Невеста шестиглазого бога

      Окутанный тяжёлым покрывалом ночи, дом глубоко дышал сном. Мина кралась на кухню тихо, как мышь вдоль стены, зная: пусть служанок там сейчас нет, но мало ли кто мог бродить по коридорам поместья в столь поздний час. У старинных домов, обременённых удушливым благородством, впитавших в себя горечь времени и его страх, была какая-то своя особая память. Стены здесь хранили воспоминания о многом и оживляли призраков, выпускали монстров под покровом темноты из глубин клыкастой пасти. Мина не боялась. По крайней мере монстров. Они пугали куда меньше, чем люди.       После сегодняшнего так уж точно. Они с Тайрой опять сцепились намертво. И пусть Будда не серчает на маленькую девочку с её большим желанием отделать родного братца, как бог черепаху, и не терпеть больше его поганые выходки. Сам Просветлённый прощает только единожды, а Мина своего брата неоднократно, а это уже тупость. Потому, что простить один раз — милосердие, второй — великодушие, третий — откровенное признание собственной глупости.       Они подрались. Хорошо так наподдали друг другу. Прислуга их разняла кое-как, уже не пытаясь выяснить причину, по которой брат и сестра катались по полу, как два пытающихся выгрызть душу друг из друга дворовых кота. Отец тоже разбираться не стал. Развёл их по разным комнатам. Даже ссадины и раны толком обработать не дал, а ведь Тайра рассёк Мине лоб. Физических сил у него больше, подросток только начал входить в тот период, когда она прибавлялась с каждым днём беспощадно быстро.       Приказал не кормить, хотя Мина слушала, как в комнату брата позже принесли поднос с едой. Да, отец всегда лояльней относился к сыну, нежели к дочери, по совершенно непонятным для Мины причинам. Своё откровенное пренебрежение к девочке он показывал только в отсутствие Амацуки-старшего в поместье.       Юная госпожа должна воспитываться в строгости, говорил отец. Юную госпожу дед больно разбаловал, приговаривал он часто с холодом в глазах. А то, что юному господину, то бишь его сыну, должен прививаться ум и манеры, чтобы соответствовать статусу наследника, папенька игнорировал. Он будто бы наказывал дочь за что-то. А за что, никогда не объяснял. Мина не тянулась к нему, потому что чувствовала чужака, как и он в ней. Словно их не объединяли родная кровь и сила проклятых лун.       Мина, миновав коридор, шмыгнула в больших размеров помещение кухни всё той же тихой мышкой, которая выбралась из комнаты без разрешения старших. Здешняя обстановка походила на сочетание несочетаемого. Прожжённый консерватизм, где много дерева, пропитанного традиционным укладом. А вперемешку с ним будто насильно впаянная бытовая техника. Что-то древнее царило по соседству с современным прогрессом, не особо чураясь присутствия друг друга, но заметно облегчая жизнь обитателям кухни.       Старшая по кухне держала аптечку в верхнем шкафчике на случай, если кто-то из работников поранится или обожжётся. Мина взяла стул и пододвинула ближе к разделочному столу, над которым красовалась нужная ей дверца. Осторожно забралась сначала на стул, потом на столешницу, мысленно ворча, что быстрее кто-нибудь из служащих кухни кровью истечёт, чем до аптечки дотянется. Очень непредусмотрительно. Мина решила, что сначала разберётся со своими ранками да синяками, а уж потом закинет что-нибудь себе в желудок. Достала аптечку, а потом осторожно начала опускать одну ногу вниз, на стул.       Резко включился свет. Мина испугалась и мгновенно потеряла равновесие. Всё бы закончилось неминуемым падением, если бы её ловко не подхватили и бережно не поставили на пол. Мина задрала голову.       — Одзи-сан? — она ожидала увидеть любого полуночника, но никак не дядюшку.       — Извини, напугал, — сказал он тихо. — Но и тебе надо быть осмотрительнее.       — Зачем мне быть осмотрительнее в собственном доме? — спросила Мина, прекрасно понимая, что дядя имел в виду. — Вы давно вернулись?       — Нет, полчаса назад, — ответил Рюу и тут же нахмурился. — Что с лицом?       — Упала.       — Мина.       — С Тайрой подралась.       Рюу скрипнул зубами. Убрал чёлку Мины со лба, помрачнел ещё сильнее.       — Кровь запеклась. Утром подрались? Почему только сейчас решила обработать? — Рюу забрал из рук девочки аптечку.       Та во время падения вцепилась в злосчастный контейнер так, будто могла за него удержаться. Что ответить дядюшке, Мина тоже не знала. Да и не стоило. Он по глазам всё понял. Указал на стул небрежным жестом мощной руки.       — Садись.       — Я сама.       — Садись.       Мина послушно села. Она чувствовала, как Рюу-сан силится подавить раздражение.       — Вы злитесь?       — Не на тебя.       Рюу намочил чистое кухонное полотенце. Раскрыл аптечку немного резче, чем стоило бы, невольно выдавая своё настроение.       — Надо промыть рану.       — Я промывала.       — Надо ещё раз.       Рюу осторожничал. Мина не особо верила, что эти руки, грубые и привыкшие к мечу, способны с ювелирной точностью, не причиняя боли, обработать порез на лбу, рассечённую губу и подбитый подбородок. Чем больше Рюу очищал их от запёкшейся крови, тем сильнее мрачнел. Мина втянула воздух через нос и зажмурилась, когда ватка, смоченная антисептиком, прикоснулась к повреждённой коже. Защипало не только ранки, но и глаза от проступивших слёз. Но через секунду Мина почувствовала, как на горящую от боли и борьбы с микробами кожу подули.       Она удивлённо посмотрела на дядю. Нет, ей помогло. Но ожидать таких нежностей от Рюу-сана она не могла.       — Мне так мама делала, когда я совсем шкетом был и тоже в драки лез… с твоим отцом, — сказал Рюу, как бы оправдываясь, но под конец фразы немного оседая в интонации. — Рану на лбу надо заклеить сначала вертикально, соединить края, чтобы затянулось быстрее.       Он взял полоску лейкопластыря и очень ловко порезал её на маленькие, идеально ровные. Мина едва удержалась, чтобы кошкой не зашипеть от боли, когда Рюу-сан соединил ранку и начал клеить, как бы скрепляя, зашивая края пореза.       — Терпи.       — Терплю.       Потом сверху наклеил уже целый лейкопластырь.       — Губу чаще промывай и мажь мазью с алоэ, что тётка держит у себя. Я попрошу, тебе отдадут.       — Спасибо, — сказала Мина.       Рюу сухо кивнул, но потом всё-таки решил спросить:       — Из-за чего подрались с братом?       — Пустяк.       — Из-за чего?       — Мы учились изгонять мухоголовок, — ответила Мина нехотя. — У меня получилось с первой попытки все три раза. У Тайры хорошо, если со второй. Ну, он и разозлился. Назвал меня Пожирательницей мух, а когда я проигнорировала… — Мина тяжело вздохнула. — Набросился с кулаками. А я не стала терпеть. Дала сдачи.       — И правильно сделала.       — Да уж, отец так не считает.       — Ты не должна давать спуску тем, кто тебя задирает или завидует, — сказал Рюу, серьёзно смотря девочке в глаза.       — Мне нечему завидовать.       — Ты прекрасно знаешь, что это не так. Не нужно прибедняться, это тебе чести не сделает.       — Я знаю, — поникла Мина.       — Смотри на вещи здраво и осознанно, старайся видеть картину целиком. Для этого нужно правильно оценивать обстановку и окружающих тебя людей. Если сильный, то сильный. Если слабый, то слабый. Если можно где-то схитрить, то схитри. Если обстоятельства требуют отстаивать твою честь, значит, отстаивай. И не стыдись своей силы, Мина.       — Она — проклятие.       — Пусть, но твоё.       — Вы меня подбодрить пытаетесь? — улыбнулась Мина.       Рюу неловко почесал затылок.       — Я не слишком хорош в этом, просто говорю, что думаю.       — Спасибо. Правда, спасибо, — Мина посмотрела на дядюшку и слабо улыбнулась. — Порой очень хочется, чтобы моим отцом были вы.       Всего на мгновение, на одно только мгновение в тёмно-зелёном глазе Рюу мелькнула печаль побитого, но преданного до глубины души пса.       Мина взглянула на себя в зеркало. Тяжёлым, уставшим взглядом. Так по-волчьи иногда смотрел Рюу-сан. Избегал всех, как одиночка. Стая ему была не нужна.       Когда-то его прозвали лунным драконом из-за подходящего сочетания имени и фамилии. Но Мина думала про него, как про белого волка, что жил на луне и выл на полное звёзд небесное полотно. Волка из маминых сказок, которые она рассказывала до того, как её выжили из дома собственного мужа с его же лёгкой руки.       Сколько скелетов хранила её семья за закрытыми дверями?       Мина надела чёрную футболку, одолженную у Сатору. Заправила в джинсы.       В дверь постучали. Раздался голос Годжо:       — Машина готова. Только тебя ждём.       — Уже иду, — крикнула Мина, накидывая на плечи тяжёлую косуху.       Почти броня.       Что ж, ближайшие несколько дней будут адом, через который придётся пробраться, чтобы узнать правду. Потому что слишком хлопотно тонуть в трясине неведения и подковёрных интриг.       Мина открыла дверь и шагнула за порог.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      Гето Сугуру, студент второго курса Токийского магического техникума — тяжёлое состояние, истощение проклятой энергии, отравление ядом.       Годжо Сатору, студент второго курса Токийского магического техникума — тяжёлое состояние, сильнейшее отравление ядом, бред, галлюцинации, ожоги.       Куран Сакура, заклинательница первого уровня, адепт ордена «Растущей луны» — тяжёлое состояние, большая кровопотеря, частичная ампутация левой руки, ожоги.       Амацуки Мина — тяжёлое состояние, клиническая кома.       Скупо, сухо, а дальше несколько листов с медицинским заключением. Ничего эти бумажки из архива при госпитале Техникума Годжо не дали. Маг хмыкнул и закрыл первую папку. Он хотел освежить память по дороге в поместье, попытаться вспомнить хоть что-то связное. Но нашёл только медицинские выписки. Само же дело об изгнании Праматери странным образом пропало. Годжо пробовал искать в архиве при библиотеке, но ни на полках, ни в ящиках заветная папка не нашлась. Смотритель библиотеки предположил, что это дело пропало или испортилось в результате частичного затопления подвала, в который коробки с делами перенесли во время реставрации верхних уровней.       Какое совпадение. В которое Годжо, разумеется, не поверил. Попытка пригрозить несчастному смотрителю наказанием за враньё окончилась бледным лицом парнишки и объяснением заикающимся голосом, что он вообще не в курсе дел. Вот предыдущая хозяйка здешних мест прекрасно знала каждую книжечку, каждую бумажечку и превосходно вела учёт. Жаль, что теперь Мацумото-сан не царица пыльного, древнего царства свитков и книг.       Годжо взял вторую папку. Там лежали материалы дела по покушению на одного из старейшин, Эномото-сана. Именно тогда Сёко первый раз столкнулась с техникой воздействия на внутренние органы проклятой энергией, которой лишили жизни сопровождающих лисий камень монахов. Аналогично были убиты последователи старейшины. Сам он чудом выжил. Годжо нахмурился. Подробностей в деле никаких. Такая же скупая формальность. Злоумышленников не поймали. Странно. Очень странно. Годжо вспомнил старика. Не внешне, нет. На лис он насмотрелся. Эномото, пожалуй, единственный из старейшин, кто никогда не выказывал своего страха или раздражения по отношению к сильнейшему заклинателю. Всегда твёрд, решителен и спокоен, как скала. С одной стороны. С другой же — старая хитрая лиса, готовая утащить самую жирную курочку под шумок, пока хозяева отвернулись.       Годжо посмотрел сначала в окно, за которым мелькал изумрудный лес. Потом на Мину. Она сидела по левую сторону, уткнувшись взглядом в книгу.       — Мина-чан, — позвал он её.       Девушка отвлеклась от чтива и молча посмотрела на Годжо.       — Старейшина Эномото ведь из клана Амацуки происходит? — спросил он.       — Не совсем, — ответила Мина. — Он из побочной ветви. Моему деду Эномото приходился кем-то вроде троюродного брата… или они были уже четвёртым коленом? Я не в курсе. Знаю только, что они очень хорошо общались. Даже дружили. А что?       — Да так, — протянул Сатору, закрывая папку со снимками на первой странице.       На них тела убитых последователей Эномото не выглядели жутко. Единственным признаком смерти можно было считать немного неестественные позы в монашеских одеяниях и остекленевшие глаза, смотрящие в никуда.       — Он не унаследовал технику проклятых лун, но зато превосходно научился манипуляциям живой плотью, — добавила Мина. — Это что-то вроде хатха-йоги. Он превосходно владеет своим телом и может влиять даже на те процессы, которые обычно от человека не зависят. И, естественно, чужой плотью он тоже манипулировать способен.       — В книгах про ваши клановые техники такой чертовщины не писали, — хмыкнул Годжо.       — В старинных книгах наши клановые техники описаны весьма пространно, как в принципе вся сила детей проклятой луны, — сказала Мина. — Всё сводится только к двум чётким практикам: манипуляцией мёртвой плотью и живой плотью. Количество лун определяет как количество проклятой энергии, которой в теории мы можем быть наделены, так и количество доставшихся тебе дланей.       — Ты в теории можешь стать, как старуха Моро? — спросил Годжо.       — Нет. У неё техника Двенадцати лун. Количество лун — это не равносильно увеличению уровня в игре, оно высекается при рождении. Я бы, может, и могла с ней в чём-то сравниться, будь у меня большее количество проклятой энергии. Как при твоём потенциале: как при том, что уже имеешь, так и при том, что можешь в перспективе получить, — сказала Мина.       — Он у меня бесконечный, — фыркнул Годжо.       — Вот именно, — Мина посмотрела на него. — Только ты способен получить его безвозмездно, а наша техника не проходит без последствий. Впрочем, как и любая магия в большинстве случаев.       — Магия без цены — это мышеловка с механизмом отложенного реагирования. Может сработать только при определённом весе крысы или нескольких крыс. Последствия всегда будут, — Годжо положил руки, сомкнутые в замок, себе на колено.       — Даже у тебя? — удивилась Мина.       — Нет, — ответил Годжо и улыбнулся, а потом ловко вернул прежнюю тему. — Меня сейчас интересуют механизмы работы твоей проклятой техники.       — Любопытство кошку сгубило, ты знал? — Мина не стала спрашивать, почему Сатору это интересно.       Ответ был очевиден и лежал на поверхности: нужно хорошо знать, с кем предстоит иметь дело. Ни как с семейством невесты, ни как со знатным кланом, а как с заклинателями, чьи техники для Годжо всё равно, что спиритический сеанс, в котором он принимает участие вынужденно.       — Я не кошка, — ответил Сатору. — Хотя могу и помяукать.       Мина ткнула его в бок. Не удержалась. Пальцы коснулись только пустоты вокруг.       — Я уже говорила, что абсолютно все техники клана Амацуки сводятся к манипуляции живой и мёртвой плотью. Механизмы работы основаны на нескольких принципах. Физиологическом воздействии: биология — неотъемлемая часть всего живого. Физического, такого, как время. Хотя время понятие абстрактное и занимает свою нишу во многих науках, но с точки зрения магии и клановых сил стоит говорить о биологических часах и одновременно метафизическом значении времени для всего сущего, то есть отведённом каждому жизненному пути. Сюда, конечно, приписана и теология. Всё-таки сакральный смысл смерти и значение души для человека — важная часть в понимании техник проклятой луны. Но будучи не Амацуки, это достаточно сложно понять.       — Ты сейчас нос передо мной задираешь? — хмыкнул Годжо.       — Нет, я всего лишь говорю, что ты не я, поэтому не поймёшь всё до конца. И дело тут не в твоих умственных способностях или силе. Я, например, никогда не пойму, как работает Безграничность, не являясь Годжо Сатору, даже если ты раскроешь мне суть техники. Такие вещи случаются редко, вспышкой озарения и часто в очень критический момент. Я испытала что-то подобное лишь однажды. Когда вернула к жизни маминого кота. Не знаю, как точнее передать…       — Да-да, я понял, о чём ты, — сказал Годжо. — Имел счастье почувствовать на собственной шкуре.       Мина закусила щёку изнутри. Годжо заметил. Она хотела спросить, как и когда.       — Интересно? — его губы улыбались, глаза — нет. Но и никакой неприязни не выражали тоже.       — Нет.       — Врёшь ты плохо.       — Если я с тобой откровенна, это вовсе не значит, что ты тоже должен быть со мной откровенен.       — Ты такая интересная. Обычно люди ждут, что им отплатят той же монетой.       — У нас не разменный пункт, — сказала Мина. — Я никогда к тебе под кожу залезть не пыталась и пытаться не буду. Мартышкин труд.       — Как самокритично, — хмыкнул Годжо.       — А то, — повела плечом Мина и снова раскрыла книгу.       Это означало, что разговор лучше прекратить или пустить в другое русло. Собственно, Годжо не всегда понимал, когда с Миной лучше остановиться. Он привык, что после критической стадии в любом диалоге или монологе все его либо слушают, либо терпят, либо, за неимением другого выхода, продолжают вести светские беседы. Мина же могла отключиться от разговора по щелчку пальцев, если он ей не нравился или переставал нравиться. Нет, с Сатору так было весьма редко — она охотно с ним болтала, а если Годжо откровенно валял дурака или начинал словесно пикироваться, то на первое она просто закатывала глаза, на второе принимала вызов. Но когда в серьёзных темах Сатору привычно перегибал палку, а временами и пёр, как танк, привыкший к тому, что мин на пути нет, Амацуки закрывалась или начинала игнорировать. Ссоры при таком искусственно созданном климате были неизбежны.       Сейчас надо было сгладить углы. Да, эта работа Сатору всегда давалась непросто, потому брался он за неё неохотно. Его любимое занятие — эти углы делать острыми, а не иначе. Потому что со старейшинами и их последователями по-другому никак. Годжо по-прежнему называли несносным ребёнком. Не потому, что он таковым являлся, а потому, что другим так было проще оправдать своё бессилие перед сильнейшим, невозможность загнать под ноготь и надавить авторитетом. Мол, он дитя неразумное, а чем бы оно не тешилось, лишь бы головы совета с плеч не посшибало.       — Надо же, ты обиделась, — сказал Годжо.       — Вовсе нет. Ты просто мешаешь мне читать, — произнесла Мина, не отрываясь от книги.       — Там не интереснее, чем со мной, — хмыкнул Годжо.       — Хорошая провокация, — улыбнулась Мина. — Но это не так.       — Что интересного может быть у Борхеса, кроме описания наркотического трипа, — протянул Годжо.       — Ты читал? — удивилась Мина.       — Нет, — ответил Годжо.       — Тогда как можешь так смело утверждать?       — А я не прав?       — Отчасти прав.       — Вот видишь.       — Я сказала «отчасти».       — Ну вот что именно ты читаешь? — Сатору посмотрел на книгу в руках Мины.       — Сборник рассказов «Создатель» на теологические темы. Сейчас вот читаю «Рагнарёк».       — И о чём он? Неужели и впрямь о Рагнарёке?       — Почти. Если вкратце, то о человеке, который видит сон, где он и его друзья убивают падших богов во время их тёмного шествия.       — Типичная влажная фантазия почти любого человека, — хмыкнул Годжо.       — Почему влажная фантазия? — удивилась Мина.       — Потому что люди мечтают убить божественное, чтобы почувствовать себя хозяевами своей судьбы, — Годжо улыбался, но в улыбке этой была соль.       — Мне наоборот всегда казалось, что человек ищет нечто божественное во спасение, ну, или чтобы кто-то взял ответственность за происходящее в их жизни, — сказала Мина. — Вообще, здесь речь скорее про страх перед богами, утратившими свой божественный облик.       — Опять же, в фантазии человека, — подметил Годжо. — К тому же, в этой идее присутствует извращённое понимание силы и её носителей. Если ты сможешь победить сильнейшего, значит, кем являешься сам?       — Удачливым ублюдком? — приподняла бровь Мина.       Годжо рассмеялся.       — Человек всегда искал бога или богов, чтобы скинуть на кого-нибудь ответственность за весь тот ад, что с ним творится. Как говорил Будда, жизнь есть страдания и боль, — сказал он. — Как только людям надоедало или на смену приходили божества, что в их представлении посильнее, о своих идолах они сразу забывали. Или наделяли божественной силой то, что отличалось от их привычного понимания. Нет, не божественной, скорее даже демонической. Я бы не сказал, что они сильно различаются. Как две стороны одной медали.       — Многие верующие люди спустили бы на тебя собак за такие слова, — усмехнулась Мина.       — Да пожалуйста, — улыбнулся Годжо.       — Я почему-то уверена, что возведи тебя в статус божества, это бы несколько скорректировало твою… категоричность, — упрекнула его Мина. — Хотя, некоторые и правда считают тебя богом. В Золотую эпоху магии, думаю, так бы и было.       — Ого, — Годжо наигранно удивился. — А ты…       — Нет, ты не мой личный бог, оставь свои влажные фантазии при себе, — заявила Мина.       — Это ещё почему?       — Ты смертный, просто у тебя гораздо реже идет кровь, чем у других людей.       — Человек вообще поклоняется камню или железу, точнее, той форме, которую сам ему придал, чем я хуже?       — Я тебя сейчас книгой ударю, — сказала Мина.       — Бей, — Годжо даже вперёд наклонился, подставляя лоб под повязкой.       Мина закатила глаза.       — Перестань паясничать, — она тоже наклонилась к нему и перешла на шёпот.       Видимо, заметила дискомфорт сопровождающего. Надо было отдать Ичиджи должное — он старался держаться профессионально. Хотя рядом с Сатору его уровень стресса вечно зашкаливал до красной отметки. Не то чтобы он делился этим с кем-нибудь в открытую, просто по бедолаге видно.       — А то что? — спросил Годжо, улыбаясь.       — Не знаю, — честно ответила Мина.       — Раз не знаешь, тогда поцелуй, — сказал Сатору.       Мина опешила. На мгновение её лицо приобрело вид трогательно-растерянной мордочки.       — Вот ещё, — фыркнула она. — Ты бедного Иджичи-сана до инфаркта хочешь довести? И так творишь при нём, что вздумается.       — Пусть скажет спасибо, что я тебе только целоваться предлагаю, а не все свои намерения в данный момент озвучиваю, — улыбнулся Годжо.       — Боже, да зная тебя, это может быть что угодно, — Мина закатила глаза, но на щеках проступил румянец.       — Что угодно? — приподнял бровь Годжо. — Например, в машине мы с тобой ещё не…       — Молчи, просто молчи, — Мина тут же прижала к его губам ладонь.       Именно что к губам, не к технике вокруг, потому что Сатору позволил. Мине надо было это сделать. Не столько для сохранения душевного равновесия Иджичи, сколько ради своего. Годжо улыбнулся, наблюдая, как девушка пыхтит, отстраняясь. Щёки покрывал приятный, здоровый румянец. Мина была трогательной в своей любви к нему. Временами она проявлялась как взрослое, зрелое, рациональное чувство, а временами совсем по-детски, невинно и наивно. Занимательный контраст.       Мина съехала по сиденью чуть вниз, спрятавшись в ворот куртки. На ней была настоящая байкерская косуха, в которой не страшно встретить мощные косые потоки ветра, выжимая из мотоцикла всю скорость. Мина на байке не гоняла. Она вообще к любому транспорту, кроме велосипеда, относилась с некой опаской по неизвестным Сатору причинам. Но почему-то представить её в таком амплуа сложности не составляло. Косуха была немного велика Мине. Но это только придавало ей особой эстетики. Её тело тонуло в пространстве кожаной куртки со всеми своими суровыми заклепками, молниями да ремешками, из-за чего Мина казалась обманчиво хрупким, но готовым к драке солдатом. Под косухой его чёрная футболка, которую девушка попросила на замену перепачканной толстовки. Свободно струилась по телу, лежала неровными складками. Почему-то захотелось положить руку Мине на живот и притянуть к себе.       Годжо выдохнул. Дошутился. Захотелось всего и сразу, да ещё и не вовремя. Возбуждение само по себе гасилось легко ещё в зародыше, как и любое другое неуместное чувство. Мина сама ему в этом помогла, тихо произнеся:       — Не надо.       — Что не надо? — удивился Годжо.       — Не надо пытаться меня отвлечь от всего дерьма, что сейчас предстоит пережить в поместье, — пояснила Мина.       — Почему ты вечно ищешь в моих действиях по отношению к тебе подвох?       — Я думала, заботу.       — И это тоже.       Мина пожала плечами.       — Привычка.       — Сколько раз мне доказывать, что я на твоей стороне? — вздохнул Сатору.       — Ничего тебе доказывать не надо. Я это и так знаю, — сказала Мина. — Мне одного раза хватило.       Годжо не надо было спрашивать, какого. Он прекрасно знал, что имела в виду Мина. Тот день, а в последующем и целый месяц, отпечатался в голове чередой довольно ярких картин в ядовитых оттенках. Всё началось с красного и голубого. Красной крови, отпечатавшейся на голубом перламутре кафеля…       …Дверь в ванную комнату была приоткрыта. Узкая щель полоской света выбивалась из ушедшей в тень стены. Солнце эту часть комнаты к вечеру не освещало. Сатору осторожно толкнул дверь широкой ладонью. Та скрипнула не смазанными петлями. Но Мина даже не повернулась. Так и осталась сидеть к нему сгорбленной спиной, невольно демонстрируя линию позвоночника, остро проступающую под кожей. На кафельном полу валялась мятая форма техникума, из кучи которой сильнее всего выделялась белая рубашка. Белая, пожалуй, слишком громко сказано — рваная, в крупных пятнах крови. Годжо невольно передёрнуло от не вовремя нахлынувших воспоминаний. Тогда кафель был другого цвета, рядом стоял ещё толком не пришедший в себя Сугуру, а сам Сатору сидел на бортике ванны, тупо пялясь в угол невидящим взглядом. Его рубашка, перепачканная смесью собственной крови, крови Аманаи и даже Фушигуро, валялась на полу у ног.       Не думал Годжо, что дело дней давно минувших теперь дотянется до него холодными пальцами через похожий образ. Будто бы кто-то постоянно нажимает «рестарт» и вот, он уже в исходной точке. Там, откуда всё началось.       Кровавые разводы на кафельном полу, красные отпечатки ладоней на бортике ванны — Мина оставила, когда залезала в воду.       Сатору тихо прошёл внутрь. На душе у самого было до невозможности паршиво. Стоило только отвернуться, как начальство уже попыталось посшибать все звёзды с неба рогаткой. И одну даже весьма успешно. Сегодня на зачистке заброшенной стройки от проклятых духов погиб его ученик. Две оставшиеся третьекурсницы едва не отправились вслед за ним. Складывалось ощущение, что задание ребятам намеренно дали не по силам. Смерть ходит за магами по пятам ежедневно и, казалось бы, ценность человеческой жизни с годами должна притупиться. Но это не так. Отголоски боли всё равно просачиваются через всё рациональное понимание ситуации и вполне естественную, но тихую печаль, если твоё сердце не есть сплошь гранитный монолит.       Годжо ненавидел это. Харада был сильным и подающим надежды, как и любой из них, мог гореть ярко и долго. Но увы, не случилось.       Ещё хуже дело сейчас обстояло с живыми.       Годжо сел на корточки рядом с ванной и протянул руку, чтобы выключить воду. Мина проследила за его действиями пустыми рыбьими глазами. Руки у неё тряслись. Она перебирала окровавленными пальцами. Щёки и лоб, а местами шея перепачкались в красном. В воду по скуле упала одна алая капля и растворилась дымкой. Сатору взял губку. Намочил её. Отжал и поднёс к лицу Мины. Та дёрнулась, но не отстранилась, когда мягкая материя коснулась её кожи.       — Ты была у Сёко? — спросил Сатору.       Мина кивнула.       Вопрос, конечно, глупый. Будь у Мины серьёзные повреждения, Иэири ни за что бы не отправила её отмываться и успокаиваться. Хотя, по девичьему лицу было видно, что слёз она не проливала. Удивительно, но Сатору никогда не видел Мину плачущей. В отчаянии и злости — да, в обиде и грусти — разумеется. Но никогда и ничего из этого не проявлялось в слезах, не просачивалось из глаз солёной влагой, стекающей дорожками по щекам. Слёзы — это естественная реакция ребёнка на любое негативное проявление в адрес ещё маленького, толком не сформировавшегося человека. Она не поддаётся контролю и служит распознавательным знаком на многие вещи и явления, которые познаёт ребёнок. Будучи взрослым, человек может контролировать проявление эмоций — либо сдерживать, либо подавлять, либо выплёскивать. Какой способ использовала Мина, Годжо не знал. Но факт, что даже в такой ситуации она не заплакала, заставлял задуматься не о самых радужных причинах отсутствия слёз. То, что Мина, возможно, просто бессердечная или толстокожая, Сатору даже мысленно допускать не стал. Во-первых, слишком хорошо её знал. Во-вторых, взгляд зелёных глаз сейчас был красноречивей без демонстративной истерики.       Годжо стёр кровь с щеки Мины и нахмурился. Свежие царапины красовались на коже клеймом. Сатору слышал от Сёко, что Мине дал пощёчину отец Харады. Масамичи едва успел оттащить мужчину от ученицы. Как будто Мина самолично проткнула его сыну живот острой, покрытой прочным хитином лапой проклятия.       Пришлось втянуть воздух через нос и напомнить себе, что от горя у людей глаза застилает белой пеленой. Поэтому способность понимать, кто прав, а кто виноват отключается напрочь.       — Не смотри так, я заслужила, — подала голос Мина.       Тихо-тихо.       Годжо мысленно досчитал до десяти.       — Не ты убила Хараду, — сказал он.       — Не я, — усмехнулась Мина горько. — Но от этого легче никому не станет. Будь я умнее, придумала бы другой план…       — Ты сделала всё, что было тогда в твоих силах, — произнёс Годжо.       — Тебя там не было, — тут же ощерилась Мина. — Я использовала тело Харады в качестве отвлекающего манёвра, управляла им, как… как марионеткой… только чтобы нас с Мидзу… не убили… Мина всхлипнула. Но не заплакала.       — Нравственной оценке твой поступок не подлежит: ты хотела выжить и защитить подругу.       Годжо знал, что слова в данный момент могут больно бить, даже самые хорошо подобранные, но лучше сейчас помочь Мине взглянуть на картину целиком и без преувеличений, которые ей потом наговорят, стараясь навязать тяжесть вины и перекинуть ответственность. Но больше, чем Мина себя, никто корить и ненавидеть её не станет.       — Я поступила ужасно. Харада такого не заслужил… была бы у меня хоть секунда подумать…       — У тебя её не было.       Мина посмотрела на него мрачным, болезненным взглядом.       — Нет старости, нет смерти, — сказал ей Годжо.       — Также нет от них избавления, — продолжила Мина буддийскую сутру сердца. — Нет страданий, нет и их возникновения, прекращения нет…       — Именно, — Годжо убрал пряди волос с лица Мины, что лезли в глаза.       — Прости меня, — тихо сказала она.       — За что? — удивился Годжо.       — Я подвела тебя, как учителя… И твоего ученика… Хараду подвела.       Тугой болезненный спазм сдавил горло. Сатору сжал и разжал пальцы. Движение даже секунды не заняло, но от силы, с которой оно было сделано, на ладони остались следы от ногтей.       — Не ты его убила, — сказал Годжо резче, чем стоило бы. — Мина, Харады нет. И от этого факта больно, но его не изменить. Магический техникум лишился талантливого ученика, не надо, чтобы лишился ещё и талантливой ученицы.       — Будет суд. Тебе сказали? — спросила Мина бесцветно.       — Суда не будет, — спокойно сказал Годжо. — Будет только расследование.       — Но… это из-за твоего вмешательства? — Мина посмотрела ему в глаза.       — Старейшины не будут трогать моих учеников и устраивать над ними суды только по прихоти. Чтобы за счёт студентов показать, какие они суровые и чтящие законы праведники. Я тебя на растерзание им не дам.       — Не втягивай себя в это, — болезненно нахмурилась Мина. — Ты прекрасно понимаешь, что они любой повод будут рады использовать, чтобы твой поводок потуже натянуть…       — Обгадятся от усилий, — сухо сказал Годжо, зная, что Мина права. — Они не первый раз пытаются избавиться от сильных студентов. Видите ли, сторонники естественного отбора.       — Ты думаешь…       — Не знаю, Мина, не знаю. Какое бы гадство они не задумали, пусть всегда знают и помнят, что я на стороне своих учеников.       — Не… — попыталась возразить Мина.       — А на твоей в особенности, — сказал Годжо. — В этих стенах больше не будет потерянных, несчастных детей. Только не в мою смену.       Мина уткнулась горячим лбом в его руку.       — Мы почти на месте.       Из воспоминаний Сатору вырвал голос Иджичи.       Вдали уже виднелось поместье клана Амацуки.       — Готова? — спросил Сатору Мину.       — Нет, — ответила она и протянула руку к нему, схватившись пальцами за ткань рукава в трогательном жесте уцепиться хотя бы за что-то, лишь сейчас не чувствовать себя уязвимой.       Годжо с ней, а значит, предстоящий ад сейчас не так страшен.       Как же они оба в тот момент заблуждались.