I miss you, my friend (оригинальная версия)

Холодно. В Сноучестере ужасно холодно. Несмотря на все ухищрения, двойные стены, обитые деревом и тканью, укреплённые окна, в которых не найдёшь ни единой щёлочки, несмотря на специальные отопительные системы, здесь, в его родном доме, никогда не бывает тепло. Наверное, ему стоило посоветоваться с Ранбу, прежде чем заказывать у Фулиша постройку настолько большого обиталища. Сейчас, когда дом давно уже построен, Таббо действительно не был уверен, что тот сможет вызвать у его благоверного особенно светлые чувства. То есть да, Ранбу определённо оценит удобный подвал с кладовыми на все случаи жизни, ему точно понравится внутренний двор, вид из окон, большая детская, которую он украсил картинами, на которых изображены они все, только вот Таббо прекрасно помнил… Ранбу, тогда ещё не его драгоценный супруг, крайне боялся открытых пространств. Живя в Л’Манбурге, он вечно пытался спрятаться — куда угодно, лишь бы подальше от чужих глаз. Он сутками проводил время в библиотеке Карла, любил задерживаться в его крошечном кабинете, а однажды, на руинах города, Таббо и вовсе обнаружил его в компактной обсидиановой коробке. Таббо так и не спросил, чем друг был занят, но запомнил это. Запомнил, каких трудов стоило вытащить Ранбу оттуда, в каком расфокусе был его взгляд, как тот рыдал на его плече, произнося всякую белиберду, вроде той, что взорвал Общественный Дом, и как на следующий день ничего из произошедшего не вспомнил. Даже если Ранбу говорил правду, Таббо о ней никому не сказал. Легче обвинить Томми, тот выкрутится. Легче очернить Дрима, его репутации это не повредит. Легче было бы даже взять вину на себя, потому что Ранбу… Ох, Ранбу… Он всегда был для Таббо кем-то особенным. Ранбу, ох, Ранбу… Вернись, Ранбу, я же тебя так сильно люблю! В общем-то, Ранбу действительно не любил открытые пространства, но Таббо надеялся, что к дому тот привыкнет. Ведь дом такой большой и просторный, такой прекрасный, добротный и только его! Здесь так тихо, так спокойно и радостно! И даже Майклу есть, где поиграть. Если честно, Таббо не очень хотел брать ответственность за этого мелкого пиглина. Даже не потому, что не умел обращаться с детьми, вовсе нет. Он умел, долго носил на руках Лани и следил за вечным ребёнком Томми. Таббо был бы рад взять на воспитание любого другого сироту, ухаживать за тем, быть с Ранбу большой счастливой семьёй, но этот Майкл… Таббо был счастлив хотя бы тому, что Ранбу дал тому нормальное, человеческое имя. Он пытался любить приёмыша. Правда, пытался. Но при каждом похрюкивании, при каждом касании маленькой ладошки-копытца, при попытке того что-то сказать, которая могла даже оказаться удачной, при каждом звучании ужасного пиглинского акцента в пределах этого дома Таббо впадал почти что в животный ужас, едва удерживаясь от того, чтобы избить ребёнка. Каждое мгновение рядом с тем его сердце заходилось бешеным стуком, а при каждой попытке мальчишки его успокоить, когда тот гладил его по голове, или, что случалось куда чаще, касался ладошкой груди, начинал ныть шрам — прямо под детской ладошкой под сердцем, напоминая о неудачной охоте на такого же пиглина — только гораздо, гораздо более взрослого. На Бога Крови. Таббо подозревал, что именно такого ребёнка Ранбу приютил из-за чувства вины, оставшейся после той охоты. Приютил и переложил ответственность на него. По привычке или назло… В любом случае, Таббо был на него зол. Раньше он мог хотя бы оставить Майкла с Паффи и её приёмышем-Мишель. Только вот Паффи ушла из Сноучестера и не возвращалась вот уже полгода. Она говорила, что уйдёт искать своё прошлое. Говорила, что это ненадолго, что помнит, где случилось крушение её корабля и обещала вернуться. Она обещала. И не вернулась. Только её мелкая девчонка и осталась жить в городе — в его собственном доме. Почему же все его используют и бросают? Чёрт побери, почему?! Таббо это искренне ненавидел. Сейчас он ждал гостя в своём кабинете. Он не отказал себе в такой малости, как просторный кабинет, потому что… Хах, он даже не знал, почему. Память о своём бытии президентом оставила ему немало неприятных моментов, на теле всё ещё болезненно ныли шрамы, едва задевающие лицо и переходящие на плечо с шеей, особенно сильно заметные на ладонях, которыми он старался прикрыть хотя бы глаза от смертоносного пламени. Память оставила ему немало шрамов — тех самых, которые нанёс ему Техноблейд. Тех самых, за которые он так и не смог отомстить, даже сейчас, имея такое опасное соседство с Блейдом, живущим едва ли в дне пути от Сноучестера. Да, быть секретарём и президентом Л’Манбурга было больно, по разным причинам, но в целом… Собственный кабинет, обставленный так, как он сам того хочет, массивный стол, на котором аккуратно разложены бумаги, удобное кресло, которое не давит на хвост и не мешает сидеть… Наверное, он мог мечтать о таком. Раньше. Он и не думал особенно о себе в то время, ютясь в маленькой полутёмной каморке, заваленной всяким хламом. Он сам ощущал себя хламом, который, что светлейший президент Уилбур Сут, что дорогой дядюшка Шлатт, предпочитали запихнуть подальше до лучших времён, которые, как известно, никогда не наступят. Таббо о многом мог только мечтать, пока не осознал простую истину — если ты чего-то хочешь, вырви это из скрюченных пальцев врага. Наверное, бывшие мёртвые лидеры следовали схожему принципу, вот только они не знали, когда стоит остановиться. А он знал. Прекрасно. Тем временем, в дверь постучали. В кабинет вошёл мужчина в своих привычных красно-синих 3D очках. — Джек! — Звали, глава? — уважительно кивает тот, вызывая у Таббо улыбку. — Хотели услышать новости первым? — И как ты догадался? — шутливо бурчит он, облокачиваясь локтями о стол и скрещивая пальцы под подбородком. — Что ж… Таббо слушал доклад внимательно, изредка задавал уточняющие вопросы. Новости Джек с собой принёс и правда странные. Эрет, укрепляющий власть за счёт возрождения своих рыцарей? Окей, предположим, он в это поверит, хотя и знает всю миролюбивость короля Великой страны. Панз его, что ли, надоумил… Что ж, зато понятно, куда пропала Паффи. Вот значит, какое крушение она имела в виду? Предательница… Пёрплд, что вылез на свет земной? Ладно… Не всегда же он сидел на своём НЛО в добровольном изгнании! Какой-то очень уж мелкий Дрим, разгуливающий вне Тюрьмы? Ах, тот самый Дрим, запертый в Хранилище Пандоры, ещё и умер? Ну, существования Дримонов ещё никто не отменял… Да и желающих поразвлечься в карнавальных нарядах тоже. Мексиканского Дрима ещё многие помнят, так что неудивительно, что и желающих повторить его подвиг здесь вдосталь. Говорят, Мексиканским Дримом был Квакити. Люди вообще многое говорят. А вот это уже интереснее. Томас бросил на произвол судьбы свою собственность и ушёл в закат, прихватив с собой какую-то псину и Гостбура. Тот самый Томас? Томми Иннит? Простите, но… Что?! — Кхм, Джек, повтори, будь добр! — Таббо повышает голос, который поневоле начал звучать мягче обычного. Как у доктора при диалоге с сумасшедшим пациентом в попытке того не спугнуть. — Томми Иннит, ты ведь о нём говоришь? Он оставил позади что-то своё? Добровольно? Мы точно об одном и том же парне говорим? Ты ведь… Хах, ты… Это же Томми! — Господин Президент мне не верит? — ехидствует Мэнифолд, в очередной раз используя его старый титул. Он поморщился, но молчал — знал прекрасно, что если настаивать, тот только продолжит издеваться. — Я хотел проверить его отель, однако, мимо Сэма смог пробраться только в подвал. Благо, у Томми нет привычки закрывать окна. И пусть Господин Президент только представит, что я нашёл! — Не тяни! — подался вперёд Таббо, заинтригованный таким началом. Джек молча, с кривоватой улыбкой, выложил на стол пластинки. Глаза Таббо распахнулись в неверии. Кэт. И Мэллохай. Кэт и Мэллохай! Ха. Ха-ха… Он зашёлся в диком хохоте, глядя на своё отражение в зеркально-чёрной глади. Томми оставил позади не только никому не нужный отель с видом на Пандору, но и свои драгоценные пластинки? Невозможно! Это мир сошёл с ума, или сам Таббо? Его лицо замерло не то в улыбке, не то в зверином оскале. Таббо как наяву ощущал тяжесть округлых рогов на голове и кипение дурной крови в жилах. Он отослал Мэнифолда неопределённым жестом. Улыбка не сходила с его лица. Старые шрамы ныли.