***
«Шкряб-шкряб» — выходят кривые строчки из-под зажатого в пасти грифеля. Дело идёт медленно, чертовски медленно, но Клэй аккуратен, а Джордж не вмешивается, с невероятной гаммой чувств наблюдая за его работой. Джордж не опасен, уверен он. Зол, полон негодования, но не опасен. Несмотря на кинжал, торчащий в жалких сантиметрах над головой, несмотря на всё… Дрим был уверен: Гоги не сможет ему помешать. Джордж… Ох, Джордж. Кто, как не он, мог бы предсказать все ходы старого друга? «Не ломай планы. Томми мой. Ты — идиот, Джорджи :)» — вот, что Дрим для него написал. Он вывел это, сунул бумагу другу под нос, и, ради блага самого Нотфаунда, готов был повторять об идиотизме столько раз, сколько потребуется для того, чтобы смысл впечатался. Джордж мерно дышал сейчас, лишь на мгновение сипло втянул воздух, читая. Потирал рёбра, по которым Томми молотил локтем и худыми коленями, пытаясь сбросить непрошеного седока. По сути, Гоги был здоров, ему незачем было есть яблоки и пить зелья, достаточно лёгкой разминки, которая разгонит кровь. Хватило бы льда, приложенного к синяку на скуле. И всё же, от Джорджа, кроме въедливой полыни, железа и пота, несло зельеварней. Дрим мог бы почувствовать гордость. Он преуспел, вбивая в головы своей придурочной команды технику безопасности. Впрочем… Спасибо Бэду — за то, что вбил это в голову ему. В спёртом воздухе подземелья поплыл аромат золотистой карамели. Джордж захрустел яблоком, из рюкзака показалось второе. Дрим нахмурился в непонимании. Он хорошо знал своего друга. Он, в конце-концов, симпил по Гоги годами. Тот всегда был резким, въедливым, мстительным и скорым на расправу. Гоги всегда был довольно жестоким. Он ожидал увидеть вспышку гнева в ответ на свои слова, и, кажется, даже увидел её, когда Нотфаунд смял бумагу, швырнув её в дверной проём. Лицо того, тем не менее, осталось отстранённым. Безразличным. Отсутствие яркой реакции… Оно заставляло теряться. Не имея полной власти даже над собственной жизнью, невозможность обрести контроль над этой мелочью вызывала в нём гнев. Вместе с тем, Дрим беспокоился. Всё могло быть куда хуже, чем он предсказал. Поведение Джорджа само по себе напрягало. Дрим наблюдал за тем примерно декаду: всё то время, что они с Томати провели в совместном путешествии. Месяцами до этого, собирая слухи и сплетни, порой перемешанные с реальными фактами, Дрим не мог составить для себя полной картины происходящего. Его напрягало отсутствие рядом объекта своего интереса и дикость чужих слов. Когда объект появился в шаговой доступности, всерьёз его Дрим не воспринял. Сперва решил, что Джордж использует опыт Дрим Тим в своих интересах. После — стал верить во влияние Найтмеров. Однако, ни тем, ни другим, поведение друга нельзя было объяснить. На самом деле… На самом деле, осознав истину, Дрим испугался. Возможно, виноват был он сам. Возможно, это было влияние окружения. В любом случае, что-то повлияло на Джорджа так, что всё пришло к текущей ситуации. Джордж сам стал человеком, которого стоило бы назвать симпом. Более того: не просто симпом. Яндере. Джордж показывал черты, обычно присущие им. Мстительность, ненависть. Зависимость. Готовность убить не только окружающих, но и себя, и даже объект обожания, осуществляя свои притязания на него. Не будь ситуация столь критичной, Дрим обратился бы к подобному человеку в последнюю очередь. Ведь у него были люди. Панз, Ранбу, Томми… Другими словами, прислужник Багрового Яйца, нелюдь и злейший враг, который предаст при первой же возможности. Не то чтобы сам Дрим не приложил усилий, добиваясь от мальчика именно этой реакции. Кто ещё? Сапнап, Паффи? Как для товарища, так и для матери, он удобен был мёртвым. Король Эрет, обязанный ему своим положением? Этот чистоплюй? Даже не смешно! По сути, среди людей, которым можно было довериться, у него был только Джордж. И, пусть и не полностью, Томми. Томми, который притаился сейчас за дверьми. Его запах Дрим ощущал вполне отчётливо, привыкнув к нему за месяцы совместной жизни. Присутствие Томми не было чем-то полезным, но иметь подушку безопасности сейчас было в его же интересах. В конце концов, Дрим спас тому жизнь. Было бы справедливо получить от должника соразмерную плату.***
Это, должно быть, страшно. Ощущать на шее давление, чувствовать прямо над бьющейся венкой остроту незеритовых перчаток. Ещё секунда. Секунда, и Томми Иннит был бы мёртв, не оставив позади ни добра, ни любви, ни памяти. Следуя за собакой, которая стала ему другом, Томми не мог не вспоминать бойни, которая едва не случилась вчера. Блэйд целеустремлённо трусил к той самой базе. Может, хотел отомстить Джорджу за нападение на хозяина, Томми был без понятия. Сперва он ещё надеялся, что волчара решил погулять по округе, найти дом Томми и подружиться со Шраудом, да хотя бы пометить территорию, сделать ещё какие собачьи дела… Томми нервничал и мысленно чертыхался, стараясь наступать точно по своим и Ранбу следам, не тревожа толстого слоя пыли. Вес топора на поясе дарил ему толику уверенности, но отсутствие брони угнетало. Блэйд скользнул в зал, откуда всё так же несло резким травяным духом после того стрёмного ритуала. Подросток чертыхнулся снова. Он не успел остановить псину. Сука, сука! Твою же мать! Прошло совсем немного времени, и тишина осыпалась осколками разбитого зеркала. Джордж рассмеялся. Рассмеялся, совсем как Уилбур в Погтопии, полубезумным, отчаянным хохотом. Томми сглотнул, замер напуганным сусликом, затем встряхнулся, взяв себя в руки. Он присел, отложил в сторону Топор Мира, курткой прикрыл лезвие, полыхающее лиловыми отблесками зачарования. Ему было страшно, но Томми был готов рисковать. Джордж едва не лишил его жизни, но Томми было плевать. Его страх привычно обратился в злобу, злоба — в жажду действий, а последняя побуждала отомстить за пережитый кошмар. Отомстить, но не только. Томми должен был защитить Блэйда. Блэйда, который спас его. Блэйда, из-за которого он всё ещё дышал. Иногда, в похожей тишине, когда наступало затишье перед бурей, Томми задавался вопросами. Самыми разными. Простенькими и не особо. Кто мог любить его? Кто был жесток к нему? Были ли искренни люди, которых он звал семьёй? Кто они вообще, эти люди? Техно? Друг Фила, которого Томми тайком звал отцом? Техноблейд защищал, и даже, пожалуй, любил Томми, пусть и отмахивался от раздражающего енота в его лице. Уилбур? Президент Уилбур Сут? Этот парень, его названный брат, который даже в моменты сумасшествия ни разу не ударил в спину? Да даже Дрим, ублюдок, чудовище, Дрим! Он не позволял себе насладиться триумфом, когда Томми просил его остановиться. Дрим подавал ему руку. Дрим позволял ему жить. Дрим не позволял себе убийства. Только вот Джордж, блядское маскарадное долбоёбище, удерживаться от соблазна не собирался. — Отстань, ИксДи, — прозвучал приглушенный голос. — Убирайся, ИксДи. Я устал. Я тебя ненавижу! Томми нервно сжал кулаки, скрипнул зубами. Его потряхивало от пережитого потрясения. Толкать здесь речи? Насколько же Гоги ёбнулся?! Блять! Томми столько смеялся над этим очкариком, что почти забыл, как опасна может быть загнанная в угол крыса. Именно крысу тот и напоминал. Весь такой нервный, дёрганый. Прислушивается, принюхивается, улавливает малейший шорох. Скалится своими зубками, едва не пену изо рта пускает. Крипота. Вот серьёзно, без дураков, пытаясь убить его, Джордж выглядел так, будто сейчас сожрёт. Как долбаное животное, которое попускает слюни и заебет жертву до смерти, а потом обглодает останки, как чертов шакал. Тьху, бля. Дикость! Враги не должны казаться такими! Даже Дрим стремился всего лишь убить! — Мне кажется, я умираю, — злобной гадюкой шипел Гоги. — Пришёл добить меня? Давай, скажи, что я не прав! Убей меня, ну же! Давненько не ощущал на себе нечестивого возрождения! Гогс смеялся, и звучал, как буйнопомешанный. Даже если забыть, что пиздел он с собакой… Смерть? Возрождение? Томми не понимал и злился. В ответ придурку, очевидно, не прозвучало ни слова. Рык. Скрежет коготков по камню пола. Шелест бумаги. Довольный лай. Предмет упал на пол. Зашелестели страницы. Ну да, там, на столе… Томми помнил: там лежала книга. Он в очередной раз подумал, что чего-то не понимает, но следил за чужими словами крайне внимательно: когда ещё получится выслушать исповедь ублюдка-злодея? И тот не заставил себя ждать. Шелест усилился. — Твоё видение такое странное в этот раз. Ни мерцающих огоньков вместо неба, ни тумана, ни шестерёнок с облаками вокруг. Сдаёшь, дорогой мой Дрим ИксДи! — ядовито процедил Гоги. Томми застыл, как вкопанный. Только что Джордж один в один описал его сон. И, стойте, «Дрим ИксДи», он же верно расслышал? Положив руку на сердце, Томми готов был признать — он тупил, только вот тупым не был. Эта херня, которую Гогс нёс… Томми, вообще-то, знал, что такое этот ИксДи. Дрим ИксДи — это шутка Клэя. Шутка — только для них двоих. Когда Дрим собирал пожертвования на Главной дороге — ну, вы знаете, как это делается — они решили построить храм. Идея пришла к их дуо одновременно, одна на двоих, как и тогдашняя общая клетка мозга. Церковь Прайма, так они решили назвать новое место. Ну… Ни Томми, ни Дрим его не строили, но считать здание своим им ничто не мешало. Это были дни, когда всё шло настолько хорошо, насколько вообще могло. В тот день недоумевал Туббо, которого Дрим, в качестве посвящения в их новую твич-религию, окатил водой, веселился рядом явно обдолбаный Квакити… Тогда этот придурок, напустив пафоса, и объявил себя богом-отцом, сыном и святым духом. Он назвал себя Дримом ИксДи, а его, Томми — своим Избранным. Шутка, вроде бы. Посмеяться и забыть. Но Томми не забыл. И Дрим, подозревал он, тоже. Слушая Джорджа, мальчику в голову пришла крамольная мысль, но, может, Дрим напиздел тогда, и чёртов ИксДи реально существует? В конце концов, странно было бы не поверить в это, когда твой отец — Ангел Смерти, а мать — старуха с косой. Странно было бы не поверить, когда тебя учил сражаться Бог Крови. Джордж, тем временем, странно примолк. Сглотнул. Побарабанил пальцами по полу раз, другой. Томми слышал скрип грифеля, и не понимал, схера ли Гоги вот прямо сейчас понадобилось записывать очередную блажь. Он подобрал бумажку, которая прилетела снаружи, сунул её в карман — скорее по привычке, ведь думал он совсем о другом. Подобрав топор, Томми Иннит медленно направился к выходу. «Шкряб-шкряб» — елозил карандаш по грубой бумаге.