—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
В оружейной поместья клана Амацуки Годжо был только раз и то, совсем мельком. Но она мало чем отличалась от подобного рода мест, созданных для хранения проклятых предметов — орудий, в руках умелого заклинателя становившихся смертоносным жалом и сильнейшим ядом. Место сухое, чуть прохладное, мерцающее полусветом-полутьмой. Пропахшее древностью и опасностью. Оно разве что поменьше по сравнению с оружейной в его родовом поместье. Но это как сравнить осла с кобылой. Не в плане, кто хуже. Просто слишком разные масштабы. Мина провела его среди полок и стен, увешанных различным оружием. В самой глубине тёмной глотки зала стоял монолитный вертикальный камень, больше похожий на могильную плиту. Верх его венчала стеклянная колба, под которой на железной подставке стоял кроваво-красный камень. Его легко можно было принять за рубин, не огранённый, грубо отколотый от естественной породы. Этот фрагмент лисьего камня оказался гораздо меньше того, что на фотографии. Размером с глазное яблоко. — Опять открыт, — заметила Мина, когда они с Годжо встали напротив артефакта. — Тебя это не удивляет? — спросил Сатору, снимая повязку. Его глаза ярко сверкнули в скудном искусственном свете оружейной. — Нет, — ответила Мина. — Его периодически «проветривают». — Или кормят, — сказал Сатору. — Это больше похоже на реальность, — согласилась Мина и посмотрела на Годжо. И его проницательности она тоже ничуть не удивилась. Другого от сильнейшего не стоило ожидать. Она вот в своё время не сразу поняла, почему кицунэйши раз в полгода открывают, снимая часть сдерживающих печатей. Подлый, жестокий, грязный, но вынужденный ход. Камень питался негативными эмоциями и алчными проявлениями чувств, горем и несбывшимися надеждами. Всё это тянулось сюда, к нему, через старые щели в древних мрачных стенах. Ведь людей в поместье было достаточно для густого и плотного многообразия проклятой энергии, генерируемой здешними обитателями. И раз в год — Мина помнила это чётко — за двери оружейной заходил кто-нибудь из прислуги, освещая себе дорогу фонарём, а выходить оттуда уже было некому. — Полагаю, он с тобой не говорит, — сказала Мина. — А должен? — удивился Годжо. — Значит, действительно не слышишь, — усмехнулась Мина. — Что ж, это хороший знак. — В магическом мире хороших знаков не бывает, — заметил Годжо. — Это хороший знак, потому что твоих сил достаточно, чтобы самостоятельно исправить любые ошибки, как и исполнить желания без посторонней помощи, — пояснила Мина менторским тоном. — Лисий камень не может докричаться до сильных духом и до тех, кто обладает мощью, соизмеримой с его собственной. — А ты, значит, его слышишь? — спросил Сатору. — Слышу, — ответила Мина. — В данный момент он пытается пробить твою бесконечность, чтобы соблазнить заманчивым предложением. И дико бесится, потому что не получается. — Явно говорит какую-нибудь гадость про меня, — хмыкнул Сатору. Он почувствовал себя скорее не голым, а уязвимым. Да, Годжо навряд ли поддастся магии лисьего камня, но Мина сейчас слышала что-то, что является личным, вывернутым наизнанку древним проклятым предметом в поисках уязвимого места у сильнейшего из сильнейших. — Что он говорит? — спросил Сатору. — Что ты самонадеянный дурак, — ответила Мина. — Я серьёзно. — Ты сам знаешь все свои уязвимые места и пороки, камень тебе ничего нового не откроет. — А тебе? Про меня. — Я не слушаю его бесконечную болтовню, Сатору. Она для меня фон. Благо, был хороший тренажёр, — Мина посмотрела на стоящего рядом мага. — Ну, знаешь ли, — хмыкнул Годжо. — Мой ангельский голос настоящая услада для ушей. Могла бы и спасибо сказать. — Спасибо, — фыркнула Мина. — Не за что, — пропел Годжо. Молчание медленно разлилось по оружейному залу. Оба вновь посмотрели на камень. То, что его твёрдое нутро имело кровавый цвет, явно не случайное стечение обстоятельств. Камень словно был наполнен до краёв той живительной жидкостью, что по телу гоняло сердце у любого, практически любого живого в этом мире существа. Годжо не слышал его шёпота, но чувствовал мерзкую пульсацию, как если бы набухшая груда плоти, наполненная вязкими, несуразными внутреностями, вдруг ожила и начала источать тошнотворный запах. — Понимаешь, Сатору, — подала голос Мина. — Если даже кражу организовал не мой брат, то точно тот, кто знает, с чем имеет дело. Просто так в руки кицунейши не возьмёшь. И абы какие люди для его транспортировки и охраны не подойдут. Если не Тайра, то… — она замолчала. — Я знаю, что ниточки тянутся отсюда. Сомнений не возникало изначально, — как-то слишком серьёзно сказал Годжо. Наличие рядом лисьего камня его угнетало. — Хочешь выйти? — спросила Мина. — С чего ты взяла? — посмотрел на неё Годжо. — Ты тяжёлый, непривычно тяжёлый вдруг стал, — пояснила она. Годжо надел повязку, убирая лезущую в глаза чёлку. Они с Миной тихо вышли из оружейной. Сатору напоследок ещё раз обернулся, чтобы посмотреть на проклятый артефакт. По мощи осколок едва-едва уступал ему. Но если такой силой обладает малая часть, что может сделать собранный камень? Нехорошее предчувствие поселилось где-то под сердцем сильнейшего и протянуло липкие, холодные пальцы в голову, ощупало мозг, оставив там сомнение. Почему-то Годжо точно знал, что в этом огромном поместье с бродящими на каждом углу духами прошлого он не должен отходить от Мины. Или выпускать её из поля зрения, ни в коем случае. Он не мог найти столь скверному, не пойми откуда взявшемуся предчувствию рационального, да хотя бы внятного объяснения. Но своей интуиции Годжо привык доверять. Солнечные лучи коснулись светлых, ничем не прикрытых глаз Мины, стоило ей выйти из оружейной. Она прищурилась и приложила ладонь ко лбу козырьком. Годжо ещё раз окинул двор взглядом. Тут много тренировались. Вон истерзанный наконечниками стрел столб. От него до ближайшей, не цветущей и даже не покрытой яркой зеленью яблони было как раз сто шагов. Трава практически не росла, нещадно вытоптанная, скудная, ярко-зелёная пробивалась проплешинами. — Здесь я училась стрелять и изгонять самых слабых проклятых духов, — сказала Мина. — Вместе с Тайрой. — Кто вёл по очкам? — спросил Годжо. Ему нравилось, как неприятное чувство после посещения лисьего камня, постепенно вытеснялось, стоило только перешагнуть порог оружейной и немного отвлечься на голос Мины. — Не поверишь, но в стрельбе — он, — усмехнулась она как-то слишком тепло. Обычно при разговорах о Тайре ничего, кроме холодной неприязни Годжо от Мины не чувствовал. Он и сам далеко не каждого из своей семьи любил, но речь шла не о родной крови, а скорее об ответвлениях клана. Например, о двоюродном братце, который в детстве отрывал несчастным стрекозам крылья. А по юности точно так же любил портить людям жизнь, особенно тем, кто слабее и отпор дать не мог. Годжо мальчишкой тоже образцом для подражания не был, но ему старались привить понимание разницы в силе: его и всех остальных, кто значительно уступает. И что проявлять жестокость к ним — самое низкое проявление натуры, которую с трудом можно назвать даже скотской, не то, что человеческой. Сильные люди, особенно духом, так себя вести не должны, как бы ни презирали слабость и её носителей. А в случае с Годжо — это большая часть его окружения. Что ж, взрослым удалось привить Сатору хотя бы подобие понимания такой жизненной установки. Слабым он никогда больно не делал, если они, конечно, не были врагами или не пытались навредить самому Шестиглазому заклинателю. Но тут уж ничего не попишешь, слабость Сатору презирал, и до определённого момента жил на топливе вшитой воспитанием родительской установки — потом это превратилось в его личный, выросший из семян боли, сожалений и долгого осознания принцип. — Что? — спросила Мина, когда Годжо повернулся к ней. — Ты не похожа на любящую сестру. — А он на любящего брата. Мы квиты. — И всё-таки ты не настолько его презираешь. — Он когда-то был нормальным, — сказала Мина. — Явно приукрашиваешь, — протянул Годжо. — Когда рядом была мама, Тайра… Тайра был очень даже не безнадёжен, — Мина ненадолго замолчала, а потом произнесла: — Я ведь тебе никогда не рассказывала, что мой отец выжил мою мать из дома. Как это делают старухи, недовольные не родовитой невесткой. Изводят, мучают, издеваются, выпивают все соки, а потом выбрасывают на обочину оболочку, что осталась от человека. Я только сейчас понимаю, насколько Сеиджи Амацуки жалкий мужчина. — Твой старик мерзкий, это я понял давно, — Годжо не удивился словам невесты. — Уж точно не для того, чтобы ты мне посочувствовал, — сказала Мина. — У тебя под языком достаточно колючек, чтобы при удобном случае воткнуть их в задницу великим мужам клана Амацуки. — Ты полна человеколюбия, — улыбнулся ей Годжо. — А как иначе, — хмыкнула Мина. — А сама не можешь? Теряешь хватку, однако, — нараспев протянул Годжо. — Нет, — отрицательно покачала головой Мина. — Просто третий глаз подсказывает, что со мной никто разговаривать из них не будет. Ни отец, ни брат. Так что тут без меня. Собственно, ты на другое и не рассчитывал. — Ты мысли читать давно научилась? — скривился Годжо. — Нет, просто вы, Годжо Сатору, не такой загадочный, каким хотите казаться, — улыбнулась Мина. — Ты мне вызов бросаешь? — спросил Годжо. — Учтите, госпожа Амацуки, вы уже проиграли. Мина закатила глаза и снова прижала ладонь ко лбу козырьком. К ним с Годжо приближался семенящий по дорожке Ёндэмэ. — Амацуки-сама желает видеть господина Годжо у себя, — сказал он. — Только господина Годжо? — Мина, казалось, ни капельки не удивлена. — Да, — ответил Ёндэмэ. — Что ж, идёмте, — Сатору демонстративно взял невесту за талию, придвинув плотнее к себе, на что Ёндэмэ едва заметно нахмурился. Сама Мина не ожидала столь резкого порыва со стороны Годжо, но всё равно отстраняться не стала, смирно, если не смиренно зашагав рядом с каланчой Сатору. И через некоторое время поняла, почему молодому заклинателю взбрело в голову пообниматься. Собственнический жест был не столько для управляющего Ёндэмэ, который явно расскажет, где они с Годжо были и чем занимались господину Амацуки Сеиджи, сколько для медленно вышагивающего старейшины Эномото, с которым они нос к носу столкнулись в саду. — Приветствую вас, молодые люди, — старейшина склонил голову, не низко, но почтительно. Мина поклонилась в ответ. Годжо лишь сухо кивнул и улыбнулся. Мина поморщилась. Когда Годжо именно так растягивал губы, его улыбкой можно глотки резать, напрямую врага не касаясь. — Рад видеть столь цветущие красивые лица, — Эномото прищурил свои мудрые лисьи глаза. — Жаль, что про вас нельзя сказать того же, — протянул Годжо. Мина едва подавила в себе желание пихнуть его в бок локтем. На самом деле Эномото-сан выглядел очень хорошо для своих лет. Голова выбрита не из-за облысения, а из-за служения настоятелем в собственном храме. Он был очень высок, строен и подтянут. Ловок и не скован в движениях. Возраст не испортил его гладкую кожу, не иссушил временем, только пустил паутинки морщинок под вечно смеющимися раскосыми глазами светло-зеленого оттенка. Его монашеские одежды лишь подчёркивали практически военную выправку. В ответ на шпильку, брошенную Годжо, старейшина только рассмеялся. — Рад слышать, что ты не меняешься, Годжо-кун. Твои колкости — мёд для ушей и незаменимая практика для терпения. Я прямо заряжаюсь твоей молодостью, — улыбнулся он. — Не переусердствуйте, — дружелюбно посоветовал Сатору. — А то в вашем возрасте недолго и в ящик сыграть из-за черезмерного увлечения молоденькими. Стоящий рядом Ёндэмэ крякнул от такой дерзости. Даже годами отработанная сдержанность по отношению к господам высокого положения не смогла скрыть его ошарашенности. Но старейшина Эномото только закивал, не убирая с лица улыбки. — Ты прав. Я буду осторожен, Годжо-кун, — сказал он. — Не смею задерживать. Тебя очень ждёт будущий тесть. Поэтому оторваться от своей прекрасной невесты всё же придётся. — Она со мной пойдёт, кто бы чего ни хотел, — просто заявил Годжо. Без вызова и бахвальства, как само собой разумеющийся факт. — Я бы попросил юную госпожу Амацуки составить мне компанию. Мы так давно не виделись, — сказал Энамото. Мина посмотрела на Годжо. Тот, разумеется, не собирался уступать. Включил несвоевременное бодание. — Годжо-сан, — называть так его Мина отвыкла, поэтому слова неприятно царапнули сухой коркой по глотке. — Тебе и правда лучше поговорить с моим отцом наедине. Большая горячая ладонь ещё какое-то время оставалась на боку девушки, а потом соскользнула. Годжо наклонился к ней и шепнул: — Как станет невыносимо с ним разговаривать, загляни в карман. Мина кинула на него удивлённый взгляд, но ничего не сказала, лишь кивнула. Ёндэмэ проводил молодого заклинателя в зал для приёма гостей.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
В курильнице догорала палочка сандаловых благовоний. Чай отдавал запахом жасмина и немного горчил. Терпкий и насыщенный вкус горстью собирался на языке. Когда Ёндэмэ препроводил господина Эномото и юную госпожу Амацуки в чайный домик, то старейшина спросил Мину, не жалеет ли она, что не пошла с Годжо. Ведь он легко мог воспротивиться воле Сеиджи-сана и оставить девушку подле себя. Да и компания жениха с родным отцом куда как приятнее, чем доживающего свой век старика. Мина едва заметно поморщилась при упоминании Сеиджи. Уж чьё-чьё общество было бы ей приятнее, так точно не его. Заклинательница ни капельки не покривила душой, сказав Эномото, что отец редкостный упрямец и не стал бы разговаривать с Сатору при ней. Даже если последний пообещает уйти или действительно уйдёт. Годжо далеко не глуп и не настолько самонадеян, чтобы самому себе ставить палки в колёса. Но Мина не сомневалась ни на секунду, что Годжо нервы её отцу потреплет изрядно, и к концу разговора тот уже пожалеет, что дочери не было рядом. — Как я успел заметить, Амацуки-сан, вы с Годжо весьма сильно сблизились? — Эномото вежливо улыбался Мине. — А не должны были? — спросила она, добавляя в голос ироничные нотки. — Моя дорогая девочка, я вовсе не хотел вас задеть, — заверил её Эномото. — А уж тем более лезть в сердце. Оно такое невинное и уязвимое в столь юном возрасте. Тем более, я вас отчасти понимаю: сложно устоять перед таким, как Годжо Сатору. — Вы по опыту знаете? — приподняла бровь Мина. Эномото весело рассмеялся. В его лучистых глазах не было и намёка на злость, вызванную дерзким заигрыванием на грани. — Представьте себе, милая, но да, — он говорил прямо, не лукавил. — Что ж, тогда позвольте опереться на ваш опыт, — вежливо улыбнулась Мина. — Вы оба очень красивы, сильны и прекрасно смотритесь вместе, — сказал Эномото. — Даже радостно такому раскладу. Изначально я думал, девочка моя, что вы будете с Годжо-куном несчастны. Мина поперхнулась чаем. Эномото перевёл взгляд с синиц в саду на девушку. — Почему? — спросила она. — Видите ли, какая бы ответственность ни лежала на плечах нашего общего друга, Годжо-кун всё равно баловень судьбы. А такие не довольствуются лишь одним трофеем, тем более, им навязанным. Не поймите меня превратно, девочка моя, я всего лишь хочу сказать, что с великой силой приходит не только великая ответственность, но и меняется мировоззрение человека. Весьма кардинально. Сильнейшие мира сего мыслят иначе, в совершенно другой плоскости. Они не живут забавными пустяками и весёлыми скоротечностями, не делят мир на белое и чёрное так, как делим его мы, люди, коих миновала длань всевышнего, дарующего всемогущество. — Сатору не бог, если вы про это, — улыбнулась Мина. — Он есть абсолют, девочка, не до конца осознающий, что весь мир у него и впрямь на ладони, — сказал Эномото. — Не хотели бы, моя дорогая, ему соответствовать? Мина рассмеялась. Эномото тоже улыбнулся, поняв, что это всего лишь защитная реакция, и поспешил пояснить: — Извините за бредни полоумного старика. Я знаю, что вы сильны, юная госпожа. Ваш дражайший покойный дедушка говорил об этом. Говорил, что с удовольствием оставил бы клан вам, если бы не совет старейшин. А я ведь уверял каждого упрямого старого осла, что будет лучше, если главенство унаследует именно внучка дорогого брата. — Знаю, господин Эномото, дедушка говорил об этом. Но я лучше буду в тени сильнейшего, чем попытаюсь исцелить корни давно сгнившего дерева и бессмысленно потрачу на это всю жизнь, — сказала Мина. — Слова истинной благородной госпожи, — сказал Эномото. — Слишком громкий, не достойный меня комплимент, но я приму его. С вашего позволения, — чуть склонила голову Мина. Эномото понравился ответ Мины. Он кивнул, соглашаясь. — Жаль, что вы сосватаны, госпожа Амацуки. В моём храме нужна жрица. Сильная, мудрая и способная, — сказал старейшина. — Если вдруг Годжо всё-таки решит расторгнуть вашу с ним помолвку, вы всегда можете рассчитывать на почётное место рядом в нашем храме. — Благодарю за столь высокую оценку, — кивнула Мина. К этому моменту она уже не сомневалась, что господин Эномото просто тычет носом в то, что Амацуки Мина не пара Годжо Сатору. Намеренно или нет, но с завидным энтузиазмом. Бесило ли это? Безусловно. Но Мина, в отличие от Сатору, не могла пустить в ход свой авторитет. Он был не столь весом, как у жениха. Что ж, ещё одна явная разница между ними и гирька на чашу весов в пользу мнения Эномото-сана. — Я вас задел? — спросил старейшина. — Нет. Вы не сказали ничего, что я бы сама не понимала, — Мина сделала глоток чая. — Просто вы, как умудрённый опытом старец, должны знать, кто моя мать. И как сильно женщины её клана способны любить. — Да, я знаю, что от Саяры в тебе та же кошачья натура, что покорила твоего отца в своё время, — кивнул Эномото. Мину снова больно кольнула его реплика. Уж кому-кому, а ему точно известно, что отец мать не любил, а женился по договорённости на барышне из хорошего плодовитого рода. Саяра носила первую свою беременность с покорным ужасом. Но любила сына, как дочь чуть позже — драгоценных своих детей — до невозможного сильно. — И мне понятен ваш намёк, дорогая, — продолжил Эномото. — Я ни в коем случае не говорю, что Годжо вам не пара. А всего лишь вас предостерегаю. Моему скудному уму прекрасно известно, на что вы, женщины клана Огава, готовы пойти ради тех, кого любите. Даже разорвать говорливого старика, сующего длинный нос не в свои дела. — Не такой он у вас и длинный, — улыбнулась Мина. И Эномото засмеялся. Мина закрыла глаза и сунула руку в карман кожаной куртки, вспомнив слова Годжо. Пальцы нащупали там бумажку. Мина нахмурилась и достала аккуратно сложенный, маленький квадрат белого пергамента. Развернула и только неимоверным усилием воли не рассмеялась в голос, истерично и звонко. Не поддалась шоку и желанию свернуть Годжо шею за такие проделки. На листке бумаги был нарисован мужской половой орган с органичной надписью внизу «пенис». Художественные навыки Сатору оставляли желать лучшего, но даже ребёнок бы понял, что здесь изображён член, а не слон с хоботом и ушами. У Мины лицо свело от попытки не растянуть губы в тупой, тугой и совершенно не милой улыбке. И когда он, черт возьми, успел? — Что там, моя дорогая? Любовное послание? — спросил Эномото. — Да, почти, — выдавила из себя Мина, не зная, убить ли Сатору за шалость или расцеловать в щёки.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Тем временем Амацуки Сеиджи принимал будущего зятя. В курильнице догорали благовония. Из отверстий в изящной нефритовой крышке змеился тонкий дымок. Годжо чуял терпкий запах сандала. Молодой слуга раздвинул двери с лёгким шелестом и внёс чайный поднос. Господин Сеиджи жестом руки показал, что дальше они управятся сами и паренёк может идти. За раздвинутыми в сад створками летали стрекозы. Одна из них, с нефритово-угольным тельцем, села на краешек подноса. Тонкие крылья замерли. И насекомое не взлетало, пока Сеиджи не разлил жасминовый чай по чашкам. — Тебя, Годжо-кун, — протянул он тягуче, — никогда не пытались отравить хозяева домов, где ты гостил? — А вы планируете? — спросил Сатору. Он чувствовал, что Сеиджи начал потихоньку, шаг за шагом кружить вокруг него, как воин кружит вокруг нового противника с мечом в руках. В пору самому взяться за оружие и начать танцевать. А лучше за бубен. Вот уж где старый, родовитый, но не очень то сведущий в душах человеческих напыщенный павлин, коим Сеиджи себя явно не считал, опешит и растеряется. Мужчина усмехнулся, взял свою чашку и сделал большой глоток чая. Демонстративно. Мол, можешь пить, не отравлено. Либо он совершенно не умел вести дипломатичные беседы, либо пытался показать, кто здесь главный. Что ж, Годжо не против размяться, приняв правила простой, но весьма увлекательной в своей глупости игры. — Разумеется, нет, — ответил Амацуки-сан. У него и впрямь были мутно-рыбьи, по-злому несчастные глаза всё того же привычного зелёного цвета бутылочного стекла. Родовую красоту — с цинизмом можно было смело назвать такую и породой — портило что-то невидимое, едва уловимое, неприятное. Как совсем незначительная огреха в пропорциях портрета у начинающего художника: вроде всё здесь, всё на месте, всё как надо, но что-то неправильное сквозит в каждом масляном мазке кисти. То был не возраст, нет. На самом деле, Амацуки Сеиджи совсем недавно перевалило за сорок пять, что, по сравнению с древними ископаемыми, которых чуть ли не каждый день приходилось видеть Годжо, возраст почти детский. Он вполне бы мог быть главой клана, если бы старейшины с редкостным упорством не надавили на предыдущего и не передали управление не особо умному, но здоровому и крепкому сыночку Тайре. Хотя, Годжо полагал, что на самом деле балом правит именно Сеиджи, а не пустоголовый, красивый, как фарфоровая дорогая кукла, но капризный братец Мины. И смотря в эти мутно-зелёные глаза, Сатору уже ни капельки не сомневался, что это именно Амацуки-сан надоумил сына организовать нападение на собственную дочь. Дочь ли? Становиться частью запутанной и совсем ему ненужной семейной Санта-Барбары на магический лад Годжо не желал даже ради интереса. Просто здесь всё неразрывно связано с делом и, естественно, Миной. — Мне не нужно ваше лицемерие, как и вам моё, — улыбнулся Сатору, не собираясь пробовать налитый ему чай. Тоже демонстративно. Нет, он не боялся. Просто это игра. Партия в го. С весьма недурным в своём трогательном, абсолютно пустом, мнимом превосходстве оппонентом, которого хочется унизить хотя бы из мести за дочь. Или за то, что смотрел на Годжо свысока. — Давайте я спрошу прямо: зачем вы украли лисий камень? А потом подстегнули Тайру организовать покушение на Мину? — спросил Годжо. Сеиджи усмехнулся и посмотрел на молодого заклинателя исподлобья. — Тебя в детстве явно не секли, гадёныш, — сказал он со злым весельем. — Разумеется, нет, — улыбнулся Годжо. — У моих родителей, в отличие от вас, были методы воспитания детей, а не скота. — Намекаешь на то, что я плохо воспитывал своих детей? Как животных? — спросил Сеиджи. — Хотя, смотря на Мину, понимаю, что воспитатель из меня и впрямь некудышный. — Мина как раз-таки получилась исключением из правил. Выросла адекватной и даже приятной, — сказал Годжо. — Ещё бы для тебя она не была приятной, — хмыкнул Сеиджи, явно намекая на характер отношений Сатору и Мины, давно вышедших за рамки приличия в консервативном обществе напыщенных старых клановых задниц. — Удивлён, что ты вообще смирился с навязанной тебе волей. — Давайте лучше вернёмся к моему вопросу, Амацуки-сан, — сказал Годжо. — Вернёмся, не изволь переживать, — протянул Сеиджи. — Просто мне интересно, действительно ли тебе так нужна Мина, как ты нужен ей. — Какие мерзкие нынче старики пошли, — Сатору почесал лоб под повязкой. Старый, едва заметный рубец шрама почему-то неприятно заныл. — В своём грязном белье копаться устали, переключились на дочь? — Ну, что ты. Мина есть неотделимая часть меня, как и сын. Отцы и дети связаны навсегда кровью, даже если ненавидят друг друга или не понимают. Их судьба, особенно выбор второй половины, мне не безразличны, — сказал Сеиджи. — Я же просил вас не лицемерить, — в тяжёлом вздохе Годжо чувствовалось наигранное утомление. — К чему вообще этот пустой, ни к чему не ведущий трёп? Заболтать меня пытаетесь? — Нет, просто хочу предложить расторгнуть помолвку и уговорить Мину вернуться в родовое гнездо. Разойтись, как в море корабли. Вот такого поворота событий Годжо и впрямь не ожидал. Видимо, маразм крепчал и не обязательно, чтобы кому-то переваливало лет за шестьдесят-семьдесят. У этого уже цвёл буйно. — Нет, — просто ответил Годжо, совершенно не понимая, чем вызвана подобная просьба Сеиджи. У него даже предположений никаких не было. — Почему «нет»? — Сеиджи удивлённо приподнял тонкие изящные брови. — Зачем она тебе, Годжо Сатору? Ты весьма завидный жених с большим влиянием. Можешь выбрать себе партию получше. Или вообще не выбирать. А мы найдём жениха ей по статусу. Разумеется того, кто без труда примет порченый товар. И впервые за долгое время Годжо почувствовал не просто лютое желание ударить другого человека — он захотел свернуть ему шею. Или выкрутить спиралью поочерёдно каждую конечность. У Сатору была ясная, циничная голова, упрямый и откровенно тяжёлый характер, кошачье, всегда безошибочное любопытство, неимоверная сила и талант выводить из себя людей. Он мог отследить причинно-следственные связи, приводящие человека к чувствам и эмоциям, в которых их ум и сердце варились в конкретный момент жизни. Но такого отношения к собственной дочери даже всепоглощающий ум Сатору впитать и расщепить на что-то понятное не мог. Гнев синим пламенем полыхнул где-то внизу живота, поднялся выше, обжигая грудную клетку. — Я не разорву эту помолвку и ни к чему принуждать Мину не буду, — заговорил Годжо ровным, спокойным голосом. — Если она не захочет быть госпожой Годжо, она не будет. Если захочет стать ею прямо сейчас — без проблем. Если пожелает увидеть головы врагов у своих ног, она их увидит. Я об этом позабочусь. Сеиджи присвистнул. Ему тяжело далось наблюдение за надменным мальчишкой, медленно растягивающим бледно-розовые безупречные губы в злую улыбку превосходства. — На меня намекаешь? — спросил мужчина. — Нет, на кого она покажет, — пожал плечами Годжо. — Неужели так проникся? — прищурился Сеиджи. — И снова нет. Мне просто очень не нравитесь вы, — ответил Сатору, немного лукавя. — Не думал, что Сатору Годжо так легко обмануть. Пленить простыми женскими чарами, только раздвинув хорошенькие ножки, — улыбнулся Сеиджи. — Поосторожней, Амацуки-сан, вы говорите не только о своей дочери, но и о моей невесте, — заметил Годжо. — Которую, между прочим, заказал ваш родной сын. С вашей, разумеется, подачи. В этом сомнений никаких. — Поклёп, — сказал Сеиджи. — Стал бы я или Тайра… — Стали, — перебил его Сатору. — Ещё как стали. И мой вам пока ещё дружеский совет: не отнекиваться, а признаться во всём. Ещё можно всё уладить тихо, мирно, без скандалов. Извиниться перед дочерью и вернуть лисий камень. — Думай, с кем разговариваешь, щенок, — тихо зашипел Сеиджи. — Мину мы не… — Наёмник во всём признался, — сказал Годжо. — Только одно опустил: что за спиной сына стояли вы. Не отпирайтесь. Он парень не очень умный. Зато вспыльчивый, трусливый и завистливый. И вы, как умелый кукловод, воспользовались его слабостями. Напели ему про возможность потерять насиженное тёплое место главы. Про то, что Мина первенец первенца, а ваша жена вам изменила с вашим же братом, наверняка выставив себя мучеником, а её редкостной гадиной. Что похитить кицунейши для Мины — хороший способ вернуть себе законное. И бог знает, чем ещё вы забили головушку своему впечатлительному сынку… Только мне одно непонятно, зачем? Зачем было устраивать такое представление и стравливать брата с сестрой? Для отвода глаз? Чтобы под шумок перепрятать украденный вашими подручными лисий камень? Сеиджи резко поднял ладонь, сморщившись от внезапно нахлынувшей усталости. — К краже лисьего камня семья Амацуки не имеет никакого отношения. Как бы велико ни было наше желание вернуть артефакт обратно в клан, мы прекрасно понимаем, что иметь во врагах всё магическое сообщество того не стоит. — Неужели я слышу от вас здравые рассуждения? — хмыкнул Годжо. — А как вы объясните покушение на Мину? — Ничего подобного я, что бы ты ни думал, своему сыну не внушал. У них с Миной и правда очень тяжёлые отношения. И если он действительно причастен к столь скверному инциденту, то я тоже хотел бы знать причину. Которую лучше всего спросить у самого Тайры. Он приедет вечером. А пока, дорогой будущий зять, прошу подождать и избавить меня от своего общества. — Разумеется, избавлю, — усмехнулся Годжо, вставая на ноги. Они напоследок схлестнулись невидимыми потоками магической сущности, даже не проклятой энергии. И Годжо не спеша вышел, задвинув за собой створки, ведущие на мансарду в сад. Другие двери с противоположной стороны тут же раздвинулись, и в поле зрения Сеиджи появился стоящий на коленях Ёндэмэ. — Господин, — обратился управляющий к хозяину, — то, что Сатору Годжо оказался на стороне юной госпожи Мины, разве не осложнит наши планы? — Нет, — ответил Сеиджи. — Только ускорит. — Ускорит? — удивился Ёндэмэ. — Да. Сделаем всё сегодня вечером. — Но… — Годжо Сатору нам не помешает. — Он не стал пить чай. Как же... — Не беспокойся, Ёндэмэ. Он не успеет помочь Мине. Распорядись, чтобы их комнаты находились как можно дальше друг от друга. И скажи девчонке, что я хочу с ней поговорить сегодня вечером. Сеиджи ещё тогда не знал, что совершает грандиозную ошибку. За которую поплатится жизнью.