—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Слепой ищет зрячего — мёртвый ищет живого. По венам течёт концентрированное безумие, алая ярость, чуть подсвечивая кожу изнутри. Мина силится выровнять дыхание, пытается понять, закончила ли здесь. По периметру здание давно зачищено. Проклятья изгнаны. В ладонь больно впечатывается рельефная рукоять меча с широким клинком, потная и горячая. Индийская сабля палача. Мина чувствует проклятую энергию внутри здания и спешит туда, расстегнув форменный пиджак. Он душит, он слишком мешает разгорячённому телу, жаждущему движения, погони и схватки. Жаждущему поддаться безумной идее убивать и убивать проклятья, изгонять их, нечестивых, самым жестоким образом. Сплясать с ними ритуальный танец смерти. Злость и азарт клокочут внутри Мины, завывают, жутко смеются, скаля клыкастые пасти. Вдох-выдох. Слепой ищет зрячего — мёртвый ищет живого. Мина вытирает рукавом пиджака пот с лица. Пытается оценить обстановку. Снаружи и впрямь всё чисто. Она не помнит, в какой момент закончила. Но точно знает, что внутри многоэтажного здания никаких проклятий быть не должно. Потому, что там Годжо. И этим всё сказано. Но Мина чувствует зловоние проклятых духов. И почти не чувствует присутствия Сатору. От этого потроха скручиваются в тугой узел, желудок вынужден попросить наружу сегодняшний обед. А пот вместо горячего становится холодным. Вдох-выдох. Медленный вдох. Такой же медленный выдох. Слепой ищет зрячего — мёртвый ищет живого. Мина не помнит ни черта. В голове обрывками разодранной в клочья бульварной газетёнки мечутся моменты изгнания, уродливые образы проклятий, лезвие сабли в отблеске лунного света. Мина медленно успокаивается, отбрасывая всё ненужное, давит на рвущееся изнутри безумие. То сопротивляется. Смеётся. Яростно мечется. Зудит под кожей. Мина перешагивает порог заброшки. Старая школа побитой зверюгой, изъеденной временем и тягой человека к разрушению, стоит в лунном свете осенней ночи. Разбитые окна, граффити разной степени цензурности, пустые банки, использованные презервативы, вонь кошачьей мочи. Но по сравнению с тяжёлым смрадом проклятой энергии, плотным слоем утрамбованной в воздухе — это ничто. Мина хмыкает и ловит себя на том, что скалится. В предвкушении жирного улова. Проклятый дух не прячется. Он здесь, только руку протяни. Мина и протягивает. Отодвигает створку — это не класс. Это лаборатория. У окна стоит тёмный силуэт. На двух ногах — деформированных копытцах. Под серой кожей уродливыми буграми выступают позвонки. На голове огромные оленьи рога. Ветвистые. Мощные. Древние. Покрытые свисающими гирляндами старых веревок. На них, глухо постукивая друг о друга, болтаются маленькие черепки. Проклятье просто стоит спиной. Мина не понимает, почему Годжо его пропустил. Мина вообще не помнит, на каком моменте они с Годжо разделились. Ощущение неправильности сквозит из всех щелей. Вдох-выдох. Слепой ищет зрячего — мёртвый ищет живого. Мина переступает порог школьной лаборатории. Слышит под подошвами ботинок хруст и шорох. Кости. Мине не нужно опускать голову, чтобы увидеть их. Она знает, как они звучат. Она знает, как они пахнут. Но Амацуки всё равно опускает взгляд. Кости животных. Кости птиц. Кости людей. Черепа с вопящими пустыми ртами и двумя зияющими чернотой глазницами. Мина выставляет вперёд руку с мечом. Идеальное, изогнутое лезвие ловит отблеск луны и запирает его в своей стали на самом острие. Проклятье медленно поворачивается. Мина готовится атаковать, но вместо выпада вперёд замирает. Смотрит в пустые глазницы черепа. И чувствует, как её ведёт. Будто при отравлении газом. Обглоданные челюсти зверя открываются, и Мина слышит раздвоенный голос. Глухой и жуткий. Будто в нём соединился весь нестерпимый, замогильный ужас загробного мира. — Это твоё, — медленно говорит существо. И поднимает огромную цилиндрическую колбу. В таких обычно спиртуют всякую живность. Только вместо несчастной змеи с ощеренной пастью, свёрнутой кольцами в потускневшей от времени жиже, когтистая, невообразимо огромная рука держит стеклянный сосуд с двумя глазами. Они свободно плавают в прозрачной жидкости. Мина сглатывает вязкий ком. Собственные кишки от страха сворачиваются в тугой жгут. Неприятная догадка о хозяине двух глазных яблок в колбе вызывает панический ужас. — Этого быть не может, — шепчет девушка. — Возьми, — вновь тянет существо. — Возьми. — Этого быть не может, — повторяет Мина. — Ты сама их вырвала, сама мне их дала, — говорит проклятье. — Подержать. А сейчас возьми. Возьми. — Нет, — шепчет Мина. — Вставь обратно. С ними он будет всё так же прекрасен, как и при жизни. Существо протягивает ей колбу. И Мина в ужасе хрипит пересохшим ртом. Надтреснутый выдох заменяет ей крик. Потому, что радужки у вырванных глаз оказываются небесно-голубыми. Их лазурь чуть потускнела, но не перестала быть всё той же драгоценностью, которая ярким сиянием переливалась в обрамлении светлых ресниц Годжо. — Ты. Сама. Их. Вырвала. — Нет! — рявкает Мина. — Это обман. Иллюзия. Ты забрался ко мне в голову и дуришь, чтобы сбить с толку и сожрать. — Я не буду есть нашу госпожу. Я не буду есть ту, что освободила нас от шестиглазого бога, — проклятье наклоняет голову вбок, будто любопытный пёс, наблюдающий за хозяином. — Возьми. — Чёртово отродье, — плюётся Мина. — Посмотри вниз. Посмотри, — говорит ей существо. — Посмотри. Амацуки дрожит всем телом. Но не от страха перед уродством проклятья. Она опускает взгляд и срывает на дикий, безумный крик. Под ногами лежит мёртвый Годжо Сатору, смотря на свою невесту густой чернотой пустых глазниц. Слепой нашёл зрячего — мёртвый нашёл живого. Мина вынырнула из сна, будто из болотной трясины. Тяжело, топко, жадно глотая воздух. Книга соскользнула на пол с живота. Пот градом стекал по лицу. Чёрная майка неприятно прилипла к телу, белёсые пряди волос к взмокшей коже. Мина зажмурилась. Сморгнула влагу. Тело била неуёмная дрожь. Обрывки сна всё ещё размытыми контурами стояли перед глазами. Вот уже два дня подряд Минино подсознание вытаскивало самые глубинные, потаённые страхи, обрамляя их в яркие, слишком реальные образы. Сюжет разный, но конец всегда один — смерть сильнейшего. Сегодняшний разговор с полоумной старухой оставил отпечаток на сердце Мины. Он тяжёлой свинцовой пылью осел в голове и томительно тянул все силы и соки. Мина уважала Моро, но туманность рассудка пожилой сенсей всё больше отдаляло некогда сильнейшую некромантку от реальности. А, значит, на вещи смотреть трезво она не могла. И становилась опасной. Мина подняла книгу Кэндзи Миядзавы и встала с кровати. Посмотрела на отражение в старом зеркале. Приподняла волнистые пряди, которые из-за последнего занятия с Моро стали ещё белее. Смесь соли с перцем, в которой первого оказалось теперь гораздо больше. Сила не равно бессмертие. Особенно, если к твоему телу имеет доступ потомственный некромант. — Моя химэ чем-то опечалена? — Куроо прыгнул на подоконник с ветви сливы, росшей под окнами. Мина посмотрела на кота, взвешивая все за и против: рассказать Куроо о кошмарах или оставить всё при себе. Не беспокоить и без того вечно суетящегося друга, который потратил уже ни одну из девяти кошачьих жизней. — Я выгляжу как облезлая кошка, — фыркнула Мина, не затронув тему со сном. — Нет, дурочка, ты гораздо симпатичнее, — Куроо деловито обвил лапы хвостом. — Цвет станет сноснее со временем, химэ. — Дело не в самом цвете, хотя и в нём тоже. Просто… — Мина взъерошила волосы. — Просто это знак, свидетельство необратимого процесса в моём теле. Все проклятые техники, которые я использую, при неправильном распределении проклятой энергии и сбалансированного контроля будут иметь последствия. С правильностью у меня все нормально, с контролем тоже, а вот с балансом беда… — Не в этом дело, химэ, не ври мне, — упрекнул кот. — Возможно… я боюсь стать, как Моро-сенсей. Боюсь той же участи. Если посмотреть на ситуацию здраво, то мой страх иррационален, однако я ничего поделать не могу, — сказала Мина, перестав мучить волосы. — Позволь заметить, что ещё двести лет назад все потомки Проклятой луны ходили с белыми волосами. Таков был побочный эффект от использования проклятых техник их клана. — Я знаю, — кивнула Мина. — Но ты правильно сказал, это было двести лет назад. И с белыми волосами ходили, как и владели сильными техниками все дети клана Амацуки. Тогда мне могли посоветовать, как правильно управлять моими Четырьмя проклятыми лунами. Моро-сенсей сделала много, но всё равно недостаточно. Куроо тяжело вздохнул и покачал головой. Снаружи, за окном послышалось призывное «мяу». Мина хитро улыбнулась. — К кому-то пришла невеста, — протянула она. — Не невеста, а спутница для прогулок под луной, — гордо заявил Куроо. — Иди уже, донжуан, а то твою спутницу тётушка метлой прогонит. — С твоего позволения, химэ, — Куроо посмотрел вниз и ловко прыгнул на ветку дерева, и исчез в листве. Мина вздохнула. Хотелось есть — необычная реакция после отвратительного сна. Но сыграли ещё и занятия с Моро. У Мины всегда был бешеный аппетит, особенно после применения техник. Не хотелось спускаться вниз, чтобы нанести визит на кухню. Мина накинула лёгкое короткое хаори с узором из золотых рыбок. Чёрное. Надо было прикрыть открытые плечи. Мина не любила носить домашние кимоно, когда ходила по поместью. В них было неудобно. В детстве за своевольный выбор одежды, в которой можно было свободно носиться, её журили, а иногда и наказывали. Но с тех пор, как в Мине пробудились силы некроманта, пунктов, по которым ей влетало, стало чуть меньше. Мина надела широкие чёрные штаны свободного кроя, заправила в них удлинённый чёрный топ. И ещё раз поправила хаори — оно сползло с плеча. Главное не нарваться на Тайру или на кого из домашних. С братцем она не хотела видеться с тех самых пор, как он ткнул в болезнь деда. Да, словами, а не пальцем, желая расковырять болезненные язвы. Но выглядело это так, будто внук только и ждёт смерти нынешнего главы. Выжидает по-шакальи. Реальность, увы, жестока. С Тайрой Мина всё-таки пересеклась в коридоре у одного из выходов. Он прихорашивался к очередному свиданию: пригладил идеально чёрные густые волосы, надушился, напялил кожаную куртку, сменив привычное домашнее кимоно, даже отполировал ботинки. Сбрил трёхдневную щетину, из-за чего его правильные, будто вырезанные резцом скульптора черты лица не портило ничего. Тайра был красивым, но тупым. Тупым и жестоким. А ещё закомплексованным. Потому, что в искусстве заклинательства клана Амацуки не продвинулся выше двух лун. Это такая яркая, ядовитая смесь, ингредиенты которой и по отдельности ни к чему хорошему не приводили, а вместе были способны отравить всё. Мина просто хотела пройти. Без словесной перепалки, то бишь ругани. Потому что на изящный и хитроумный обмен колкими любезностями ума у Тайры не хватит. На этом поприще он всегда был похож на не слишком далёкого старшеклассника, которому проще дёрнуть за волосы или обматерить. Он и сделал первое, когда Мина проходила мимо. Схватил за прядь волос. Мина остановилась невольно, едва удержалась, чтобы зашипеть от внезапной боли. Нельзя было показывать её Тайре. Проходившие мимо служанки заметили это и зашептались. Но поглазеть не остановились. Удивительно. Хотя Мина не обольщалась. О маленьком, но неприятном инциденте между сестрой и братом к вечеру будут шептаться по углам поместья все здешние обитатели. Даже крысы под полом. — Годжо-куну нравится твой стиль облезлой кошки? — спросил Тайра, отпуская Мину. Хотелось вмазать ему, как в детстве. И сломать нос. Навряд ли отец будет сейчас за него заступаться. Мину никто особо не трогал с тех пор, как Годжо явно дал понять, на чьей стороне он будет в случае, если возникнет спорная ситуация. Или Мине причинят вред. Да, физически её и правда никто не трогал. А вот моральное насилие ещё никто не отменял. Слово подчас бывает хуже ножа. Но Тайра только и ждал, что Мина на него налетит. Поэтому она лишь посмотрела на брата. И собралась пройти дальше. Тайра раздражённо повёл плечом и скривился, словно ему под нос прямо сейчас сунули тухлую рыбу. Мина двинулась вперёд, но Тайра перегородил ей дорогу. Ссоры не избежать. Да, Мина, признаться, уже не особо-то и хотела. Внутри разгоралось азартное желание уложить братца на лопатки хотя бы словесно. Возможно, оно того не стоило, но веселье гарантировало. — Хорошо, что ты сосватана, иначе с таким дрянным характером не нашла себе хорошего ёбаря, — плюнул он. — А тебя только ебля и интересует. Жаль, женщины не в курсе. Отец знает, к кому ты на свиданку бежишь? На этот раз брюнет или блондин? Её взгляд невозмутим. В глазах напротив — огонь. — Ты чё несёшь? — тихо прошипел Тайра. — Не трогай меня больше, и разговаривать нам не придётся. — Не смей вести себя так. Я скоро стану главой клана Амацуки, а тебе быть всего лишь подстилкой Годжо Сатору. — Не хочешь поменяться? Роль подстилки пойдёт тебе больше, чем главы клана, — сказала Мина, чуть улыбнувшись. — Я из тебя сейчас всё дерьмо выбью, сучка тупая, — Тайра грубо схватил Мину чуть выше локтя. — Совсем страх потеряла. Думаешь, раз раздвигаешь ноги перед сильнейшим, сразу можно всякий стыд потерять, м? — Отпусти, — Мина подняла на него спокойный взгляд. — Вот ещё! — воскликнул Тайра. — Отпусти, — повторила Мина. — А то что? — усмехнулся Тайра. Мина не ответила. В следующую секунду её брат заорал от ужаса, взглянув на кисть правой руки. Всё равно, что у гниющего трупа: кожа темна от гангрены, иссохшая смрадная плоть вместо живого и настоящего. Тайра хотел было отскочить назад, но Мина ловко перехватила его за локоть, и гниение поползло выше. — Оставь меня в покое по-хорошему, — сказала Мина. — Ты ебанулась? Знаешь, что тебе будет за убийство главы клана? Совсем не боишься? — Тайра попытался вырваться, но мозгов у него хватило, чтобы понять: дёрнется сильнее, и гнилая плоть начнёт рваться. — Я ведь подстилка Годжо Сатору, чего мне бояться? — сказала Мина и улыбнулась, демонстрируя белые зубы с чётко выраженными, пусть и маленькими, клыками. А потом резко отпустила Тайру. Тот отскочил назад, поспешно осматривая руку. Гнилой плоти как не бывало. Он два-три раза провёл по коже, силясь понять, не пострадала ли конечность. А потом поднял круглые от страха и гнева глаза на сестру. — Бешеная сука! — Лучший комплимент, — чуть склонила голову Мина. Тайра кинулся вперёд, чтобы всё-таки ударить сестру. Уязвлённая гордость напополам с редкой глупостью требовали возмездия. Но в двух шагах от Мины парень будто бы врезался в невидимую стену и снова отлетел назад. — Йо, — послышался голос сбоку. — Извини-извини, Тайра-кун. Брат и сестра резко обернулись. — Годжо-кун, — Тайра нервно дёрнул плечом, накидывая обратно слетевшую куртку. — Годжо-сан, — удивилась Мина. — А я вот к главе вашего многоуважаемого клана по делам приехал, — Сатору сделал пару шагов вперёд. — Дедушки в поместье нет. И не будет до завтра, — сообщила Мина. Он на процедурах в больнице старого знакомого, поправляет здоровье. Мина в который раз убедилась, что дедушка совершил огромную глупость, намеренно не освоив технику Шести проклятых лун полностью. Всё из-за боязни, что Совет старейшин поступит с ним так, как поступил с Моро, и передаст управление кланом менее талантливому брату Эномото-сану. — Что же делать? Неужели я зря ехал в такую даль? — протянул Годжо, потирая подбородок длинными пальцами. — А уже так поздно. — Гостевые комнаты свободны, — сказала Мина. Тайра усмехнулся, покосившись в сторону сестры. Будто бы она предлагала Годжо лечь в своей комнате, в свою кровать. Мина не обратила на это ровным счётом никакого внимания, хотя где-то в глубине души всё равно неприятно ущипнула обида. Обида на тупость брата. — Я пойду, — заявил Тайра, проходя мимо Годжо. Тот перехватил его за локоть. Очень мягко, по-братски, если не по-отечески. Тайра был ниже Сатору на полголовы. Поэтому смотреть на Годжо приходилось снизу вверх. — Я бы не стал обижать сестру, — миролюбиво заметил тот. — Или что? Придётся иметь дело с тобой? — фыркнул Тайра. — Конечно, — кивнул Годжо. — Она ведь моя будущая жена. И я, как хороший муж, не собираюсь ограничивать госпожу Годжо ни в чём, в том числе и в желании начистить родному брату еблет. — Да вы оба совсем больные, — прошипел Тайра, вырывая локоть. — Правду говорят, муж и жена — одна сатана. — Как мудро сказано, Тайра-кун, — торжественно заявил Годжо вслед взбешённому такой взбучкой сразу от двоих магов парню. — Мы пока не женаты, — заявила Мина, пытаясь как-то скрыть нарастающее в груди тепло. — Это вопрос времени, — сообщил Годжо. — Но все уже думают, что я с тобой сплю, — сказала Мина. — Пусть думают, тебе ли не всё равно? — Всё равно, но иногда, знаешь ли, вредит душевному спокойствию, — хмыкнула Мина. — Так давай его поправим. Тётушки на вашей кухне сегодня готовили сезонные моти. Я знаю, я звонил. Не напоишь чаем уставшего с дороги путника? — Годжо расплылся в лучезарной улыбке. — Так ты не к деду приехал? — вскинулась Мина. — Ну, я предпочёл совместить приятное с полезным, — заявил Годжо.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
— Я сопровожу молодого господина в гостевые комнаты, — сказал управляющий Ёндэмэ. Не служанке поручение дал, а сам вызвался. Отцовский приказ. Чисто из вредности. Ему не нравились слухи, что отношения Мины и Годжо якобы зашли дальше положенного. Это «порочило» доброе имя клана, где «строго» чтили традиции. Настолько строго, что отец под носом крысу цвета голубой лагуны не заметил. Он сам же Тайру в неё и превратил. Годжо хмыкнул, посмотрел на Мину. Ему в принципе было всё равно, кто проводит до гостевых спален. Но компания Мины была куда приятнее. Да и сама девушка вдруг ощутила острую потребность пойти против воли отца. И пускай об этом будет больше разговоров, чем о перепалке брата с сестрой несколькими часами ранее. К тому же, появилась лишняя возможность побыть рядом с Сатору. Даже если это просто означало пройтись с ним по лестнице до нужных комнат. — Я сама, — сказала Мина. — И сама сообщу об этом отцу позже, можете не утруждать себя, Ёндэмэ-сан. Тот поджал губы. — Позвольте откланяться. Ёндэмэ поклонился, развернулся и зашагал прочь, изредка кидая короткие взгляды в сторону лестницы, у которой стояли Мина и Годжо. — Идём, — сказала девушка. И первая начала подниматься по ступеням. Годжо пошёл следом. Мина не могла знать наверняка, но всё равно чувствовала пристальный взгляд, упирающийся между лопаток. Годжо рассматривал побелевшие волосы, но ничего не спрашивал. Мину это немного раздражало. Но она решила промолчать. А что здесь сказать? Навряд ли у него в мыслях поселились намерения смеяться над новой особенностью Мины. Он, конечно, мог найти словечки позаковырестей, но навряд ли стал бы это делать сейчас. Да и стал бы вообще вопрос другой. Мине нравилось думать, что это своеобразная чуткость с его стороны — не комментировать то, в чём Мина уязвима. У Сатору своё понимание заботы. Несколько своеобразное для прочих. Непонятное для большинства. Её собственный мозг норовил загнать всю рациональность, ведомую здравыми рассуждениями, в нехитрую ловушку, внушая одну простую мантру: Годжо Сатору — единственная ниточка, чтобы избавиться от навязывания воли клана и старейшин. Хотя бы частично. Вся бунтарская натура сразу же вставала на дыбы и возражала, давая понять, что Мина и сама в состоянии справиться. Но если смотреть на вещи без лишних примесей бурлящих внутри эмоций и доводов, то лучше пусть рядом будет Годжо. — О чём думаешь? — он вырвал её из размышлений. — О тебе, — ответила Мина. — Надеюсь, не о том, что я съел почти все моти и не оставил твоему старику, — улыбнулся Годжо. — Деду нельзя, Тайра обойдётся. А у тебя навряд ли что-то слипнется. Мина тяжело вздохнула и отодвинула в сторону дверь-створки, третью по счёту от лестницы. Чуть дальше от неё по коридору находилась гостевая, где Годжо в редких случаях оставался на ночь. Причиной именно этого выбора апартаментов было очень просторное помещение, удобное расположение и мягкие футоны, хотя, последнее можно было легко заменить на нечто более современное и удобное. Но существовал в этой комнате один изъян. Годжо по привычке не наклонился и лбом врезался в верхнюю перекладину. — Береги голову, вдруг там мозги, — сказала Мина. Годжо раздражённо фыркнул. Его голову защищала бесконечность, а вот настроение от врезания в вечно низкие дверные проёмы — нет. Парень стянул повязку с глаз. Проследил, как Мина отодвигает дверцу шкафа и достаёт футон, свёрнутый в мягкий зефирный рулет. С интересом подождал, пока она повернётся и встретится с ним взглядом. Потому, что обожал то, как юная госпожа Мина Амацуки сначала терялась при виде его ничем не прикрытых глаз, а потом смотрела на него слишком пристально, не скрывая своей симпатии. — Сам постелишь или служанку позвать? — спросила Мина. — Я так посплю, — отмахнулся Годжо. — На полу? Ты и так сутулишься. Хочешь раньше времени со здоровой спиной попрощаться? — Я превосходно обратной проклятой техникой владею так-то. Больная спина мне не страшна. Сатору стянул форменную куртку, под которой оказалась чёрная футболка. Сильно обтягивающая его тело. — Она тебе нигде не жмёт, доступ кислорода к мозгу не перекрывает? — спросила Мина, приподняв аккуратную пушистую бровь. — Вы на завтрак лимон сегодня кушали, госпожа Амацуки? Или вам настолько понравился мой внешний вид, но признать гордость не позволяет? — Точно, перекрывает, — кивнула Мина сама себе. Годжо долго смотрел на неё, никак не отреагировав на её слова. Мина поёжилась, понимая, что он опять пялится на её волосы. — Не смотри так на них, — пробубнила она, отводя взгляд. — Почему? — спросил Годжо. — Просто не смотри. Я знаю, что теперь чем-то похожа на Моро-сенсей. Годжо явно о чём-то задумался, слишком очевидно закрутились шестерёнки в его красивой белобрысой головушке. Мина не стала дожидаться, пока он что-то сообразит и выдаст, поэтому просто толкнула футон, расстелив его около Годжо, и решила уйти. — Остальное доделаешь сам, не маленький. Спокойной ночи, — она повернулась, чтобы уйти, но успела сделать только шаг. — Мамочка, я застрял, — жалобно протянул Годжо. Мина повернулась к нему и впала в ступор. Сатору опрометчиво решил стянуть футболку резким движением через голову и глупо запутался, издав какой-то неопределённый кряхтящий звук. Видимо, сам не ожидал, что получится так. — Ты серьёзно?! — Мина подошла ближе, протянув руки. Да, когда ты такая оглобля и ввысь и вширь, лучше быть осмотрительнее и не делать резких движений. Но с другой стороны, благодаря его неуклюжести Мина впервые увидела Сатору почти без одежды. И хорошо, что именно так — наглая морда спрятана под чёрной тканью, значит, и улыбочки, демонстрирующей его превосходство, Мина не увидит. А, может, Годжо вовсе не случайно так нелепо запутался в собственной одежде? Хотя, навряд ли. Незачем ему в подобные игры играть. Мина застыла с поднесёнными для помощи Годжо руками. Взгляд её не вовремя скользнул по оголившемуся мужскому телу. Да, посмотреть там было на что. Оно красивое, стройное, с подтянутой рельефной мускулатурой. Но не мускулы под белой кожей привлекли внимание госпожи Амацуки. Шрам. Уродливый, рваный и такой огромный. Он, казалось, проходил по всей длине торса, широкой груди и заползал на ключицу. Шрам не такой уж и старый, оттого ещё более страшный. Кожа зарубцевалась, но ещё не выбелилась, не потускнела. На теле Годжо Сатору он смотрелся инородно, совсем неправильно. Вовсе не из-за своего явного уродства. А по другой причине. Рана явно была смертельной. Значит, когда-то Сатору Годжо мог умереть. Кто, ками-сама, мог нанести такой урон Годжо Сатору? Насколько же силён и страшен тот человек? Мина поняла, что откровенно пялится на старую рану Годжо только тогда, когда сама почувствовала пристальный взгляд. Подняла глаза и прерывисто выдохнула. Годжо уже стянул с себя футболку, растрепав волосы. Его невообразимо голубые глаза смотрели на девушку спокойно, с лёгким прищуром. Ни гнева, ни раздражения, ни неприязни. Ровным счётом ничего, чем бы Сатору выказал своё недовольство. — Извини, я… я не хотела… так смотреть, — Мина почувствовала себя нашкодившим котёнком, ощутив чувство вины перед Годжо. — Но смотрела, — Годжо растянул тонкие красивые губы в улыбке. Мина открыла и закрыла рот, как делает вечно молчаливая рыба в аквариуме. Опустила взгляд и уставилась на ступни в белых носках: сначала свои, потом его. Слов не нашлось, потому что в голове ни одной разумной мысли. Ей уже не важно, делал ли Сатору это специально. Мина чувствовала себя неловко по трём причинам: во-первых, она пялилась. Смотрела во все глаза. Даже по отношению к Годжо, который сам не представлял, что такое личные границы, это невежливо. Во-вторых, шаблон всесильного и всемогущего Годжо Сатору, только что треснул. Казался прочной бетонной стеной, а на деле ближе к фарфоровой чашке из дорогого китайского сервиза. Сразу вспомнились слова Моро: Шестиглазый тоже смертный. А в-третьих, и самых ужасных для Мины, девушка почувствовала лёгкий укол возбуждения. За которое ей тут же стало стыдно. Всё ещё свежи были воспоминания о разговоре в кафе. И Мине не хотелось снова причинять Годжо дискомфорт. Сатору протянул руку и убрал поседевшую прядь Мине за ухо. А потом запустил пятерню в её волосы. Девушка заметно вздрогнула, когда молодой мужчина пропустил пряди сквозь длинные пальцы. Те седыми паутинками переливались в уличном свете луны и медленно, прядка за прядкой, опустились обратно, коснувшись щеки девушки. Сатору повторил это движение ещё раз. — Мне нравятся твои волосы, — сказал Годжо. Сердце в груди Мины работало с усилием отбойного молота и, казалось, даже коты на улице слышали, как оно бьётся. Что уж говорить о Годжо. Тепло чужого тела и его запах окончательно спутали все мысли в голове. Мина приподнялась на цыпочках, задирая голову, но остановилась всего в нескольких сантиметрах от тонких губ, пахнущих сладким. Поджала свои. Годжо не шевелился. Лишь взгляд опустил с глаз на губы Мины и обратно. — Я помню, что тебе это не интересно… — окончательно перешла на шёпот она. — А что мне целоваться нравится, ты уже забыла? Тоже шепотом. Она коснулась его губ. На пробу. Сатору замер, но не остранился. Нежность Мины, её неуверенность и вместе с тем решимость дикой смесью несочетаемого разожгли искренний порыв желать и нежить это чудное дитя Проклятой луны. Чтобы никто не смел в её сторону кинуть гадость или причинить ей вред. Даже мысленно. Годжо позволил себя поцеловать. Это было мягко. Мина до сих пор переживала о том разговоре, брала во внимание его возможное нежелание. Непривычно чуткая. Сатору она так нравилась в этот момент. Он ответил. Сначала неспешно. Не как у кафе. У кафе и поцелуя-то не было, так, соприкосновение губами. Как закрепление договора, который они заключили. Опыту Мины грош цена, но это и не важно. Она была искренней. Нежно, немного неуклюже из-за неопытности, но вместе с тем трепетно. Как тонкие крылья летающей над водной гладью стрекозы. Сатору отстранился. Посмотрел на Мину ещё раз и поцеловал сам, уже уверенно и спокойно. Годжо сказал тогда, что его ничего не захлёстывает во время поцелуев. И не соврал. Но с Миной оказалось внезапно приятно. Даже слишком. Годжо прижал Мину ближе. Они опять утонули в новой волне тепла. Сатору проще выразить что-то через прикосновения, чем словами в такие моменты. Он очень тактильный. А к Мине прикасаться было приятно. И её прикосновения ощущались приятно. Но поцелуй пришлось прервать. Разомкнуть свои губы, отстраниться от чужих. Потому что всё начало перерастать из тихого признания симпатии без слов в страстную попытку заглушить голос рассудка. Мина чуть отстранилась, посмотрела в глаза Годжо. Её и без того сбивчивое дыхание окончательно перехватило. Сложно было смотреть на такого Годжо. Со сверкающими словно драгоценные камни глазами. — Давай… — начала она обманчиво решительно. — Давай… перестанем. — Почему? Боишься, что домашние будут шептаться? Так им особого повода и не нужно, — Годжо сам силился перевести дыхание. — Я боюсь, что захочу не только целоваться, — призналась Мина. Годжо положил широкую ладонь ей на щёку, внезапно готовый отдаться неожиданному порыву принять брошенное не так давно предложение девушки. И дать ей желаемое, самому погрузившись в пучину новых ощущений. Со своим человеком. Но решать исключительно Мине. Он спокойно проживёт и без телесных страстей. Она протянула к нему руки и обхватила за шею, крепко обняв. Зарылась носом в изгиб плеча, распаляя кожу горячим дыханием. Годжо растерялся на мгновение. Такой нежной и податливой он Мину не видел никогда. Искренней, честной и прямолинейной она была всегда, но мягкость проявляла крайне редко. Он обнял её в ответ, плотнее прижимая к себе. Мине было неудобно из-за разницы в их росте. Но она не обращала на это никакого внимания. Так и они стояли в тишине медленно засыпающего огромного старого поместья. — Ты это специально? — спросила Мина, почти убаюканная в руках Годжо. — Что специально? — не понял её Годжо. Или сделал вид, что не понял. — Нет, ничего, — отмахнулась Мина. — Просто волосы… Возможно она смутно догадывалась, почему Годжо устроил маленькое представление, которое переросло в нечто большее из-за внезапной реакции Мины на не выбеленный временем шрам. Сатору и не думал, что Мина воспримет это так близко. Будто ей самой вдруг стало больно и страшно. Не настолько, насколько ему в тот момент «перерезания пуповины», держащей его за земное, если не сказать, приземлённое. Но всё же. А ещё Мина явно боялась перемен во внешности, свидетельствующих о запущенной неизбежности для неё, как для заклинательницы техник Четырёх проклятых лун. А может и вовсе подумала, что такой Годжо не понравится. Она ведь девчонка… Годжо плохо понимал девчонок, чуточку лучше парней, но никогда не полностью людей. Он был чуток только к «своим» и «по-своему». — С такими волосами ты похожа на Дайнерис Бурерождённую, — сказал Сатору, усмехнувшись. Мина слабо, но весело фыркнула в ответ. — Это комплимент? — Статичное наблюдение. — Только ты совсем не смахиваешь на кхала Дрого. — Я и не хочу. Он плохо закончил. Мина снова тихо рассмеялась.