Невеста шестиглазого бога

      Тяжёлые тучи ртутным оползнем заволокли небо. Лёгкая морось рисковала перерасти в полноценный, сильный, едва ли обречённый быстро утихнуть дождь. Магический техникум стоял в пелене тумана, будто бы замерший, ослеплённый капризом погоды великан с громоздким канабо на могучем плече и не знающий, в какую сторону идти.       Мина сидела на кушетке в медкабинете Сёко, подтянув колени к груди. На острые, болезненно худые плечи накинут тяжёлый плед. Огромные синяки под глазами больше походили на вдовий макияж, который старательно нанёс недосып, чем на нечто естественное. Нечто живое. Она действительно спала плохо. Новая соседка, паразитом поселившаяся в её теле, изводила девушку по ночам. Поэтому нормального сна за неимоверно тяжёлые, почти невыносимые три дня сплошного кошмара наяву едва ли наскреблось на восемь часов.       Сёко посмотрела на пациентку с явным сочувствием в глазах. За трое суток ей пришлось много раз пойти на сделку с совестью и смириться с участием в авантюре, в которую её втянул дражайший Годжо-сан. На памяти Иэири, не первый раз, но таких масштабов в плане последствий, если их общий обман раскроется, ещё не было. Впрочем, заклинательница всегда доверяла Сатору. И не сомневалась в нём.       — Тебе нужно поесть, — спокойно сказала Сёко, ставя перед Миной кружку горячего чая.       — Не могу, — ответила Мина тихо, высунув из-под пледа ледяные длинные пальцы. — Кусок в горло не лезет.       Они жадным, болезненным движением обхватили белый фарфор кружки. Сёко хотела было воскликнуть, предупредить, что Мина может обжечься, но, похоже, её болевой порог за последнее время рекордно превысил все допустимые нормы. Сёко тяжело вздохнула, села за рабочий стол. И сделала несколько глотков обжигающего горького кофе.       — Прости, — Мина шевелила губами медленно. — Мы втянули тебя в это.       — Сколько можно извиняться? — нахмурилась Сёко. — Я же просила перестать.       — Если бы я не знала, чем всё это нам грозит, то действительно бы перестала. И ладно нам, ты-то здесь совершенно ни при чём, — честно сказала Мина.       Она начала говорить чуть громче, и Сёко стало ясно, почему до этого заклинательница едва ли не шептала, выдавая слова на минимальной громкости. Голос надтреснутый, как будто каждое напряжение голосовых связок давалось Мине с большим усилием.       — Я сама выбрала помочь, — сказала Сёко.       Мина усмехнулась, а потом посмотрела в сторону небольшого аквариума, в котором плавала чёрная рыбка с пышными плавниками — их невесомый шлейф был больше, чем переливающееся на свету чёрное чешуйчатое тельце.       Сёко проследила за её взглядом и тоже зацепилась за движения плавающей в воде рыбки. Всё началось три дня назад. Для Мины с Годжо, по крайней мере. Сёко позволила себя в это втянуть чуть позже, но от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Результат один. По официальной версии на поместье клана Амацуки был совершён налёт с целью украсть последний осколок лисьего камня. В результате нападения были убиты Амацуки Сеиджи и управляющий Ёндэмэ. Кицунэйши похищен. Обитатели поместья, в том числе и его гости, не услышали ничего из-за завесы, которой злоумышленники накрыли оружейную. Тела попытавшихся остановить их господина Амацуки и управляющего были найдены утром одним из слуг поместья.       Дело о смерти Амацуки Сеиджи легло на полку с номером двести двадцать восемь, клеймом выжженном на жёстком картоне. В ней содержалась та самая «официальная» информация о происшествии.       Неофициальная же была куда хуже. Во-первых, Мину сделали сосудом для осколка лисьего камня. Её тело без труда приняло в себя инородный предмет, сросшийся с плотью практически намертво. Извлечение грозило смертью. Что при помощи магии, что при помощи хирургии. Мотивы, вызвавшие подобное зверство по отношению к собственной дочери, Амацуки Сеиджи забрал в могилу. Мина не помнила, что произошло. Было ясно одно — Сеиджи убили уже знакомой Сёко техникой воздействия проклятой энергией на внутренние органы. Именно это Шики показала Мине. Только здесь существо постаралось ещё… лучше? Перемололо все органы — всё равно, что ножичком поистыкало каждый в алфавитном порядке. Порвало голосовые связки и обожгло гортань. Головной мозг. Боже праведный, Сёко первый раз в практике видела, что головной мозг, и без того не самая твёрдая студенистая субстанция в теле человека, мог в прямом смысле превратиться в желе.       Но это страшное совпадение с методом убийства по уже знакомым делам сыграло на руку Годжо — легко было преподнести всё в том же свете, в котором находилось представление окружающих, в том числе и старейшин, о предыдущем похищении лисьего камня. Удачное стечение обстоятельств не отменяло тяжёлого морального выбора, сделанного Сатору.       Во-вторых, то, что Мина стала сосудом для лисьего камня, знали только три человека: Годжо, Мина и Сёко. Сатору пришлось объясняться перед последней. Вдаваться в подробности для него было сродни пытки, поэтому он и не вдавался. Только привёл Мину к Иэири на обследование. Ну, как привёл, принёс. Впервые Амацуки показалась Сёко такой маленькой и небывало хрупкой, хрустальной, бледной, ненастоящей. Особенно в руках Годжо.       В-третьих, они пока только не знали с кем имели дело. Ничего нового он в архивах Магического техникума не нашёл. Лисий камень в старых записях относили к артефактам, некогда принадлежащим Двуликому Сукуне. Наравне с перевёрнутым копьём Небес. Куда же без него? Камень действительно давал неимоверную власть над живым и мёртвым. Ткал из человеческих душ полотно падших, опустошённых и душевно, и телесно рабов. Высасывал жизненные соки и превращал человека в подобие озлобленной марионетки взамен на всепожирающую силу. То, как он появился, как раскололся и почему оказался в разных уголках страны у совершенно разных представителей магического мира — информации никакой. Кроме одной записи о том, что после «победы» над Двуликим и его «казни» часть артефакта забрал к себе Амацуки Томоэ — обладатель техники Двенадцати Проклятых лун, дальний предок нынешних детей Проклятой луны. А остальные данные — список происшествий, связанных с лисьим камнем за много-много лет. Один из самых «свежих» — изгнание Паучихи-праматери, долгую жизнь и магические навыки на должном уровне которой поддерживал кицунейши.       В-четвёртых, на резонный вопрос Сёко, знает ли Сатору, что сошёл с ума и чем ему может грозить сокрытие правды, заклинатель ответил:       — А чем это грозит ей?       Сёко знала прекрасно: казнью. Магические законы сурово относились ко всему, что отклонялось от нормы привычного хода вещей в их пропитанном смертью мире. Будь ты хоть трижды знатного происхождения, если в глазах других представляешь угрозу, головы не сносить точно.       В-пятых, Сёко боялась повторения уже давно зарубцевавшейся страшными шрамами их общей истории. Для каждого болезненной по-своему. Но если к Сёко сейчас происходящее имело не такое большое отношение, то для Годжо это ещё один удар под дых без возможности окутать своё тело бесконечностью. Да, плоть защитить техникой можно, а вот душу — вопрос открытый.       В-шестых, всё происходящее сейчас —подобно карточному домику. Схема может и хитрая, с её помощью построишь высокую башню из пик, червей и бубей, но дунет ветер из-за случайно открывшейся двери — и карты разлетятся в одно мгновение.       На похороны отца Мину никто не пустил по вполне понятным причинам. Чтобы Тайра не устроил грандиозный скандал — уже пару раз порывался, но всё свелось к истерике из-за потери близкого человека. И чтобы никто не понял, что с самой юной госпожой Амацуки что-то не так. На церемонии могли присутствовать те, кто стоял за спиной господина Сеиджи. То, что клан Амацуки со счетов до конца сбрасывать не надо — как это сделали старейшины, стоило только услышать про налёт на поместье — сам Годжо понимал прекрасно.       — Он не имел права тебя втягивать, — упрямилась Мина.       — Сейчас уже поздно сожалеть, — сказала Сёко. — Мы все повязаны, и если…       — Если правда всплывёт, то всё покатится по пизде, если не уже, — протянула Мина, смотря немигающим взглядом в одну точку.       — Твой оптимистичный настрой придаёт мне сил, — улыбнулась Сёко.       Мина тоже усмехнулась. Хорошо, уже наблюдается реакция поразнообразней. Иэири решила, что это хороший знак, чтобы попытаться поговорить о том дне.       — Ничего не вспомнила? — спросила она, достав сигарету.       Мина тоже потянулась к пачке. Сёко хотела остановить, но справедливо рассудила, что лекция о вреде курения, тем более в нынешнем состоянии Мины, подождёт. Одна сигарета погоды не сделает. Тем более, потом слабину к продуктам горения плохого табака можно будет использовать против самой Мины как аргумент, почему она должна есть и спать, даже если не может. Ход грязный, но с такими упрямицами по-честному играть практически невозможно.       Они обе закурили. Мина задумалась на какое-то время, силясь достать из омутов памяти хоть какие-то обрывки, но покачала головой.       — Я помню только, как после отъезда старейшины Эномото пересеклась с отцом в саду. Мы сильно повздорили, — Мина поморщилась в попытке вспомнить причину ссоры. — Он меня ударил, кажется. А я ему пригрозила чем-то… не помню… больше вообще ничего не помню с того момента. Пришла в себя я уже вся в крови под Сатору…       — По крайней мере, ты вспомнила, что Амацуки-сан тебя… ударил, — Иэири заметила новую подробность в рассказе Мины. Это давало надежду, что чуть позже картина соберётся полностью.       — Я даже не знаю, моё ли это воспоминание, — сказала Мина безразлично и сделала затяжку. — Или она играется с моим воспалённым воображением.       — Думаю, оно всё-таки твоё, — сказала Сёко, выпуская изо рта сизый дым. — Она с тобой напрямую общается?       Мина отрицательно покачала головой.       — Я пыталась, она игнорирует. Заговаривает лишь тогда, когда сама хочет. Отсутствие прямого контакта не мешает этой твари залезать ко мне в память. Я буквально чувствую её вторжение в мою голову. В мои мысли. Она не даёт нормально спать. Изводит.       — Если бы вы поговорили нормально, я думаю, стало бы проще.       — Не факт.       — По крайней мере, у неё стоит попытаться узнать, можно ли извлечь лисий камень. И может ли она нам помочь.       — Не уверена, что она захочет отвечать хотя бы на один вопрос. И вообще, она очень хочет убить Годжо.       — За то, что помог тебе вернуться?       — Нет, потому что она его очень боится... Но не это сейчас важно. Сёко, он скрыл правду от такого количества людей. И я сейчас даже не о моральной стороне вопроса. Что... что с ним будет, если всё станет известно?       Сёко покачала головой, туша сигарету о дно пепельницы. Мина держала свою между указательным и средним. Та тлела, рискуя обжечь пальцы.       — Я бы сказала, что Годжо знает, что делает. Очень хочется обмануться его силой, но в данной ситуации… В данной ситуации просто нет выбора, кроме как довериться ему. Если бы был другой выход, он бы его тут же нашёл.       — Другой выход был, — Мина подняла на Сёко тяжёлый взгляд.       — Твоя смерть ничего бы не решила.       — Решила бы. И ты это знаешь. Я потенциальная угроза, потому что подошла в качестве сосуда древнему проклятому предмету. Пока во мне только один осколок лисьего камня. А представь, что будет, если найдутся остальные три и кто-то захочет…       — Никто, кроме нас не в курсе, что ты сосуд.       — Не думаю, что никто не в курсе. Просто им пока выгодно не вылезать из тени.       — Считаешь, что твой отец работал не один? — Сёко и сама об этом думала       Такие предположения высказал и Годжо.       Уголёк сигареты всё-таки обжёг кожу на пальцах Мины. Она чуть поморщилась и потушила недокуренную о металлическую спинку кушетки.       — Это очевидно, — сказала девушка. — Годжо стоило бы убить меня.       Сёко нахмурилась.       — Никогда не думала, что ты так жаждешь умереть, — сказала она спокойно.       — Вовсе нет, — Мина посмотрела на неё с неким подобием удивления в потухших от усталости глазах.       — Тогда прекращай киснуть. Иначе все усилия Годжо, все твои страдания и моя снова подвергшаяся опасности задница ничего значить не будут.       — Не знаю, стоит ли игра свеч, — хмыкнула Мина.       — Вот мы это и проверим, — раздалось сбоку.       Девушки синхронно повернулись к источнику голоса. В дверном проёме стоял Годжо, убрав руки в карманы форменной куртки.       — Ну и мрачная атмосфера у вас. Не боитесь, что от такой тёмной ауры рыбка вверх брюхом всплывёт? — спросил Сатору, проходя внутрь.       — Нет, она крепкая, — хмыкнула Сёко.       — Как наша подопечная? — Годжо подошёл ближе и потрогал Мине лоб, словно проверял температуру.       Мина подавила в себе желание вывернуться из-под его ладони, потому что Годжо откровенно паясничал.       — Скверно, — ответила Сёко.       — Я вижу, что скверно, — усмехнулся Годжо.       — Я всё ещё тут, — буркнула Мина.       — И это я тоже вижу, — посмотрел на неё Годжо. — Ты вообще ела что-нибудь?       — Нет.       — Сёко, — Годжо повернулся к подруге.       — Я что, должна была насильно ей впихивать еду, Сатору? — спросила Сёко.       Годжо повернулся к Мине.       — Не боишься превратиться в тех, кем управляешь? Ходячие трупы не милые, — сказал он.       — Зато безобидные. И почти беспроблемные, — хмыкнула она.       — Люди, пережившие зомби-апокалипсис, с тобой не согласились бы, — заявил Годжо.       — Мина, он прав. Телу, особенно в твоём состоянии, нужна энергия, — сказала Сёко и посмотрела на циферблат наручных часов.       — Я же сказала, не могу, — простонала Мина.       — Что, с ложечки тебя покормить? — спросил Годжо.       На что Мина фыркнула. Она была физически и морально вымотана, поэтому временами капризничала. В присутствии Годжо это получалось как-то автоматически.       — Я тоже есть хочу, — сказала Сёко. — Принесу-ка обед сюда. Нам обеим.       — А мне купи шоколадный батончик, — оживился Годжо.       — Ты нормально ел сегодня?       — Ел.       — Не ври мне.       — Не ел.       — И ты только на сигаретах и кофе весь день, Сёко, — подала голос Мина. — А ещё меня поучаете.       — Младшим слова не давали, — шикнул на неё Сатору.       Мина закатила глаза и поплотнее укуталась в плед.       — Я скоро вернусь, — сказала Сёко. — Не разнесите тут всё.       — Мы постараемся, — улыбнулся Годжо.       Проводил Иэири взглядом и потом повернулся к Мине.       — Ужасно выглядишь, лисичка. Мы же с тобой договаривались, — он сел на корточки.       Движение всегда выходило у него как-то по-хулигански, будто он малолетняя гоповатая шпана из подворотни. Отчасти во всём были виноваты бесконечно длинные ноги.       Мина посмотрела на него уставшим взглядом.       — Если я усну, то она изведёт меня. Так и с ума не долго сойти.       — А если не будешь спать, тоже сойдёшь, — сказал Годжо.       — Выбор у меня всё равно невелик, — усмехнулась Мина.       — Мне не нравится твой упаднический настрой.       — А мне твой чрезмерно оптимистичный.       — Что произойдёт, то произойдёт, — сказал Годжо. — Ты жива, а, значит, всё поправимо.       — Да, поправимо. Тебе нужно только…       — Мы уже говорили на эту тему. Так не терпится на тот свет отправиться? Уже сдаться готова? — немного резче, чем стоило бы, сказал Сатору.       Из его памяти ещё не выветрился образ, когда Мина на аргумент, что у него просто не было другого выбора, взяла руку Годжо за запястье и положила на свою шею жутким ожерельем. Тогда его широкая ладонь и длинные пальцы на мгновение показались самому Сатору чудовищно большими, непростительно опасными. Он и правда мог задушить её, переломать до хруста, как желтоголовую синицу, сдавить в руках. Не пришлось бы даже прибегать к магии. Это случилось, когда Мина узнала, что произошло. Что она убила собственного отца. Стала ходячей бомбой замедленного действия. Обманула совет старейшин. Да, технически обманул Годжо. Но это ведь из-за неё он ввязался в опасную передрягу, из которой даже при всех своих талантах может не выйти с головой на плечах.       — Так бы было одной проблемой меньше, — Мина посмотрела на Сатору так, что тот не удержался, поджал губы.       — Куда делись твоё жизнелюбие и желание здравствовать любой твари назло, госпожа Амацуки?       — Так было до того, как я убила собственного отца и стала новым костюмом для падшей богини, — ответила Мина.       — Это сделала не ты.       — А кто? — усмехнулась Мина немного нервно. — Скажешь, та тварь?       — Именно.       — Это теперь меня оправдывает?       — Тебя оправдывает то, что человек, смевший назвать себя твоим отцом, разрезал грудную клетку собственной дочери и вставил туда смертельно опасный артефакт.       — Хочешь сказать, он заслужил? — спросила Мина севшим голосом. — Хочешь сказать, так и надо было?       — Или ты, или тебя, — сказал Годжо. — Ты слишком умная для того, чтобы не понимать весь ужас, сотворённый твоим отцом в поместье. А уж тем более, отрицать его.       — Я…       — Отцом года он бы в любом случае не стал. Отвратительный человек, которого и человеком-то преступление называть.       — Не говори так, — шёпотом попросила Мина.       Годжо стянул повязку с глаз вниз по лицу, оставляя её висеть на шее. Заглянул Мине в глаза.       — Он желал твоей смерти, а если и не смерти, то явно не счастливой жизни, — сказал он.       — Всё это ужасно и неправильно.       — Да, ужасно и неправильно, но у нас есть возможность исправить хоть что-то, если не всё.       — Я чувствую себя отвратительно, — призналась Мина. — Она иногда говорит со мной, но не позволяет ничего говорить в ответ. Рассказывает, как убивала отца. В ярких подробностях… Говорит, что я —причина его несчастий. И что подобный исход был неизбежен.       Сатору незаметно для Мины сжал кулаки.       Колебаться, варясь в соку собственных сомнений — это не про Сатору Годжо. Сожаления — дело другое. Но не сомнения, нет. Одного раза хватило. И это повлекло за собой столько смертей и переломанных судеб, что урок был усвоен чуть ли не с рекордной быстротой.       — Мина, — позвал он девушку.       Она подняла взгляд.       — Ты сама хочешь быть спасённой?       — Да.       — Тогда не сомневайся ни во мне, ни в себе.       Мина лишь сдержанно кивнула. В вороте её растянутой кофты замерцал тёмный сгусток лисьего камня.