—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
День клонился к вечеру. Бритвой солнечных лучей он резал горизонту запястья, вынуждая на землю пролиться алым краскам заката. Но прежде было золото. Оно заливало задний двор храма в цветущих по зиме камелиях, скользило по каменному настилу дорожек и касалось на прощание изогнутых крыш. Нанами шла вместе с дочерью по веранде второго этажа, когда золото перетекло в багрянец, а из-за угла вышел настоятель Эномото. Они едва не столкнулись. Нанами придержала дочь и учтиво поклонилась монаху. Тот расплылся в улыбке и столь же вежливо поклонился молодой женщине, а потом перевёл взгляд на Сакуру. Та аж поёжилась. Настоятель Эномото был приятной наружности, несмотря на свой возраст. Но девочке он напомнил лиса — старого, злого, любящего на потеху вспарывать людям животы острыми ногтями. Его глаза горели, как самые настоящие кицунэ-би. И Сакура знала, что этот лисий огонь отнюдь не безобидная забава. — Как малышка Сакура выросла за последние месяцы. И не скажешь, что ей всего семь. Высокая, — отметил настоятель Эномото. — Да, отцовские гены, — Нанами улыбалась вежливо, но это была лишь формальность. Сакура чувствовала, как внутри мамы медленно загорается пламя ненависти. Пока ещё тлеющие угли, но их можно раздуть. — Да, Хидеки действительно красив и молод. Достойный муж, способный дать достойное потомство, — сказал Эномото, будто бы специально делая акцент на слове «потомство». — Только характер прескверный. Не позавидуешь унаследовавшему такой дар. — Я бы попросила, Эномото-сан, — Нанами по-прежнему улыбалась, но в её голосе зазвучали стальные нотки. — Извини, Нанами-сан. Просто я дико завидую молодым и счастливым парам. По-доброму завидую и радуюсь, — улыбнулся Эномото и снова посмотрел на Сакуру. — Ты слышала, Нанами-сан, о нашей сестре Саяре? Мама вздрогнула. Сакура почувствовала это и задрала голову, чтобы посмотреть на её лицо. Оно по-прежнему было прекрасно, но улыбка сошла с него, а глаза вдруг стали печальны. — Я очень рада за сестру Саяру, — сказала Нанами. И Сакура впервые услышала, как мама соврала. Так жесток её дар — даже от раскрытия грехов ближнего своего никто не спасёт. Увидишь всю гниль и слабость. Но маме было простительно. Они вообще с отцом многое Нанами прощали. — Да, она наконец родит первенца Сеиджи-куну и внука моему дорогому братцу. Клан Амацуки получит наследника, — просиял Эномото, словно бок отполированного серебряного чайника, но всё остальное так и осталось в саже. — Признаться, я думал, ты будешь печальна… учитывая ваши с сестрой Саярой близкие отношения. Вспыхнула. Сакура почувствовала. Ярость мамы вспыхнула, как сухая трава, по которой пустили огонь. Но невозмутимостью её в тот момент можно было только восхититься. — Вы ошиблись, — сказала она спокойно, легко и твёрдо. — Что ж, полагаю, что так. Прошу простить глупого старика, — Эномото поклонился и зашагал прочь. Сакура ещё какое-то время смотрела ему вслед, а потом перевела взгляд на маму. Ей было больно. Сакура знала. Она взяла Нанами за руку и зажала пальцы маленькой ладошкой. — Мам, — позвала тихо. — Что он от тебя хотел? — Просто Эномото-сан вампир и хочет, чтобы все участвовали в его страшных замыслах. А всех неугодных он выводит из себя и забирает жизненную энергию, — Нанами повернулась к дочери и сделала большие, страшные глаза. — Почему-то я не удивлена, — со всем скептицизмом семилетнего ребёнка хмыкнула Сакура. — Мам, а при чём здесь Саяра-сан? Нанами поджала губы, но совладала с собой и улыбнулась дочери. — Я потом тебе всё расскажу. Когда подрастешь немного. Хорошо? — спросила она. — Раз ты обещаешь, значит, обязательно расскажешь. Я тебе верю, — согласилась Сакура. Не расскажет. Никогда не расскажет. И не потому, что забыла или солгала в тот день. Нанами просто не успеет и не увидит, как её дочь станет старше.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
— Мне обязательно идти на похороны с вами? — спросила Сакура, наблюдая, как мама поправляет волосы перед зеркалом в ванной комнате. Красивей женщины для неё не существовало, пусть даже малышке довелось повидать и госпожу Годжо, и сестру Саяру. Но Куран Нанами среди них выделялась особенной красотой юки-онны, сошедшей с заснеженных горных вершин. — Тебе уже стоит привыкать к таким мероприятиям, милая. Тем более, что это возможность показать послушание отцу, — сказала Нанами. — Понимаешь? — Не очень-то и нужно ему моё послушание. Отец воспринимает меня, как твою куклу, а иногда и ревнует, — сказала Сакура. — Не говори таких страшных слов, доченька, — повернулась к ней Нанами. — Ты… — Я не ошибаюсь, потому что вижу его пороки. Куран Хидеки их тоже не лишён. И ты знаешь, что я не ошибаюсь, — посмотрела на неё Сакура, а потом отвернулась и принялась разглядывать белые носки на пальцах ног. Она сидела на закрытой крышке унитаза. Терпела противную ткань чёрного платья с накрахмаленным воротничком. Он душил. И Сакура уже ненавидела это всё. И то, что придётся провести с отцом больше положенного. Ещё свежи воспоминания, где он довёл её до слёз из-за плохих результатов последних тренировок. Если бы не мама, то он бы, наверное, её сжёг. Абсурд, конечно. Но Сакура охотнее поверила бы в это, чем в милость родного папаши. Они и так виделись редко, потому что Хидеки либо пропадал на миссиях, либо предпочитал уделять всё свободное время жене. Сакура подозревала, что эта животная, нездоровая одержимость не доведёт отца до добра. — Сакура-чан, тебе ведь нравится, как я крашу губы? — спросила Нанами. — Хочешь, я накрашу их тебе? Девочка удивлённо посмотрела на маму. — Мы же на похороны едем. И мне всего семь, пусть и с половиной, — сказала на. — А мы сотрём потом, — улыбнулась Нанами. — Хочешь? Сакура смущённо кивнула. Нанами взяла с керамической раковины чёрный флакон помады и присела на корточки перед дочерью. Осторожно приподняла указательным пальцем личико девочки за подбородок и коснулась нежной текстурой маленьких губ. Потом взяла салфетку и показала Сакуре, как надо зажать её губами, чтобы промокнуть излишки цвета. Отстранилась и улыбнулась. — Ты прекрасна, как цветущая камелия, — сказала Нанами. — Скажешь тоже, — окончательно смутилась девочка. Нанами вновь приподняла её подбородок пальцами и заглянула прямо в глаза. — Ты так не хочешь видеться с отцом? — Я не могу выносить, когда он злится. А злится он почти всегда. Исключение только, когда ты рядом. — Ты его дочь, милая, естественно, что наследница крови Фудо-мёо будет чувствовать других людей, — попыталась приободрить дочь Нанами. — Наша ярость другая, мама, — Сакура подняла на неё взгляд. — Ты не поймешь, даже если я объясню. Она питает нас, она чистая, концентрированная, ни на что не похожая. Это сложно контролировать. Возможно, отец был прав, и вам не стоило… ну… рожать монстра, как он сам… — Сакура! — гневно прервала её Нанами, а потом тут же остыла. — Не говори так никогда, дочка, я рожала прекрасное дитя, а не монстра. И не от чудовища, а от мужчины, которого полюбила… Сакура решила сделать вид, что не заметила, как мама слукавила на слове «полюбила», потому что про остальное она говорила правду. — У тебя благородное сердце, я вижу это уже сейчас, — сказала Нанами, приложив ладонь к левой стороне грудной клетки Сакуры. — И так будет всегда. Я рожала не чудовище. Сакура не стала говорить, что маме себя в этом никогда не убедить, как бы сильно она не верила, что ребёнок от Хидеки Куран не обречён стать жертвой собственной проклятой силы. — И ещё! — воскликнула Нанами, а потом сняла с шеи серебряную цепочку, на которой висели два обручальных кольца. — Я должна отнести их в чистку после похорон, но наверняка посею где-нибудь. Побудешь драконом на страже сокровищ? — Ну, если меня просит такая леди, — пожала плечами Сакура. Тогда она ещё не знала, что обручальные кольца родителей останутся с ней навсегда.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Шрам Амацуки Рюу пугал не так сильно, как его желание убивать всё и всех, кто приблизится к комнате сестры Саяры и её новорождённой дочки. Сакура стояла с деревянным подносом в руках и без всякого выражения смотрела на мужчину снизу вверх. Его будто бы заплывший, как у мёртвой рыбы, глаз действительно смотрелся жутко. Наверное, поэтому именно Сакуру отправили приглядеть за госпожой Саярой. Либо было не жалко отдавать на растерзание Лунному дракону, либо были подозрения, что девчонке абсолютно всё равно на его тяжёлую ауру и ужасающую внешность двуликого. — Получше дочери огненного палача никого не нашлось? — спросил Рюу. — Вы бы не рычали на всех здешних овечек, тогда бы нашлось, — сказала Сакура. — Ты ведь понимаешь, что я тебя не пущу? — сверкнул единственным глазом Рюу. — И дадите повод сёстрам ещё больше посудачить о ваших с госпожой Саярой отношениях, — заметила Сакура. — Не то чтобы они были не правы, верно? — Ах ты мелкая… — огромным змеем зашипел Рюу. Сакура была готова мерзко улыбнуться, довольная произведённым эффектом. Но тут за закрытыми створками раздался серебряный голос сестры Саяры: — Пусти. Я хочу её видеть. Рюу приподнял верхнюю губу, как скалящийся пёс, и отошёл в сторону. — Не могли бы вы открыть сёдзи, а то я могу уронить поднос вам на ногу, — попросила его Сакура. Рюу терпеливо отодвинул створку в сторону, впуская Сакуру. Будь его воля, он бы прищемил паршивку ими. Но в комнате была новорождённая Мина и измотанная Саяра, поэтому Рюу отодвинул все эмоции на задний план. Сакура вошла и почтительно поклонилась. Саяра лучезарно улыбнулась ей. И красоту этой улыбки не портили даже синяки на лице. Собственно, сёстры шептались, что именно из-за них, оставленных вовсе не от падения с лестницы, Амацуки Саяру в срочном порядке привезли сюда рожать всего на седьмом месяце. Вот, что монахини говорили про свою бывшую сестру, которую чуть ли не насильно выдали замуж за Амацуки Сеиджи. И поспособствовал этому настоятель Эномото. Почему именно на неё пал глаз проклятого лиса, никто не знал. Сёстры делали только предположения. А Сакуре хотелось прижечь их поганые языки. Гневный бог правосудия и возмездия жаждал сделать то же самое и с Эномото. Но Сакуре запретили пользоваться её силой. Как бы то ни было, а факт остаётся фактом: беременную Саяру с внутренним кровотечением принёс на руках Рюу. Влетел, вопя, если её и ребёнка не спасут, то он сравняет это место с землёй. Слишком смелое заявление даже для Лунного дракона. — Угораздило же ей родить в день весеннего солнцестояния, прямо в середине Хигана — причитали монахини. — Дурной знак. Как бы дитё не убило мать. Не убило. Сейчас сестра Саяра выглядела гораздо лучше. Синяки на фарфоровой коже побледнели — явно работа матери-настоятельницы, которая принимала роды у бывшей подопечной. Огненно-рыжие волосы Саяра-сан убрала в хвост на боку. Они драгоценными завитками спускались вниз и роскошно смотрелись на нежно-голубой ткани кимоно. Сакура вспомнила про бабочек с лазурными крыльями. Но глядя на огненную шевелюру, почему-то больше думалось о кошках за стенами храма, которых Сакура частенько подкармливала. Да, компания котов для юной души, только начинающей входить в пубертатный период, была куда приятнее компании людей. — Рада тебя видеть, сестра Сакура, — улыбнулась Саяра. — Рада, что с вами всё хорошо, сестра Саяра, — вновь поклонилась Сакура и поспешила поставить поднос. — Я не буду мешать вам с малышкой. Выпейте отвар, он приемлемой температуры. — Посиди со мной немного, — попросила Саяра, баюкая на руках младенца. Сакура решила, что испытывает сильнейшее дежавю. Но всё же послушно села, устроившись в позе сейдза. — Как ты поживаешь здесь? — спросила Саяра. — Только, пожалуйста, говори мне правду. — Ужасно, сестра, — спокойно, будто бы перечисляла ингредиенты для рамэна на свином бульоне, сказала Сакура. Саяра поджала губы и кивнула. — Я понимаю. С дедушкой наверняка было бы лучше, — она посмотрела на лейкопластыри, что украшали переносицу юной Куран. — Несомненно. Но его считают полоумным отшельником, а такому никто меня не отдаст, — скривилась Сакура. — Но я с ним вижусь часто. Это глоток свежего воздуха. — Я рада, что у тебя есть близкий человек. Тоже иногда скучаю по Аято-сану, — улыбнулась Саяра. — Почему же матушка вцепилась в тебя мёртвой хваткой? — Я дочь её любимой зверюшки, — повела плечами Сакура. — Может, она пытается таким образом морально компенсировать себе смерть мамы. Кто знает? — Не говори так, матушка очень дорожила Нанами, — поспешила заверить девочку Саяра. — Точнее, её способностями, — сказала Сакура. — Не отрицайте это, сестра. Матушка хотела бы, чтобы мама в тот день на похоронах применила все свои силы, чтобы спастись самой, а не спасти меня от всепожирающего пламени вышедшего из-под контроля отца. Перед глазами тут же предстал полыхающий похоронный зал, а потом долгий бег по лесу и мелькающие кустарники, хлеставшие маленькую Сакуру по лицу ветвями. Пламя добралось и до леса быстрой волной. Наверняка сожгло бы девочку, не запнись она о корень дерева и не упади в канаву. Огонь прошёл сверху, не подпалив даже волос Сакуры. Удача на её стороне оказалась вовсе не из-за симпатии кармы к скромной маленькой персоне, а из-за сил Нанами, уберёгших дочь от гибели. Саяра заметно потускнела. Краска сошла с её лица. Маленькая Мина недовольно, пусть и тихо захныкала. — Извините, не хотела расстраивать. Вам нельзя нервничать, а то молоко пропадёт или малышка будет плохо спать, а вам сейчас нужно восстановить силы. Ну, и ещё, если всё-таки заплачете, то Амацуки-сан точно меня убьёт. — Он на самом деле не такой грозный, как кажется, — улыбнулся Саяра. — С вами может и да, только с остальными… Впрочем, так и должен относиться мужчина к матери своего ребёнка. — Откуда ты… — удивилась Саяра. — Это же очевидно. Тем более, что такие слухи ходят среди сестёр. Правда, они сегодня из туалетов не вылезают. Кто-то подмешал им в чай слабительное, — чуть улыбнулась Сакура. — Кто бы это мог быть? — прекрасно зная правду, спросила Саяра. — Зашики-вараши, местные домовые. Жуть как любят пошалить, — ответила девочка. — Сакура, ты… — Не переживайте, сестра Саяра, никто больше не узнает эту тайну, — Сакура кивнула в сторону сёдзи, за которыми стоял Рюу. — Как и вашу с мамой. — Это мама тебе рассказала? — спросила Саяра с тихой надеждой. Сакура покачала головой. — Нет, я сама догадалась. Тут нет ничего постыдного, Саяра-сан, вы имели право на такие чувства. Может, останься вы вместе, никому не пришлось бы так страдать, — сказала Сакура. — Тогда бы не было вас, любимых нами детей, — нежно улыбнулась Саяра и посмотрела на пускающую пузыри Мину. Сакура тяжело вздохнула, едва сдержавшись, чтобы не сказать: оно и к лучшему. Но не ей решать такие вещи. — Отдыхайте, я пойду, — девочка начала подниматься на ноги, но на её руку легла тёплая ладонь. — Посиди со мной немного, сестра. Я была рядом с Нанами, когда она родила тебя, — попросила её Саяра. — Теперь прошу тебя побыть со мной. — Я не моя мама. — Я знаю, но всё же… — Хорошо, сестра, я побуду с вами, — кивнула Сакура. Определились бы уже окружающие, кого в ней хотят видеть: чистейшую сердцем и приносящую удачу мать или же пожирающего всё сущее обезумевшего отца.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
— Ты и правда белобрысый! — заявил один паренёк. — Белый-белый, как снежок! И глазища большущие! — вторил ему другой. У Сатору от их одинаковости в глазах рябило. Близнецы, несмотря на прописанную им с рождения идентичность, должны хоть в чём-то отличаться друг от друга. И если черты лица явно рисовали одинаково — одними штрихами, одним карандашом и на одной бумаге, не имеющей текстуры, то с одеждой могли и оригинальнее обойтись. Нет же, совершенно под копирку. А голоса. Будто один и тот же человек говорил, даже интонацию не меняя. Годжо поначалу подумал, что это чья-та техника. Что-то вроде клонирования или воссоздания. Но глаза его говорили — люди. Близнецы Юкимура разглядывали наследника клана Годжо как какую-то заморскую диковинку. Пусть Сатору и привык к вниманию, но не к такому раздражающему. А учитывая, что практически всё попадало под категорию «раздражающего», тут надо постараться, чтобы выделиться. Бесит. И чем он так провинился, что родители отправили его в эту древнюю глушь? Сильными рождаются? Или ими становятся? В случае с наследником клана Годжо однозначного ответа не получить. А вот что ясно, как белый день, так это непреложная истина о пошатнувшемся равновесии, смещении баланса сил из-за рождения мальчишки. Одного единственного ребёнка. Ещё факт, не подлежащий сомнениям, заключался в кругленькой сумме за белобрысую голову юного Годжо Сатору. Поэтому с ранних лет, ещё толком не освоившись со своими силами, мальчик имел возможность познакомиться со многими интересными людьми, коим поручалась защита юного господина. Которая обходилась недёшево. Ему почти восемь. И сила копится в нём с жадностью и предвкушением. Она будто бы бежит по венам вместе с кровью, непрерывно циркулирует, жаждет, чтобы её взяли под контроль, усмирили. У Годжо часто болит голова, потому что его сила требует большой концентрации, а мозг перегревается, будто старый чёрно-белый телевизор. По идее, так быть не должно — ведь Сатору совсем молодой и мозг у него молодой, а, значит, не способен переутомиться. Заблуждение, конечно. Поэтому его периодически ругают. Ворчат, но не бьют по рукам и не наказывают, просто не дают с всепожирающей алчностью наслаждаться своим развитием. Боятся. И трястись им было из-за чего. Совсем недавно его попытались сожрать. Натурально съесть. Без хлеба и соли. Даже риса на гарнир не отварили бы. Какая-то секта, название которой Сатору не запомнил, послала своих проклинателей, чтобы те с помощью шикигами убили юное дарование. Эта тварь, больше похожая на чёртову химеру, попыталась сожрать мальчика вместе с машиной, охранником и водителем. Стоит ли говорить, что закончилось всё благополучно только для Сатору. Коротенькая предыстория весьма неприятного инцидента привела к забавному сюжетному повороту. Годжо отправили в глухомань. В горы. Подальше от Токио. Туда, куда даже самые отпетые головорезы побоятся совать нос, чтобы не оторвали. В этой деревушке у подножья гор, в которой с недавних пор в силу начала входить зима, Сатору гостил. Как гостил, убивал время и себя скукой смертной. Практиковать техники ему строго запретили, чтобы не выследили по остаткам проклятой энергии. Детей тут было немного, и почти все они старше Сатору. Но не разница в несколько лет заставляла ребятню сторониться беловолосого мальчишку из знатного клана Годжо. Что ж, он не жаловался. А эти рыжие морды совершенно бестактно лезли к нему, будто Сатору зверюшка. Или целый зоопарк, который привезли на потеху зевакам. В полосе приоткрытых сёдзи зима тонкими кистями нарисовала пейзаж. Снег слоем в одну-две фаланги указательного пальца покрыл землю обманчиво плотным ковром. Растаять он ещё не успел, был девственно белым. На улице стоял молочный полумрак из-за затянутого матовыми тучами неба. Снег укрыл и цветущие около деревянной террасы камелии. Будто невеста в белом кимоно, с подведёнными алыми пухлыми губами. Серо-лунная кошка оставила цепочку следов от высокого клёна в саду до вымытой мансарды. За ней наблюдать куда интереснее, чем отвечать на глупые вопросы близнецов. — Смазливый, как девчонка, — сказал один. — И такой же низкий, — сказал второй. — Может, ты и впрямь не наследник, а наследница? — голос первого. — Говорят, в некоторых кланах практикуют переодевания, — голос второго. — Это бы объяснило твою слащавую внешность, — один близнец. — Ты же шестиглазый? Где остальные четыре? — второй близнец. Сатору сказали, вредить никому здесь нельзя. Ссориться тоже. Но, будучи семилетним с хвостиком, Годжо уже понимал, что взрослые — то ещё брехло. Которым проще недогнуть, чем перегнуть. Близнецам Юкимура так уж точно не мешало дать хорошую взбучку. Подвесить к потолку. Да не за крючок, чтобы слезть не смогли, а с помощью его бесконечности. Но Сатору пока ещё послушный мальчик. — Не хочешь показать свою силу? — подначивал один. — Говорят, ты нынче сильнейший, — подтрунивал второй. Сатору уже решил начхать на запреты. Тогда он ещё не знал, что это станет его повседневной привычкой, кредо, любимым занятием. Тогда ещё он делал это с опаской ребёнка, который со скрипом, но доверял взрослым и боялся наказания за нарушение правил. Активировать бесконечность не составило бы труда. Сатору точно знал, что растянет губы в гаденькой, победоносной улыбке, стерев мерзкие усмешки с этих веснушчатых морд. Но его планы с треском провались. Едва не проломили пол. Точнее, близнецы едва не проломили, впечатанные лицами в татами. На их согнутые в подростковой сутулости плечи приземлилось длинноногое босоногое нечто, определяемое Годжо, как девчонка. Прыгнула сверху, с балки, как кошка. Никто не заметил. Никто не почувствовал. Даже он, Годжо, со своим всевидящими шестью глазами не увидел, не прочувствовал, не нащупал чужое присутствие. Сейчас это нечто, определяемое Годжо, как девчонка, стояло на спинах надоедливых близнецов, уперев руки в бока. И с таким грозным видом смотрела на всех троих, будто они в прошлой жизни котят топили. — Вы, придурки, что лезете к мальчишке? Пользуетесь его запретом на использование техник? — спросила она грозным тоном, откинув чёрную косу за спину. — Куран! Слезь немедленно! — орал в пол один близнец. — Дура набитая! Чё творишь?! — кричал другой. Годжо замер, раскрыв глазища пошире. Такой забавы он никак не ожидал. Куран? Это же внучка старосты деревни Аято-сана, послушница из храма Растущих лун. Дочь обезумевшего огненного палача, приехавшая сюда к деду погостить. Разве таких не держат в цепях или обвешенными печатями разного уровня защиты? Как интересно получается. — А ты чего смотришь, неужели ответить этим безмозглым не можешь? — спросила девчонка у Сатору. — Я не обязан им отвечать, — сказал он. Немного резче, чем хотел. Девочка сначала посмотрела на него настороженно, а потом как оскалилась, скрестив руки на груди. — Тебе палец в рот не клади, да, юный господин Годжо? — усмехнулась она. — Он не немой, — удивился один близнец, подняв лицо с расквашенным носом. — Он умеет говорить, — повторил за ним брат. — Всё-таки снизошёл до нас, смертных, — заявил первый. Годжо фыркнул. Девочка подпрыгнула и впечатала их мордами в пол ещё раз. — Тётушка ужинать зовёт, — сказала она, легко спархивая с их спин. — Эй, Куран, мы тебя вызываем на бой, — заявил один из близнецов, тяжело поднимаясь на ноги. — Без техник, — подхватил другой. — Ты дурак! — возмутился первый. — Тогда нам точно каюк! — Вам в любом случае каюк, — закатила глаза девчонка. Она раскрыла сёдзи пошире и спрыгнула с энгава прямо в снег. Босиком. Годжо так опешил, что даже резонный вопрос «а не сдурела ли ты?» из головы вылетел перелётной пташкой. В одних хакама и растянутой спортивной майке. Где это видано? — Эй, юный господин Годжо, вас это тоже касается, — бросила она Сатору через плечо и зашагала прочь. Снег под босыми ногами плавился.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
В погожий летний денёк все младшие и средние сёстры занимались уборкой. Чистили и натирали воском деревянные полы веранд и коридоров, сушили на солнце футоны, подметали и мыли татами, протирали перила, устраняли повреждении в бумаге сёдзи. Это было частью обучения — приучение к труду. Вне зависимости от пола и происхождения. На словах, конечно. На деле же всё обстояло несколько иначе. — Мы тут трём-трём, — заявила О-Сэн, усердно орудуя жёсткой щёткой. — А Касуми разгуливает. — Она тоже работала, — сказала одна из девочек за спиной О-Сэн. — Работала? — негодующе воскликнула О-Сэн. — Да за неё другие сёстры всё сделали. Боялись, что она им на волосы клея нальёт или своих шикигами натравит. Как было с сестрой Огава. Брр… Сакура тёрла деревянный пол щёткой, не обращая внимание на разговоры девочек, которые тут же сошли на нет, стоило только на горизонте замаячить героине их обсуждений. Красавица Касуми вышагивала вдоль веранды, обмахиваясь веером. За ней семенили две сестры, которых на деле девочка считала прислугой. Ей жутко не нравилось, что в храме вся повседневность не подстраивается под неё. Да, здесь немало девочек знатного происхождения, которые подчиняются правилам храма. Но Касуми особенная. И для неё могут, нет, даже должны сделать исключение. Она остановилась, довольная тем, что другие сёстры втянули головы в плечи, стараясь не привлекать к себе внимания. Одна только Куран будто бы даже не заметила её приближения. Это надо было срочно исправить и показать дочери огненного палача надлежащее место. Касуми прошла мимо и как бы невзначай задела изящной ножкой деревянное ведро Сакуры. Оно тут же опрокинулось, а вода разлилась уродливым полупрозрачным веером, забрызгав саму Сакуру и нескольких сестёр рядом. — Извини, — повернулась сестра Касуми, прикрывая половину личика веером. — Я случайно. Но для тебя же высушить это не составит труда. Ах… я забыла, тебе же нельзя применять родовую технику. Что ж, жаль, придётся сушить одежду, как простым смертным. Остальные сёстры, что чистили полы, посмотрели на Сакуру. Та застыла статуей Будды. Касуми повернулась, чтобы уйти. А Сакура шустро подскочила на ноги, будто не было той изнуряющей позы на коленях и согнутой в три погибели спины, схватила почти полное ведро О-Сэн. — Касуми! — окликнула Сакура девушку. Та развернулась, не подозревая, что через секунду на неё выльют грязную воду, с помощью которой всего пару минут назад оттирали птичье дерьмо с деревянных досок. Всё одеяние мико, красивое лицо и чистые волосы оказалось в серых брызгах. — Ты… — негодующе зашипела Касуми, метнув гневный взгляд в сторону невозмутимой Сакуры. — Да как ты посмела?! — Я тоже случайно, — пожала плечами Сакура. — Как… ты испортила мне… — Касуми оглядела себя. — Я теперь вся в грязной воде! Идиотка! — Могу помочь. Высушить, — Сакура изогнула губы в улыбке. — Да, мне нельзя применять родовую технику, но ради тебя я сделаю исключение. Согрею до самых костей. Сакура чувствовала, как по её венам потёк огонь, готовый вырваться наружу. Она предвкушала это. Исцелить от скверны гнилое сердце юной госпожи Касуми могло только пламя, обращающее её в пепел. — Ты не посмеешь, — Касуми сразу же поняла, к чему дело идёт. Сакура сделала шаг вперёд, и тут же одна из сестёр вскочила на ноги с воплями, что юные послушницы дерутся, что Касуми и Сакура хотят устроить бойню. Хотя многим уже было очевидно, кто, пусть в ущерб себе, выйдет из этой конфликтной ситуации победительницей, если применит технику. — Куран! — из-за угла вышла одна из старших сестёр. — Быстро к матушке! Сию же секунду, дьявольское ты отродье! — Увидимся позже, Касуми-чан, — улыбнулась Сакура и высунула язык, как делают статуи безумных божеств. Она знала, какой эффект это произведёт на заносчивую девчонку из знатного клана. Сакура не собиралась оправдываться за своё поведение перед матерью-настоятельницей и собравшимися в комнате настоятелем Эномото и двумя верховными сёстрами. Они как раз пили чай и обсуждали насущные дела храма, когда девочку привели к ним чуть ли не за ухо. — Матушка, это исчадие ада... — начала было сестра. — Тану, она сестра Сакура, будь добра не опускаться до оскорблений ребёнка, — перебила её мать-настоятельница. Тану кинула в сторону девочки гневный взгляд, будто бы она была виновата в неумении женщины придержать язык за зубами, когда того требовали обстоятельства. — Сестра Сакура облила грязной водой сестру Касуми, — уже более спокойно сообщила Тану. — Хм, — мать-настоятельница поставила чаван на деревянный поднос плавным движением постаревшей, но всё ещё изящной руки и внимательно посмотрела на Сакуру. — Почему ты так поступила? — Око за око, матушка, — Сакура смотрела на настоятельницу. — Она сделала мне гадость, я ответила тем же. — Но разве этому учит наш кодекс? Отвечать злом на зло? — спросила одна из верховных сестёр в одеянии мико. Она стояла над монахинями цуру. Даже имя у неё было подходящее — Цуруму-сан. — Кодекс много чему учит, только почему-то химэ из знатных кланов все тамошние добродетели не касаются, — Сакура всё ещё смотрела на настоятельницу. — Ты понимаешь, что за такое поведение будешь сурово наказана? — спросила вторая верховная сестра, Аматераши. Чёрный цвет сутаны делал её похожей на ворона. Как и птичий нос. Аматераши стояла над монахинями-жнецами. — Лучше уж быть наказанной, чем потакать вашей двуличности. Наказание закалит моё тело и дух, а ваши любимицы после первого же задания небу душу отдадут, настолько они слабы, изнежены и трусливы. Только и способны, что гадости исподтишка делать. Но ни одна из них со мной на честный бой не выйдет, — мрачно сказала Сакура. — Интересно, это в кодексе сестёр Растущей луны тоже прописано? — Ты совершенно неподобающим образом разговариваешь со взрослыми, дитя, — подал голос настоятель Эномото. — Стоит научиться уважению старших, и тебе откроются новые пути. — Уважению? — приподняла брови девочка. — Уважению к взрослым, которые вечно твердят о справедливости, а сами на судилище приводят лишь одного участника конфликта, уже заранее относясь к нему предвзято? Уважению к взрослым, чьё нутро переполнено лицемерием? Не пытайтесь меня обмануть, я каждого вижу насквозь. Да, вы запретили использовать мне огненные техники отца, но, чтобы отменить суд Фудо-мёо и скрыть вашу истинную натуру, вам придётся вырвать мне глаза. Холодный антрацитовый океан обратился бурей в глазах Сакуры. Её речь будто бы не ребёнку принадлежала. Теперь тело переполнял праведный гнев, требующий успокоения только установлением справедливости. Но Сакура сдерживалась, крепче сжав кулаки. До врезающихся в кожу коротких ногтей. — Ты считаешь, мы поступаем неправильно? — спокойно спросила мать-настоятельница. — Поступай вы правильно, со мной рядом стояла бы и Касуми. Поступай вы правильно, никто бы не закрывал глаза на её поганые проделки по отношению к другим сёстрами. Или вы изначально учите нас, что кому-то позволено всё, а кому-то ничего? Что равное отношение ко всем живым существам, прописанное в вашем же кодексе, пустой звук? В таком случае, следовать ему не буду и я, как не следуют ему и другие. Вы все хотите видеть во мне исчадие ада, вы его и получаете, — Сакура редко разражалась пламенными речами, но сейчас слова лились из её рта, как раскалённое железо, прижигающее гниющие раны. Мать-настоятельница долго смотрела на девочку, а потом запрокинула голову назад и зычно расхохоталась. От всей души, как бы хохотало божество, сотрясая небеса. Присутствующие, включая саму Сакуру, не ожидали такой реакции от матушки. И когда она резко выпрямилась, то перед ними вдруг предстала помолодевшая на лет десять привлекательная женщина-лисица с хищной улыбкой и весёлыми раскосыми глазами. — И ты не боишься, — начала она задорно, — что тебе могут преподать урок и показать, какова бывает реальная жизнь? Что сильные мира сего и справедливость человека вещи на самом деле несовместимые? И что тебя начнут ломать в угоду нашим капризам и общему делу? — Как вам угодно, матушка, — сказала Сакура. — Но перед огнём все равны. Он не спросит, чьих кровей перед ним человек или кому принадлежит этот дом. Он поглотит и обратит в пепел всё. А больше, чем наказала жизнь, ни один из вас меня не накажет. — Восхитительно! — хлопнула в ладоши мать-настоятельница. — С этого дня, моё дитя, я разрешаю тебе тренировать огненную технику. — Госпожа! — опешил Эномото. — Матушка! — воскликнули сёстры. Она прервала их выставленной открытой ладонью и грациозно поднялась на ноги. Её сутана с длинными рукавами, как у кимоно, зашелестела тканью. — Идём, — сказала она Сакуре. — Матушка, — вновь обратилась к ней Цуруму-сан. — Мы не закончили, госпожа, — попытался остановить её Эномото. — Глупые, я даю вам время посплетничать за моей спиной и помыть мне все больные косточки. Тщательно обглодайте каждую и решите, насколько старуха ополоумела на этот раз, — с улыбкой сказала мать-настоятельница. — А ты, своенравное моё дитя, идём. Я действительно преподам тебе кое-какой урок. Растерянная не меньше, чем собравшиеся, Сакура зашагала за высокой фигурой матушки, оставив главных обитателей храма в полнейшем недоумении. Мать-настоятельница провела её по внутреннему двору к строению, в котором располагалась огромная библиотека. Серые каменные плиты двух цветов были хорошо выметены и вычищены. Выложенный ими орнамент закручивался по спирали в знак Инь-Ян. Вокруг летало множество пёстрых бабочек и цвели цветы. Аромат в прогретом солнцем воздухе стоял невероятный. Но Сакура не обращала ни на что из этого внимания. Её заботили только дорога в библиотеку и прямая спина матери-настоятельницы, шагавшей впереди. Ей и правда разрешат пользоваться огненной техникой или это всё просто эффектный выпад матушки? Будут ли в ней культивировать и пытаться взращивать чувство вины? Что-то девочка сомневалась. Они прошли по двору, по маленькому, пышно цветущему саду, а потом оказались у входа в огромное строение. Матушка без труда отворила тяжёлые двери. И они с Сакурой шагнули в обитель древней магии и всеобъемлющих знаний. Огромные деревянные стеллажи с книгами и свитками представляли из себя витиеватый лабиринт, словно позвонки свернувшейся кольцами змеи. Ярусов было несколько — верхний, средний, который в основном был самым посещаемым, и нижний. Туда разрешено было входить только с дозволения матушки и только избранным для этого сёстрам. Поэтому Сакура очень удивилась, когда мать-настоятельница взяла курс именно в ту сторону. По каменной лестнице можно было спускаться не боясь. Здесь было электрическое освещение и хорошее оборудование для сохранности архива, которое используется в продвинутых компаниях не-магов. Древность царила по соседству с прогрессом. Поэтому в помещении без окон пусть и было прохладно, но сухо и достаточно светло, хотя часть залы всё равно уходила в полумрак. Посередине, между стеллажей с одними лишь свитками, находился стол. На нём огромная раскрытая книга и письменные принадлежности. Мать-настоятельница указала Сакуре на лавку за этим столом. А сама встала напротив, так, чтобы девочка её хорошо видела. Как только Сакура села, то увидела пустые страницы книги. Мать-настоятельница подняла два пальца правой руки — средний и указательный — и страницы тут же сами начали перелистываться, обдавая Сакуру ветерком и запахом старого пергамента. Шелест бумаги походил на хлопанье крыльев взмывшей в воздух стаи грачей, что спугнул служитель храма на днях. Но потом страницы замерли. Перед глазами девочки предстало два изображения, два рисунка, исполненные неизвестной Сакуре талантливой сестрой. На одном — Сакура узнала его сразу — был изображён исполинского роста мужчина с четырьмя руками, пальцы которых венчали огромные острые когти. Такими легко вспарывать глотки и животы людям. Двуликий скалился с гравюры. Его безумный рот украшали клыки. Четыре глаза светились алым. В руках он, будто бы в смертоносном танце, занёс Небесное копьё. Татуировки обвивали мускулистое тело подобно змеям. Сакура не знала, что означают их орнаменты, но зато она хорошо понимала, чем занимался огромный рот, полоской незаживающего шрама пересекающих живот Сукуны. — Двуликий король проклятий, — вырвалось у Сакуры невольно. — Да, это он, дитя моё, — кивнула мать-настоятельница. — А теперь посмотри на вторую гравюру. Сакура послушалась. Её взгляд тут же скользнул по четырём изящным рукам. На этот раз принадлежавшим не мускулистому Сукуне, а поджарой, но все же очень худой на вид женщине. Её рот, полный острых зубов, скалился. Из него вытекала кровь, струилась по острому подбородку и длинной шее, пачкала изорванное монашеское одеяние. Распущенные белые волосы плясали вместе с хозяйкой в танце безумства. Посередине груди сиял алым большой камень. Но самое даже не страшное, а мерзкое, повергшее Сакуру в шок, было лицо богини. Она будто бы делилось на три — основное, что посередине, принадлежало молодой женщине. По бокам — одно точно девочке-подростку, второе явно старухе. — Кто это? — Сакура подняла голову и посмотрела на мать-настоятельницу. — Та, что основала этот храм, — спокойно ответила матушка. Глаза Сакуры широко распахнулись. Она чуть приоткрыла рот, но мать-настоятельница подняла ладонь и принялась объяснять. — Ты же знаешь, что наш культ был основан ещё во времена Двуликого Сукуны? — Да. — А знаешь, кем? — Эм, ну, по легенде падшей Лунной девой, дочерью самого Цукиёми-но-Ками. Она пыталась вернуть себе бессмертие богини, поэтому собрала вокруг себя последователей. — Да, это так. По официальной версии, которой мы стараемся придерживаться, скрывая позорные страницы нашей истории, — улыбнулась мать-настоятельница удивлению Сакуры. — Но её написала не дочь Цукиёми-но-Ками, а его внучка. — Внучка? — ещё больше удивилась Сакура. — История рассказывает, что падшая Лунная дева не превратилась в демона и не озлобилась. Она решила помогать людям и когда-нибудь заслужить прощение отца. Её старшая дочь считала иначе. Она думала, что добродетель тут не сработает. Никто не отдаст бессмертие обратно. Поэтому полубогиня решила получить доступ к древней, страшной и могущественной магии. Которой обладал лишь один человек на всей земле. — Она…. — Она стала любимой наложницей Двуликого Сукуны. Его игрушкой по доброй воле. И творила с ним безумства. За что получила доступ к знаниям, которых так жаждала. Монахиня обратилась в падшее божество, сердце которого стало алым камнем и подарило ей всемогущество. Но Двуликий оказался сильнее. Он вырвал сердце в смертельной схватке и отдал сыну, что родила ему монахиня, на сохранение. Потому что даже его знаний и магии не хватило для уничтожения кицунейши. — Вы говорите про лисий камень? — тихо спросила Сакура. — Но по легенде его хранил заклинатель Амацуки Томоэ… Он был… Стоп! Вы сказали, Двуликий отдал сердце богини их совместному сыну, значит… — Всё станет ещё понятнее, когда я скажу, что ту деву, наложницу Сукуны, ставшую падшей богиней, звали Проклятой луной, то есть Амацуки. И нынешние её потомки являются потомками Сукуны так же, как и её. Да, Сакура, дети сестры Саяры одни из них. Даже сам клан Амацуки не подозревает, какая сила таится в их жилах. Надо признать, что с годами в них становилось меньше крови Сукуны, поэтому наследников лун поубавилось. Но малышка Мина может стать исключением, как в своё время стали Моро и её дедушка, — сказала мать-настоятельница и замолчала, давая Сакуре время, чтобы переварить информацию. А у той в голове беспорядочно крутились, прыгали и стояли на ушах мысли. Вихрь их настолько поглотил сознание, что Сакура даже не сразу сообразила спросить, зачем мать-настоятельница раскрыла перед ней столько тайн. — Никогда не слышала, чтобы у Двуликого Сукуны были потомки, — только и смогла выдавить она. — Их больше, чем ты думаешь. И не от одной женщины, — как-то слишком хищно улыбнулась мать-настоятельница. — Но если бы это было так, старейшины бы не оставили потомков Двуликого в живых, — нахмурилась Сакура. — Историю пишет победитель. Премерзко, но факт. Это тёмные страницы в биографии как нашего культа, едва не ставшего кровавым, так и клана Амацуки. О подобном принято молчать. В данном случае настолько, что даже сами потомки забыли о своих корнях. — А мы… — Сакура подняла на настоятельницу взгляд. — А мы всё помним, — мать-настоятельница наклонилась вперёд, совсем близко к лицу девочки. — И храним правду. Даже если приходится чем-то жертвовать. Сакура вновь нахмурилась, не понимая туманности чужих слов. — Зачем вы мне это всё рассказали и показали? — спросила она. Мать-настоятельница улыбнулась и выпрямилась. — Это всё, — она мотнула головой, обводя пространство читальной залы, — огромное количество знаний, способных перевернуть не только мир, но и сознание человека, который способен перевернуть мир. Нарушить баланс, прочитав всего пару строк. Я хочу показать возможности, которые ты можешь получить, будучи адепткой нашего культа. Запрещать тебе использовать родовую технику, как последней представительницы клана Куран, было глупо и почти что грешно. Сила всё равно пробила бы себе путь, как вода точит камни. Не так ли? — Чего вы хотите взамен на такой щедрый жест? — спросила Сакура. — А вдруг это просто доброта душевная? — хмыкнула настоятельница. — Бесплатный сыр только в мышеловке, — сказала Сакура. — Я хочу знать, какую цену придётся заплатить за вашу доброту? — Что ж, у тебя деловая хватка для столь юной особы, — настоятельница посмотрела на девочку с уважением. — Стань орудием в моих руках. Огненным мечом. Карающим и защищающим. — Орудием? Как моя мама? — спросила Сакура слишком спокойно для той, на чью свободу только что посягнули. — Да, — без утайки ответила настоятельница. — Это отвратительно, — сказала Сакура и подняла на настоятельницу решительный взгляд. — Но я согласна.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Схватки у Кэзу начались внезапно. Как раз в тот момент, когда они с Тоджи решили сходить в магазин за покупками. И если для Кэзу это было обычным делом, то Тоджи с трудом адаптировался к «семейной» жизни. И когда у него действительно начало получаться, у жёнушки отошли воды. А потом началось кровотечение. Видимо, у Тоджи не до конца развилось отвращение к заклинательской братии, раз он повёз Кэзу не в больницу, а сюда, в храм Растущих лун. «Идиот», — ругал он себя, выкручивая до предела руль. Когда-то в стенах этого грёбаного храма он успел соблазнить здешнюю сестричку. Ладно, может, пару сестричек. Только одна не далась. Та, которая латала его морду после очередного внепланового сражения в личном зверинце клана Зенин. Папаша бросал туда Тоджи забавы ради, чтобы посмотреть, как обезьяна без проклятой энергии выживет среди проклятых духов. А Тоджи выживал назло этому мудаку. Но сейчас не об этом. Да, та сестричка не далась. Не купилась на его чары и исполосованную морду. Но даже с такой Тоджи был хорош. Не лицом же он их ублажал. Звали ту неприступную сестричку, кажется, Нанами, и был у неё злющий муженёк. А ещё таскалось по пятам нечто жуткое, с глазами, как у бога смерти, стальными и пронзительными. Дочка её, короче. Везло же Тоджи на жутких детей. Но он знал — его ребёнок будет благословением. Только если мать не убьёт. Влетел Тоджи через храмовые ворота, перепугав подметающих снег молоденьких сестёр. За ним дорожкой оставались яркие алые капли-ягоды. Кровь Кэзу. — Где настоятельница? — взревел он. — Если она сейчас сюда не выйдет, я каждой из вас буду медленно по очереди глотки резать. Одна из сестёр икнула. Другие замерли от страха. — Надо же, — раздался приятный девичий голос. — Моя жизнь состоит из сплошных дежавю. Тоджи резко развернулся со стонущей на руках Кэзу и увидел перед собой двух монахинь, облачённых в черное. Обе высокие, но одна просто гигантиха, широченная в плечах и грозная. Вторая изящна и красива, как дикая кошка, что вот-вот выцарапает тебе глаза с довольной мордой. Тоджи прищурился. Да это же та сестричка, которая Нанами. Только в разы моложе. И взгляд этот… Не Нанами, а то мелкое исчадие ада так вымахало — догадался Тоджи. — Прошу вас, Фушигуро-сан, передайте вашу жену на руки сестре Киёми. Она о ней позаботится, — сказала девушка. Та, которую назвали Киёми, шагнула ближе к Тоджи. Они были одного роста. Но Тоджи некогда удивляться. Он шагнул назад, прижимая Кэзу ближе к себе. — Вот ещё, — зарычал он. Та, которая пониже, закатила глаза. — Вы сами теряете драгоценные минуты. Сестра Киёми доставит вашу жену быстрее. А сёстры спокойно примут роды без ваших истерик. Поспешите, Фушигуро-сан, а иначе она истечёт кровью, и дитя погибнет. Тоджи метнул в девчонку убийственный взгляд, но она даже не шелохнулась. Пришлось осторожно передать бой-бабе Кэзу. И та исчезла в мгновение ока, не успел Тоджи и вдоха сделать. — Я позже вас отведу к ней, — сказала девушка. — Ты отведёшь меня туда сейчас, солнышко, — его ласковым прозвищем можно было глотки резать, так ядовито и остро, а ещё требовательно произнёс Тоджи. — Вы в храме, где с великим удовольствием принимают женщин, особенно рожениц, и со столь же великим удовольствием могут выставить их полоумных муженьков, считающих, что женщина без них на родах не справится. Такая себе из вас моральная поддержка, — сказала сестричка, а потом кивнула своим, чтобы дальше продолжали работать и не обращали внимания на злющего цербера посреди двора. Тоджи смотрел на неё долго. Сверкал из-под растрёпанной чёлки зелёными, как изумруды, глазищами. Лизнул старый шрам на губе и вспомнил, как спокойно та самая Нанами лечила его раны. Помниться, девчонка эта была у неё на подхвате. Он ведь не ошибается, и именно поэтому лицо напротив так ему знакомо? Или оно мелькало ещё где-то? — Как тебя звать? — спросил Тоджи. — Зовите меня сестра Куран, — ответила Сакура.Продолжение следует…