Геройские монологи

      Внимательным, но мягким взглядом Менан скользит по чертам дорогого друга. Печать глубокой печали, вины и усталости легла на его лицо, состарив его слишком рано и так эльфам несвойственно. Кожа посерела и одрябла, и глубокие морщины залегли на лбу, у глаз и возле уголков губ, тяжело оттягивая их вниз, лишь усугубляя печальный образ.       За лишениями и рано пришедшей старостью былая молодость и привлекательность почти незаметны. Но Менан ещё помнит, каким Соршан был в дни своего расцвета: красавец с острыми тонкими благородными чертами, насмешливыми высокомерными глазами, всегда облачённый в дорогие, но изящные наряды. Во вкусе Соршана сложно было упрекнуть, как и в любви к роскоши и богатству, и из своего статуса он забирал всё, что мог, подчёркивая его даже внешне. Куда что и подевалось теперь!       Теперь глубокие синие сапфиры его глаз полны раскаяния и отчаяния. На их дне плещется чёрная тень безумия и душевного нездоровья. Сами они будто молят об избавлении, полные надежды и в то же время страха, ведь Соршан никогда не считал, что заслужил прощения и исцеления. Взгляд его оттого всегда тяжёлый, полный бесконечной скорби и такой же бесконечной усталости.       Усталость, впрочем, просматривается во всей его фигуре. Она камнем давит на плечи и тянет к земле. Оттого Соршан сутулится, и словно старается казаться меньше, всё время замкнутый и скованный. Редко, что заставляет его расправить плечи и явить лёгкость и силу, которые спрятаны в нём, и бо́льшую часть времени он прикидывается полоумным, почти немощным стариком, вызывая у других лишь насмешки да презрение.       Менан на это вздыхает, неодобрительно качая головой. Наверное, он единственный, кто видит красоту и мощь Соршана, скрытые, кажется, даже от него самого. Он сжимает сухопарые, постоянно холодные и подрагивающие в нервном треморе руки, рассматривая сетку шрамов на запястьях и вздутые вены на тыльной стороне ладоней. Соршан же лишь стыдливо отводит глаза в сторону, но не вырывается, и Менан прячет в собственных ладонях чужую тайну. Он так хотел бы забрать её, исцелить его от неё...       Он лишь притягивает Соршана к себе ближе. Обнимает худые острые плечи — он худ почти болезненно, так что под серой кожей видны острые позвонки и ключицы, и рёбра, и кости грудины. Второй рукой зарывается в жёсткие пепельные волосы, поглаживая по ним. Как бы он хотел показать Соршану его красоту, но тот убеждён твёрдо в своём уродстве, к тому же вполне заслуженном. Так что Менан один и хранит это знание, и оно наполняет его сердце радостью и тихим теплом.       И он с удовольствием отдаёт его Соршану безвозмездно, надеясь, что всё же рано или поздно сможет хоть немного исцелить его.