— Мина-чан, почему ты в пижамных штанах? — спросила Мидзу, увидев одноклассницу, грозно шагающую по коридору в форменном пиджаке сверху, но в элементе ночного гардероба снизу.
— Ты не видела мою юбку? — спросила Мина.
— Ты умудрилась потерять юбку? — удивилась Мидзу, округлив и без того большие красивые глаза.
— Ну, получается, что потеряла, — хмыкнула Мина. — Только как умудрилась?..
Она почесала затылок, задумавшись. Мидзу оглядела её с ног до головы.
— Ну, ты даёшь, — протянула девушка.
— Допустим, это не самое позорное событие в моей жизни, — вздохнула Мина.
— Только допустим? — усмехнулась Мидзу.
— Именно так, — кивнула Мина, сдув прядку с лица.
— Ты же не пойдёшь на урок в… пижаме? — прищурилась Мидзу.
— Пойду, — пожала плечами Мина.
— Тебе же влетит, — сказала Мидзу.
— Самое страшное, что ожидает мою скромную персону в пижамных штанах — издёвки Годжо-сенсея. А к ним у меня уже иммунитет, — заявила Мина не без тайной гордости.
Знала бы она, что в следующий момент ей заново придётся повышать планку восприимчивости к выходкам своего наполовину обожаемого, наполовину «да сколько можно из себя клоуна строить» учителя. Через полминуты после того, как они с Мидзу зашли в класс и уселись за свои парты в ожидании начала занятий, створка дверей в кабинет с шорохом отодвинулась, торжественно стукнувшись о деревянный косяк. И на пороге появился Годжо.
— Доброе утро! Я ваш новый учитель, Амацуки Мина! — заявил он.
— Что вы… — девушки одновременно повернулись к сенсею и тут же застыли от шока.
Годжо стоял в дверном проёме, широко улыбаясь. Тёмные очки вместо повязки линзами отражали солнечные лучи, проползшие в класс с рассветом. Но это не единственное, что выбивалось из привычного образа юного учителя.
— Это твоя юбка?! — шокировано спросила Мидзу.
— Моя, — ответила Мина заторможено, рассматривая торчащие длиннющие ноги из-под подола собственной форменной юбки. — Как ты… то есть, как вы в неё влезли?
— Это единственное, что тебя сейчас волнует? — Мидзу повернулась к однокласснице, ещё больше округлив глаза.
— Я стройный, как газель, вот почему, — ответил Годжо.
— Скорее худой, как глиста, — заявила Мина.
— Ты не умеешь делать комплименты, Мина-чан, — сказал Годжо. — Лучше скажи, мне идёт?
— У тебя ноги кривые… и волосатые, — деловито сказала Мина, скрестив руки на груди. — Точнее, у вас.
— Мина, ты же с сенсеем разговариваешь, — шёпотом напомнила ей Мидзу.
— То есть, ему мои вещи таскать без спроса можно, а мне грубить нельзя? — спросила Мина.
— А, то есть, если бы я спросил, то ты бы разрешила? — улыбнулся Годжо, продефилировав к столу.
— Какой ужас, — не удержалась Мидзу.
— Прямо чистая порнография в самых худших её традициях, — подхватила её Мина.
— Я всегда знал, Мина-чан, что твои вкусы весьма специфичны, но чтобы настолько… — подмигнул ей Годжо.
— Ты… вы мне её растянули, — хмыкнула Мина, поднявшись с места. — А ну снимайте!
— Ты домогаешься сенсея, — возразил ей Годжо, пройдясь одной рукой вдоль груди, другой закрыв причинное место между ног. — Извращенка!
— Это я извращенка?! Это ты старый извращенец! Снимай немедленно!
Потребовала Мина и резко потянула за подол юбки. Послышался треск плотной ткани…
…Сейчас это воспоминание, заставившее невольно улыбнуться, казалось Годжо далёким и не совсем настоящим. Глаза под повязкой чётко видели остатки проклятой энергии Мины. Но определить, как давно она здесь была, почему-то не получалось. Словно для старого пса с притуплённым нюхом один резкий запах перебил другой, смешался и сделал невозможным отделить их по нотам.
Моро мешала.
Её скрипучий смех пробирал до костей. Заставлял древний, таящийся в самых тёмных уголках сознания страх пробегать по телу неприятными электрическими разрядами. Лёгкими, оттого приносящими ещё больше раздражения и дискомфорта в мышцах. Страх этот оседал в желудке иглами, сжимал кишечник невидимой рукой, подгонял к горлу ком, который невозможно проглотить. Моро одряхлела ещё больше с их последней встречи. Пусть Годжо и шагнул в огромный зал, пропахший гнилой листвой и пыльной смертью, уверенно. Увиденное взбудоражило в нём воспоминания далёкого детства, перекрытые красками былой юности. Из той страшной картинки, где Сатору был маленьким, от прежней Моро остался только рот, полный крепких здоровых зубов. Их, как корону, венчали два острых клыка. Будто она — хищный зверь, а не ополоумевшая от старости и собственной проклятой энергии бабка.
Стоило Годжо закрыть глаза, как под веками разливающимися дымкой в стакане воды красками появлялась эта женщина, держащая за голову проклятого духа. Её рука, уже тогда со скрюченными пальцами и старческими пигментными пятнами на коже, обхватила череп брыкающегося проклятия, будто игрок баскетбольный мяч сверху. Так хищная птица удерживает в когтях панцирь черепахи, чтобы потом взмыть вверх и скинуть несчастную рептилию на скалы.
В тот день проклятый дух сбежал из оружейной поместья клана Годжо и попытался убить юного главу. Сатору до сих пор помнит, чей облик приняло существо — маленького мальчика, возраста самого Годжо. Других детей в поместье не было, а в силу возраста Сатору хотелось играть со сверстниками, потому что взрослые с ним либо сюсюкались излишне, либо были слишком строги. Никто не желал находить баланс, нащупывать золотую середину. И вот, обманутый собственными надеждами, пойманный на приманку удильщика, маленький шестиглазый бог едва не стал лакомством для проклятого духа. Тот снял кожу ребёнка с себя, как ножом снимают кожуру со спелого яблока. Будто кто-то захотел сменить старый наряд на новый, более качественный. На Годжо Сатору. На прекрасное дитя. Сам Сатору помнил выбирающийся из кожи нового знакомого скелет, будто внутри тёк чёрный дёготь, из которого вырастали череп, позвонки и клетка рёбер.
Сатору попятился и, запнувшись о камушек, упал. Он ещё не умел изгонять проклятых духов такого уровня. Но вместо страшного существа свет тенью ему загородило другое воплощение ночного кошмара. Маленький Сатору задрал голову, чтобы посмотреть наверх. И увидел серебряные пряди волос, длинные, свисающие вниз белой тюрьмой. А потом лицо старухи. Рот её, что напоминал выцветавший шрам, вдруг исказился в улыбке. И Годжо увидел здоровые крупные зубы. Настоящие, не вставные.
Существо не успело выбраться полностью. Оно опрометчиво кинулось вперёд. А Моро просто простёрла руку и ухватила проклятье за гладкий чёрный череп. В нос Годжо ударила смолистая вонь.
— Гниль к гнили, прах к праху, — чётко, молодым голосом произнесла Моро.
И проклятый дух превратился в ничто. Не осталось ни самого скелета из чёрной субстанции, ни кожи ребёнка, из которой он вылез. Годжо посмотрел на Моро. Её зелёные глаза не светились безумием, как показалось первый раз. Но она протянула к нему костлявый указательный палец и почти коснулась местечка под левым глазом. Сатору отпрянул. Моро усмехнулась и наклонила голову вбок.
— Он бы высосал тебе глаза, светлячок, — прохрипела Моро. — Я бы тоже не отказалась от такого деликатеса. Особенно от левого твоего глаза, юный бог.
Сатору объял незнакомый по своим масштабам ужас. Это не страшные истории нянечки, которые мальчик просил рассказать из любопытства и желания пощекотать себе нервы. И не страх, что сегодня мама целует тебя в лоб, а завтра её может не стать, как и ласкового голоса, как и тёплых рук. Этот страх был поистине животным, скручивающим кишки в тугой узел.
Мальчишка поднялся на ноги в один прыжок и побежал прочь, унося на своём кимоно росу с недавно распустившихся ирисов и дикий смех сумасшедшей проклятой монахини.
Сколько Годжо себя помнил, его постоянно пытался кто-то, а иногда даже что-то, убить. Не успел наследник одного из великих кланов появиться на свет, как за голову будущего сильнейшего заклинателя магического мира назначили огромную награду. Но не только род заклинателей предпринимал попытки лишить жизни Сатору. Проклятия тоже норовили сожрать маленького бога, по ошибке принявшего облик человеческий: форму их хрупких, странных тел, нелепые конечности и способность говорить людским языком. Пусть ход мыслей и отличался из-за нахождения в несколько иной реальности, которая зачастую не допускала к себе обычного человека, для проклятий Годжо был как желанным трофеем, так и презираемым существом, несущем с собой гибель и страдания.
Смерть ходила за Годжо по пятам. Шаг за шагом, след в след.
Поэтому страх как таковой у него атрофировался, будто конечности у больного, прикованного к кровати. Нет, разумеется, это чувство ведомо и Сильнейшему. Но не является естественным рычагом сдерживания или проявления хотя бы подобия инстинкта самосохранения. На первый взгляд. Здесь лучше приглядываться повнимательнее. Один раз леденящее, будто резкая пощёчина холодной руки, чувство всепожирающего ужаса Сатору всё-таки узнал. И что такое бояться по-настоящему он запомнил на всю жизнь.
Маленький мальчик, первый раз столкнувшийся со жрицей смерти, теперь уже взрослый молодой мужчина.
А вот Моро осталась всё такой же жуткой, и в значительной степени эффектно преуспела на этом поприще.
Она — как раковая опухоль в сердце храмовой залы. Её спутанные седые волосы нейронами клетки расходились в разные стороны, свисали с потолка уродливой паутиной, а Моро — паучиха, сидящая в середине расставленных силков. Скелет, обтянутый морщинистой кожей. Из-под густых бровей цвета смеси соли с перцем сверкали холодной зеленью бутылочного стекла глаза, в которых безумие плескалось уже не на дне. Оно перелилось через край, через тёмно-зелёный ободок радужки. Красные вены заполонили белок. Сейчас старуха была в своём уме — она обуздала безумие, но как и любого прирученного зверя, его тоже могла спустить с цепи в любой подходящий момент.
— Зачем пожаловал в мою скромную обитель, Шестиглазый? — спросила Моро насмешливо. — Неужто потерял что-то? Или кого-то?
— Ну, что вы, — улыбнулся Годжо. — Я просто мимо проезжал и решил проверить, не померли ли вы ещё.
— И как? — Моро усмехнулась.
— Скорее да, чем нет. Судя по вашему виду, — сказал Годжо.
— И давно безрассудство заменило тебе смелость? — спросила Моро.
— Это две крайности одной сущности, Моро-сан, — Годжо смотрел на старуху и понимал, что разговор будет тяжёлым.
— Не поплатись за это головой, юноша, — скрипуче рассмеялась Моро, почесав скрюченными пальцами шею. — Потому, что снявши её, по волосам будет плакать поздно.
— Вы и Мине точно такие же напутствия давали? — спросил Годжо.
— Мина знала это сама, — сказала Моро. — Она умное дитя.
— Как давно умное дитя вас навещало? — Годжо решил не ходить вокруг да около и сразу перейти к делу.
Моро понимающе хмыкнула, не убирая с лица устрашающе спокойной улыбки. Жуткий идол, венец алтаря посреди тёмной залы храма.
— Зачем тебе знать это, юный господин Годжо?
— Мне надо её найти и вернуть, — ответил честно Сатору.
— А для чего? — спросила Моро, как будто слова Годжо были самой великой детской глупостью, которую она когда-либо слышала.
Годжо почувствовал уже знакомую вспышку агрессии, которая обычно случалась при посещении старейшин. Запах их старости пронизывал его, но не напрягал так, как вонь откровенной глупости и совершенно наплевательского отношения ко всему, кроме уже насиженных мест. Моро не была глупа. Она была стара, как сам мир. И всё сущее интересовало старуху не больше, чем пыль под ногами. Однако, она не была похожа ни на одного из старейшин. А с Миной у неё образовалась тесная связь, которую сложно было понять, ещё сложнее разорвать. Годжо точно знал, что его пропавшая невеста бывала здесь недавно. Если Моро её прячет, найти будет сложно, но возможно. Если они разминулись, то заклинатель выудит из старой монахини всю возможную информацию.
— Для чего? — повторила Моро.
— Ей нужна помощь, — сказал Годжо. — И вы об этом прекрасно знаете.
— Помощь? А ты уверен, что можешь ей помочь, мальчишка? — Моро впилась острым взглядом в Годжо.
Тот поджал губы в тонкую линию, но не от досады. Скорее от раздражения.
— Естественно, — сказал Годжо. — Кроме меня этого никто не сделает.
— Самоуверенность твоя соразмерна твоей силе. Только вот сердце слепое и каменное, как трофей Горгоны. Холодное, любить больше не способное, — сказала Моро. — Если вообще когда-нибудь могло.
— Не пытайтесь ужалить меня словами, Моро-сан, — улыбнулся Годжо. — Все старики имеют наглость поучать молодёжь, хотя сами — просто одряхлевшие дети, которые не способны признавать собственные ошибки и слабости, что уж говорить про чужие.
— Экий ты знаток, — хохотнула Моро. — Только вот факты говорят сами за себя. Во-первых, ты позволил случиться этому несчастью с Миной. Допустил беду. Во-вторых, позволил обвести себя вокруг пальца. В-третьих, теперь Мина будет защищать себя и, что немаловажно, тебя собственными силами. И только потому, что ты в неё не поверил. Не прислушался.
— Она была здесь? — Годжо проигнорировал всё сказанное Моро.
— Была, — ответила старуха не таясь. — И поведала мне, в какую беду попала.
— Что вы ей сказали? Куда она пошла после этого места?
— А тебе это знать не обязательно. Ты её всё равно не защитишь.
Сатору зло усмехнулся.
— Как вы не защитили своего возлюбленного?
Лишнее. Он знал, что ляпнул лишнее, но соблазн оказался слишком велик. Глаза Моро сверкнули двумя яркими искрами. Её тело, будто не обременённое никаким весом, подскочило с места и, гонимое быстрым потоком ветра, подлетело к Годжо. Седые волосы, оплетавшие всё вокруг паутиной, вдруг зашевелились сами собой, как белые языки пламени, пытаясь обжечь Годжо, обвить его в смертельных объятиях. Но бесконечность не пускала. Моро и не желала касаться тела юноши, она желала напугать, посмотреть в лицо наглецу.
Годжо остался спокойным, не изменив себе. Выдержал близость старухи, от которой разило ненавистью и смертью, достойно.
— Глупости твоей, как и заносчивости, нет предела. Ты думаешь, что всё обо мне знаешь, мальчишка, — Моро рассмеялась ему в лицо. — Да вот только я не держала Юкена за комнатную собачонку, которую надо защищать, кормить и дерьмо за ней убирать, как это с Миной делаешь ты. Считаешь слабачкой, не способной без великого Годжо Сатору и шага ступить.
— Это не так, — сурово сказал Годжо.
— Не так? «Не так», говорит он, — Моро запрокинула голову и расхохоталась. — Если бы это было не так, ничего бы не произошло. Ты был уверен, что в поместье для неё безопасно, потому что рядом великий Годжо Сатору. Ты был уверен, что она захочет отсиживаться в кустах, пока Его Всемогущество Сильнейший Маг решает проблемы. Ты был уверен, что она станет бегать преданной собачкой и соглашаться с любым планом, любыми словами, заглядывая в рот. Скажешь, что не имел таких мыслей?
Годжо стянул повязку резким жестом и посмотрел старухе прямо в глаза, не прячась за маской клоуна и невыносимого наглеца. Моро долго не отводила взгляда от сверкающего лазурита, переливающегося то синевой океана, то мерцанием звёзд, то красками небосвода. А потом отстранилась и плавно, будто кукла на тонких лесках, вернулась на свой проклятый алтарь. Волосы легли по обе стороны длинными белыми змеями.
— Уходи, Годжо Сатору, мне нечего тебе сказать, — произнесла Моро. — Я не боюсь ни твоей знатной крови, ни твоей всеобъемлющей силы. Мне не страшны ни смерть от твоей руки, ни смерть как таковая.
— Я пришёл сюда не за этим, — холодно произнёс Годжо.
— А зачем же?
— За Миной.
— Её здесь нет.
— А где она?
— Ушла.
Годжо едва удержался, чтобы не закатить глаза.
— Куда?
— Искать то, не знаю что.
— Вы издеваетесь?
— Нет, — Моро не лукавила. — Она пошла искать некий артефакт, когда-то принадлежащей нашему клану.
— Какой артефакт? — Годжо не унимался.
— Мх, — хмыкнула Моро, наклонив голову вбок, будто бы взвешивая: говорить или не говорить. — Ты любишь Мину?
Годжо растерялся на мгновение. Что за вопросы? Какого чёрта она лезет под кожу так нагло?
— Не хочешь отвечать? А, может, боишься признавать самому себе, что любишь или не любишь? — Моро наклонила голову в другой вбок.
Годжо по-прежнему молчал.
— Раз уж не можешь напрямую сказать, я тоже дам тебе всего лишь намёк. Как говорили в одной детской сказке: ступай в лисью нору, — сказала Моро.
— И это всё? — спросил Годжо, приподняв бровь.
— Всё. А теперь убирайся вон, — сказала Моро.
Годжо ещё с мгновение колебался, намереваясь вытянуть из старухи ещё больше информации, но та была не настроена с ним разговаривать.
— Не боитесь, что из-за вашей игры в шарады и глупого нежелание говорить мне правду, Мина может пострадать? — спросил он.
— Не боюсь, — ответила Моро. — С этой девочкой всё будет в порядке. Но не рядом с тобой.
Годжо повернулся, чтобы выйти из залы, но через пару шагов обернулся.
— Мина ещё Мина?
— Почти.
Годжо вышел, унося с собой звоном в ушах сумасшедший смех Моро.
—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Когда зазвенел колокольчик, задетый открывающейся дверью, мальчишка за огромным деревянным прилавком даже не соизволил оторвать взгляд от экрана телефона и убрать ноги со столешницы.
— Добро пожаловать, — вяло отозвался подросток.
В ответ он услышал только лёгкие шаги. Привычное дело.
В лавке продавалось много антикварного барахла: в основном различные амулеты, обереги, тотемы, старые или специально состаренные книги. Всё находилось в таком пёстром беспорядке, ярком хаосе, что потеряться здесь не составляло труда. Лабиринт из подделок и настоящих артефактов. Хозяин здешней лавки сделал так не из глупости, а из чистого расчёта: люди чувствительны к проклятой энергии, по крайней мере, к особой ауре этого места. Ауру эту создают и поддерживают проклятые предметы, смешанные с прочим бутафорским барахлом.
Подросток отвлёкся от созерцания фотографии симпатичной девочки на экране только тогда, когда звук шагов переместился гораздо дальше его рабочего места. Тогда юноша скинул ноги со столешницы и посмотрел на молчаливого гостя. Его внешний вид на какое-то время совершенно лишил юношу дара речи. В глаза первым бросил огромный рост и серебряная шевелюра. Широкая спина, подозрительно прямая для человека таких размеров. Гость медленно повернулся. И мальчишка оторопел ещё больше. Обычно повязки на глаза надевают при какой-нибудь жуткой глазной болезни, может, даже при слепоте. Но мужчина не выглядел больным, и что-то подсказывало подростку, что и слепым он тоже не был. Потому, что пронзительный взгляд мальчишка чувствовал каждой клеточкой своего тела. Гость приятно улыбался бледно-розовыми губами.
— Вы... — начал подросток. — Вы что-то конкретное хотели?
— Да, — кивнул гость. — Мне нужен твой хозяин.
— Его здесь нет, — смущённо ответил юноша.
— Он здесь, — спокойно произнёс незнакомец.
От его приятной улыбки почему-то хотелось искать пятый угол.
— Нет, господин Лин уехал по делам, — неуверенно возразил подросток.
— У лисы в норе лисята не умеют врать. Вот так новость, — цокнул языком гость.
— Я-я-я не вру в-вам, — сказал он, заикаясь.
Гость резко наклонился вперёд. Их с мальчишкой лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. Видимо, кое-кто совершенно не ценит чужое личное пространство.
— Врёшь.
— Вы м-маг? — спросил парень.
— А ты не чувствуешь моей проклятой энергии? — протянул гость. — Лин просто не мог взять на «пропускной пункт» простачка.
Юноша густо покраснел и насупился.
— Докажите!
— Что? — наигранно удивился гость.
— Что вы — маг, — с вызовом сказал юноша.
— Докажу, но тебе это ой, как не понравится.
Подросток икнул. Гость улыбнулся, но тут же выпрямился, почувствовав рядом чужую проклятую энергию.
— Годжо-сама.
— Господин.
Раздались похожие голоса одновременно.
— Оставьте нашего дурачка. Господин Лин вас ждёт.
Годжо повернулся в сторону говоривших. Два ребёнка, как живые японские куклы в пёстрых кимоно — у одной белое в чёрную паутину, у другой — чёрное в белую. Цвет волос зеркальный. Миловидные личики портили только швы — у одной девочки-куколки они продолжали рот по обе стороны, превращая его в адскую улыбку. У другой же швы шли вертикально вниз от глаз, будто имитация слёз. У обеих девочек уродливым ожерельем нитки машинной строчкой тянулись по шее, словно головы им пришил сумасшедший портной.
Лин держал при себе двух домовых. Зашики-вараши — один из разумных проклятых духов, которых весьма сложно приручить. Но если уж получилось, вернее существ не найти.
— Идёмте, Годжо-сама, — сказала одна.
— Пожалуйте за нами, господин, — произнесла вторая.
Годжо пошёл за ними, не особо расстроенный, что не получилось напугать подростка демонстрацией силы. Но и его внешнего вида напополам с поведением оказалось достаточно. Мальчишка посмотрел ему вслед, почему-то вспомнив, что мало читал о белых божественных лисах.
Этот человек в повязке, по всей видимости, почти не отличался от его господина.
—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
В комнате, куда привели его близняшки, было много света. Он падал на красивый стол с круглой столешницей. Красное дерево. Ручная работа. За ним сидел господин Лин в красном, будто вспоротое горло неба на закате, Чаншане с золотым узором и оторочкой на воротнике-стойке. Одежды удачно скрывали высокую худощавую фигуру. По внешнему виду господина Лина не скажешь: мужчина перед тобой или женщина. Некоторые обыкновенно принимали его за первого, некоторые — за вторую. Все были и правы, и не правы.
Ещё окружающих смущало, что Лин — настоящий альбинос. Он таким родился. Нехватка меланина превратила его волосы, брови и ресницы в снег, глаза в кармин, а кожу в белую хрупкую яичную скорлупу, не скрывающую синеву тонких вен.
— Могли бы не пугать мальчика, — улыбнулся Лин, сделав глоток чая. — Он ещё не освоился на новом месте. Стоит проявить капельку сочувствия и… человечности.
— Не хочу ничего слышать о человечности от лисы, — сказал Годжо.
Красные глаза лукаво посмотрели на него поверх узорчатого фарфора чашки.
— Чем обязан вашему визиту? — Лин учтиво поклонился, но не слишком низко.
— Было бы вернее сказать «кем», — улыбнулся Годжо.
Лин вопросительно вскинул брови.
— Ищите какую-нибудь редкую вещицу? — спросил он.
— Ищу, — ответил Годжо, внимательно осматриваясь.
Его внимание привлёк китайский сундук с двумя пышнохвостыми золотыми фениксами на торце. Он был большой, красивый, но скромно расположенный в углу комнаты. Лин отреагировал на абсолютно нескрываемое любопытство Годжо с завидным спокойствием. Не изменился ни в позе, ни в лице.
— Этот сундук мне предоставил один торгаш на блошином рынке в Гонконге. Занятная вещица, хочу я вам сказать, — улыбнулся Лин, взяв чашку за изящную ручку.
— И что он делает? — спросил Сатору, приподняв бровь.
— Позвольте угостить вас чаем и рассказать об этом? — Лин указал ладонью на стул.
— Пытаетесь заговорить мне зубы? — Годжо присел напротив.
— Нет, — просто ответил Лин. — Вы ведь знаете, что госпожа Амацуки была здесь. Не так давно. Вы с ней немного разминулись. Вот в ком человечности явно поубавилось.
Годжо сделал вид, что не понял, о чём Лин говорит. Пока не время загонять лису в капкан. Раньше положенного нельзя, можно спугнуть. Моро дала подсказку прямо в лоб. Сначала Сатору разозлился из-за её общего и совершенно размытого смысла. Но потом вспомнил, что Мина закупалась у одного торгаша, который держал лавку «Лисья нора». Кажется, она неоднократно выручала Лина из беды. Годжо тоже обращался к нему пару раз после того, как Мина их познакомила. Скользкий, хитрый и очень умный тип, с которым дела нужно вести осторожно. И не только из-за его истинной сущности.
Годжо подался вперёд, поставил руки локтями на стол и положил подбородок на ладони, внимательно вглядываясь в лицо Лина.
Тот улыбнулся. Из-за особенностей его внешности даже родные родители считали сына демоном. Не то чтобы они были не правы. Отец какое-то время обвинял мать, что та нагуляла ребёнка от проклятого духа. Но Лин был особым существом, которого нельзя отнести ни к роду заклинателей, ни к роду людскому, ни к проклятиям. Вырос он очень предприимчивым человеком, знающим свою выгоду и извлекающим её чуть ли не из воздуха. Уж если надо достать какой-нибудь артефакт или проклятый предмет, то тут равных Лину не найти.
Лин щёлкнул пальцами. И за спиной Сатору в мгновение ока появились девочки-близняшки. Одна поставила на стол перед Годжо тарелочку, другая чашку на фарфоровую поверхность с раскрывшим хвост павлином. Затем первая налила горячий ароматный чай, вторая положила туда ложку мёда, первая размешала. Обе делали всё по очереди, шустро и оперативно, быстро дополняя действия друг друга в продолжении, словно бы они один организм.
— Надеюсь, вы не против, что в чае не сахар? Красный женьшень нужно пить вообще без добавок, но поскольку у вас весьма определённые вкусовые потребности, я решил найти компромиссное решение, — сказал Лин.
— Какая забота, — Годжо наклонил голову вбок. — А какой пила Мина?
— Госпожа Амацуки пила с лотосом, — ответил Лин. — И сидела на том же месте, где сейчас сидите вы.
— Зачем она к тебе приходила? — спросил Годжо. — Уж навряд ли, чтобы чайку попить.
— Вы правы. Она искала пурпурную шкатулку, когда-то принадлежавшую её семье.
— Это та, в которой хранился лисий камень?
— Да, именно. Но, к сожалению, госпожа обратилась ко мне слишком поздно. Я давно её продал. И Амацуки-сан ушла ни с чем, — пояснил Лин.
— Просто взяла и ушла? Не поверю ни за что, — хмыкнул Годжо.
— Нет, я успел испугаться, что мне вырвут хвост. Ну, или превратят в груду мёртвой плоти, — Лин потёр шею, красноречиво улыбаясь. — Но, увы, я ничего не мог поделать. Химитсу-бако этого типа — большая редкость. И стоят бешеных денег. За которые я её и продал.
— Кому? — спросил Годжо.
— Одному господину, что живёт в глуши на окраине Токио. Он коллекционер, — ответил Лин.
— Ты слишком легко мне это рассказал, — улыбнулся Годжо. — Как-то не верится в доброту твою душевную.
— Я бизнесмен, — улыбнулся в ответ Лин. — Как бы я ни почитал госпожу Амацуки, иметь во врагах сильнейшего из ныне живущих заклинателей мне не хочется.
— С чего ты решил, что станешь моим врагом? — усмехнулся Годжо.
— Потому, что вы ищете госпожу Амацуки явно не для того, чтобы на свидание пригласить, — сказал Лин.
Годжо хмыкнул и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.
— А вот и не угадал, — улыбнулся он. — Именно, что на свидание. Соскучился, а она от меня бегает.
— Как прискорбно слышать, — протянул Лин.
— И не говори, — сказал Годжо. — И всё-таки, я тебе не верю. Куда Мина направилась? К тому коллекционеру?
— Да.
— Адрес?
— Вы со связями, можете и сами узнать.
— Не хочу всё усложнять. Выбить силой будет проще.
— Пока вы находитесь в пределах моего магазинчика, драки в любом виде здесь запрещены. И будут пресекаться магией. Это негласный пакт, так что силой не получится, — Лин сделал новый глоток чая. — Позвольте узнать, что такого между вами произошло?
— Не позволю, — улыбнулся Годжо.
— Жаль, — наигранно опечалился Лин. — Всё-таки Мина-сан и есть невеста, ради которой мы пляшем.
— Что ты имеешь в виду? — пусть Годжо и выглядел непринуждённо, однако, в голосе его зазвенела сталь ударившихся друг о друга клинков.
— Это просто старая поговорка, — наклонился вперёд Лин.
— Ты знаешь больше, чем говоришь, — наклонился к нему Годжо.
— Разумеется, — Лин смотрел прямо туда, где под тёмной тканью повязки скрывались глаза собеседника. — Я знаю адрес того коллекционера, к которому поехала ваша невеста.
— Какой хитрожопый и увёртливый. Я прямо завидую.
— Благодарю за комплимент. Разумеется, мои услуги не бесплатны, — предупредил Лин.
— Сколько хочешь?
— Миллион йен.
— Что-то дёшево. Снизил расценки? — спросил Годжо.
— Вам скидка, — кивнул Лин.
— Я польщён, — улыбнулся Годжо и отстранился, достав из кармана куртки телефон.
— Девочки, — позвал Лин.
Близняшки тут же появились по обе стороны от него. Одна положила на стол листочек дорогой белой бумаги, вторая подала перо, первая поставила чернильницу. Лин тут же принялся писать адрес, пока Годжо переводил ему деньги на счёт.
— Господин, вы ведь знаете, откуда берёт истоки род Амацуки? — спросил торговец заклинателя.
— От знатного заклинателя Амацуки Томоэ — обладателя техники Двенадцати Проклятых лун, — легко ответил Годжо. — Он жил ещё во времена Двуликого.
— Верно. Но чьим он был сыном? — спросил Лин.
Годжо оторвался от экрана телефона и поднял голову.
— Это так важно?
— Важно. Когда-то существовал культ некой богини. Сначала девочка, потом женщина, затем старуха. Все они — лики Праматери. Это было очень кровавое сообщество. Культ некромантов, способных не просто воскрешать мёртвых и повелевать ими, но и играть в куколки самой Смертью. Некоторые были способны управлять материей всего сущего. Жр
ицы постоянно находились в поисках источника бессмертия и вытворяли чудовищные вещи: делали человеческие жертвоприношения, занимались вампиризмом, поедали человеческие внутренности. Всё, что делала их богиня во имя сохранения силы, поддержания тьмы и вечного лунного света в небесах, под которыми творилось зло и сеялась смерть, делали и они. На их службе были самые страшные твари и самые жестокие люди. Целые знатные кланы. И вот одна из жриц понесла от некого божества.
— Весёлая у них была вечеринка, — протянул Годжо.
— Соглашусь, — кивнул Лин. — Амацуки Томоэ родился от жрицы проклятой луны и бога, чьё имя давно забыто.
— По легенде триединой богиней была дочь бога луны Цукуёми, но она пала на землю примерно в то же время, как появился Двуликий. Это не может быть её культ. Не может быть её сын.
— Почему же. Кто вам сказал? Легенды, как правило, пишутся и переписываются людьми. А уж позорные страницы биографии некоторые кланы стремятся вычеркнуть из своей истории раз и навсегда.
— Зачем ты прочитал мне лекцию? И почему я должен верить твоим словам? — Годжо не собирался скрывать недоверия со своей стороны, пусть и продолжал легко улыбаться.
— Затем, чтобы напомнить: история имеет вид спирали. Многое повторяется. И чем завиток уже, тем быстрее развиваются события, — сказал Лин.
Годжо встал с места, прошёлся по комнате. Посмотрел на две гравюры с изображением грозных самураев, что висели друг напротив друга, словно собираясь вот-вот сойтись в поединке. Между ними стояла подставка с тремя катанами в красных ножнах. Внимательный взгляд окинул простую ширму из красного дерева. Рисовую бумагу на ней украшали такие же фениксы, что и сундук, к которому подошёл Годжо. Наклонил голову вправо, потом влево, словно собака, которая разглядывает, с какой стороны лучше подступиться к хозяйскому креслу в мягкой обивке.
— Я открою? — спросил он Лина.
Лин втянул воздух через нос.
— Не стоит, — сказал он.
— Что ты там прячешь? Набор садо-мазо? — усмехнулся Годжо. — Не переживай, осуждать не стану.
— Прошу вас, не открывать, господин, — сурово предостерёг его Лин.
Годжо поднёс руки к замку, щёлкнул резной пряжкой. Лин подскочил с места как раз в тот момент, когда заклинатель откинул тяжёлую крышку сундука.
— И правда, набор садо-мазо, — протянул он удивлённо.
— А вы что подумали? — усмехнулся Лин.
Подошёл ближе и аккуратно опустил крышку, пряча под ней набор кожаных плёток, кляпов, шёлковых верёвок, каких-то железок и дилдо различных форм и размеров.
— Что я прячу здесь госпожу Амацуки? — спросил Лин.
— Подумал, — ответил Годжо. — Знал.
— Вы ошиблись.
— Я не ошибаюсь.
— Раз в год и у вороны голова бела, и у коня рога растут[*], — сказал Лин. — Вот адрес.
Он подал Годжо сложенный в оригами журавлика листочек.
— Трогательно, — оценил Годжо.
— Я старался.
— Ты меня спровадить хочешь.
— Как вы догадались? — спросил Лин с улыбкой.
— Я вообще догадливый, — сказал Годжо.
— Жаль, что не получилось удовлетворить вас своим гостеприимством. Но тогда напоследок выпейте чай с корнем красного женьшеня. Он положительно влияет на мужское здоровье. Глядишь, и госпожа Амацуки сама к вам вернётся, — улыбнулся Лин.
— Что ж, подъёб засчитан. Один-ноль в твою пользу, — хмыкнул Годжо. — Но для того, кто женщинами не интересуется вообще, ты слишком хорошо их понимаешь.
— Один-один, — кивнул Лин. — Позвольте вас проводить.
— Не заблужусь, — сказал Годжо.
— Мало ли, — протянул Лин.
— Ну, раз тебе так приятна моя компания… — вновь усмехнулся Годжо.
Они оба подошли к двери. Лин остановился и открыл её перед гостем. Тот замер на пороге, обернулся, снял повязку и ещё раз осмотрел помещение. Потом повернулся к Лину.
— Если ты мне соврал, то…
— Я почту за благодать умереть от руки обладателя таких глаз, — сказал Лин.
Годжо вернул повязку обратно и вышел за дверь, а потом Лин без лишнего шума притворил её за собой.
Когда шаги снаружи затихли, постепенно удаляясь, крышка сундука чуть приподнялась, и в образовавшейся щели по-кошачьи сверкнули зелёные глаза. Мина осмотрела помещение цепким взглядом и открыла своё временное убежище окончательно, откинув крышку назад. Встала в полный рост в абсолютно пустом сундуке и перешагнула через его бортик. В комнате тут же появились девочки-близняшки.
— Господин Лин вас не выдал, госпожа, — сказала одна.
— Теперь вы его не убьёте? — спросила другая.
Мина опустила на них взгляд и холодно улыбнулась.
— Если скажет, кому он продал мою шкатулку. Так уж и быть, оставлю эту лису в покое.
Зашики-вараши переглянулись.
