I miss you, my friend (оригинальная версия)

Квакити кривится. Он терпеть не может призраков. Не то, чтобы он знал многих… Всего двоих, если уточнить. И оба они — что Глатт, что Гостбур — ведут себя, как ещё более безумные версии себя же при жизни. Такой вот версией Шлатта и был дух, который привёл его в эту странную помесь спортзала и обиталища подростка-фаната этого самого Джонатана Шлатта*, которую тот облюбовал в качестве своего дома. Говорят, для сбора точной статистики относительно каких-либо данных, следует учитывать как минимум три показателя. Иметь от трёх и более субъектов исследования, в чём он сам не раз убеждался, занимаясь строительством собственной страны. Что ж, за третий показатель, при наличии призраков и их характерных особенностей в роли первых двух, он предпочитал брать редких клиентов психушки. Их личности соответствовали призракам в самом главном. В слабом уровне самоидентификации. Он успел понять, что духов от живых в основном отличало изменившееся, в сравнении со стандартным, поведение, появление некой идеи-фикс, попытки казаться абсолютно нормальным и правильным. Неудачные попытки, что неудивительно. В общем-то, призраков отличали от живых те же признаки, что обычно в практике психотерапии помогают разделить людей на здоровых и ходящих по грани безумия. — Ты оставишь меня в покое? Хоть когда-нибудь? — снова кривится он, отворачиваясь от чересчур бурного внимания со стороны бывшего жениха. — Ты ведь не сказал, что тебе неприятно со мной разговаривать? — посмеивается Шлатт, пытаясь, как раньше, потрепать его по волосам, заодно натянув ему на глаза его же собственную шапку. Квакити не отшатывается — просто стоит на месте, наблюдая, как чужая рука проходит насквозь его голову. Собеседник досадливо цыкает, бормочет что-то о его пустоголовости, чем вызывает у Алексиса лёгкую ухмылку. — Ты не из тех, кто стал бы молчать, будь ты противником чего-то, пирожок. Заинтересован в наших беседах? — Да что ты вообще!.. — Квакити выдохнул. Промолчал. И всё-таки, эти призраки его порядком бесят. Их существование бессмысленно. Их поведение не соответствует действительности. Как будто умер не один человек, а несколько, выбрав для воплощения самый неподходящий образ и надёргав куски личности у самых разных людей. Да Шлатт похож на кривую склейку себя же с Уилбуром! А сам этот Уилбур, зовущий себя Гостбуром? Чёртов Эрет во плоти! Держи, мать твою, Синеву… Спасибо хоть не морковку, которую Квакити прямо сейчас готов был засунуть этому рогатому придурку прямо в его чёртову глотку! — Дрим умер, ты слышал? — между тем продолжил Глатт, облокотившись локтями о стойку беговой дорожки, делает тон пониже, будто бы доверительным. Квакити сперва недоверчиво хмыкает, но выражение у собеседника слишком серьёзно. Он отвечает едким смешком. — Мне должно быть до этого дело? Бывший император Мэнбурга скрещивает руки на груди, рассматривает его с какой-то неясной эмоцией. Квакити не хочется об этом размышлять. Он вообще предпочёл бы не думать ни о Шлатте, ни о ком подобном. К чёрту всё это. К дьяволу. — Его смерть может быть именно моей оплошностью. Я предполагал, что, если умереть, будучи владельцем книги воскрешения, то сумеешь стать выше обычного человека. Скорее всего, при хорошем стечении обстоятельств, даже сумеешь воскреснуть, — продолжил призрак, начисто игнорируя его слова. — И ты считаешь, твоего косячного примера ему не хватило бы, чтобы откинуть эту мысль? Дрим за свою жизнь побывал кем угодно, но не идиотом, повторяющим ошибки за такими же идиотами! — хмыкает Алекс, прокрутив между пальцами монетку. — В тюрьме тот в обычное время тоже не сидел. Знаешь ли, люди меняются, — раздражённо ответил призрак, на что он лишь сильнее ухмыляется. — А Дрим был человеком? Усмехнувшись своей маленькой победе, Квакити подбрасывает монетку, и, не глядя на результат, прячет её в карман. Шлатт, махнув рукой, наконец, замолкает.

***

— Ники, долго вы ещё будете болтать? Рассветёт скоро. Она оборачивается на скучающий голос Сапнапа, который замер в тени дверного проёма, потянувшись и скрестив руки за головой. Да, тот нашёл её скрытый город. Не так уж и удивительно это было. Она была достаточно рассеянной раньше, чтобы забывать о следах своего пребывания, да и жила здесь слишком долго, чтобы не считать нужным их скрывать. Она была достаточно уставшей, чтобы временами банально попадаться тому на глаза, но и достаточно осторожной, чтобы не делать этого слишком часто. Пожалуй, она была рада уже тому, что Сапнап ничего не сделал с этим знанием. Не пытался её выгнать, заставить выбирать сторону, даже не особо настаивал на присоединении к Киноко. Нихачу была ему искренне благодарна. В тот год, в попытках пережить крах мира вокруг, ей, как никогда, хотелось побыть в одиночестве. В одиночестве, но не одной. Она была, благодаря Карлу и Сапнапу. Благодаря последнему, в основном, который иногда подкидывал в её запасы еды, на стол — простеньких книжек, а в держатели на стенах — новых факелов, поначалу вызывая у неё приступы паранойи. — С нашим разговором что-то не так? — опустил голову Гостбур, глянув на вторженца исподлобья. Такой забавный, детский жест… И не скажешь, что этот человек с наивной улыбкой — тот самый безумец, готовый мать родную продать ради дополнительного стака взрывчатки. Гостбур действительно был тем парнем, в которого можно влюбиться. Жаль только, при жизни он не был. Уилбур Сут, их драгоценный Президент, её лидер и вдохновитель, был тем ещё чудовищем. Или героем, тут уж как посмотреть. Вполне возможно, что останься Л’Манбург стоять, его бы вообще возвели в ранг мучеников, подпавших под злостное влияние извечного врага свободных народов, Дрима — благо, дружелюбный призрак был рад показать всем желающим всю глубину произошедших с ним изменений, а герои, особенно посмертные, нужны всегда и всем. К счастью, не получилось. Страна пала, Гостбур остался просто Гостбуром, не слетевшим с катушек из-за очередной пойманной «звезды»… Радовалась ли она тогда падению страны под началом Президента Таббо? Прозвучит мелочно и мерзко, но — да. Л’Манбург исчерпал свою идею. Изменил смыслу своего существования. По сути, несмотря на всю свою неуравновешенность, Уилбур при жизни был прав, повторяя слова Эрета. Л’Манбурга просто не должно было быть. Он был прекрасен в виде самой идеи, во флаге, гимне и летописи, но в реальности так и остался мертворождённым ребёнком человека, который никогда не знал, что это значит — правильно растить детей. Да, Уилл вырастил её доброго друга, Фанди… Но назвать Фанди счастливым — значит покривить душой против истины. Да и что за страна могла получиться из-под рук у кучки сирот? Только в сказках такие отбросы, какими они были, знают, как правильно строить связи с людьми, как находить компромисс между законом и зовом сердца, как жить по совести, а не по выгоде, которая, в отличие от остального, поможет выжить и выгрызть у судьбы ещё один лишний день… Только в сказках таким сиротам дарят земли, титулы и права. В реальности всё немного сложнее. Ники понимала это. Уилбур понимал. Да и дети понимали, но поддавались чувствам и рушили всё, что попадётся под руку. Томми и Таббо жили эмоциями. Порывом. Подростковым безумством. Они были хорошими людьми, определённо были, но они — дети. Всё ещё обычные дети. Многого не понимают. Многого не знают. Да и не хотят знать. По крайней мере, такими они были, пока не пал Л’Манбург. Такими она застала их в последний раз. Мальчики тогда заняли свою скамейку на пригорке, откуда открывался прекрасный вид на их огромный прекрасный мир, на главную дорогу, ведущую из замка Эрета вплоть до Бесплодных Земель, Бэдлендс. Они слушали, кажется, «Ожидание» на старом проигрывателе, и смеялись, пока Гостбур совсем рядом хлопотал над Другом, обстригая с того старую шерсть и жизнерадостно хохотал, поглаживая его облысевшую макушку. Она тогда не стала к ним подходить. Осталась в тени и смотрела на счастливых сограждан, часто моргая. Глупо сейчас об этом вспоминать, но тогда она действительно подумала, что для этих троих всё будет, как раньше. Они будут вместе. Будут счастливы. Без неё. А на следующий день закончилась война, оставив на месте страны их мечтаний огромный оплавленный кратер. Трагедия, бесспорно… Только вот её там уже не было. — Мы скоро, Ник, — обещает Ники, дружелюбно кивая. — Ты ведь знаешь, нам так редко удаётся побеседовать! Я давно не видела своего дорогого друга. Она касается руки Гостбура, нежно ему улыбаясь. Да, сейчас она просто бессовестно лжёт. Впрочем, не без причины. Люди не должны знать о Синдикате. Сапнапу знать точно неоткуда, кроме случайных слов из послания Джорджа; но она уверена — что в надёжности того, что в благоразумии. Гиацинт не стал бы болтать попусту. Слишком осторожен для этого. И, пожалуй, умён. Она снова улыбнулась духу. Тот растянул губы в ответ, подхватил её ладонь, оставляя на тыльной стороне лёгкий прохладный поцелуй. Кончики пальцев чуть покалывало, будто их прошила маленькая молния. Гостбур осторожно отвёл непослушный локон с её лица. На секунду… Всего на секунду ей показалось, что на неё смотрят не серебристо-прозрачные глаза с чёрной склерой, но тёмно-янтарные глаза Уилбура. Глаза, которые закрылись уже слишком давно. Усмешка того ничуть не помогла девушке передумать. — Мы говорили о Л’Манбурге, Сапнап! О нас! — подхватил Гостбур их маленький экспромт, сжав её кисть чуть сильнее в поисках поддержки. Она мягко улыбнулась, поглаживая его костяшки большим пальцем. Холодно глянула, полнясь подозрениями. Он смущённо потемнел щеками от своей маленькой лжи. Сапнап сделал, было, шаг к ним… Хотел он поторопить видимых влюблённых, предпринять ли что-то другое — они уже не узнали. Его сбил с ног Томми. До синевы бледный, отчего под его глазами отчётливо проявились тёмные синяки, на руках, на запястьях особенно, стали хорошо видны светлые полоски шрамов, а глаза почернели от того, настолько сильно расширился зрачок под ударной дозой адреналина. Мальчика трясло. Ребёнок был напуган. Нихачу переглянулась с Гостбуром, молча распределяя обязанности. Тот со спины обнял Томми, чему растерянный мальчишка даже не воспротивился, а она подала руку Сапнапу, весь вид которого демонстрировал только одну эмоцию. Озадаченность. — Что с тобой, Том? — негромко спросила девушка, слабо понимая, что предпринять. На задворках памяти всплыл план Джека по организации убийства этого мальчика. Ники встряхнула головой. Она от того уже отказалась, да если бы и не сделала этого… Не время убивать сейчас. Определённо не время. Жертва должна осознавать, за что именно умирает. — Томми? — резко переспросил Сапнап, умудрившись угрожающе нависнуть над этим мальчишкой-переростком, будучи его сантиметров на восемь ниже. Впрочем, тот сжался, втянул голову в плечи и порядком ссутулился, а на сапогах Сапнапа виднелся небольшой каблук… Нихачу снова встряхнулась, пожалев, что под рукой именно сейчас нет ни единого клочка бумаги, ни самого завалящего карандаша. От неожиданности события мысли снова начали путаться, как всего месяц назад. Она действительно не знала, что делать. Ники, должно быть, была какой-то неправильной женщиной, но она никогда не умела успокаивать детей. Возможно, она была бы ужасной матерью. Она и не хотела становиться. — Томмс? — повторил Сапнап, на что мальчишка вздрогнул, подняв на них больной, до ужаса затравленный взгляд. — Сэм! — истерично подал голос тот, тут же оглядываясь по сторонам, готовый бежать, как нечистый от ладана. — Со мной связался! Дрим! Убить его! Томми часто и глубоко задышал, забегал глазами по каменным стенам и крупно вздрогнул, увидев кривую деревянную кнопку на одной из них. Он выхватил, было, меч, но Сапнап быстро перехватил его руки, не давая возможности навредить ни себе, ни другим. Гостбур беспомощно смотрел то на них, то на Ники, растерянный едва ли не сильнее неё. Она знала этот взгляд. Сейчас до него дойдёт, что происходит нечто из ряда вон выходящее, он осознает масштаб проблемы, а потом… Потом он всё забудет. Как они держались за руки, как он улыбнулся, одними губами прошептав ей на ухо почти забытое обращение — «моя милая Ники»… «Не хочу. НЕ ХОЧУ!» Немезис схватила Томми прямо за челюсть, болезненно надавила пальцами на щёки, потеснив Сапнапа, стала к бывшему изгнаннику так близко, что тот мог ощутить её дыхание на своих губах. Мальчик распахнул глаза, очевидно, не ожидая чего-то такого именно от неё. Ники наклонилась к нему очень близко. Да, она отказалась от планов убийства — но это не значит, что она простила его или стала относиться лучше. Следовало действовать быстрее. — А теперь по существу. Сэм передал тебе, что… — Дрим жив и пытался его убить! — почти пискнул Томми, кривясь от давления на болевые точки. Ники приподняла бровь, переглядываясь с Сапнапом. Тот медленно покачал головой. Она осторожно отпустила свою жертву, не желая навредить сильнее, чем уже навредила. Информация получена. Пытки, особенно в таком состоянии, не имеют ни малейшего смысла. — Эм… Я не вовремя, да? — раздался звонкий голос, приглушённый плотным материалом маски, со стороны выхода. Гостбур, очнувшись от задумчивости, жизнерадостно помахал невидимке рукой. Она и сама узнала её, не подав, впрочем, вида. Малышка Ирис. Их неофициальный символ. — Дриста?! — не менее эмоционально отреагировал Томми, снова рванув руки из хватки Сапнапа. — Да пусти меня уже, грёбаный долбоящер! Какого хера? Если из-за неё весь этот пиздец, я ей, блять, въебу! — А что, ожидался господь наш ИксДи во плоти? — нервно хихикнула девочка, становясь видимой к концу его тирады, и осталась стоять, где стояла, предусмотрительно держась от нервного друга подальше. Сапнап смерил ту удивительно спокойным взглядом. Точно таким он окинул всю их компанию, слишком уж добродушно улыбаясь. — Или мне, наконец, поясняют, что здесь происходит, или вы, всей дружной компанией, выметаетесь нахер из Киноко. Прошу прощения у леди за свой стиль речи, — склонил тот голову в её сторону. — Надеюсь, я понятно выразился? Томми вызывающе приподнял подбородок и выпрямился, в ответ на что Гостбур мягко, но крепко усилил призрачную хватку на его плечах, а сама Ники прикрыла рот мальчишки ладонью, мягко улыбаясь Сапнапу. — Вполне! — выдала Дриста из своего угла, на что тот только махнул рукой. — Снимешь свой маскарад — можешь тоже входить. Поговорим в моём доме, — потёр переносицу Ник, тяжело вздыхая, и, подняв взгляд к потолку, тоскливо выдал… — Я устал от этого дерьма.