—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
В дом жениха она не приводит. Он приходит сам. В комнате жужжит вентилятор. Несмотря на набирающее хмурость небо, воздух пропитан влажной духотой, неприятно липнущей к коже. Мина откладывает книжку в сторону и тянется по-кошачьи. Хрустят позвонки. Ей нравится проводить время вот так, непривычно просто, неестественно тихо. Без лишних движений и суеты. Без бешеного городского ритма и липкого консерваторского душка, пристального взора выцветавших рыбьих глаз, преследующих каждое движение магов. Здесь не в пример спокойнее и тише. Мина отдыхает после изгнания проклятых духов в местной школе. Парочка в раздевалках, один в библиотеке, по классам много мелких. В подсобках, по углам. Но в раздевалке девочек внезапно самый сильный и неприятный. Мина морщится, вспоминая его липкие, покрытые слизью многочисленные щупальца. Нетрудно догадаться, из каких негативных эмоций появился смрадный бесформенный комок. Опасный и внушающий скорее омерзение, чем страх. Для заклинательницы, уровня Мины, изгнать такое труда не составляет. Она отмечает это исключительно про себя. Как говорит Сатору: ты даже не вспотеешь. Они ехали на задание вместе. Каждый на своё. Просто в одну сторону. Годжо на миссию особого уровня, Мина на рядовую. — Ждите меня с первым лучом солнца. Я приду на пятый день с востока, — Сатору намеренно делает голос пониже, чтобы тот хотя бы карикатурно походил на Иэна Маккеллена в роли Гэндельфа. А Мина всего лишь спросила, когда его ждать и ждать ли вообще: может, они разминутся. Годжо закончит раньше или Мина тянуть не будет. Или вовсе захочет остаться здесь на дня два. В отличие от Сатору, она может позволить себе такую незначительную роскошь — подобие выходного. Старики Мацуру на именинах внука. Ждать их не стоит до завтра. Сами предупредили, шутливо оставив Мину за главную. Забавные были люди. Оба состояли в клубе «активная пожилая молодёжь» или «клуб старичков». Каждое утро делали зарядку по радио. Занимались всей не молодой, но бодрой ватагой скандинавской ходьбой. Играли в маджонг и разгадывали кроссворды за сплетнями и байками. И Мина невольно думает про старость. Про свою. Про старость Годжо. И про то, что до неё, с таким-то непростым ремесло, можно дожить едва ли. Мина чисто из интереса пытается представить Сатору с морщинами. На ум ей приходит паутинка в уголках глаз. Возможно, заломы у рта. Но больше фильтр возраста не накладывается на его лицо. Становится не по себе. И Мина мотает головой. В аквариуме плавает сиамский петушок с красивыми белыми плавниками. Таращится в широкую полосу раздвинутых настежь сёдзи. На открытой террасе сидит Мина. И сама, подобно молчаливому соседу, смотрит вдаль на тяжёлые тучи. Фурин недвижим. По его стеклянному куполу бегают маленькие рыбки. Мина пододвигает к себе указательным пальцем упаковку фруктового льда. Открывает. Откусывает кусочек. Потом ещё и ещё. На раз четвёртый зубы сводит. Стоит записаться к стоматологу вместе с Годжо. Жемчужная, розоватая мякоть персикового льда тает во рту, перебивая вкус съеденного до этого арбуза, чуть присыпанного солью. Вдали раздаётся раскат грома. Мина не вздрагивает. Но всё её тело покрывает гусиная кожа. Девушка закрывает глаза, силясь прогнать нарастающее беспокойство и ненужные воспоминания. Полностью отдаться моменту. Лёгкий порыв ветра. Фурин звенит приглушённым переливом. Рыбки на его стеклянном куполе мечутся суетливо. Мина ощущает внезапную прохладу, а потом нечто древнее и мощное неосязаемо ложится на её плечи. Так ощущается сила Годжо. — Йо! Скучала? — Ты пришёл не на пятый день, так что не успела, — замечает Мина. — Да ещё и не с востока, — говорит Годжо — И не с первыми лучами солнца. — Мне исправиться и прийти на пятый день? — Как хочешь. Годжо только хмыкает за её спиной. Наклоняется и откусывает часть фруктового льда, который в руках держит Мина. Какое-то время гоняет холодную сладость по языку. Плюхается рядом легко, свесив ноги с энгаве. Вдалеке снова небо вздымается раскатом грома. Мина ёжится уже заметнее. Доедает остатки угощения. Откладывает в сторону деревянную палочку. Рядом с указательным пальцем Сатору капелькой красной крови ползёт божья коровка. — Испугалась грозы? Неужели она страшнее проклятых духов? — Не хочу слышать насмешек от человека, который не боится ничего. — Так и ты не бойся. Мина даже не злится. Её не бесят слова Годжо. Для него это просто и естественно — ничего не бояться. — Ну раз ты так сказал, — тянет чуть насмешливо девушка. Годжо щёлкает её по носу. Жест естественный, не резкий, но шустрый. Ожидай Мина этого, отпрянула бы. В прошлый раз, когда он сделал так, на глазах Мины выступили слёзы. Рефлекторно захотелось чихнуть. Сейчас же ничего подобного не наблюдается. Только кожа чуть горит. Мина забавно трёт кончик носа пальцами. И совсем не знает, что похожа на утреннюю молочно-белую кошку, на нос которой села большая стрекоза. Гроза гремит ближе. Мина поджимает ноги и чуть переползает за открытые сёдзи в дом, ощущая под ладонями ребристую поверхность татами. — Зайдём внутрь. — Трусишь. — Да, и что? — Как тогда проклятых духов изгоняешь, тоже убегаешь или зажмуриваешься? — Нет, — Мине не хочется огрызаться. Она понимает, почему не понимает Годжо. — Изгнание проклятых духов — это то, что я могу контролировать. У меня есть возможности этому противостоять. Всё, что я могу контролировать в случае с грозой, это не наблюдать её. — То есть спрятаться. — Думай, как хочешь. Годжо снимает повязку. Из-за постоянно активированной техники его глаза яркие. Светятся. Как переливающиеся на солнце драгоценные камни. Или лунные, пропустившие через себя преломлённый свет и запершие его часть в своих недрах. Мина замирает, позволяя ненадолго залюбоваться. Годжо навряд ли знает, что такое бояться. З-н-а-е-т. Мина вспоминает его шрам. Их несколько на тело клеймом легло. На лоб под пушистой чёлкой. На тело, пересекая торс от ключицы вниз по косой. Так даже животных не потрошат. На бедре есть рубцы. Глубокие были раны. Уродливые, страшные. Те, что не должны были случаться. Страх Годжо навряд ли был связан с тем, что он мог контролировать. А если даже не способен был и он, то… Мина вдруг вспыхивает яростью. Бессмысленной, впрочем. Годжо ей прямо сказал, что человек, оставивший на его теле шрамы, мёртв. Поэтому Мина не убьёт его ещё раз. На мертвых не злятся. Самая страшная месть им — забыть, что они когда-то ходили по земле. А шрамы забыть не дадут. И это снова злит. Мина больше не чувствует себя маленькой девочкой, которую выставили в бушующую грозу за дверь в качестве наказания. Мина — госпожа, которой по статусу положено защищать своего мужчину. Даже от призраков прошлого. Мина не слышит раскат грома из-за своих мыслей. И шелест начавшегося дождя. Её вдруг обдаёт чужим теплом. Сатору протягивает руку и разглаживает большим пальцем морщинку между аккуратных бровей. — Суровые девушки не милые. — Тебе нравится, что я не милая. Годжо усмехается. Кто он, чтобы спорить с правдой. А потом долго всматривается в лицо Мины, ища что-то своё. В такие минуты особенно хотелось заглянуть в его голову. Хотя навряд ли бы это приблизило её к пониманию. Сатору Годжо непростой человек, целый сборник китайских головоломок. Над которыми не каждый захочет голову ломать. Не каждый в его случае — практически никто. Да и стоит ли. Тут либо ненавидишь, но принимаешь, либо не принимаешь и ненавидишь. Где-то посередине застрять страшно. В высшей лиге играть не только престижно, но и тяжко. Так и здесь. Мина мазохистка, что в принципе, не новость. Сама по доброй воле решила выбрать любить и принимать, но ещё и пытаться понимать. Это как выстрел в голову. Итог один — космос черепной коробки либо сварится вкрутую, либо украсит стену кабинета. Понимать — значит, созидать. Но не всегда. Иногда не разобрав всё по деталям, получить новые знания просто невозможно. За сердцебиением Мина не слышит усилившегося дождя. Одежда неприятно липнет к телу. Влажная духота становится невыносимой. Или просто виновато хаотичное разнообразие мыслей? Мине душно. Дождь не облегчает пытку. А может, это делает и внезапное желание поцеловать Годжо? Сейчас решится и сделает только хуже — жаром жар не перекрывают. Пусть всё идёт своим чередом. Их взгляды пересекаются. Годжо не улыбается больше. Подаётся вперёд. Мина упирается ладонями за спину, отклоняясь ниже. Игра в гляделки тяжёлая. Годжо не противится собственному порыву. Наклонился осторожно и прижался к губам медленно. Мина отвечает лениво. Будто пробует. Губы холодные и сладковатые. Мина не слышит шума дождя. Ничего кроме дыхания Годжо и своего сердцебиения. Он не сметает её желанием, но выдаёт внезапное нетерпение резкостью движений, устраивается между длинных ног. Ладони на острые колени. С нажимом проводит вверх по бёдрам. Цепляется длинными пальцами за пояс шорт и стягивает вниз. Он наклоняется, целует колено, руками поглаживая точёные икры. Проводит пальцами вверх и раздвигает ноги Мины, коснувшись шелковистой кожи внутренней части бёдер. Мина невольно задерживает выдох, внимательно наблюдая за Годжо. Прикосновения его губ отдаются в животе сладкой дрожью, пальцев же — жарким маревом на лице. Сатору поднимается дорожкой поцелуев вверх по бедру и проводит языком по тонкой ткани нижнего белья — чёрных простых трусов. Удобных и едва ли соблазнительных. Но прилегающих к бёдрам и ласкающих комфортом длинную гладкую поясницу. Мина перехватывает голову Годжо обеими ладонями за щёки, отстранив от себя. Тот смотрит на неё удивлённо. Мина качает головой. Тянется к нему. Целует в обе щеки — сначала в одну, потом в другую — потом в лоб, в переносицу, поочередно касается губами каждого века — глаза Годжо прикрывает. Своеобразный жест доверия. Потребность в её прикосновениях. Сейчас что-то терпкое и тягучее дымкой окружает их. До безумия хочется просто целоваться, касаться друг друга открытыми губами, прижиматься и гладить, будто они действительно неопытны и самое интимное, самое запретное для обоих, навивающие и страх и желание, такие вот хаотичные, жадные прикосновения. Мина дёргает Годжо за край белой футболки. Тот отстраняется и без лишних вопросов стягивает её с себя через голову. Потом снова наклоняется за поцелуем. Мина гладит его по спине, перебирает пальцами по позвонкам, с нажимом касается лопаток, ощущая крепкие мышцы. Годжо мажет губами по нежной щеке, кончиком носа по виску. Охает, когда Мина плавным, но ощутимым движениям перемещает ладонь со спины на живот, поглаживая, а потом перебирается вверх, ногтями зацепив сосок. Её руки обвивают его плечи и крепко обнимают. Мина притягивает Годжо совсем к себе и ложится на татами. Лениво целует шею сверху вниз и обратно, а потом прикусывает кожу за ухом. Сатору сильно сжимает её бёдра, как-то по-кошачьи ткнувшись носом в шею. Мина мысленно охает. Её колено, находящееся между ног Сатору, чувствует, насколько он возбуждён. Но они ведь почти ничего не делали. Мина осторожно приподнимает колено повыше, чтобы надавить на бугор, натянувший ширинку. Сатору, вдруг опьяневший от сладкого запаха желанного тела, прижимает Мину к полу. Руки широко и сильно проходятся по талии и вновь опускаются на бёдра. Стягивают нижнее бельё. Но не до конца. Мина отстранённо встряхивает ногу, чтобы избавиться от надоедливой тряпки. И сама, отчего-то заразившись чужим нетерпением, хватается за ремень брюк требовательными пальцами. Годжо подхватывает её под ягодицы и дёргает на себя. Движение бёдер резкое. Но сделанное не до конца. Мина морщится. — Входи медленнее, — шепчет. Дышит тяжело. Сатору замирает. Ждёт. Мина расслабляется. Её не душит сила Сатору — она её пьёт. Ею наслаждается. Возможно, он и сам не замечает, привыкший и избалованный ею, как давит на окружающих аурой. Так давят на пловца толщи воды. Но Мине нет никакого дела до этого. Она целует Сатору. Ещё раз. А потом ещё. Он двигается на пробу. Потом ещё раз. И ещё. Следующий толчок сильнее остальных. До такой степени, что Мина проезжает чуть вперёд по татами. И отдаётся Сатору полностью. Зажмуривает глаза, чтобы не видеть, как дергается рывками медленно темнеющий потолок. — Не сжимайся так… Выдыхает Сатору. Как ему сейчас опасно хорошо. Мина усмехается, не открывая глаз. Ловит какой-то злобный азарт. И только напрягает мышцы сильнее. Ей нравится слушать стоны Сатору, его сбивчивое дыхание. Он, себя не помня, прижимается к Мине. Позволяет быть шумным, тонуть в её запахе. Сатору задыхается. Ему жарко. Ему хорошо. Целовать Мину снова, чувствовать тепло её тела и отдавать своё. Быть внезапно и немилосердно щедрым. Толчки становятся резче. Мина упирается затылком в татами. Шея белеет чистотой кожи. Годжо прижимается губами, целуя беспорядочно, проводит языком от ямочки на сходе ключиц, вверх, до подбородка, чуть прихватывает зубами. Мина сжимается. Бёдра дрожат. Раздражает маячащее совсем рядом удовольствие. Живой, сильный, влажный жар теперь растекается у неё внутри. Годжо топит громкий стон в изгибе тонкой шеи. Сминает бёдра до синяков, чувствуя, как царапины от Мининых ногтей ложатся на кожу болезненно. Слишком много ей позволено. Но это малая благодарность за то, что позволяет делать она. Сладко было. Мучительно приятно. Шевелиться не хотелось больше. Мина перебирает пальцами по его затылку. Сатору бездумно гладит её бёдра большими пальцами. Выходит из Мины, не отстраняясь. У той в голове становится совсем пусто, когда два длинных пальца скользят в горячее, налитое кровью влажное лоно. Изгибаются. Сперма стекает по пальцам наружу. Мина стонет от чрезмерной стимуляции. Годжо поцелует её в висок, двигая пальцами — средним и безымянным — а подушечкой большого по слишком чувствительному клитору. Мине и нужно-то всего ничего, чтобы кончить. Спустя несколько минут и целую вечность, Годжо перекатывается на спину и утягивает Мину за собой. Она неосознанно устраивает голову у него на груди. Через какое-то время оба придут в себя. Придётся помыться, привести себя в порядок. Но не сейчас. По потолку медленно скользят тени деревьев и водяных нитей дождя. Мине лень даже шевелиться. Она вслушивается в громкое сердцебиение Годжо. Оно кажется ей оглушительней грома, раскаты которого становятся всё дальше и дальше.Экстра #2. Когда замолкает грозы
28 января 2022 г. в 21:25
Примечания:
Таймлайн: до событий с лишним камнем
Годжо не пишет второй день. В горах отвратительная связь. Миссия сложная.
Мина смотрит на экран телефона, словно гипнотизирует, а потом убирает тот в глубокий карман шорт. За Сатору волноваться — напрасная трата сил. Даже неблагодарная. Да только по-другому у неё не выходит.
— Лисы-оборотни не любят, когда за ними подглядывают.
«Лисы-оборотни не любят совершенно другое» — думает Мина.
Нефритово-угольная стрекоза садится на нос молочно-белой кошке. Та сводит в кучу зелёные глаза, чтобы разглядеть непрошеную гостью. Не выпуская острых когтей, замахивается пушистой лапой с намерением согнать наглое насекомое. Но попадет лишь по острой мордочке — стрекоза резко взлетает, замирает в воздухе всего на мгновение, а потом летит дальше. Мина, наблюдая столь занимательную картину, не сразу обращает внимание на дедушку, который стоит на деревянной террасе, обмахиваясь стареньким веером.
Радио включено. По нему утром передавали сильную грозу. Сейчас же комментаторы умело перегоняют ход волейбольного матча в звуковые обои, транслируя его миру, заключённому только в одной точке — в небольшом сельском дворике недалеко от пригорода. Играют мужчины. Фунахара-сан сейчас на подаче. Трибуны гудят и шумят. Всё равно что улей с дикими пчёлами. Мгновение. И чистый эйс. Радио взрывается какофонией из возгласов и аплодисментов.
А голос пожилого господина, всё равно что заржавевший ключ в заржавевшей замочной скважине — неприятно режет плотный от жары воздух. Старика добродушно одёргивает жена, возящаяся в саду с многоликими цветами. Мина поворачивается к пожилому господину и моргает пару раз, будто пёстрый карп на дне горного ручья. До неё не сразу доходит, что Мацуру-сан имеет в виду. А когда всё-таки доходит, Мина едва не поддаётся порыву фыркнуть. И посмотреть на небо. Она просто знает, что там ни облака. Даже самого жалкого, одинокого, всеми покинутого. С чего старик вообще взял, что пойдёт дождь. Пусть даже грибной. Да, по радио говорили, что грозу ожидать стоит. Но про лисий дождь и словечка не прозвучало.
— Вы не настолько суеверный, — говорит она, выкатывая велосипед.
— Останься дома, потом в город съездишь, — просит Мацуру-сан. — Никто же не умрёт за это время.
— А вдруг? — спрашивает Мина.
Мацуру-сан вздыхает. Вот молодёжь. Совсем стариков ни во что не ставит.
Путь ведёт через лес. Но недалеко. И дорога хорошая, местами даже прилично освещённая. Мина не понимает скептицизма приютивших её стариков, как будто она не заклинательница, а дитя беспомощное. Да, Мина не понимает, но предпочитает списать всё на старческое ворчание — оно слишком часто одолевает и её деда в последнее время. Скверный недуг. И обманчиво безобидный. Мина не закатывает глаза лишь потому, что знает — он настигнет и её когда-нибудь. Если суждено дожить до старости, конечно.
— Чтобы вам было спокойнее, могу взять зонт, — говорит Мина. — Ну, или пару оберегов от злых духов.
— Да ну тебя, — фыркает Мацуру-сан как-то уж очень по-детски.
Мина вновь вспоминает собственного дедушку, который на днях приказал выбросить из дома все цветы в горшках. Чтобы его болезнь «не укоренилась». Он теперь ходит с бархатным мешочком, вечно набитым солью и красными бобами. Мину поражает, как его рациональный ум уживается бок о бок с тягой к глупым суевериям. По сути, пережитками прошлого. Сгусткам инородной здравому смыслу субстанции из догадок и домыслов, попыток объяснить непонятное вне научного или хотя бы адекватного контекста. Но задать простой вопрос «почему?» Мина пока не решается — боится обидеть дедушку. Ей не хочется списывать всё на подкрадывающиеся медленно старческое слабоумие.
Она ловит себя на этой мысли невпопад — та всплывает в голове совсем не к месту. Ведь препираются они с дедком из-за грибного дождика, который пока не случился и неизвестно случится ли вообще. А ещё из-за лисиц-оборотней. В мире магии они явление редкое. Не всякому заклинателю за всю жизнь удаётся увидеть хотя бы одну. А люди им какие-то брачные ритуалы приписывают.
— Я постараюсь не нарваться на кицунэ по дороге, — добродушно улыбается Мина.
Она садится на велосипед и срывается крутить педали — легко и быстро, чувствуя постепенно нарастающее напряжение в натренированных мышцах.
— Не приведи в дом жениха! — кричит ей вслед Мацуру-сан.
Он не знает о том, кого периодически приходится привечать в доме. И вопросов лишних не задаёт. Ему так проще. Поэтому и о том, что у Мины уже есть жених, старик не в курсе.
Она не поворачивается. Лихо вписывается в поворот и скрывается за изумрудными деревьями, растущими вдоль дороги, серой змеёй вьющейся через лесной массив.
Проезжает мимо раменной — её держит милая пожилая пара. В нос бьёт запах свиного бульона с пряностями. Дальше домов нет — сплошной лес и линии электропередач, бесконечные, серые и удивительно вписывающиеся в местный колорит тихого и спокойного местечка. Зелень не мелькает бесконечным сплошным потоком размытых пятен и полос, как обычно бывает, когда едешь на машине — на велосипеде можно было уловить если не каждую мелочь, то очень много деталей. Например, маленькие домики для духов и богов, поросшие плющом.
Это место — буквально клочок дороги, вырванный из общего порядка вещей, круговорота обыденности, въевшейся до печенок повседневности. Лес здесь темнее и гуще. Сырой воздух, пропитанный чем-то древним и тяжёлым. Водители и случайные прохожие с местными жителями нередко видят диких лис, перебегающих через дорогу, а с освещением имеется ряд проблем — фонари часто моргают или вовсе гаснут, хотя с лампочками всё в порядке. А в свете луны мелькают тёмные тени ёкаев. Последнее Мина списывает на слишком богатое воображение, подпитанное специфической атмосферой места и, безусловно, заразительным суеверием. Здесь не водится проклятых духов, потому что земля священная. Неподалёку есть храм богини Инари.
Но суеверия людей есть суеверия людей. Поэтому проклятые духи появляются в близлежащем посёлке. Неудивительно, что с такой репутацией примерещится какая-нибудь бесформенная тень с хвостом, мелькающая между деревьев и кустарников. Если по этой земле и ходили огромные древние боги, то слишком давно, когда сюда ещё не ступала нога человека.
Вот сейчас, например, из леса выбегает лиса. Мина резко останавливается в нескольких метрах от пушистого животного и встречается взглядом с изумрудного цвета глазами. Лукавыми и красивыми, будто тоненьким углём подведёнными. Лиса смотрит на неё без страха, Мина — с удивлением и интересом. На мгновение лёгкий ветерок меняется на лихой порыв, шумит в кронах и ерошит серебряные волосы Мины. Лиса фыркает и рыжей стрелой скрывается за ширмой малахитового леса. Мина смотрит ей вслед и замечает небольшой домишко для бога у фонаря — маленькую деревянную хижинку на ножках. Невольно вспоминается Тоторо из нестареющей классики Миядзаки. На душе становится легче.
И тут на чуть вздёрнутый нос Мине падает капля воды. Девушка задирает голову, чтобы посмотреть на абсолютно чистое леденцовое небо. Лазурное, без громады облаков или даже облачка, похожего на одинокого ободранного путника, поизношенного утомительным путешествием. Идёт самый настоящий дождь. Его хрустальные капли разбиваются о щеки, лоб Мины, о серый асфальт размеченной дороги. Разбиваются, будто бусины, одним ловким движение снятые с прозрачной лески ожерелья.
Видимо, где-то началась та самая лисья свадьба, о которой говорил Мацуру-сан.
Мина морщится. Но едет дальше. Ей не страшны стариковские байки про лис. Как и лисьи проказы.
Лес заканчивается вместе с лисьим дождём. А за ним начинаются бескрайние поля с раскинувшимся по обе стороны жёлтым океаном подсолнухов, чьи лохматые солнечные головы легко покачиваются на ветру. Само солнце разливается по небу красками, пачкает лоб, щёки, нос, руки, рюкзак, одежду Мины в золоте, путается в спицах велосипедных колёс, играет в вьющихся от быстрой езды волосах. Вот, вдалеке видны несколько домов — нужно только съехать с горы. В местной школе завелись проклятые духи. Надо будет заглянуть и в детский сад. Скромное Мины задание больше походило на маленький отпуск.
Солнце зевает и медленно опускается за линию горизонта, будто за ширму, расшитую бесконечным узором гор и полей. И ни намёка, что вечером будет гроза.