—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Горячая вода как будто бы давала мораторий на усталость. Мина сидела в ванной, над которой поднимался пар, конденсатом оседающий на кафеле и зеркале. Сатору в рубашке было жарко, но он упорно отказывался выходить, пристально наблюдая за медленно приходящей в себя Миной. — Я не утоплюсь, — сказала она. — Кто тебя знает, — хмыкнул Годжо. — Раньше смерти всё равно не умру, — произнесла Мина. — Это обнадёживает, — заметил Годжо невесело. Мина ничего не ответила. Она лишь перевела взгляд на потолок. Её лицо было открыто из-за того, что влажные пряди девушка убрала назад не слишком изящным, но привычным жестом руки. Лисий камень в разрезе больше не сверкал кармином, напоминающим кровавые разводы. Если не вглядываться, то походило на кулон, у которого не было цепочки. Сколько раз Сатору хотел вырвать его из тела Мины, одним небесам известно. Но теперь окончательно стало ясно, что насильно проблему не решишь. Иначе Мина из ходячего ещё заочно трупа превратится в самый настоящий. Хотя она уже от этого образа недалеко ушла. Бледность с трудом смогла исправить горячая вода. Худоба чётко вырисовывала остроту костей: линию скул, плеч и камешки позвонков под тонкой, словно японская бумага, кожей. Зелёные глаза блестели только из-за искусственного света ламп в помещении. Мина смотрела в потолок, задрав голову, а потом медленно, не поворачиваясь, скосила взгляд в сторону Годжо. Получилось жутковато. — Всё пытаешься понять, кто перед тобой? — спросила она. — Амацуки Мина, — ответил он. — Я знаю, что ты — это ты. — Но не уверен. — Не уверен. — Могу тебя успокоить, — Мина тряхнула головой и съехала вниз, пряча тело под водой. — Подвоха здесь нет. Я просто пытаюсь наскрести в себе сил цепляться за жизнь дальше. — И как успехи? — за снисходительной насмешкой в голосе Сатору вдруг спряталась настороженность. — Вполне себе реальные, — ответила Мина. — Я решила, что буду как оркестр на Титанике: играть до конца. — Потому что это благородно? — Потому что не могу с корабля сбежать. И аналогия с крысами, Сатору, тут не уместна. — Я и не собирался её проводить. Мина усмехнулась, прекрасно зная, что собирался. — Жизнь есть дукха. В ней только страдания и боль, а то, что между — короткие передышки, события, которые эти самые страдания и боль только приумножают, — сказала Мина. — Будда был не самым оптимистичным чуваком, — заявил Годжо. — Зато во многом оказался прав, — Мина снова посмотрела в сторону жениха. — Если уж тебе хочется смотреть на жизнь под таким углом, то позволь утешить: всё имеет как своё начало, так и свой конец. Страдания не вечны, — заметил Годжо. — Но они не оканчиваются с земным путём. Земной путь, по сути, это репетиция перед главным действием. Нирваны и просветления достигнут немногие. Как и рая в самом превратном его понятии, — протянула Мина. — Ну, не думаю, что после смерти есть такие категории, как ад или рай. Скорее уж что-то рубежное перед перерождением, — сказал Годжо неуместно-оптимистично. — А ты в него веришь? — усмехнулась Мина. — Я его допускаю, — сказал Годжо. — Скептик во мне иногда просит не ставить всё подряд под сомнение. Устаёт. — Я читала, что к прекращению страданий земных приводит не смерть, а осознание и принятие пустоты как данности. Ты правильно сказал, всё имеет своё начало и свой конец. А где пустота в этом уравнении? Что она обозначает? Бренность мира или его бессмысленность перед высшим путём? Или же это то, что находится до начала, но после конца? Или же это всё, что нас окружает? Ты можешь мне ответить на эти вопросы, Годжо Сатору? — Ты считаешь, что я спец по пустоте? — усмехнулся Годжо. — А разве нет? — спросила Мина. Сатору очень напрягало безжизненное выражение её глаз, которое легко можно было списать на усталость. От Мины будто бы отщипнули знатный кусок чего-то живого и естественного, чего-то, что зажигало заразительные искры в растекающемся по зрачку малахите. Рассказ в подробностях о ритуале погружения было решено отложить хотя бы до утра. Мина сама настояла, аргументируя это необходимостью собрать мысли в кучу и лучше вспомнить происходившие с ней события. — Давай я тебе лучше спинку потру, мой юный философ, — решил сменить тему Годжо, присаживаясь на бортик ванны. Мина села нормально, прижав колени к груди. — Не надо. — Не хочешь, чтобы я к тебе прикасался? — Не в этом дело. — А в чём? Мина замолчала, посмотрела в сторону, прикусив губу. На мгновение Годжо увидел ту самую девчонку, какой он знал Мину до всех событий с лисьим камнем и сложностями в их отношениях. — Ты простишь, если я поведу себя, как дурочка: нелепо и глупо? — спросила она. — Зависит от то, что ты выкинешь, — ответил Годжо. Мина хмыкнула и резко протянула руку, схватив Сатору за ворот рубашки. Потянула на себя. Послышался громкий всплеск. Половина воды из ванны пролилась через край на светлый кафель. Годжо едва ли успел выставить руку для опоры, чтобы не раздавить Мину. Рубашка и брюки безнадёжно промокли. Годжо стоило бы разозлиться за такую выходку, но он не смог. Не захотел. Потому что губы у Мины, вопреки ожиданию, оказались тёплыми и мягкими. Может, не такими нежными, но уж точно знающими, что делать. Столько жизни и искренности было в их поцелуе, столько внезапной любви и трепета. А ещё, на самом краешке — больного отчаяния, которого Годжо намеренно решил не замечать. Проигнорировал. Сделал вид, что показалось. — Что это на тебя нашло? — спросил Сатору, когда положение позволило отстраниться. Его щёк коснулся приглушённый румянец, который на излишне светлой коже выделялся ещё ярче. Грудная клетка тяжело вздымалась и опускалась. Как и у самой Мины, силящейся перевести дыхание. — Хочу, чтобы ты знал, — сказала она, заглядывая прямо в глаза. — Знал что? — Что я тебя люблю. — Чт… ты… м… Ми… ками-сама… так прямо... в открытую сказать... Таким растерянным Мина видела его впервые. И попыталась запомнить, будто бы подробный набросок сделать, каждую черту настоящего Годжо. Без масок клоуна и всемогущего мага. — Ты смерти моей хочешь? — сказал он. Сатору даже не мог прикрыть раскрасневшееся лицо рукой, иначе окончательно свалится в воду. Мина рассмеялась. Тихо. Но рассмеялась. Искренняя улыбка вернула её лицу немного живости, а глазам подобие блеска. — Этого я не захочу никогда. И не допущу тоже, — сказала она, легонько коснувшись губами его носа. — Я тебя смутила? Извини. Он ещё раз её поцеловал. На этот раз сильнее и дольше. Больше они не сказали друг другу ни слова. И легли спать рядом молча. Сатору решил остаться на ночь с Миной. Чтобы утром не обнаружить её под боком. А потом и вовсе нигде не найти.Глава 32. Комплекс бога (ч.3)
10 февраля 2022 г. в 15:24
Прежде чем пространство заволокло чёрным, мертвецы ринулись на Мину.
Из некоторых тел оживших трупов знамёнами смерти торчали многочисленные стрелы. Какие-то ходячие мертвецы изуродованы всепоглощающим огнём, какие-то струпьями от всеядного мора. Убитые насильственно и умершие в постели. Старики и молодые. Воины и крестьяне. Из разных эпох, будто бы выуженная рыба за разных озёр и мелких речушек.
Но ни скрежет зубов, ни стук костей и доспехов друг о друга, ни противный пряный запах иссушенной на солнце кожи не пугали Мину. Это не самое страшное, что ей довелось увидеть сегодня. Не самое страшное, что ещё предстоит узнать и запечатлеть в памяти. Пальцы сами умело сложились в Ксепану-мудру: три от мизинца до среднего переплелись между собой. Указательные и большие соединились вместе. Меч Кали, одной из ипостасей жены великого бога Шивы. Богиня смерти, безумная, страшная и свирепая, истребляющая зло чистой силой, повелевающая смертью. Материя времени подвластна ей не только на метафизическом уровне, но и на уровне частиц. Это отличалось от силы Годжо очень значительно. Поскольку имело ещё и биологический аспект. Но здесь, в расширенной территории Мины, любое научное переставало иметь хоть какое-нибудь значение. Над головой раскидывалось звёздное безжизненное небо. Под ногами появились трещинами покрытые плиты древнего храма.
Мертвецы замерли, стоило только Мине обратить на них взор. Не взгляд, то были глаза, полные неистовой власти и надменности. То были глаза знающей всё и видящей всё. Мина была уже не Миной. Она была бодхисаттвой, безжалостной и холодной. Два сложенных указательных пальца Мина поднесла ко лбу, будто бы указывая в небо. Между бровей, чуть повыше, мгновенно появился шрам в форме полумесяца. Волосы невидимой силой поднялись вверх плавно, будто в толще воды разлился белый дым. Сначала появилась одна пара рук, будто бы держащих в круге соединенных пальцев — указательных и больших — полную луну. Под ними сложенные вместе ладони Будды — Анджали-мудра. А по боками из пышной дымки волос появились руки, сложенные в мудру Знания.
Расширить территорию получилось с первого раза. Потому, что Мина находилась не в физическом пространстве, где работали законы физики и логики. Они находились там, где возможно при усердном старании абсолютно всё. Даже применить высшую ступень магии без опасения последствий. Ведь «Проклятое чрево тысячерукой богини смерти» не простая расширенная территория, а очень опасная не только для окружающих, но и самой заклинательницы. Чтобы ею овладеть, нужно много и упорно тренироваться. Познавать материю смерти и сущность жизни. И находить баланс между ними. И если заклинатель освоит полностью «проклятое чрево», то равных ему в бою некромантов не будет. Мина же осваивала магическое искусство постепенно, шаг за шагом. Иногда вредя себе. Та, повторная кома когда-то в студенческие годы, была именно по причине неосторожного применения расширенной территории.
«Проклятое чрево тысячерукой богини смерти» позволяло безлимитно пользоваться любым приёмом, которым владел заклинатель. А их в арсенале у дитя Проклятой луны было предостаточно. Главное, не убить себя. И не перестать быть человеком.
Мина посмотрела на Шики, убрав руки от лица. Призрачная иллюзия остальных конечностей исчезла. Но не они пугали Шики, а взгляд Мины. Всё ещё надменный и холодный, словно в оптику вставили два ярких, но безжизненных кристалла. Заклинательница просто простёрла руку и указала замершим мертвецам в сторону Шики. Те медленно повернулись к девчонке, с секунду смотрели на её растерянное лицо.
— Не может быть! Они — мои! — завопила Шики.
— Были твои, а стали мои, — сказала Мина.
Шики, увидев, что мертвецы начали надвигаться на неё сначала медленно, постепенно наращивая темп движений, сложила ладони вместе. Точнее, нетерпеливо хлопнула, прижав их друг к другу. И крепко-крепко зажмурилась. Ходячие трупы начали замедляться. А потом остановились и опять повернулись в сторону Мины.
— Утомительно, — закатила глаза она.
И махнула рукой. Скелеты рассыпались на кости, а недогнившие трупы безвольными куклами рухнули обратно. Шики нервно оглядела то, что осталось от её небольшого отряда мертвецов. Сейчас он не выглядел так внушительно, как мгновениями ранее. Жалкая кучка останков. Которые в руках умелого некроманта могут стать оружием.
— Да как ты… — Шики снова крепко зажмурилась, сильнее надавив ладонями друг на друга.
Кости зашевелились.
— Ты хочешь сделать так? — спросила Мина.
И махнула рукой. Кости собрались в скелеты, недогнившие трупы поднялись на ноги. Словно их кто-то тянул за невидимые тонкие лески. Шики понимала, что в чужой расширенной территории бессмысленно применять свою магию. И поэтому решила использовать ещё один козырь в рукаве.
— Ты наивно полагаешь, что это лишь твоя расширенная территория? У каждого мага она, безусловно, уникальна. Но беда возникает с теми проклятыми техниками, которые передаются из поколение в поколение. Их слабости знают неплохо. Потому, что какой бы особенной и индивидуальной, подчинённой лишь конкретному заклинателю, она не была, у неё и предшественницы всё равно есть нечто общее. А у нас с тобой силы из одного источника, — сказала Шики и сложила пальцы в Ксепану-мудру.
Она не могла расширить территорию внутри Мининой. Это было бы бесполезно. Но могла применить простую территорию вокруг себя за счёт общих черт в их магии. Ведь и впрямь источник берётся из одного чрева. Из земли, пробивая и без того потрескавшиеся плиты у её ног тут же, будто уродливые цветы смерти, начали вырываться руки. Нет, деформированные конечности. Наружу полезли уродливые химеры, их скелеты и мёртвые тела. Трупы людей, в которых едва можно было узнать нечто человеческое. Мине пришлось реагировать быстро. Химеры Шики и мертвецы, над которыми Мина перехватила контроль, схлестнулись волной. Несмотря на мнимую дряхлость и изношенность годами, рвали зубами и руками они знатно. Умершие воины орудовали остатками оружия, в руках с которыми испустили последний вздох.
Мина могла создать ещё мертвецов на своей территории, как и Шики на своей. Тогда это превратится в бесконечную бойню одной мёртвой армии с другой.
— Что, не получилось эффектно одолеть меня?! — воскликнула Шики. — И не получится. Если не сдашься, то мы застрянем здесь навсегда в попытках перебороть друг друга. Но ты смертна, а моя сущность в камне. Если Годжо Сатору решит тебя разбудить, то пиши-пропало, чудо-девочка. Ты автоматически мне проиграешь! И я вырву сердце из груди Годжо твоими же руками!
— Могла бы придумать, что получше, — сказала Мина. — Ответь мне, Шики, почему смерть — это жизнь?
Шики опешила, не понимая, к чему столь бессмысленный вопрос.
— Что за глупости?
— Ты часть Триединой богини, должна знать основную из непреложных истин в освоении территории заклинателей клана Амацуки. Сама сказала, наша магия берёт своё начало из одного чрева.
— Смерть… в смерти нет никакой жизни! Только если загробная, — поспешила с ответом Шики.
— Мне и правда повезло, что в этой части камня, — Мина коснулась места на сходе ключиц, где мерцал проклятый предмет, — была ты, а не кто посильнее. Годжо тебя очень переоценил.
— Да что ты говоришь? То-то ты столько дней мучилась!
— Возможно, не поспеши папенька и соедини во мне весь камень разом или хотя бы большую его часть, то я бы как сосуд оказалась бессильна перед мощной сущностью древнего проклятия. Но папенька так меня ненавидел, что решил действовать и испортил планы поганой крысы Эномото. Подсадил в моё тело надоедливого паразита, а не великую богиню.
— И этот паразит пожрёт твои мозг и душу! Потому, что этому никто не воспрепятствуют. Ты никому не нужна, даже родная мать тебя бросила, потому что твоё рождение было для неё приговором!
Химеры начали появляться активнее. Они напоминали скрещенных между собой уродливых животных, которые только мог придумать человек. Вот ребёнок нарисовал тигра на лапах козла, со змеями вместо хвостов и сплошной пастью вместо головы. А этот рисунок ожил и превратился в ужасающее, полуразложившееся нечто. Или вот, сама древнеегипетская Амат в уродливом воплощении груды плоти и гнили сошла с потрескавшихся от времени фресок.
— Ай-яй-яй, Шики, — улыбнулась Мина. — Зря ты упомянула мою мать.
Заклинательница простёрла руку. Из нитей лунного света в её ладони появился лук. Серебряный, похожий на тонкий полумесяц. Мина держала оружие за рукоять, чуть пониже верхнего плеча лука. Тонко переваливалась на свету тетива.
Шики отпрянула при виде проклятого оружия.
— Судя по твоей реакции, ты знаешь, что это, — сказала Мина.
Химеры Шики прорвали оборону мертвецов, которыми управляла заклинательница. Та равнодушно оглядела приближающуюся погибель взглядом.
— Не может быть. Этот лук… — засуетилась Шики.
— Тебе стоило поскорее придумать выход из положения, раз знаешь, на что способен Хикари-но-юми, — Мина выставила лук перед собой и натянула тетиву.
Лунный свет, разливающийся у них над головами, мгновенно собрался в стрелу. Луку её матери не требовались настоящие стрелы, луку её матери нужен был только умелый и уверенный в своих силах стрелок, способный управлять светом или проклятой энергией, что находится в самом оружие. Саяра учила Мину стрелять из него. Учила правильно дышать, правильно стоять. Правильно направлять потоки энергии, что текли по всему телу лука, словно кровь по венам живого существа.
— Знаешь, как прекратить представление кукольного театра? — спросила Мина.
Химеры потянули костлявые лапы-руки к подолу её кимоно.
Взгляды двух некроманток пересеклись. Острый — Мины, испуганный — Шики. Стрела завибрировала от света и проклятой энергии. Будто запела.
— Убить кукловода, — сказала Мина.
И выстрелила...
Ночью все кошки серы. Но чёрные становятся ещё чернее. Сливаются с ней в единое пространство из темноты, где разглядеть очертания пунктирной линией можно только в скудно мелькнувшем опиумном свете луны, выглянувшей из-за облаков. Сейчас попытки распознать проклятую энергию Мины приравнивались к потугам разглядеть чёрного кота чёрной-чёрной ночью.
Годжо знал, что Сёко наблюдает за ним. Так, для профилактики. Мало ли что взбредёт в голову откровенно сумасшедшему магу, который привык к правилу «никаких правил». Поступать нестандартно и непредсказуемо для него — чуть больше, чем норма. Но вмешательство в процесс сейчас чревато последствиями для Мины. Годжо предлагал совместный сеанс погружения. Но это отмели сразу. Была вероятность астрально застрять в теле Мины, как застревает инородное тело в ране, которое можно вытащить только с помощью хирургической операции. Да и контроля, при всей своей силе, в чужом разуме Годжо имел бы в разы меньше.
— Ты же не собираешься вскрывать его при мне? — спросил Сатору, когда Сёко откинула в сторону белую простынь, прикрывавшую труп на секционном столе.
— С каких пор ты стал неженкой? — спросила Сёко.
— Я всегда обладал тонкой душевной организацией, — хмыкнул Годжо.
Сёко закатила глаза. Посмотрела на безучастное лицо погибшего во время миссии накануне заклинателя и тяжело вздохнула. Нет, сейчас она не сможет работать. И, разумеется, соврёт себе, если скажет, что не из-за сложившейся ситуации и самого Сатору, который подозрительно затих.
Он сидел на металлической скамье в буднично-неприемлемой позе. Губы не поджаты в тонкую полоску узкого бесцветного шрама. Лицо расслабленное. Но на эти внешние моменты не стоило обращать внимания. Глаза — вот по чему можно было понять настроение Годжо. Их прятала тёмная ткань повязки.
Но Иэири знала Годжо Сатору достаточно давно, чтобы понять его действия даже по видимому бездействию. Он смотрел и слушал. Впивался Шестью Глазами во тьму сквозь стены, что разделяли его и Мину.
— Не боишься вмешиваться?
— Я не вмешиваюсь, — отозвался Годжо обманчиво безразлично.
— Не похоже, — сказала Сёко.
— Я всего лишь хочу знать, что в теле Амацуки Мины по-прежнему Амацуки Мина.
— Для собственного спокойствия? — уточнила Сёко, прищурившись.
Она сама нервничала, хотя по виду и не скажешь, что внутри электрическими разрядами бесперебойно снабжаются тревога и беспокойство.
— Я не помню, когда последний раз был по-настоящему спокоен, — вздохнул Годжо. — Видимо, старею.
— Как же, — фыркнула Сёко, а потом вдруг стала серьёзней. — А если честно, Годжо, ты ведь понимаешь, что придётся сделать, если очнётся не Мина?
Годжо не ответил. Проигнорировал. Сёко понимала, что вопрос поднимал не самую приятную тему, которая острой рыбьей костью вставала поперёк горла Сатору. Тот наверняка размышлял о подобном исходе событий уже тысячу раз. Поднимется ли у него рука на Мину в случае полного провала их планов? Годжо не из тех людей, кто наступает на одни и те же грабли. Хотя соблазн бывает велик.
— У неё тупые идеи, — выдохнул он спустя несколько минут вязко тянущегося молчания.
— Эти идеи не лишены под собой почвы, а в какой-то степени даже разумны. Учитывая наше положение, — сказала Сёко.
— Так ты с ней согласна? — спросил Годжо.
— Знаешь, в предложении ловить на живца есть зерно истины. Мы не можем ответить на главный вопрос: с кем имеем дело? А так будет шанс вывести зачинщика на чистую воду.
— Ты сама-то в это веришь? — спросил Годжо резковато.
— На процентов сорок, — ответила Сёко. — Но это лучше, чем ничего.
— Метод ловли на живца — не гарантия того, что эти ублюдки высунут морды. Это как прыгать в ров, наполненный тёмной водой. Ты не знаешь, что там будет и к чему готовиться: то ли плавают зубастые твари, то ли колья на дне, как в волчьей яме. Или дна никакого не предусматривалось изначально.
— Меня твоё состояние напрягает больше, чем состояние Мины, — сказала Сёко.
— Это ещё почему? — удивился Годжо.
— В поведении Мины я узнаю Мину. А вот в твоём…
— Удивлена, что я не кидаюсь в омут с головой и не принимаю резких, бредовых на первый взгляд решений? — усмехнулся Годжо. — В этом нет ничего странного.
— Мне кажется, окажись на месте Мины кто-нибудь другой, ты уже давно пошёл бы на любую авантюру, — вздохнула Сёко.
— Но на месте Мины — Мина, — Годжо сложил руки в замок и положил на колени. — Я не дам и шанса для возрождения древнего проклятья в нашем мире. Но не ценой любых жертв.
— Спасти одну жизнь ценой сотни или сотню — одной. Так вроде звучит эта дилемма. Думаешь, она применима здесь? — Сёко подошла ближе и присела рядом. От неё веяло сильной усталостью. — Я понимаю, что перспективы не радужные, но не слишком ли пессимистично ты настроен?
— Это я-то пессимистично настроен? — хмыкнул Годжо. — Вообще, это ты спросила, готов ли я убить Мину в случае провала.
— Я просто вижу, как ты боишься, — сказала Сёко. — Только не понимаю до конца — чего именно.
— Я ничего не боюсь, — отозвался Годжо, но уже без былой лёгкости.
В такие моменты его звучный, красивый, громкий голос, временами способный стать раздражающим и доставить дискомфорт барабанным перепонкам, становился тяжёлым, даже неприятным из-за чувствующейся внутри нотки надменности и даже враждебности к самой идее, что кто-то или что-то может навредить привычному ходу вещей для Годжо Сатору. А тут —вопрос ребром упирается в долг и противоречащие ему личные интересы. Хотя, разумеется, «долг» тоже неотрывен от личного. Потому что необходимость ему следовать вызвана собственными убеждениями, взглядами на мир и понятием справедливости, а ещё осознанием своего места в этом самом мире. Годжо его слишком хорошо понимал, как и свою роль. У таких людей не получается иначе. Сила обязывает знать и принимать свои обязанности, если нет желания поиграть по другую сторону баррикад.
— Да ты ещё и лжец, ко всему прочему, — улыбнулась Сёко.
Годжо фыркнул, желая сказать какую-то остроумную нелепицу, но так и замер с открытым ртом. Потом резко повернулся в сторону выхода. Сёко тоже почувствовала неладное. Через мгновение пространство захлестнуло мощной волной проклятой энергии. Произошло то, от чего даже у самого прожжённого мага, видавшего на своём веку немало уродства и страшных кадров заклинательской повседневности, кровь бы застыла в жилах. Замигал свет. Лампочки то гасли, то вспыхивали вновь, раздражая игрой в перебои электричества. Из ячеек холодильника, где лежали тела умерших, послышался утробный, звериный вой. Зашумело железо от ударов и попыток выбраться наружу из стальной холодной тюрьмы. Трупы рычали, хрипели, выли, ломились и брыкались. Бились в двери холодильника. Исходили плачем и скрежетом зубов. Тот, что лежал на секционном столе, забился под белой простынёй, начал извиваться, рискуя скинуть ткань на пол. Всё это походило на внезапно переместившийся в реальность фильм ужасов, в котором пугали не страшными монстрами в заброшенных домах, а ожившими трупами, которые по образу и подобию всё ещё оставались детьми человеческими.
Годжо резко подскочил на ноги, не совсем понимая, что делать. Он знал, что проклятая энергия принадлежала Мине. Но такой мощности от неё никогда не чувствовал. Рвануть в соседнюю комнату или разобраться с проблемой здесь? Сатору даже не сразу понял, что больше не следит: по-прежнему ли Мине принадлежит её тело.
Всё закончилось так же быстро, как и началось. Оборвалось, будто ужасная программа по радио, резко прервавшаяся белым шумом в эфире. Мертвецы затихли, а в пространстве остался совсем лёгкий шлейф тёмной проклятой энергии, похожий на запах гниющих лилий.
Сатору рванул из морга быстрее пули. За ним Сёко, окликнув его только раз. Призыв быть осторожным смысла не имел, понимала она это чётко. Барьеры, что устанавливал Годжо, а потом и Иэири, слетели сами. Дверь в помещение, где находилась Мина, осталась целой недолго. Не дожидаясь, пока Сёко откроет её ключом, Годжо просто-напросто выбил замок. Но на пороге остановился. Капелька здравого смысла внутри его черепной коробки ещё оставалась. Осторожность он включал тогда, когда считал нужным, как и адекватность. Это, как и многое другое, в поведении вполне себе живого человека, являлось процессом сугубо динамичным и изменчивым, пусть и имеющим свои закономерности.
Мина сидела на кушетке, опустив голову вниз. Лицо прикрывали белёсые пряди. Босые ступни стояли на холодном полу. Ремни, которыми Сёко фиксировала чужое тело на момент погружения, оборванными остатками серого кожзама торчали из металлического корпуса кушетки. Следы от них полосами обвивали запястья Мины.
На мгновение воцарилась тишина. Сёко стояла позади Годжо в недоумении. Тот как бы специально загораживал её собой. А, может, отгораживал Мину. Из-за мощной ауры Сатору Сёко толком не могла нащупать чужую проклятую энергию.
— Мина, — позвал Годжо.
Какое-то время ничего не происходило.
— Что? — отозвалась девушка хриплым голосом, не поднимая головы.
Годжо перешагнул через порог. Сёко бы его остановила, но проверить, кто сейчас перед ними — тотальная необходимость. Услышав шаги, Мина повела плечами и всё-таки медленно подняла голову, упираясь взглядом в Годжо. Сёко с облегчением выдохнула. Глаза привычного зелёного цвета. Пусть и чуть потухшие. Заметно стало, как плечи Годжо опустились, а спина перестала быть такой напряжённой.
— Ты так смотришь, будто я из мёртвых только что воскресла, — нахмурилась Мина.
— Не представляешь, насколько сейчас попала в точку, — сказал Годжо. — Ты нам с Сёко чуть нашествие зомби не устроила.
— Что? — удивилась Мина. — Неужели… впрочем… скорее всего…
Ни Годжо, ни Сёко не поняли того, что имела в виду Мина. Обрывочные фразы были абсолютно бессодержательными. Она сама выглядела пришибленной, что не являлось странным, потому что ритуал был крайне сложным и очень опасным. Его процесс отнимал если не все силы, то большую их часть. Как моральных, так и физических. Но что-то всё равно не сходилось. Будто из целой картинки потерялся один единственный пазл, без которого нарушилась целостность образа.
— Мина, ты… — Годжо сделал шаг вперёд.
— Я это я, просто… — Мина попыталась встать на ноги, но тут же покачнулась и едва не рухнула на пол.
Крепкие руки мгновенно подхватили её и усадили обратно. Сатору присел на корточки, убирая пепельные пряди с бледного девичьего лица. Заглянул в глаза, всё ещё упорно высматривая в них след чужого безумия.
— Просто «что»? — спросил спокойно, но настойчиво.
— Просто я дерьмово себя чувствую после драки с этой тварью, — ответила Мина. — Не волнуйся, Шики больше не вылезет.
— Как ты… впрочем, подробности подождут. Ты уверена, что…
— Что я — это я? — тихо рассмеялась Мина. — А ты?
Годжо немного помолчал.
— Уверен, — сказал он чуть погодя. — Шики и правда больше не появится? Ты её…
— Нет, не убила, — сказала Мина. — Чтобы её убить, нужно уничтожить камень. А он — её сердце. Мы связаны. Если умрёт Шики, умру и я.
— Его не извлечь? — спросила Сёко, медленно подойдя к девушке.
Её холодные пальцы аккуратно коснулись пострадавшего запястья, нащупывая пульс.
— Нет. Только со смертью носителя, — ответила Мина.
— Тебе это Шики сказала? — вдруг вскинулся Годжо. — Что вообще произошло? Как прошло погружение? Ты можешь…
— Годжо, перестань, — Сёко даже пришлось его чуть отстранить. — Ей нужно хотя бы немного отдохнуть.
— Вижу, что нужно, — отозвался он мрачно.
Мина облизала сухие потрескавшиеся губы.
— Одно могу сказать уже сейчас: осколок, что во мне — действительно часть сердца Триединой богини, которую убил Двуликий. Так что ты был прав, Годжо, — она посмотрела на него уставшим, безразличным взглядом.
Сатору поджал губы. Что-то действительно было не так. А его Шесть Глаз не могли разглядеть подвоха. Скол, за который бы зацепилось чутьё и вывело на нужную дорогу, позволяя хвататься за выступы и карабкаться вверх. Мина была Миной, сомнений никаких. Прежняя она, только откровенно уставшая, выжатая, будто по ней дорожный каток проехал несколько раз.
— А выброс твоей проклятой энергии... Объяснишь, что это было? — всё-таки спросил Годжо.
Мина поморщилась, словно воспроизвести в памяти недавние события было сродни попытке сдвинуть огромный валун с дороги.
— Я просто показала Шики, кто здесь главная, — ответила она. — Вот и всё.
— Как?
— Сатору, я устала, — в голосе Мины послышалось раздражение.
Оно было не резким, скорее злым и обречённым. Каким-то тупым, как нож, который давно не затачивали.
— Тогда тебе и правда стоит отдохнуть, — он выпрямился. — Тебя понести?
— Вот ещё, — усмехнулась Мина. — Сама доползу.
— Давай я хотя бы сзади пойду, чтобы подбадривать, — сказал Годжо. — Знаешь, как черепашонка, который ползёт к морю.
— Буду крайне признательна за такую заботу, — поморщилась Мина, ощущая дискомфорт в теле.
Сёко покачала головой. Они неисправимы.