил Джеймс с искренней заботой. — Будет полезно перед сном. — Д-да. Пожалуй. Ты прав. Прохладный сентябрьский воздух действительно помог Регулусу остудить его болевшую от слёз головы и немного расслабиться, но вместе с тем пришло и осознание происходящего. Ему не стоило идти за Джеймсом. Как теперь ему отвертеться от нежеланного разговора? Как попросить окончить ужасную ночную встречу? Джеймс уверенно шёл впереди, ведя себя так, будто не нарушал никаких правил. Регулусу только оставалось семенить за ним, оглядываясь по сторонам и надеясь, что никто не заметит странный дуэт, разгуливающий перед школой. Теперь Регулусу просто не хватит храбрости уйти. Ясное небо отражалось в озере, а пейзаж покрыла синева, превращая лес на фоне в огромное чёрное пятно. Ночь была одной из тех прекрасных и спокойных, позволявших Регулусу наслаждаться тишиной природы с её редкими ночными гостями, напоминающими о жизни вне голубого неба и белых облаков. Регулус и Джеймс долго говорили ни о чём, стоя под деревьями недалеко от озера. Гриффиндорец вёл себя естественно, будто постоянно попадал в похожие ситуации: разгуливал с грустными слизеринцами по ночам. Джеймсу всё удавалось с лёгкостью, в том числе заставить Регулуса объяснить в присутствии Луны и звёзд, что произошло. Без имён, но с самыми очевидными фактами. Джеймсу удалось заставить его сказать то, о чём не слышала Дженна, слишком любимая шрамами Регулуса. Джеймс же оказался созданным для нетронутых страданиями частей. «Я не знаю, как любить», — говорил Регулус, не произнося ни слова. «А я сама любовь», — кричал Джеймс, сомкнув губы в улыбке. — В этом нет ничего сложного! — Говорит мне Поттер. — Это здесь неважно! Любовь — это просто: ты увидел кого-то, подошел, завоевал их сердце и подарил своё! — Для тебя это так легко? — посмеялся Регулус. Оба волшебника вспомнили про Лили Эванс, сердце которой Джеймс пытался завоевать на глазах у всей школы до определённого момента на пятом курсе, где он перестал уделять ей больше внимания, чем другим девушкам Хогвартса, пугая учеников и поражая саму Эванс. Правда, вскоре новость наскучила, и все забыли про детскую влюблённость Поттера. — Я говорю: просто оглянись и пойми, что твоя голова лжёт тебе, когда говорит, что никто и никогда тебя не полюбит. Просто забудь то, как ты видишь себя и подумай, что некоторые не живут с твоими мрачными мыслями. — Если я ещё раз услышу «просто»... — Хорошо, угрюмый мистер, — подмигнул ему Джеймс. Регулус смущённо улыбнулся, тут же пряча губы за ладонью, но к тому моменту Джеймс, не сводивший глаз с Регулуса, заметил розовые щёки на сверкающей бледной коже, отметив для себя это как приглашение продолжить свой путь к сердцу Регулуса со множеством слов, которые так или иначе Дженна произносила сотню раз. Только без той любви, что хранил Джеймс. — Ты разговариваешь, как первокурсник, — отметил Регулус. — А тебе нужно ко всему придираться? — Это часть моего очарования, — с только появившейся смелостью произнёс Регулус, ужасно довольный собой. — Ну тогда знай, что часть моего очарования — заставлять других улыбаться. Даже вечно недовольных Блэков. — Тогда мне стоит познакомить тебя с моим отцом. — Так быстро? — с удивлением переспросил Джеймс. Регулус тут же застыл, пытаясь понять, над чем шутил гриффиндорец. Ему казалось, что он упустил важную часть разговора, раз улыбка Джеймса медленно сошла с лица, заменяемая тревогой с вопросом, правильно ли он прочёл ситуацию? — Что «быстро»? — спросил Регулус с паникой в голосе от одного выражения лица Джеймса. Неужели он испортил то, что начиналось так красиво? Когда Регулус только успел привыкнуть к доброте Джеймса, к симпатии и желанию остаться с гриффиндорцем подольше, не возвращаясь в реальный мир, вне их игры в сад Персефоны, откуда одного из них украдут, навсегда заперев во тьме. Неужели именно тогда Регулус истратил свой единственный час на настоящую радость? — Ну-у, — с неловкостью протянул Джеймс, уронив голову и положив руку на шею. — Это должна была быть шутка в стиле: «Уже знакомишь меня со своими родителями, да?» — Ты флиртовал со мной, Поттер? — осенило Регулуса. — Теперь ты говоришь, как первокурсник, — в попытке сгладить завершение диалога пошутил Джеймс. Регулус пытался сказать хоть слово, но у него получалось произнести лишь: «Ну я» — а после шла пауза с попыткой невербально объясниться. Только Джеймс не умел читать Регулуса так хорошо, как тот предполагал. — Неужели ты не... — Нет-нет-нет! — быстро произнёс Регулус. Он сделал шаг к Джеймсу, чтобы не позволить и ему уйти; и тогда он подумал, что спешит привязываться к тому, с кем суммарно не проговорил и нескольких часов. Как глупо это было со стороны Регулуса, но как много комфорта ему принесло общество Джеймса Поттера. Он просто стоял рядом и говорил, просто флиртовал, просто показывал, что Регулуса можно полюбить. Всё так просто, просто, просто... По крайней мере, теперь слизеринец видел, о чём так долго говорил гриффиндорец. — Не то, что бы ты мне не симпатичен, — непривычно мягко объяснил Регулус. — Ну, то есть, не в том смысле. Хотя в том... Или... — Реджи. — Да? Рука Джеймса легла на его шею, останавливая любые попытки сказать что-то незначительное вновь. Их глаза встретились, и понимание отразилось в теплоте карих глаз и холоде серых, заставляя мир вокруг них застыть в ожидании следующих слов. Два волшебника стояли под светом Луны, перед судом всех богов, растягивая сладость предвкушения и страх неизвестного ощущения. Пальцы Джеймса на шее Регулуса обжигали, и бабочки в животе порхали, прячась от внутреннего пожара и желая вырваться наружу. — Если я тебя поцелую, это будет не слишком рано? — прошептал Джеймс. Регулус просто поцеловал его вместо ответа в тысячу слов, и тут же ощутил, каково это: быть любимым. Руки танцевали по одежде, сжимая и сминая её, пока губы дарили ему медовые поцелуи и ощущение теплоты рассвета на тонкой коже. Джеймс прижимал его ближе, притягивал за шею и не позволял выдохнуть, целуя Регулуса, как он был того достоин: с желанием и жадностью. Хватая пальцами чёрные кудри, оставляя на шее мокрые следы и вновь даря ему свой язык, борющийся с неподдающимся Регулусом, так же тянущим рубашку Джеймса и так же обхватывающим сладкие губы своими, пока вновь ему не придётся направить полуприкрытые глаза на звёзды, осуждавшие его, пока ожоги от Солнца покрывали тонкую шею Регулуса. Насколько же грешным было истинное наслаждение. — Ты так и не сказал: «Да».