—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
— Как же быстро растут чужие дети. Его старческий голос был пропитан суровым благородством. Тяжёлый, тягучий и густой. Хотя сам господин Цубаса Юдай уже не внушал такого трепета. Страх, возможно. По молодости он был статен, высок и невероятно хорош собой. От былого осталось только высокое тело, обтянутое морщинистой, будто изюм, кожей в пигментных пятнах. Седые волосы не собранные, не подстриженные космами ниспадали по плечам и спине, как у обезумевшего городского бродяги. Однако в глазах его острыми гранями сверкал пытливый ум и редкое здравомыслие для человека в столь почтенном возрасте. Даже не верится, что Цубаса-сан пронёс это через всю свою жизнь, приличную её часть будучи старейшиной из Совета. Сейчас у него заслуженная отставка — тоже редкость. Обычно старейшины цепляются за насиженные места, пока не обратятся в пыль. А Цубаса-сан ушёл, не сказать, что сам. Выжили — точное определение. Теперь, живя в отшельничестве, с одним только дворецким, Цубаса-сан медленно увядал, истончался и крошился, будто трухлявое дерево. Но голова его будто бы оставалась светлой всегда. Жаль, что всё тело не отвечало ему тем же. — Я видел тебя девчонкой, ребёнком с отцовским пронзительным взглядом, а теперь передо мной сидит взрослая красивая женщина, — сказал старик. Посмотрел на Сакуру, что сидела в кресле напротив. К чаю она не притронулась. И правильно делает девочка, что не пьёт у чужих, не берёт с чужих рук ничего. Даже если доверяет человеку. — А вот вы не изменились, — улыбнулась Сакура. — Каким старым были, таким и остались. Старик хрипло рассмеялся. — Пожалуй, ты права, — сказал Цубаса-сан. — Что ты хотела, Куран-сан? — Я бы хотела узнать, как можно убить… обладателя шести глаз и родовой техники клана Годжо? — спросила Сакура. — Собралась убить Годжо Сатору? — усмехнулся старик. — Нет, скорее тех, кто собирается, — пояснила Сакура. — Всё-таки грядёт буря, — тяжело вздохнул Цубаса-сан. — Теперь ясно, почему ты не задала мне этот вопрос в письме, а приехала лично. Последние несколько лет сестра Куран и Цубаса Юдай состояли в переписке. Самой настоящей, с бумагой и конвертами. Электроника и любые гаджеты были старику чужды. Привлекать к их освоению третьих лиц Цубаса не хотел, не доверял. Ему оказались куда ближе настоящие письма, будто последние отголоски его былой жизни, молодости, когда и помыслить было невозможно о современных способах передачи информации. К тому же, бумажные письма легче уничтожить: Сакура сжигала все ответы на важные вопросы, запоминая информацию и передавая её Оките. Цубаса тоже бросал в камин листы с аккуратным почерком и зашифрованными просьбами разъяснить или рассказать то, что Сакура не смогла найти в архивах библиотеки или попросту не поняла. Цубаса был очень умён и обладал поразительной памятью. А ещё, причина по которой ему могла довериться сестра Куран, крылась в преданности этого человека. Её дед, Аято Томоэ, когда-то спас Цубасу и его любимую жену от страшных гонений, помог восстановить репутацию и место в совете. Аято хоть и был отшельником вместе с такими же отшельниками, что жили в горной деревне, но обладал удивительной любовью Фортуны, как и его дочь. Жаль, драгоценной внучке этих же сил не досталось. А сейчас она приехала лично. Цубаса услышал рёв мотоцикла, сидя в кресле, и сразу понял — что-то случилось или должно случиться. И не прогадал. Потому, что Сакура задала тот вопрос, за который их обоих могут подвести под суд Совета старейшин или сделать врагами целого клана Годжо. Но Цубасе не страшно. За себя. Вот за внучку друга тревожно. — Тебе стоило бы спросить, возможно ли это вообще, — сказал Цубаса-сан. — Возможно ли это? — спросила Сакура. — Да. Очень сложно, но в этом мире нет ничего невозможного. Умирают даже боги, — начал Цубаса-сан. — Пожалуй, самый значимый и известный случай в истории мира магии был в эпоху Кейчо, когда главы великих кланов Годжо и Зенин поубивали друг друга перед знатью. — Про это я слышала. Пользователя бесконечной техники, Шестиглазого заклинателя, убил обладатель техники Десяти теней, — Сакура посмотрела на чашку нетронутого чая. — Слышала я и о том, что ещё до отделения побочной ветви Годжо от клана Сугавара в Золотой век магии в жертву божеству был принесён мальчик-подросток, который ещё не раскрыл свой потенциал. И убит он был особым оружием. — Ты хочешь спросить меня про кинжал «Тёмных вод», что выковал дьявольский кузнец Хагараяши? — догадался старец. — И про него тоже, — кивнула Сакура. Дьявольский кузнец Хагараяши жил в Золотой век магии. Славился он тем, что мог ковать невероятной силы проклятое оружие. Убийца богов, которым владела Сакура, — а до неё и ещё ряд заклинателей, способных достать могущественный меч из ножен — его творение. От преображённой в оружие стали не заживали смертельные раны, они могли убить сильнейшего из сильнейших, будь то маг или проклятый дух. А кинжал «Темных вод» и молот кузнеца вообще считались особенными, потому что с помощью них заклинатель мог преобразовывать не только железо, но и плоть — ковать демонов и подчинять их себе. — Любое оружие Хагараяши может убить хоть бога, хоть чёрта. Шестиглазый, который вполне смертный, как бы нам ни доказывали обратное, не исключение. Просто Годжо Сатору — один из самых сильных обладателей наследственных техник своего клана. Его появление нарушило баланс в мире магии, и многие привычные вещи теперь под вопросом. Но я не сомневаюсь в оружии дьявольского кузнеца, — сказал Цубаса-сан. — Другое дело, что его по всему земному шару найдётся не так много — экземпляра два, может, три. Но немаловажное значение имеет и тот, кто обладает этим оружием. Как думаешь, смогла бы ты убить Сатору Годжо Ками-но-Гороши? — Я, конечно, сильна, но настолько льстить себе не могу, — мягко улыбнулась Сакура. — Вы правильно сказали, Годжо нарушил баланс, и многие вещи теперь под вопросом. — Ты ещё не до конца раскрыла свой потенциал. Поэтому — да, пока сил не достаёт. Но, знаешь, кто бы наверняка смог нанести Годжо-куну смертельный удар? — Кто? — Твой отец, — произнёс Цубаса. — Боюсь, мертвец не совладает с тяжёлым мечом, — усмехнулась Сакура. — Тем более, обугленная головешка. Она живым людям не угроза. — Не обманывайся, дитя. Ты ведь прекрасно знаешь, что дракон в своём огне сгореть не может. А Куран Хидеки был истинным воплощением Фудо-Мёо, живым и таким же могучим, яростным, сильным. Не зря ему присвоили особый ранг. Его прозвали огненным палачом, пытались найти хороший ошейник шипами внутрь и короткий поводок, но на деле просто боялись, что он придёт и по их грехи. Он — сталь и огонь, чистое сердце и справедливость. — Я помню отца другим, далёким от того идеала могучего мужа, что вы описали, — Сакура смотрела в одну точку, невольно погрузившись в воспоминания. — Разумеется, ты его дочь. Но то, что Хидеки Куран был силён, отрицать не станешь? — Думаете, он не сгорел тогда в собственном пламени? И восемнадцать лет молча где-то сидел, не высовываясь? Так себе Фудо-Мёо во плоти, не находите? Голос Сакуры звучал спокойно, но твёрдо. Цубаса мягко улыбнулся. Он совершенно не собирался будоражить старые раны на драконьей чешуе. — Не принимай размышления старика за чистую монету. Не думаю, что ты не задавалась теми же вопросами. Просто давай вернёмся к нашей теме. — Если позволите, — сказала Сакура. — Уточню ещё раз: Ками-но-Гороши может навредить Шестиглазому? — Да. — И кинжал Тёмных вод? — Да. Не просто навредить, но и «перековать». «Так вот зачем он нужен Эномото, чтобы ещё и подчинить себе Годжо» — подумала Сакура, а вслух спросила: — Вы знаете местоположение проклятого артефакта? — Ты действительно не собираешься вредить Годжо-куну, дитя? Он держит на плечах то хрупкое равновесие… — Нарушенное им же, — перебила старика Сакура. — Я никогда не причиню ему вреда, потому что прекрасно осознаю его значимость для всего магического мира. И ещё, пожалуй, главная причина: его очень любит дорогой моему сердцу человек. Поэтому он дорог и мне, как бы ни хотелось обратного. — Любовь у представителей клана Куран сильная, похожая на одержимость. Но в твоих глазах я вижу не затуманенный чувствами разум. Можно сказать, что в чём-то ты всё-таки превзошла отца, — улыбнулся Цубаса-сан. — Рада слышать. Сакура склонила голову в знак уважения. — Твои слова окончательно убедили в правильности сделанного мною выбора, — Цубаса-сан достал из-за пазухи кимоно конверт. — Это контакты одного моего друга, тоже заклинателя, доктора Маринуса. Он или его ученица могут помочь тебе найти либо сам кинжал, либо его местоположение. После войны с США и капитуляции Японии очень много холодного оружия вывезли американцы и их союзники просто в качестве сувениров. На память. Вот и проклятые предметы дьявольского кузнеца исключением не стали. Цубаса-сан положил конверт на деревянный столик между их с Сакурой креслами и придвинул ближе к заклинательнице. Казалось, что все его кости разом заскрипели, будто старые ставни. Сакура приняла конверт и поклонилась. Она доверяла Цубасе Юдай, как доверял её дедушка — единственный человек, в котором Сакура никогда не сомневалась. Но всё равно была слишком осторожна. Цубаса знал, что сестра Куран ведёт тихую войну против Эномото, защищает сестёр и орден. Но о Мине и лисьем камне был не в курсе. По крайней мере, напрямую ему об этом никто не рассказывал. — Благодарю, Цубаса-сан. Сакура улыбнулась. Цубаса кивнул в ответ и приподнял тонкие губы, больше похожие на полоску уродливого шрама, в подобии улыбки. А потом сделал глоток чая. Проследил, как Сакура красиво и легко поднялась с кресла. Ему теперь любое движение, не скованное артритом, казалось чуть ли не божественным. — Знаешь, дитя, ты ведь давно знакома с молодой госпожой Амацуки Миной? — Да. Сакура кивнула и внимательно пригляделась к Цубасе-сану. — Вы ведь не просто так спросили про неё? — О них с Годжо-куном ходили разные слухи. Я не про последние, где речь идёт о расторжении их помолвки, а о непристойном поведении неженатой пары. Скажи мне, у них действительно чувства к друг другу? — Насколько я могу судить, — ответила Сакура. — Значит, да, — усмехнулся старик. — Что ж, передай госпоже Амацуки, чтобы распорядилась своими знаниями о родовой технике «Переливание жизни» с умом. — Для отшельника вы слишком много знаете о нынешнем поколении магов, — заметила Сакура. — Совсем нет, — покачал головой Цубаса. — Я знаю, что Моро-сама не могла не научить ученицу этой технике. Да и сама девочка применила её неосознанно, оживив кота. На ушах тогда стояло всё магическое сообщество. Помню это, помню. Но цена такой силы слишком велика. Дитя Проклятой луны отдаёт часть своей жизни. Я ещё раз прошу тебя, передай юной госпоже, чтобы разумно распорядилась имеющимися знаниями. Сакура вновь поклонилась, чувствуя, как внутри закипает гнев. Иногда она от злости и ярости уставала настолько, что больше ничего чувствовать не могла, кроме опустошения и желания посшибать проклятиям головы. Туманность слов Цубасы-сана вызвала раздражение у Сакуры, но, возможно, их поймёт Мина. — Я передам. — Не злись. Я побитый молью заклинатель, чьи дни уже идут на закат. Знания — единственное, чем я могу помочь молодому поколению. Поддержать их на непростом пути. — Поэтому я ценю каждое сказанное вами слово, — мягко улыбнулась Сакура. — Мне пора. До встречи. — Прощай, дитя моё, — склонил голову в ответ старец. Огромные часы с маятником, что стояли в гостиной, отмеряли минуту за минутой. Вскоре с улицы послышался гул мотора, а потом мотоцикл с рёвом понёс хозяйку в сторону дороги, прочь из загородной глуши. За окном небо окрасилось в молочные сумерки. Цубаса-сан долго смотрел в окно, а потом не заметил, как веки начали слипаться. Он клюнул носом, задремал всего на пару секунд. Так ему показалось. Ведь пары секунд попросту бы не хватило, чтобы в кресле напротив появился настоятель Эномото. Цубаса тяжело разомкнул веки, тряхнул лохматой головой и посмотрел на незваного гостя. Он был не один. За спинкой кресла стоял очень высокий статный мужчина. Волосы его были чёрными, как и одежды. Лицо скрывала маска оскалившегося демона-они с торчащими наружу клыками. В тёмных прорезях глаз сверкали стального цвета безжизненные глаза. — Жизнь в одиночестве не идёт тебе на пользу, друг мой, — улыбнулся Эномото и прикрыл рот веером. — Краше тебя только огородное пугало. Цубаса-сан хрипло усмехнулся. — Уж лучше быть огородным пугалом, чем ядовитой змеёй. — Не скажи, — пропел Эномото. — Что тебе надо, лицемерный ублюдок? — выплюнул слова Цубаса-сан. — Легче на поворотах, друг мой, — предостерёг его настоятель. — Что ты мне сделаешь, Эномото. Убьёшь? Я знал это, давно знал. Но смерть мне не страшна. В отличие от тебя, я не боюсь ни стареть, ни умирать, — сказал Цубаса. — Дурак, — весело заявил Эномото. — И большинство подобных тебе — дураки. Разбрасываетесь красивыми речами, кичитесь, что не боитесь смерти. Пока она не приходит к вам в дом. Под конец фразы его глаза стали совсем безумными. Сердце Цубасы дрогнуло, но ощущение неизбежного пустило парализующий яд по телу. Он, как старый пёс, почуявший живодёров, но слишком побитый жизнью, чтобы биться за неё до последней капли крови. Это настоятель Эномото поспособствовал тому, что Цубасу Юдай едва не выгнали из совета с волчьим клеймом. Уж слишком умным и наблюдательным оказался старик. Что Эномото было не на руку. — Полагаю, ты её и привёл, — старец кивнул на человека за спиной Эномото. — Оу, нет, я решил похвастаться перед тобой лучшим творением, — настоятель едва ли не в ладоши хлопал, как переевший сахара ребёнок. — На него у меня ушло с немалым семнадцать лет. Я почти отчаялся, что не выйдет, что придётся бороться в одиночку и дальше изворачиваться, хитрить, подкупать и жить в страхе. Но тут — раз! И получилось! Это венец моих трудов, любуйся. — Сара… — хотел позвать Цубаса единственного слугу, но тут же изошёлся кашлем. Выплюнул кровавый сгусток. Глаза старца широко распахнулись. — Деньги творят чудеса. Можно купить самое преданное сердце, чтобы то вовремя оставило своего господина, а до этого долгие годы подмешивало в чай бесстрашия яд, — Эномото подался вперёд и заглянул собеседнику в лицо. — Твой слуга так себе шпион, я не смог толком узнать предмет вашей с Куран переписки, но вот медленно тебя травить у него, на удивление, получилось. Цубаса хотел сказать что-то, но из глотки вырвался лишь сдавленный хрип. Забулькала кровь, как бывает кипит наваристая жижа в котле. Эномото встал на ноги и обошёл столик. Шелестели его дорогие одежды. Настоятель наклонился к старику. Запахло ладаном. — Знаешь, ты отказался помогать мне. Отказался поддерживать меня. Отказался выводить со мной проклятых духов — кровавых паразитов, из-за чего я потратил на их совершенствование драгоценные годы. Годы проб и ошибок, годы пресмыкания перед ублюдками из совета и той старой стервой матушкой. Годы борьбы с маленькой сучкой Куран. Годы борьбы со старшим братцем, который забрал у меня всё. А теперь я уничтожу их и получу своё. Медленно, с наслаждением буду упиваться бессмертием и страданиями врагов. Жаль, что ты этого не увидишь. Он шипел, как змея. Скалился, как скалятся голые черепа. Дыхание его было ядом. Слова — приговором. Цубаса-сан чувствовал, как не может пошевелить ни одним мускулом. Ощущение беспомощности пронзило его нутро. — Посмотри на своего палача, — продолжал настоятель, схватив старца за седые волосы на затылке. — Он тоже яростно сопротивлялся, а в итоге стал послушнее дворового пса. Но прежде, знаешь, сколько моих последователей убил? Как он бился и рвался, как сопротивлялся и не принимал свою судьбу? А теперь что, мой слуга. Если ты скажешь, о чём говорил с Куран, он, возможно, убьёт тебя быстро и безболезненно. Эномото оскалился, будто бешеная гиена, у которой едва ли пена изо рта не шла. Цубаса посмотрел на мужчину, что безмолвно стоял напротив. Эта статная фигура, внушающая трепет и ужас одновременно. Взгляд чёрного солнца, что вот-вот зайдёт за горизонт. Сталь и кровь. Эти глаза… такие же, только с прожилками жидкого золота, недавно смотрели на него с уважением. Их обладательница сидела напротив. — Нет, быть не может… — прошептал Цубаса. — Не может… Эномото расхохотался, как хохочут обезумевшие горные ведьмы при виде сбившегося с нужной тропы путника. — Может. Я над ним долго трудился, — похвастался настоятель. — Ну, так что, друг мой, скажешь, о чём вы с Куран шептались? Цубаса с трудом повернул голову в сторону Эномото и плюнул сгустком крови ему в лицо. Эномото закрыл глаза и медленно выдохнул, а когда вновь открыл, на дне зрачков плескалась холодная ярость, в которой всё живое обращалось в кровавую труху, месиво из костей и внутренностей. — Я на другой ответ и не надеялся, — сказал он замогильным голосом. — Что ж, быть тебе ступенью к моему величию. И последним гвоздём в крышку гроба Куран Сакуры. Эномото резко отпустил старца. Голова того качнулась, будто на шарнирах. Цубаса не удержал равновесия и едва не завалился на пол. Но ему не дали. Огромная, широкая ладонь схватила старика за лицо и дёрнула вверх. Его подняли легко, будто тряпичную куклу. Ноги не касались земли. Мужчина в маске демона держал его перед собой на вытянутой руке, сдавив голову. Через его широко растопыренные пальцы старик мог видеть стального цвета глаза. В их хозяине было столько силы, некогда живой и горячей, но теперь будто бы превратившейся в нечто древнее и смрадное, в нечто сметающее и непреодолимое живыми. Цубаса-сан почувствовал, как лицо медленно начинает гореть в месте, где кожа соприкасается с ладонью в чёрной перчатке. — Вспомни, — хрипел старец. — Вспомни… кто ты. Вспомни дочь… — Бесполезно, — улыбнулся Эномото. — Карай, мальчик мой. Господина Цубасу Юдай мгновенно объяло всепожирающее пламя.—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—
Амацуки Рюу опаздывал. А раз он опаздывал, значит, можно было спокойно порадовать себя и вкусовые рецепторы несколькими пирожными и кофе. Непременно с пятью кусочками сахара, чтобы полюбоваться на вытянутое от недоумения лицо официанта. Годжо хохотнул и посмотрел на лазурное небо, медленно затягивающееся тяжёлым свинцом туч. Не сказать, что у него было хорошее настроение. Но на сердце определённо полегчало после разговора с Миной. Прояснилось не всё, но в общих чертах ситуацию он понял. Подробности должен рассказать Рюу, которому изначально была отведена роль посредника и информатора. Через другие каналы что-либо передавать оказалось опасно. Собственно, Годжо прекрасно понимал, почему именно дядя Мины, не признающий авторитеты ни Великих кланов, ни рука об руку с ними идущих. Ему не были интересны политические интрижки и грызня за власть, иначе бы не отрёкся от возможности стать главой клана Амацуки. Пост главы открывал много дорог. Но Рюу не желал идти ни по по одной из них. Или просто не дали? Сама Мина не хотела сообщать не только потому, что через другие каналы были опасно. Но ещё и в попытке защитить, не вовлекая посторонних, связанных с Советом старейшин и их шавками. Мина как-то сказала, что только самые великие из ныне живущих имеют привилегию выбирать себе ошейники. И Годжо не исключение. Поэтому лучше оставить это право за ним, пока не посадили на цепь старейшины. Мина боялась, что из-за неё у Сатору начнутся проблемы. Боялась, что навредит ему. Это даже в какой-то степени уязвило — сомнения Мины в нём. Надо же, кто угодно мог говорить абсолютно любые гадости — Годжо было плевать. Стоило Мине сказать про вещи, которые не придут на ум даже самому ярому ненавистнику сильнейшего, как Годжо задело. И даже не рикошетом. Неужели она думает, что у Эномото хоть что-то получится? Годжо чуждо чувство вины. Всегда было, но в какой-то период жизни пришлось познакомиться с ним тесно. Роман их был относительно недолгим. Потом Годжо его из себя с корнями вырвал и растоптал, иначе дальше двигаться попросту нельзя было. Отбросить всё лишнее — не значит забыть. Значит — не жить прошлым. Но, может, прислушайся он к Мине хоть в чём-то тогда, им бы не пришлось расставаться? Да, определённо не пришлось. Сатору непременно нашёл бы способ убедить её, что ничего ему не угрожает. Мине не пришлось бы бояться и взваливать на плечи такую ответственность. Она сейчас с запечатанными силами, а, значит, уязвима. Трудно было признать, что скажи он «да, мы придумаем что-то вместе», то не пришлось бы прибегать к таким радикальным мерам и происходить через персональный ад. Ни ей, ни ему. Годжо сильнейший, с этим никто не поспорит. Никто, кроме Мины. — Я не умру по прихоти какого-то старика, — сказал Годжо ей по дороге в храм, когда пришлось отвозить их с Сакурой из-за разбитой в хлам машины. — И уж тем более от твоих рук. — Ты опять не понимаешь, — её лицо тогда приобрело печальное выражение, которое Годжо откровенно ненавидел. Потому, что ничего поделать с ним не мог. Будто ошибался вечно. А Годжо Сатору ошибаться права не имел. Тогда, по дороге от техникума до храма, времени рассказать всё, что касалось Эномото и его планов, не хватило. И Годжо послали к Рюу-сану, пояснив, что он в курсе дел и уже давно сам ищет способы разоблачить Эномото. Встречу назначили на сегодня. Так вот, Амацуки Рюу опаздывал. Может, не задержись он тогда, смог бы убедить Годжо, что сломя голову нестись в храм Растущих лун — опрометчивая глупость. А Годжо не глупый. Может, Рюу охладил бы голову, как более взрослый и опытный, не смотрящий на Годжо Сатору со страхом и презрением? Может, после звонка сестры Касуми не пришлось бы умирать? — Годжо-кун! — раздалось в трубке паническое, на грани истерики. Сатору даже невольно трубку от уха отстранил. — Что такое, сестра Касуми? — спросил он без привычной патоки в голосе. — Годжо-кун, тут… за Сакурой пришли маги по поручению Совета старейшин. Её приказано взять под стражу и доставить на место… казни… — Казни?! — воскликнул Сатору, резко выпрямившись. — Её хотят казнить за то, что она убила бывшего старейшину, почтенного Цубасу Юдай, — говорила сестра Касуми, стараясь держать себя в руках. Выходило скверно. — Что за бред? Она не могла. — Пламя было её, Годжо. Пламя, которое мог породить только заклинатель из клана Куран, только наследник техник Фудо-Мёо, только единственная, оставшаяся в живых их представительница. Больше некому, — горло сестры Касуми сдавила вновь подступившая паника. — А Мину… — Что Мину? — мрачно переспросил Годжо. Сердце замерло. — По приказу старейшин, в частности настоятеля Эномото, её отправят на досмотр, — сестра Касуми судорожно выдохнула. — Досмотр на наличие лисьего камня в её теле и запрещённых сдерживающих техник. Если они что-то найдут… казнят её тоже… Амацуки Рюу опаздывал. Может, приди он на минуту раньше, не обнаружил бы нетронутый заказ и ошарашенного официанта, сообщившего, что ожидающий его молодой человек вылетел пулей из кафе, а потом тут же исчез. Будто телепорт обнаружил. Может, меч, убивающий богов, не проткнул бы в тот вечер грудь Сатору Годжо.