Little Queen

Дорогая Дженна, Я не знаю, читаешь ли ты наши письма, но живу надеждой, что ты держала в руках каждое, что мы отправили тебе. Хоть каждое звучит почти одинаково. Зима наступит совсем скоро, так что постарайся оставаться здоровой до самой весны, хоть ты и никогда не была болезненным ребёнком, стоит признать. Помню, тебе было всего два, и снег падал хлопьями, весь двор — идеальное белое полотно, а ты бросилась в сугроб в одном платьице. Я отвернулась всего на секунду, а ты уже покоряла зимние просторы, смеялась и даже бросила снежок в Монти, который пытался спасти дочку от простуды. Одно зелье — и ни намёка на болезнь не было. Наверное, твою отвагу заметила сама природа, моя сильная девочка. И мы совсем недавно были в твоей комнате. Если ты читала, то знаешь, что там ничего не изменилось. Если же нет, то я тебя не виню. Мы были ужасными родителями, если вообще были ими. Может, тогда давно... До твоего одиннадцатого дня рождения. Тогда мы абсолютно провалились как родители. Ведь что толку от любви, которую ты не показываешь своему ребёнку? Ладно, я опять начинаю то, что не смогу закончить, милая. Никакое «прости» не сможет вернуть всё, что мы сделали и чего не осмелились сделать. Так вот... Мы были в твоей комнате, смотрели старые колдографии. Они теперь лежат в твоей комнате. Так хоть воспоминания о тебе живут там. Прости, снова по-старчески нагнетаю. Ты помнишь, как вы с Джеймсом подожгли шторы? Думаю, да. Перепугали всех своей выходкой и больше всего боялась, что вечером не получите шоколадный торт. И тогда я впервые подумала: «Неужели когда-нибудь они вырастут, начнут жить самостоятельно, редко навещать?» «Глупости». Так мне ответил твой отец. А потом вы выросли. Оба. Сначала Джеймс, потом ты — отправлять вас на этот красный поезд было мучительно и страшно. И посмотри на себя сейчас: ты растишь себя сама, как не должен ни один ребёнок. Тебе уже пятнадцать. Куда уж мне вмешиваться сейчас, когда ты всё сделала сама, стала старостой, нашла друзей и любовь, как мне сказал Сириус (не вини его, он лишь упомянул, что ты счастлива с кем-то, успокаивая старую женщину). Четыре долгих года ты была единственной семьёй для себя, единственной настоящей поддержкой в жестоком мире, куда мы отправили тебе, совсем не подготовив. Ты справилась сама, милая. И осталась такой же доброй и весёлой девочкой, как в тот день, что я и Монти предали тебя. Дом не ощущается домом теперь. Джеймс не хулиганит, и Флимонт не посещает скачки, и я понимаю, что упустила тот момент, когда мама больше всего была нужна своей дочке. И опять я со своей меланхолией и виной. Куда уж их деть сейчас. Зато я и Флимонт любим вспоминать о твоих маленьких приключениях, о планах и книгах, которые ты не прочла. Мы любим гадать, что ты делаешь вечерами, представляя, как изменилась девочка на колдографиях. Помни, что мы любим тебя, милая. Всегда жду ответа. С любовью, Твоя мама. Свет от волшебной палочки отразился на слезах, стекавших с бледных щек Дженны, он задевал её дрожавшие губы и мокрые ресницы, под которыми блестели голубые глаза, такие же, как у Флимонта Поттера, с ноткой задумчивой грусти. Бархатный балдахин закрывал Дженну от спавших подруг. По крайней мере, волшебница надеялась, что они спали и не видели, как та выскальзывает из-под одеяла и отдаляется от них. Время было позднее, и Дженна сама знала, что читать письма родителей — совершенная глупость, мазохизм сердца. Но как можно было отказать, сжигая конверты каждое утро? Как можно было отказать себе в сохранении одного, солгав, что оно от Марлин? Ногти, окрашенные потрескавшимся чёрным лаком, впились в кожу по привычке, полученной проклятые четыре года назад. Глаза вновь пробежали по словам, написанным красивым маминым почерком с завитками и аккуратными запятыми. Все конверты были подписаны ей. Отец не находил в себе чего-то, чтобы написать дочери. Дженна не знала: отваги или любви. Что она могла написать своей семье? «Я вас прощаю» не сорвётся, слишком много времени прошло. «Я тоже вас люблю» — болезненная правда, к которой нечего прибавить, кроме обвинений. «Не пишите мне больше» — жалкая ложь, противоположная мольбам Дженны: «Прошу пишите, не позвольте мне поверить, что про меня забыли». «Почему так поздно, мама? И почему папа не пишет? Что изменилось?» — вот что хотела спросить Дженна больше всего. Она сожгла и это письмо, уничтожила пепел, накинула на плечи любимую куртку, вышла из комнаты, зная, что не заснёт, и села на диване в гостиной, надеясь, что сердце, измученное голубыми чувствами, изменится с ярким огненным цветом. Только грусть окрасила Дженну изнутри, не оставляя места для тепла пламени или для зелёного цвета. Уродливого, как замечал Регулус десятки раз. — Ты как? — раздался шёпот за спиной. Элен не спала. — Глупый вопрос, но я не хотела заходить молча, прости. Дженна не сдвинулась с места, не сказала ни слова: нечего было говорить. Она просто устала, совершила глупость, испортила себе настроение перед пятницей — прекрасным днём, любимым всеми студентами. Элен села рядом и, чуть помедлив, положила свою ладонь поверх ладони Дженны, вызывая новую волну слёз и всхлипов. Тепло чужой поддержки заставляло испытывать вину, страх и стыд, но вместе с тем, когда Элен сильнее сжала ладонь Дженны, волшебница поверила, что она справится. — Хочешь обняться? — тихо спросила Элен. Дженна покачала головой, наклоняя её вперёд, пряча за волосами лицо, искажённое отчаянием. Никто не должен был видеть Дженну такой беспомощной, она поклялась справиться сама со всеми трудностями. Без матери, без отца, без брата. А ещё она пообещала себе заботиться о друзьях и быть сильной для них, но, кажется, Дженна не добилась ничего. Она провалилась и солгала самой себе. Жалкое зрелище для богов. — Мне нужно пойти покурить, — прошептала она, резко поднимаясь на ноги. — Дженна, погоди! Элен пыталась пойти за разбитой волшебницей, которая опять могла пропасть на целый день, но Дженна никогда не делала ситуации легче для самой себя. Не в её привычке было полагаться на помощь, плакать в чужое плечо и говорить о месиве в голове, делиться переживаниями, говорить, кричать — всё было запрещено подсознательно. — Я вернусь через час. Если хочешь, подожди в комнате. И Дженна ушла, держа пальцы на пачке сигарет в кармане, чтобы не позволить себе слабость схватиться за Элен. Дженна наслаждалась пятницей, закинув очередной личный вопрос в долгий ящик. За завтраком она сожгла письмо, чувствуя на себе взгляд Элен, на уроках Дженну развлекал Эван, не давая подумать ни о чём плохом, на ЗОТИ хорошим отвлечением был Натаниэль Гамильтон и его подозрительная персона. Дженна уже представляла, как проведёт вечер в компании друзей в гостиной. Регулус будет жаловаться, что его отвлекают от домашней работы, Эван будет тем, кто отвлекает, пока Элен не напомнит про тренировку по квиддичу. Они проиграли Гриффиндору — пора улучшать тактику, больше времени проводить на поле. Беатрис и Мари будут повторять, как жестоко тренироваться почти каждый день, но иногда они, если погода неплохая, уходят поддержать команду и провести время на свежем воздухе. Дженна и Регулус очень редко ходят с ними, но иногда под предлогом учёбы на свежем воздухе второго можно выдохнуть, а первая идёт тогда со всеми. К тому же у Дженны были планы на свидание с Марлин сразу после дежурства. Но в эту пятницу волшебницу лишили шанса раньше попасть в любимую гостиную. Гамильтон оставил Дженну после уроков обсудить проблему с домашним заданием. Точнее, с её отсутвием. Дженне пришлось убедить друзей поспешить в гостиную, чтобы занять их излюбленное место ближе к стене, пока весь Слизерин не наполнил комнату. Затем она подошла к Гамильтону, сидевшему за учительским столом. Он выглядел совершенно обыденно: густые чёрные волосы убраны в хвост, чёрная рубашка застёгнута на все пуговицы, да и вся его одежда была чёрной. И он — совсем неожиданно — совсем не обращал внимания на волшебницу перед собой, положив перед собой эссе Эвана: несложно догадаться по самому неразборчивому почерку во всём Хогвартсе. Тогда Дженна села на парту прямо перед столом профессора, ожидая недовольства по этому поводу, но реакции не последовало. Он только едва заметно усмехнулся и продолжил проверять пергамент, заставляя Дженну обратить внимание на чёрное перо. — Кажется, я начинаю догадываться о Вашем любимом цвете. — Неужели? Поделитесь своей догадкой, мисс Поттер. — Пурпурный. Гамильтон посмеялся и поднял голову на болтавшую ногами Дженну, намекавшую ему о своей нетерпеливости. Его глаза на секунду задели довольное выражение лица волшебницы и вернулись к пергаменту. Гамильтон с трудом разбирал, что написано, но он старался, концентрируясь на скачущих буквах. — Вы очень близки, мисс Поттер. Дженна сузила глаза, стараясь усмотреть в его действиях причину его неожиданного решения. Гамильтон не мог оставить Дженну просто так, и вряд ли в его голове существовали сомнения о разумности Дженны или её способностях. Скорее, наоборот. «Вы очень близки, мисс Поттер», — повторила она у себя в голове. Только вот к чему? — Если Вы не заговорите со мной, я просто выйду из класса. — И я просто назначу отработку. — А я просто не приду. — А я просто скажу профессору Слизнорту. — А я просто расскажу ему всё, как есть. Думаете, он не встанет на мою сторону? Наконец Гамильтон взглянул в лицо Дженны, отложив перо. Ему нечего было ответить: все знали о фаворитизме Слизнорта. Каждый год он находил себе нескольких учеников, на будущее которых ставил наиболее активно. Польза была взаимной: студентам проще учиться, а Слизнорт получает подарки и услуги. А кто не захочет иметь для себя знакомых в Визенгамоте? — Мисс Поттер, я надеюсь, вы понимаете, что в СОВ присутствуют и теоретические вопросы — Да, профессор. Гамильтон чуть помедлил, рассчитывая, как подойти к своему вопросу, пока разум Дженны безумствовал: слишком много вопросов, теорией без ответов, без пояснений. Если Гамильтон так и продолжит свою игру, то Дженна скоро сойдёт с ума, открывшись сомнениям в своей правоте: возможно, она не до конца раскрыла тайну нового профессора. Возможно, было что-то за пределами его преданности Дамблдору. — Я наслышан, что та же проблема у Вашего брата. Точнее, была. Третью неделю он сдаёт почти все работы, не пропускает уроки... — И он превосходно сдал СОВ, — быстро перебила профессора Дженна. — Нет, он получил «П» только по трансфигурации, не думаю... — Вы собираете столько информации на каждого участника Ордена, профессор? Гамильтон замер. Дважды волшебница перебила его, и оба раза она звучало политически холодно и резко. Её вопросы больше были похожи на утверждения, а нахальность не знала границ. Дженна давала ему то, что он хотел: горячую на голову, но всё ещё рассудительную Поттер. — Вы весьма прямолинейны, мисс Поттер. — Стараюсь, профессор. Гамильтон вновь улыбнулся, получив желаемое. И тогда сомнения стали вполне реальной картиной в глазах Дженны. Догадки бабочками запорхали в голове — ведьма точно сойдёт с ума от их количества, гуляя по ночному замку и рассуждая, что имеет смысл, а что нет. Но в тот момент Дженна сидела перед Гамильтоном и считывала с него эмоции, как с детских книжек с маленькими картинками и подписями снизу. — Знаете, я очень надеюсь, что вы найдёте достойное применение своим способностям, правда. Такая сила не должна существовать без выхода в свет, мисс Поттер. — Это всё? Тогда удачного вечера, профессор. Дженна не дождалась разрешения и быстро удалилась из кабинета, не оглядываясь на преподавателя за её спиной. Только глухое «и Вам, мисс Поттер» достигло её ушей, когда Дженна уже выскользнула за дверь. С этим она рванула к друзьям, впервые надеясь, что сердце заглушит звук собственного голоса. Перед ужином Дженна разговаривала с Регулусом. Он пожаловался на очередную тренировку Джеймса: капитан гриффиндорской команды был действительно помешан на игре. Погода его не останавливала, хотя даже Толкэлот объявила об отмене тренировки, за что Эван её поблагодарил, покланявшись. Зато так Дженна заранее знала, что ей скажет Марлин, потянувшая слизеринку в пустой коридор. Старый красный свитер, завязанные в тугие косы волосы и усталое лицо говорили о только что законченной тренировке громче несказанных слов Марлин. А после тренировки старшую волшебницу ждала гора заданий, эссе, книг, разбор которой займёт так много времени, что сил на свидание у Марлин просто не останется. Дженна прекрасно понимала положение своей девушки. Марлин старалась найти столько времени для любимой, сколько позволяло расписание. Будь они в открытых отношениях (или хотя бы дружбе), Дженна могла бы встречать Марлин в библиотеке среди её подруг или свободно говорить в коридорах, навещать в гостиной Гриффиндора. Но Орден и вражда факультетов усложняют задачу. — Опять? — выдохнула Дженна, как только волшебницы убедились, что они одни. — Прости, прости, прости! Ты же знаешь Джеймса, — взмолила Марлин. — Он так обрадовался победе, что теперь думает только о том, чтобы достать Кубок! — Ну если я убью моего братца, тебе не придётся ходить на квиддич. — Поверь, в Азкабане у нас будет куда меньше времени поговорить. Следом в головах обеих промелькнула мысль: «У нас его и так немного». Как будто старания были напрасны, попытки встретиться и провести выходной под тем же прекрасным деревом, где Дженна ощущала только покой и радость, зная, что там ничего не изменится. Ей нравилась эта стабильность, однотипные вечера в безумном мире. Дженна ожидала каждого с нетерпением, как ребёнок в свой день рождения. Марлин наклонила голову и взяла ладонь Дженны в свою, поцеловала косточки пальцев и посмотрела на слизеринку с мольбой о прощении, нотками стыда, любовью, пока Дженна лелеяла прекрасную блондинку, её сердце полно горящего в венах обожания и ни капли злости или обиды. — Я так люблю тебя, — прошептала Марлин. — И я тебя люблю, Марлс. — Сильнее, чем я заслуживаю. Марлин наклонилась вперёд, обнимая Дженну и упираясь носом в сгиб шеи, обжигая таявшую на месте слизеринку своим дыханием и ароматом сладких духов. Но до того, как сердце Дженны успело успокоиться, Марлин сделала шаг назад, оставляя после себя холод и пустоту, напомнивших Дженне, сколько своей любви и счастья она вложила в маленький мирок, созданный только для Марлин МакКиннон. — Ты что-то хочешь сказать? — неуверенно спросила Дженна. Блондинка прикусила губы, чуть покраснев и посмотрев влево, пряча честные глаза от слизеринки. — Да, но я думала, когда у нас будет больше времени... — Ты не выдержишь так долго. — Да, — неловко посмеялась Марлин. — Я просто хотела сказать, что всё так чертовски идеально, что, знаешь... Как бы мягче сказать? Эм, ну... Дженна поняла, но молчала первые несколько секунд, слушая попытки Марлин найти слова, чтобы не задеть Дженну. Сложно было выдавить хоть одно слово, когда твои старания бьют тебя прямо в лицо и победоносно смеются. У Марлин было счастье за пределами жизни с Дженной: друзья, квиддич, семья и сама гриффиндорка получали столько же внимания, сколько отношения с девушкой, которая всю себя отдаёт на растерзание чувствам. — Скучно, — дрожащим голосом выпалила Дженна. Марлин едва заметно кивнула. «Ты стараешься слишком сильно, — говорила она, сомкнув губы. — И с каждым днём всё сильнее». Так прочла это Дженна в любимых глазах. Марлин оказалась в крайне трудном положени. Сама того не зная, она вытянула сердце Дженны из груди и сжала его в своих руках. Только теперь, оторвавшись от прекрасных портретов, она заметила кровавое месиво, от которого хотелось поскорее избавиться. Марлин любила Дженну. Без сомнений. Но не так, как Дженна любила Марлин: с глубиной поэтессы, со страстью богини и с силой одинокой девушки. — И что нам нужно сделать, чтобы исправить всё? — спросила Дженна. — Вернее: чего ты хочешь конкретно? — Наверное, мне нужна динамика. Знаешь, мы будто стоим на месте, застряли на этапе портретов и любовных посланий. Понимаешь: нам нужно сменить что-то. Видеть один и тот же пейзаж постоянно надоедает. Дженна кивнула, пытаясь не расплакаться. Марлин не сказала ничего плохого и сделала всё верно: объяснила, что она желает видеть в отношениях. Но как объяснить своим чувствам, что они неправы? Этот уютный уголок, сладкая идеальная семейная жизнь — идиллия. Но картинка в душе Дженны противоречит жажде динамики Марлин. Она же летела по тёмному простору космоса в неизвестность, когда Дженна оставалась на месте, играя очередную ведьму на великом пути Марлин МакКиннон. Дженна навечно обернулась одинокой спутницей, отражением света Солнца, ночным видением. — Разумеется, мы придумаем что-нибудь. Новый год — новые мы. Или какой бред там придумали маглы? — попыталась поднять общее настроение Марлин. — Да, мы можем пойти и побросать друг друга в снег, — пошутила Дженна, пытаясь улыбнуться и успокоить себя. — Я познакомлю тебя со своими друзьями поближе, — продолжила Марлин, взяв руки Дженны в свои. — Может, в следующем году — в смысле, учебном — мы официально даже выйти сможет, как думаешь? — Да. Я буду рада. — Вот это динамика, которая нам нужна для начала! Ну же, Джи, улыбнись, всё будет хорошо. Я тебя никогда не оставлю, помнишь? Дженна кивнула, чуть успокоенная словами Марлин, но сомнения грызли без остановок. Выйти в свет? Так просто? И познакомиться с друзьями? Они никогда толком и не говорили об этом раньше. — Ладно, нам нужно на ужин, дорогая. Люблю тебя! С последним поцелуем Марлин убежала вниз по коридору, рассудив, что Дженна удовлетворена. Гриффиндорка даже не услышала ответного «и я тебя», пока слизеринка рассуждала, сможет ли она справится со всем сама теперь.