Геройские монологи

      Первое, что он чувствует, когда впервые берёт на руки маленький комочек, — растерянность. Он смотрит на сонного ребёнка на своих руках, и замешательство повергает его в мимолётный ступор. Совершенно случайно и неожиданно он стал отцом, и честно говоря, он понятия не имел, что с этим делать.       Илайя — он даёт своей дочери именно такое имя. Постепенно привыкает к своей новой роли и привязывается к ребёнку даже скорее, чем ожидает. Внезапная случайность скрашивает его полную вины и страданий жизнь, и Соршану даже кажется, что это может пойти ему на пользу. Что он справится и хоть немного исцелится, обретя смысл жизни и того, кто будет любить его.       Соршан плохо знает, что должен делать, но ребёнок вызывает в нём трепет и ответственность. Он не может провалиться, только не сейчас, когда у него появилась хрупкая надежда. Он так устал от своего одиночества и страданий, так может Илайя сможет помочь ему избавиться от них и побороть их?       Живой подвижный ребёнок — она растёт любознательной и полной энергии девочкой. Очень привязанной к отцу, едва ли меньше, чем наоборот, и мимолётную радость родителя начинает отравлять иррациональная тревога. Ведь он — это он, а значит, он снова провалится и не справится.       Но Илайя тут, рядом. Она никуда не девается, растёт, как и все дети, и развивается. При любой возможности льнёт к отцу, обнимает тонкими ручками и выражает свою любовь не только вниманием, но и словами. Задаёт Соршану вопросы обо всём и с большим удовольствием слушает его негромкий надломленный голос.       В такие моменты тревога притупляется. Он гладит дочь по голове, пропуская сквозь пальцы мягкие белые пряди. Прижимает худенькое тельце к себе, чувствуя исходящее от него тепло, и ему самому становится спокойнее. Это эгоистично, но ему не хочется отпускать от себя своего ребёнка, и Соршан искренне радуется тому, что Илайя ещё слишком мала и действительно нуждается в нём. Он не может подвести её.       Соршан старается быть хорошим родителем. Он всё ещё не знает, всё ли он делает правильно и как должен себя вести. Но он вспоминает собственного отца, его благородное величие и спокойное внимание, и как умеет, пытается подражать им. Старается быть всегда рядом и не выпускать Илайю из поля своего зрения — он так сильно боится провалиться, что это превращается в очередную паранойю.       Он отвратителен. Он заслуживает бездны страданий. За что бы он ни брался, он всё портит. И он знает, что заслужил такое наказание, но одна мысль о том, что он провалится ещё и с Илайей, сводит его с ума. Маласса дала ему шанс, который он не заслужил, и он не может подвести ни себя, ни своего ребёнка. В конце концов, кроме Илайи, у него больше никого нет.       Дочь любит его и принимает его. Смотрит с восторгом, искренне восхищаясь тем, какой папа умный и умелый. Она не знает о той тьме, что пожирает его; не видит, как он на самом деле слаб и никчёмен. Для неё Соршан самый лучший просто потому, что он её папа, и самому Соршану хочется от этого плакать. Он не заслужил столько безвозмездной любви, но на самом деле он так в ней нуждался...       А потом всё снова разрушилось, и он вновь не справился — как и боялся и тайно ожидал.       Он давился слезами, и разум, так мучительно долго исцелявшийся под чужими стараниями, снова пошёл трещинами. Ещё до того, как он испил остатки яда, предназначавшегося другому, безумие волнами накатывало на него. И он не мог сдержать горьких слёз бессилия и ненависти к самому себе, и боли, которую ему несло осознание собственной слабости.       Он подвёл тех, кто доверились ему. Единственных существ, которые любили его. И одному он должен был принести смерть, а второй разбить сердце, оставив на нём глубокую рану, которой никогда не суждено будет зажить. — О Маласса, позаботься и утешь моё дитя, — он всхлипывает, с искренней мукой обращаясь к Матери Теней. Пусть сам он провалился, но его дочь была ни в чём не виновата.       Он сознательно приводит её в храм. Единственное безопасное место, в котором его девочка будет в порядке. Смотрит на неё в последний раз, обещая скоро вернуться, и ложь, как никогда, несёт одну лишь боль и страдания. Своё дитя он больше никогда не увидит, обрекая его на одиночество. Которое Илайя, в конце концов, пытается утопить в служении Богине.       Она остаётся в родном клане, занимая пост Хранительницы Закона, когда приходит время. Мать Теней говорит с ней, откликаясь на искреннюю просьбу её отца, и Илайя делит с ней свою печаль, подтачивающую глубоко внутри, словно червь корень дерева. Конечно, Соршан о том уже не ведает, падая жертвой своего безумия и чужого клинка, находя долгожданный покой и успокоение. Но прежде чем это случается, он хочет верить в то, что его дочь всё-таки сможет стать хоть немного счастливой.