—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Сакура шла по хорошо вымытому деревянному настилу. Сёстры ещё с утра очистили его от птичьего помёта, и теперь по нему спокойно можно было ходить босиком. Рядом пыталась поймать ритм широких шагов сестра Мидзуру. — Он никого не хочет видеть. Говорит, что ему от человеческих запахов плохо, — объясняла она сестре Куран. — Прямо так и сказал? — спросила Сакура, кинув взгляд во внутренний двор. Со второго этажа он хорошо просматривался. Залитый тёплым солнцем, удобный для редких минут отдыха, тем не менее двор лазаретного крыла пустовал. Наверняка приказали сюда не ходить, чтобы никто из сестёр случайно не прознал о юном госте. — Да, так и сказал. Я тоже удивилась, — кивнула сестра Мидзуру. — На что-нибудь ещё жаловался? — продолжала спрашивать Сакура. — На жажду. Но, знаете, сестра Куран, не думаю, что обычная вода её утолит. У него очень болезненный вид, но губы не сухие, как обычно бывает при обезвоживании. И голос не надтреснутый. Сестра Киёми, конечно, принесла ему целый кувшин воды и стакан, но всё равно сомнительно мне, — рассказала сестра Мидзуру. — К нему ещё и сестру Киёми приставили? — удивилась Сакура. — Ну, да. А кого больше? — робко заметила Мидзуру. — Действительно, — хмыкнула Сакура. Удивляться тут и впрямь было нечему. Мать-настоятельница всё предусмотрела, чтобы не выдать наличие Годжо Сатору в пределах храма. Сестра Киёми нема, как рыба. Скупа на эмоции, как камень. Огромна и сильна, как горный массив. И ответственно относится к своей работе, как палач, искусно рубящий головы. Ещё она не умеет писать, а коммуницирует с остальными только с помощью кивков и простейших жестовых знаков, которые поймёт даже самый тупой собеседник. Сестра Мидзуру, в свою очередь, никому ничего не расскажет, потому что не будет матушкиного расположения к ней — выгонят. Она только видит проклятия, но никак не может их изгонять. Даже с помощью проклятого оружия. Поговаривают, что девушка — внебрачная дочка одного из братьев клана Зенин, чья любовница рожала здесь. А у внебрачных детей без проклятой энергии судьба незавидная. Вот матушка и оставила её здесь. Ещё одна преданная собачонка. Не сказать, что неоправданно. Сакуру сейчас больше интересовало другое. Неужели в доме великого клана Годжо не нашлось хороших целителей? Это же, чёрт возьми, клан Годжо. Или, например, почему не отвести юного господина в обычную человеческую больницу? Зачем нужно было тайно доставлять сына к сёстрам Растущей луны? Неужели Годжо-старший не доверяет своим домашним? Такое уже было — один из слуг попытался убить мальчика. Не получилось, а потом вскрылось, что горе-убийца был не один. Таким образом семейство полностью поменяло всю прислугу. Даже водителей. — Мне стоит ещё что-нибудь знать? — уточнила Сакура. — Я… сама толком из него ничего не вытянула. Он какой-то очень агрессивный, как мне кажется, — сказала сестра Мидзуру. — Будто бешенство сдерживает. — Это у него не от болезни, ничего нового ты мне не сказала, — усмехнулась сестра Куран. Показались нужные сёдзи. В нескольких метрах от них сестра Мидзуру затормозила и робко опустила голову. Сакура прошла несколько шагов, остановилась и повернулась к ней. — М-м-можно без меня? — спросила Мидзуру. — Ты его боишься? — приподняла бровь Сакура. — Ему всего пятнадцать. Да, этот самодовольный паршивец та ещё заноза в заднице, но он тебе не навредит. По крайней мере, специально. — Мне кажется, как раз наоборот, — сказала сестра Мидзуру и добавила с усилием. — Так, как он смотрит иногда, пёс смотрит на кусок кровавого стейка. Сакура насторожилась ещё больше, пусть и первой мыслью её была, что впечатлительная сестрица просто преувеличивает. Но глаза Сакуры не видели в ней ни лжи, ни раздражающей чрезмерной мнительности трусливого человека. А пороки сестра Куран считает моментально. Такова часть её сил. Хочет не хочет, а видит. А Мидзуру боится по-настоящему. — Ладно, иди. Я сама, — сказала Сакура. — Но… — хотела возразить Мидзуру. — Всё будет нормально, — кивнула Сакура. Мидзуру кивнула в ответ. Поклонилась и сделала несколько шагов назад, прежде чем развернуться и уйти. — Скажи сестре Киёми, пусть ждёт под дверью, — крикнула Сакура. Мидзуру остановилась. — Зачем? — спросила она. — Вдруг его понадобиться держать. Мидзуру побледнела, а Сакура рассмеялась. — Да шучу я, — сказала она. — Или всё же нет. Мидзуру растерянно посмотрела на сестру Куран, прикусила губу и засеменила прочь. Сакура же встала напротив сёдзи. — Я вхожу, — предупредила она и коснулась пальцами дощечки, чтобы отодвинуть створку в сторону. — Нет! — раздался голос Годжо. — Молодой господин не одет? — издевательски серьёзно спросила Сакура. — Представь себе, — даже грубее, чем обычно, ответил Сатору. — Не волнуйся, в обморок от красоты такой не упаду, — закатила глаза Сакура и открыла сёдзи. — Нет, я поторопилась с выводами… Ты херово выглядишь, брат мой. — И чувствую себя так же, — кинул Годжо. На нём была обычная белая рубашка. Но Сакура не сразу разглядела границы ткани, потому что кожа Годжо сливалась с ней по цвету, настолько он был бледен. На лице, чьи черты внезапно заострились до болезненного, виднелась только линия смыкания рта, прорезающая бледность алой раной. И глаза. Обычно до пугающего красивые, сейчас они действительно устрашали. Большие, воспалённые, блестели лихорадочно, будто перебитое бутылочное стекло в искусственном свете ламп. Под ними будто кто-то красной кистью провёл. Весь Сатору из себя был оголённый нерв. Сакура чувствовала это очень хорошо. Она вошла в комнату и задвинула за собой створки. Сатору, взъерошенный и злой, как сам Ачала, сидел на футоне. — Когда началось? — спросила Сакура. — Что началось? — раздражённо кинул Годжо. — Твоя жажда. — Не знаю. Дня два назад. Может, три. Я сладкого объелся, внимания не обратил. Думал, от этого, — пояснил Годжо. Сакура хотела подойти, но он шарахнулся от неё, сбив одеяло под ноги. — Ты в школьной форме? — удивилась Сакура. — Меня сразу после задания сюда повезли, — сказал Годжо. — Да и кого это волнует?! — Не кипятись. — А то что? — Сдохнешь раньше времени. Годжо вскинул на Сакуру воспалённые глаза. — Ты знаешь, что это? — спросил он. — Нет, но хочу узнать, — Сакура внимательно смотрела на Годжо. — Какого хрена прислали тебя? — оскалился Сатору. — Что-то ты сегодня скучен в своих попытках ужалить, — Сакура присела на корточки. — Крови хочешь? — Чего? — Годжо округлил глаза настолько, что Сакура смогла увидеть на лазурной радужке своё отражение. — Я спрашиваю, крови хочешь? — повторила Сакура. — Ты совсем ебанулась? — выдохнул Годжо. — Я смотрю на Годжо Сатору и не вижу Годжо Сатору, — протянула Сакура. — Скажи, пожалуйста, ты ведь себя тоже не узнаёшь? Годжо промолчал. Сакура заметила, что его пальцы судорожно сжали и разжали ткань одеяла. — Не надо. Не бойся показаться слабым. Сейчас это глупость, — пояснила Сакура. — Да что ты знаешь? — усмехнулся Годжо. — Знаю, что ты кичишься. Только так ты никого не защитишь, — сказала Сакура. — С кем подрался? Кому захотел в глотку вцепиться? — Откуда ты… — Годжо снова вскинул на неё удивлённо-воспалённый взгляд. — Ты забыл, я вижу грехи человеческие. И один из них — чревоугодие. Ты очень голоден, Сатору. А агрессия, которую даже ты сам объяснить не можешь, происходит из-за попыток сдерживаться, — Сакура разговаривала с ним очень вкрадчиво. — Ты ведь не понимаешь, что с тобой происходит? — Не неси чушь, — огрызнулся Годжо. Но не слишком уверенно. — Хочешь избавиться от этого чувства? — спросила Сакура. — Ты ещё спрашиваешь? — выдохнул Сатору. — Хорошо, тогда давай поступим так, — Сакура выпрямилась и сняла с себя плащ. — Ты стриптиз устраивать собралась? — зло усмехнулся Годжо. — Это, конечно, меня исцелит. — Исцелит, не переживай, — сказала Сакура и больше ничего не сняла. — Дай слово, что что бы я сейчас ни сделала, ты не будешь сопротивляться и применять магические техники. — Мне это уже не нравится, — заявил Годжо. — А терпеть хрень, что творится с тобой, нравится? — спросила Сакура. — Выбор у меня невелик, — нахмурился Годжо. — Хорошо. Даю слово. — Нерушимый обет? — Да ты… подобное в безопасных случаях не требуют, — возмутился Годжо. — Ты на кого напал? Кого хотел сожрать? Сёко? Гето? Сенсея? Просто прохожего? — спросила Сакура вдруг. — Я не… — сразу вскинулся Годжо, но потом поостыл, что-то резко вспомнив. — Хорошо, нерушимый обет. Но только потому, что у меня нет выбора. — У великого Годжо Сатору и нет выбора? — Сакура просмаковала эти слова на языке. — Что-то новенькое. — Заткнись, — кинул Годжо. — Вернёмся к нашим баранам, — усмехнулась Сакура. — Ты не ответил мне на вопрос: хочешь крови? И достала нож. На лице Сатору отразилась целая гамма эмоций, которые, впрочем, можно было отнести к одной единственной — какого хрена? Парень не успел толком даже возразить, потому что в следующую секунду сознание нокаутировал чистейший шок. Сакура ловким движением ножа нанесла себе порез. Лезвие вспороло кожу ладони. Капли крови блеснули в дневном свете, просачивающемся сквозь тонкую рисовую бумагу. Упали на татами рубиновыми кляксами. Сакура сделала шаг вперёд. — Не смей подходить, сумасшедшая! — крикнул Годжо, понимая, что связан нерушимым пактом, и проклятая техника тут не поможет. Но больше всего Сатору испугал тот факт, что кровь, сочившаяся из чужой раны, показалась ему аппетитной, желанной необходимостью, остро выворачивающей наизнанку. Такое же чувство он испытал, когда в пылу одной из самых серьёзных драк с Гето, буквально вчера ночью, уложил того на лопатки и почувствовал дикую потребность попробовать сырую человеческую плоть. Сакура же не обратила внимания на его вопль. Набрала в рот побольше крови и кинулась вперёд, схватила Сатору за ворот белой рубахи, заливая всю правую её часть алым. Впилась в губы несдержанно, как бы целовала любовника в порыве страсти. Годжо в ужасе распахнул глаза, почувствовав, как его рот заливает чужая кровь. Она стекала по их подбородкам, шеям, одежде. Капала на белое одеяло. Годжо вцепился в плечи Куран руками и впервые почувствовал, какая она на самом деле физически сильная. Но не внезапный кровавый поцелуй, который можно было объяснить лишь сумасшествием сестры Куран, так испугал Годжо. Он почувствовал, как где-то внутри зарождается копошение. Будто маленькие ножки сколопендры перебрали по стенкам желудка. Сатору почувствовал как его начинает тошнить. То ли от металлического солоноватого привкуса крови и осознания, что она вообще-то чужая. То ли из-за самых настоящих ощущений инородного, живого нечто у себя внутри. За считанные секунды к горлу подкатил ком, как думал Годжо, рвоты. Но нет. Это было что-то другое. Точнее, кто-то другой. Он скользнул в рот из глотки, чтобы вцепиться в язык Куран. Годжо хорошо почувствовал острые покалывания множества маленьких иголок, вытянутых в цепочки. Сакура напряглась. Разомкнула рот и с хрустом вцепилась во что-то зубами, а потом резко разорвала поцелуй, потянув это что-то за собой. Изо рта Годжо тут же показалось мерзкое, длинное нечто с хитиновым панцирем. Он разглядеть не успел. Сакура оттолкнула его. Мотнула головой, выплюнув тварь. Как только эта мерзость оказалась на татами, опрокинутая на спину, то жутко заскрежетала, запищала и перевернулась на ножки. Молнией кинулась в сторону манящего запаха крови, но Сакура успела пришпилить её к полу ножом, которым совсем недавно порезала ладонь. Лезвие проткнуло хитиновый покров, и тварь, действительно похожая на сколопендру, заизвивалась и заверещала ещё сильнее. У неё не было глаз. Только хелицеры впереди, мощные и противно щёлкающие каждый раз, как маленькое чудовище пыталось освободиться от пригвоздившего его намертво ножа. — Эта хрень была во мне?! — Сатору смотрел на неё в ужасе и непонимании. Сакура же пыталась отдышаться. Ей самой тошнотворный ритуал дался с трудом. Секунда промедления, и тварь могла бы оказаться внутри Сакуры. Или во время быстрого извлечения зацепиться острыми многочисленными лапками за гладкий пищевод и глотку Сатору, да исполосовать там всё к чёртовой матери. Тварь всё извивалась, пищала. Годжо, не выдержав, резко махнул протянутой рукой со сложенными средним и указательным пальцами. И проклятие рассыпалось в пыль. — Ну зачем? — устало протянула Сакура. — Я должен был сделать из неё домашнюю зверушку? — спросил Сатору язвительно. С перепачканными в крови подбородком и губами он действительно выглядел как не слишком аккуратно пообедавший вампир. Колорита добавляла и испорченная белая рубашка. — Мы теперь точно не узнаем, откуда он взялся и как давно в тебе сидел, — пояснила Сакура, вытирая подбородок тыльной стороной ладони и только сильнее размазывая кровь по коже и губам. — Что это вообще было? — спросил Сатору, всё ещё пребывая в ужасе. Это вам не рядовые проклятия, даже самого мерзкого вида, которого изгнал да забыл. Эта штука сидела внутри него. Внутри, чёрт возьми! Сакура с сомнением посмотрела на Сатору. — Кровавый паразит — разновидность контролирующего, искусственно выведенного проклятия, — пояснила она. — Это те, которых для контроля разума и тела в древности использовали? — опешил Сатору. — Ну, у них много видов. Одни действительно контролируют носителя, другие заражают смертельными заболеваниями, третьи используются в качестве аккумуляторов дополнительной проклятой энергии. Всё зависит от цели их создателя, — пояснила Сакура. — Спасибо за лекцию, — нахмурился Годжо, облизывая губы. Почувствовал на них металлический привкус и скривился ещё больше. — И как давно она во мне… жи… сидела? — Теперь мы этого не узнаем, — пожала плечами Сакура. — Но, судя по её размерам, не меньше шести месяцев. У них очень долгий инкубационный период. И размером их яйцо с горчичное зёрнышко. Съешь и не узнаешь. Так, только не блюй. Но Сакура со своим предупреждением опоздала. Сатору отвернулся, упёрся руками в пол и напряг спину, сводя лопатки вместе. Его вырвало желчью, потому что в желудке больше ничего и не было. Сакура только тяжело вздохнула. Сатору вытер губы, медленно вернулся в исходное положение. Вид у него был ещё более болезненный. — Как ты вообще определила, что это кровавый паразит? — спросил он надтреснутым голосом. — Я никак не определила, я просто тыкала пальцем в небо, — улыбнулась Сакура. — Получается, если бы ты ошиблась, то напоила бы меня свой кровью просто так?! — поднял брови Сатору. — Получается, — усмехнулась Сакура. — Пиздец! — только и смог произнести Сатору. — Не поспоришь, — Сакуре вдруг захотелось громко рассмеяться, но она решила пожалеть парнишку, которому с непривычки много пришлось пережить за слишком короткое время. — Это был твой первый поцелуй? — Что? — как-то слишком по-детский удивился Годжо. — Мой… первый… Это всё, что тебя сейчас интересует?! Извращенка старая! — Значит, первый, — устало улыбнулась Сакура. — Зато точно не забудется. — Да уж, — протянул Сатору. — Прости, но у меня в приоритете была твоя жизнь, а не романтические воспоминания юности. Но если для тебя это так важно… — Для меня важно, кто это всё сделал, — сказал Сатору и чуть приподнял губу, как скалящийся на прохожего пёс. — Тот, кто хотел тебя убить, — Сакура чуть наклонилась назад и упёрлась руками в татами за спиной. — Ох, тогда список получится внушительный. — И снова не поспоришь, — Сакура совсем легла на пол, раскинув руки в разные стороны. Её взгляд устремился в потолок. Сатору посмотрел сначала на неё, потом на торчащий из слоёв татами нож. Поджал губы. Набрал воздух в лёгкие, открыл рот. Потом закрыл. Потом опять открыл. — Всегда пожалуйста, — сказала Сакура. — Я и не собирался тебя… — Годжо замолчал. — Собирался, но… чёрт. — Ты пытаешься поблагодарить, значит, не конченный избалованный говнюк, это радует, — Сакура повернула к нему голову. Годжо показал ей средний палец. Сакура расхохоталась. Потом они оба ненадолго замолчали. Первым голос подал, как ни странно, Годжо. — Что ты за это хочешь? — спросил он. — Ничего, — ответила Сакура. — Почему? — спокойно поинтересовался Годжо. — Потому, что мне ничего не надо, — выдохнула Сакура. — Всем всегда и ото всех что-то надо. Ты не хочешь воспользоваться шансом и попросить у великого клана всё, что душе угодно? — удивился Годжо. — Нет, не хочу. — Тогда ты дура. — Возможно. — Куран. — Что? — Ты относишься ко мне… — Не как к божеству? Сатору поджал губы. — Непривычно, да? — спросила Сакура. — Да, — хмыкнул тот. — Ну, иначе и быть не могло, — сказала Сакура. — Я действительно не вижу в тебе божество. Сильного заклинателя — да, но не божество. Возможно, в будущем, но не сейчас. — Из-за того, что видела, как я блеванул? — усмехнулся Годжо. — Из-за того, что слышала, как твоя мать кричала от боли, пока рожала твою божественную задницу, — сказала Сакура. Годжо печально хмыкнул. — Ты такая старая. — А ты как думал? — усмехнулась Сакура и закрыла глаза. Под веками пёстрыми красками разлилось воспоминание… Матушка говорила, что эта зима будет тёплой по особым причинам, пусть и первая половина её демонстрировала несколько иную картину. Тот день выдался снежным, но не холодным. Во внутреннем дворе храма сёстры не успевали подметать. Там цвели камелии. И когда их красные цветы опадали, а ветер разносил их лепестки, то на белом покрове будто бы появлялись капли крови. Молочный полусумрак размывал очертания храма, каждой его части, каждого строения. В том закутке с кустарниками камелий, напоминающим деревянную прямоугольную шкатулку, по периметру были расставлены сёстры в чёрных сутанах и немногочисленные братья[1]. Несколько во дворике, несколько на первом и больше всего на втором этаже. Иногда их плечи, обтянутые чёрной тканью, вздрагивали. Причиной тому был не холод, а жуткие крики роженицы. Брата Широ поставили на второй этаж. Он смотрел на дворик, усыпанный снегом, но никак не в сторону закрытых сёдзи, за которыми не могла разродиться госпожа Годжо. Он настолько сосредоточился на желании не слышать криков и наблюдением за внешним двором, что не заметил, как на широкие перила спрыгнула мелкая девчонка. Как кошка, сверху, с балки. Брат Широ вздрогнул и резко повернулся в сторону глухого стука о дерево. Перед ним в полный, пока ещё маленький, как и положено для шестилетнего ребёнка, рост стояла Сакура. — Ты что здесь забыла? — спросил он шёпотом. — Маму, — просто ответила девочка. — Она занята, — сказал монах. — Я знаю, брат Широ, — сказала Сакура. — И кто разрешил тебе так свободно разгуливать по охраняемой территории? — брат Широ снова вздрогнул, когда по ту сторону сёдзи раздался новый душераздирающий крик боли. А вот Сакура не вздрогнула, только дёрнула носом, как собака фыркает, когда ей не понравился запах еды. — Никто, — ответила девочка, когда перестала пялиться на плотно задвинутые створки. — Вот и иди отсюда, пока не наказали, — сказал Широ. — Или тоже хочешь посмотреть на божественное явление шестиглазого дитя? — Такое себе божественное появление на свет: в крови и испражнениях, — хмыкнула Сакура. — Хотя, если он убьёт мать при родах, это будет всё равно, что жертва на алтарь божеству. — Ты… — Я не кличу беду, успокойся. Там моя мама, — спокойно сказала девочка. — Ты жуткий ребёнок, Сакура. — Мне говорили, — пожала плечами девочка. — Но я не виновата, что вижу людей насквозь. Такая уж родилась. А ты, брат Широ, боишься здесь больше всех. Не того, кто может прийти за ребёнком, а самого ребёнка. Широ пора бы перестать удивляться способностям дочери Куран Нанами, сестры Наны, как её здесь все называли. Действительно, сегодня охрана была усилена из-за прибытия госпожи Годжо. Всё из-за периодических покушений на её жизнь, а точнее на жизнь существа, что она носила под сердцем. Как только стало известно, какое дитя появится на свет, а наследник клана Годжо ещё в утробе матери давал о себе знать, многие, не желавшие изменения баланса в магическом мире, возжелали избавиться от проблемы весьма простыми, но радикальными методами. Но девять месяцев прошло, а мать с ребёнком пока живы. Сакура была права — Широ боялся того, кто появится на свет. Потому, что не верить слухам в магическом мире было равноценно прыжку с моста в ледяную воду — процент выживания минимальный и стремительно катящийся к нулю. Явление божественного дитя, на деле же обратная сторона чудовища. Но ребёнка госпожи Годжо он ещё не видел и даже не слышал, а вот к маленькому монстру рядом он мог даже протянуть руку и коснуться. Способности Куран Сакуры заключались не в провидении, а в умении замечать недостатки в людях. Она ещё не вошла в силу и не обзавелась божественным пламенем Ачалы, как её отец, но зачатки проклятой техники в ней уже проявлялись. И это было жутко. В сущности, пламя, то есть физический огонь — только видимая часть проклятой техники Куран. Основа её лежит именно в искоренении зла, возмездии и защите. Огонь и железо — самые простые её проявления. Проклятия сами по себе — это скверна, которую не составит труда изгнать. Они, по сути своей, зло. А вот с заклинателями и не-заклинателями дело обстоит куда интереснее. Техника клана Куран не отменяет чужие, но может их преодолеть во имя благой цели. Для этого в человеке должна существовать скверна, выражающаяся в грехах и невежестве. Они видят людей насквозь. Но к столь искусному умению читать души человеческие прилагалась и сила, с которой сложно было совладать. Обладатели этой техники, как правило, были очень тяжелы по характеру, вспыльчивы, а нередко чрезмерно суровы и кровожадны. Почему же эта милая с виду девчушка не пошла в мать? Нанами Куран, в девичестве Аято, обладала куда более скромной, но вместе с тем мощной проклятой техникой — манипуляцией вероятностью. Она легко могла изменить соотношение и привлечь в любое дело удачу. Из-за этих сил она бежала к сёстрам Растущей луны, ибо не всё, что удача — то благо, как не всё, что блестит, золото. Сёстры использовали её силу с пользой. Многие знатные дамы и простые женщины из заклинательниц и жены магов рожали здесь. Не то чтобы это была плохая альтернатива современной больнице. Только у сестёр из-за их способностей и техник процент выживания что матерей, что детей был повыше. Стоит отметить, что здесь были хорошо оборудованная родильная комната и не менее хорошо оборудованный морг под толстой, древней кожурой старого храма. Сестра Нана могла обеспечить удачные роды своей техникой. К тому же, она была хорошим врачом. И это комбо позволяло почитать её семейство и закрыть глаза на скверный характер мужа. Из мыслей Широ выбил, будто тараном на полной скорости, громкий детский плач. От него звенел воздух. И, казалось, всё живое знало, кто явился на свет. Широ повернулся в сторону Сакуры, однако на перилах уже никто не стоял. — Брат Широ, не бойся, — раздался голос с другой стороны. Широ едва ли не вскринул и резко развернулся. На него, вися летучей мышкой вниз головой, смотрела Сакура. Долго и пристально. А потом, с присущей обезьянке ловкостью, спрыгнула на перила. — Я и не боюсь, жуткое ты дитя, — сказал он. — Боишься, потому что тоже чувствуешь сильную жажду убийства за пределами храма, — сказала девочка, глядя куда-то поверх изогнутых крыш. — А я ещё чувствую алчность людей, которых наняли убить малыша. Незавидная участь. — Так не должны говорить шестилетки, — нахмурился Широ. — А кто сказал, чего должны делать шестилетки, а чего не должны? — Сакура повернулась к нему с детским любопытством заглядывая в глаза. Широ выдохнул и собрался с мыслями. — Ты сказала, участь незавидная. У кого: у наследника Годжо или у его убийц? — спросил Широ, зная, что по ту сторону храма всех желающих погубить новорождённого бога ждёт огненный палач — отец Сакуры. — У всех. В том числе и у нас тобой, — ответила девочка.Продолжение следует…