Невеста шестиглазого бога

      Иногда в порывах любопытства она напоминала ребёнка. Или, скорее, кошку. Кошку в большей степени, потому что зелёные глаза следили с охотничьей настороженностью — такое чистыми детскими душами приобретается не сразу, с годами на рубеже перехода во взрослую жизнь. Однажды Сатору видел, как Мина наблюдала за рыбами в большом прямоугольном аквариуме, похожими на капли пёстрой краски в жидком масле. Вот где точно кошачьим духом повеяло.       Яркие рыбы сновали туда-сюда в толще воды, привлекая внимание Мины. И было что-то неуловимо трогательное в её выражении лица, на котором играли нежно-лазурные блики воды, света и стекла.       — Очаровательно, — заметил Годжо, улыбнувшись.       За маской глаз видно не было. Поэтому Мина не смогла отследить его взгляд. И желания особого не выказывала.       — Да, они действительно прелесть, — кивнула она, имея в виду рыб.       Годжо промолчал, что очаровательна в этот момент была именно Мина, похожая на белую кошку из-за забавной причёски в виде кошачьих ушек и внезапного неравнодушия к рыбному филе, пусть ещё живому и в пестрых чешуйках.       — Да, прелестные маленькие безмозглые рыбёшки, — усмехнулся Годжо.       Мина приподняла бровь и сказала:       — У этих рыб достаточно мозгов, чтобы выжить в их среде обитания. Каждому своё.       И действительно — своё.       Иногда в порывах любопытства Мина была очень внезапна и желанна. Однажды она решила спросить Сатору, как он чувствует, насколько по-другому он ощущает прикосновения. Её научный интерес, сопряжённый с любовью к Годжо дал слишком сильный и неожиданный эффект. Мина сказала что-то про сенсорную депривацию, развитую у Сатору из-за постоянно активированного барьера пустоты вокруг тела. Но пока у него развилась лишь необходимость в прикосновениях Мины. Она уверялась в превратностях любви к сильнейшему и попытках понять, что он чувствует. Неспешно прикасаясь и изучая его будто бы заново, не поняла, какие зёрна щемящей нежности посеяла в сердце Сатору, холодном и закрытом наглухо, наученном горьким опытом.       Годжо, разумеется, не из тех, кто обжёгшись на молоке, дует на воду. Но привязанность попахивала уязвимостью. Уязвимость для человека его статуса — роскошь непозволительная. И всё же Сатору был бы не Сатору, если бы не делал всё с точностью до наоборот.       Мина имела над ним власть, о чём не догадывалась. И Сатору сделает всё, чтобы не догадалась и впредь.       Но в тот день он оказался близок к провалу.       Она ненадолго оторвалась от чтения книги и посмотрела на Сатору. Тот удобно устроился рядом на диване, не сняв повязки с глаз. Мина обвела контур профиля взглядом, едва не фыркнув — идеальность Годжо иногда бесила. Был бы у него такой же прекрасный характер, как внешность, окружающие люди не вырывали бы последние волосы от невозможности справиться с магом. Хотя, это их проблемы.       — Про что читаешь? — спросил он.       — Сон о бабочке, — ответила Мина, делая вид, что не чувствует пристального внимания Сатору, прожигающего её кожу сквозь ткань повязки.       — «Я думал, что я Чжуан Цзы, которому снится сон, что он стал бабочкой. Но что, если я бабочка, которой снится, будто она стала Чжуан Цзы», — процитировал Сатору.       — Молодец, знаешь матчасть на пять, — сказала Мина, вернувшись к чтению.       Сатору протянул руку, подцепив лямку длинного домашнего сарафана, сползшую с плеча Мины, и вернул на место. Коснулся бархатной кожи, не без удовольствия отметив, как по ней побежали мурашки. У Сатору руки тёплые, так что дело не в температуре прикосновения, а в том, кому оно принадлежало.       — Спасибо, — сказала Мина.       — Всегда пожалуйста, — улыбнулся Годжо.       Он мог начать так, не объяснившись. Забрать у неё книгу, откинув в сторону, и заглушить возмущённый возглас Мины в поцелуе. Без труда подмять её под себя и утопить в страсти и близости тел без лишних слов. Но Годжо так не хотел. Его нельзя было назвать социально неуклюжим или не умевшим в общение. Скорее, не особо хотевшим, а это другое. Но мысль на подкорке, пролезшая с заднего плана на передний, вопила, что Мина не заслужила такого обращения. Не заслужила просто быть его утешением, пусть и той женщиной, чьих прикосновений Годжо неожиданно для себя слишком сильно желал. И в словах её тоже возникала необходимость. Сатору это нравилось и не нравилось одновременно.       — Что-то случилось? — спросила Мина.       — Нет. Просто…       — Просто что?       — Просто — это просто.       — Не валяй дурака, — Мина отложила книгу китайских сказок и легенд в сторону.       — И не думал, — сказал Годжо. — Ну, если только совсем чуть-чуть.       Мина закатила глаза. Сатору снял повязку.       — Знаешь, мне тоже иногда снится подобное. Я думаю, что я Годжо Сатору, которому снится сон, что он стал мертвецом. Но что, если я мертвец, которому снится, будто он стал Годжо Сатору?       Он видел, как Мина едва заметно вздрогнула, но постаралась сохранить спокойствие. И за этот прокаченный скил, будто она уже не один уровень проходит с таким тяжёлым персонажем, Годжо готов ей аплодировать. Даже стоя.       — Мертвецам не снятся сны. Это я тебе, как некромантка, говорю, — Мина повернулась к нему полностью.       Лямка снова упала с плеча, скользнув по коже.       — Научно доказано, что в первые минуты смерти человек видит сон. О своей жизни, — сказал Годжо.       — Необоснованные утверждения, сделанные на основе зафиксированной угасающей работы головного мозга умирающего, — заметила Мина.       — Сухость твоих рассуждений пугает.       — А меня пугает, что ты улыбаешься сейчас. И часто тебе подобное снится?       — Периодически, — ответил Годжо. — Я действительно напугал тебя, да?       — Меня больше интересует, чувствуешь ли ты себя живым. Чувствуешь ли ты себя собой, — Мина отвела взгляд и посмотрела на белый ворс ковра у дивана. — Судя по тому, что говоришь, и на то, и на то ответ «нет».       Сатору проверил эластичность повязки, растянув ладонями.       — Это не страшно. Скорее просто происходит. Как смена погоды. Ничего предосудительного здесь нет. Или считаешь, что у меня не только сенсорная депривация, но и эмоциональная? — спросил он.             Мина вновь подняла взгляд малахитового цвета глаз. Блестящих и зелёных. Языческих. Перецеловать бы их в закрытые веки.       — Знаешь, я недавно прочла океанологическую байку, которая, может, и не байка вовсе. Про кита, который поёт песнь на частоте 52 герца. А никто больше на такой частоте из его вида подобных звуков не издаёт. Вот я и подумала о тебе. Вообще, когда смотрю на китов, сразу вспоминаю Годжо Сатору. — Неожиданно. Почему? Потому, что я такой же большой?       — Потому, что ты такой же одинокий и периодически хочешь выброситься на берег.       Годжо хотел состроить мордочку. Но Мина взглядом просила «не надо». Сам уже себя выдал. Толку-то было паясничать?       — В древние времена охота на китов для жителей приморских областей была одним из немногих источников пропитания. Одна особь, пойманная в сезон может прокормить целое поселение. Ничего не напоминает? — спросила Мина.       Годжо поморщился.       — Хочешь сказать, я кит, который своей тушей кормит окружающих? Только в данном случае не мясом, а силой. Что ж, радость моя, ты слишком драматизируешь.       — Пусть так. Но это не отменяет действительности. Если ты не хочешь этого чувствовать… — Тебе тоже не надо, — перебил её Годжо.       Недолгое молчание.       В комнату уже забрались молочные сумерки и легли на пол через панорамное окно. Однообразный уличный свет отражался в глазах Мины скупо, но и его хватило, чтобы сделать их похожими на драгоценные камни.       Над крышами домов изогнулся серп полумесяца.       Сатору плавно подался вперёд и поцеловал Мину в плечо, чувствуя запах жасмина. Она выдохнула прерывисто, ощущая тепло чужого прикосновения. Сатору положил ладонь на её щёку и поцеловал в уголок рта. Мина закрыла глаза, медленно расслабляясь. Накрыла широкую ладонь, что лежала на щеке, своей и сжала. Вторая лямка соскользнула с плеча, обнажая ключицы. Сатору провёл кончиком носа вниз по девичьей шее и принялся целовать открывшиеся участки кожи. Мина запустила пальцы в его белые волосы, сжав пряди на затылке. Сатору спустился ниже, жарко выдохнул в поджарый живот под тканью сарафана. Окончательно сполз с дивана, опустившись на колени. Задрал подол, поглаживая широкими ладонями девичьи бёдра.       Посмотрел на Мину. У неё дыхание перехватило от взгляда чужих глаз, по цвету напоминающих яркие лунные камни. И чем они дороже, тем голубой цвет в них насыщеннее и прозрачнее.       — Чего ты сейчас хочешь, Мина? — спросил Сатору.       — А ты чего? — прошептала она в ответ.       Годжо потёрся щекой о нежную изнанку бедра и посмотрел на Мину из-под ресниц.       — Тебя.       Мину заметно бросило в жар. Но пухлые губы поджались неуверенно. Она не очень любила, когда Годжо такой: чуть приподнимет при ней стальной панцирь, показывая нежное нутро, а потом сразу прячет, стремясь утопить хаотичное и уязвимое в их близости. Словно заманивает, но потом передумывает есть, в компенсацию за обманутые ожидания зализывает, но вовсе не рану, а своё неумение целиком открываться другому. Быть до конца искренним.       Мина протянула руку и положила ладонь Годжо на щёку, большим пальцем проведя по нижней губе. Он поймал палец ртом, кончиком языка провёл по подушечке, прикусил под фалангой.       — Тебе не нужно пытаться меня понимать, — сказал Сатору чуть погодя.       Мина вдруг наклонилась к нему, надавливая на плечи. И вынудила лечь на пол. Годжо невольно утянул её за собой. Ковёр оказался мягким, но не настолько, чтобы чувствовать себя удобно. Мина это знала, догадывалась, по крайней мере. Но слова Сатору резанули её по больному. Не то чтобы специально. Мина оседлала его бёдра. Сатору чувствовал жар, ощущал невыносимое, пусть и приятное давление на член сквозь ткань брюк. Мина намеренно повела бёдрами. Потом ещё раз и ещё. Сатору втянул шумно воздух через нос, впившись пальцами в её бока. Опрокинуть бы с себя, да подмять, задрав подол. Впиться в губы поцелуем. Но нельзя. Он спросил, чего хочет Мина, а не наоборот, значит, условия надо соблюдать. А то игра получится неинтересной. И по доверию пойдёт очередная мелкая трещина.       Мина задрала его футболку, оголяя поджарый живот и широкую грудь. Но не перекатывающиеся крепкие мышцы под светлой кожей интересовали её. А ещё не до конца выцветший шрам — уродливое свидетельство перерождения «человека» в «бога». Перерезание пуповины. Повитуха была не очень искусна и весьма кровожадна, но со своей задачей справилась на ура. Благодаря стараниям Фушигуро Тоджи у мира есть Годжо Сатору, за силой которого его самого не видно. Но Мина видела. И Годжо подставлялся невольно под её «взгляд». Под её руки. Под её искреннее желание любить.       — Ты сделаешь всё, что я захочу? — спросила Мина.       — Смотря как попросишь, — улыбнулся Годжо, шально блестя глазами.       Мина накрыла его губы своими, крепко сжав нижнюю челюсть пальцами. Сатору тут же попытался перехватить инициативу, из-за чего поцелуй вышел страстным и несдержанным. Иногда их порывы напоминали животные, принадлежащие тем, кто не в силах сдерживать желание. Но близость между Миной и Сатору несколько отличалась от беспомощной похоти тем, что они доверяли друг другу в этот момент, превращая нечто плотское и механическое в сакральное и чувственное, что понимают и разделяют лишь двое.       В щемящей нежности их колыбель. В сердечной грусти.       Мина отстранилась, надавливая Сатору на плечи.       — Ещё раз спрашиваю, — тяжело дышала она, — ты сделаешь всё, что я захочу?       — Да, — выдохнул Сатору, облизывая губы.       — Надо же, — усмехнулась Мина. — Снизойдёшь до меня.       — Могу и передумать.       — Закрой глаза, — сказала Мина. — И не применяй технику бесконечности. Не используй шесть глаз.       — Что ты?..       — Просто закрой глаза и прислушивайся к своим ощущениям.       Сатору рвано выдохнул. В штанах тесно, возбуждение стучало кровью в висках, а чувственная в этот момент Мина положение не спасала. Сатору никогда не закрывал глаза, обнуляя полностью технику. Жить без вечно работающих шести глаз он вообще отвык. Под его веками царила темнота лишь тогда, когда Годжо спал. И то, чуткость его сна диктовалась колебаниями проклятой энергии вокруг. Мина же просила его «ослепнуть» насовсем, пусть и ненадолго.       Годжо медленно закрыл глаза, выдыхая. Первое, что он почувствовал: ладони Мины на его груди. И это несколько иначе. Ощущения усилены и необычны, как из-за сенсорной депривации, так и из-за на время отсутствующего одного из органов чувств. Сатору хочется открыть глаза или хотя бы активировать технику. Обратно «включить» шесть глаз. Но доверие к Мине вкупе с любопытством взяли верх. Особенно, когда чужие губы коснулись его лба, потом переносицы, губ, подбородка. Мина открыла рот и обхватила кожу под ним губами, чувственно и влажно целуя шею. Сатору упёрся затылком в ковёр, ощущая солнечный жар девичьего тела. Эта «слепота» невыносима.       Слишком много и внезапно хорошо.       Сатору резко сел, крепко перехватив Мину за спиной. Она удивлённо распахнула глаза.       — Ты не можешь так, да? Полностью довериться кому-то? Побыть ненадолго без своей техники… — прошептала она.       — Просто хочу видеть, как ты красива, когда тебе хорошо.       Сатору не соврал, но и не сказал правду. Мина это поняла и, как ни крути, приняла.       — Мог бы просто отказаться от этой затеи…       — Это просто слишком сейчас, — прошептал он ей на ухо, прикусив мочку. — Я хочу тебя видеть, Мина, а не только чувствовать.       Мина обняла его в ответ, топя в жаре своего тела. Стало очевидно, что она потребовала сейчас слишком многого.       Столько, сколько даже Годжо Сатору дать не способен.