Невеста шестиглазого бога

      — Чёртов щенок!       Голос отца звучал в голове всю дорогу до храма Убывающих лун. Годжо раз за разом прокручивал в голове события сегодняшнего утра. Это рано или поздно всё равно бы случилось, дай только срок выждать да крыльям опериться. В богов Годжо не верил, но если бы они были, то наверняка видели бы — он не хотел, чтобы с отцом всё так вышло. Или хотел? После ухода Гето, Сатору не стал лучше ориентироваться в собственных чувствах. То, что он смотрел на мир по-другому, нежели остальные, говорили все вокруг. А он сам не понимал до конца, так ли это. Ведь глаза же есть у всех. Да, действительно у всех. Но не такие, как у него.       Сатору знал, что именно из-за глаз отец его ненавидел. Из-за силы, которая не досталась Годжо-старшему.       Мина с опаской косилась на Сатору. За окном мелькали деревья вишни в буйном цвету. Поезд нёс их вперёд в ритмичном пении железа. Это напоминало первую совместную поездку к Моро, когда Масамичи поручил двум студентам сопровождать юную некромантку в лице Мины. Тогда сбоку сидел Гето. Мина была младше на пару лет, а чёрный кот дремал рядом, а не у неё на коленях. Сам Годжо был младше и слабее себя нынешнего.       Он посмотрел на Мину. Взглядом поймал её подвеску из лунного камня, потом взглянул на саму девочку. Девушку уже, на самом деле. Ей пятнадцатый год, и то, что из его невесты получается очень красивое создание, было видно невооружённым глазом.       Как же быстро растут чужие дети. Да, Годжо мог бы так сказать, не почувствуй себя в таком случае ворчливым старикашкой.       — Недовольна, что я с тобой поехал?       — Скорее удивлена, — пожала плечами Мина, — что вы тратите своё свободное время на… меня.       — Ты должна быть польщена.       — Нет, настороженность тут больше подойдёт.       Годжо усмехнулся. Мина поёжилась.       — Мне просто захотелось проветриться, килька.       — Вы не любите Моро-сенсей.       — А я и не к ней еду, я еду с тобой. Разницу чуешь?       — Что случилось?       Она спросила прямо, ударив Годжо вопросом в лоб. Не то чтобы не было поводов. Сатору не первый раз проводил с Миной свободное время. Чаще они гуляли вместе, насколько позволял график Годжо. Ему было проще либо вздремнуть пару лишних часиков, либо уехать куда-нибудь и пошататься по Токио, лишь бы не проводить время в родовом поместье. А ещё тренировки в последнее время начали утомлять, поэтому приходилось делать перерыв.       Но не это послужило причиной, ставшей катализатором для опасений и последующего вопроса Мины.       — Ни-че-го, — сказал Сатору с улыбкой. — Разве что-то должно было?       — Вы мне скажите, — ответила Мина и погладила Куроо между треугольными ушами. — Это не похоже на очередную вашу прихоть.       Да, не похоже. Годжо перехватил сегодня Мину на станции и отправил её сопровождающего из поместья Амацуки «погулять». А сам сел с ней на поезд и был таков. Парень уже делал нечто подобное: забирал её из дома или с занятий. Ничего сверхъестественного. Два ребёнка, из которых ещё до конца не исчезла потребность в нормальном детстве и юности, просто гуляли по парку аттракционов, играли в автоматы и ели всякую дрянь. Особенно часто это случалось, если Годжо улучал минутку, которая приходилась на сезон фестивалей.       Сейчас Годжо решил побыть с Миной не из прихоти, не потому, что мог. Сейчас это было нужно.       Или Сатору свернёт шею собственному отцу. Пример Итачи Учихи заразителен, не так ли?       — Кто тебя защитит, если не я?       — Сама, — фыркнула Мина.       — Сама? — усмехнулся Годжо. — Котом в проклятых духов запустишь, что ли?       — Он может превращаться в бэконэко по моему желанию, так что да, вы правы, — сказала Мина. — А ваша опека здесь неуместна.       — Полегче, килька. Я никого не опекаю, — сказал Годжо. — Просто…       — Просто «что»?       — Мне нравится бесить тебя.       — Вы меня давно не бесите так, как могли бы. Теряете хватку, — улыбнулась Мина.       — Вот как, — приподнял брови Годжо. — Влюбилась?       — Вот ещё! Я не идиотка — влюбляться в вас, — Мина даже отвернулась, так её возмутили слова Сатору. — Так что, всё-таки, случилось?       — Да с чего ты взяла, что что-то случилось? — в голосе Сатору послышалось лёгкое раздражение.       Поезд ехал вперёд, поднимая в воздух испуганным вихрем опавшие на рельсы лепестки сакуры. Скоро у Годжо выпускной. Формальность всего лишь. Пожалуй, худшая из многих, потому что один из студентов Магического техникума выбыл не с дипломом об окончании, а с приказом на смертную казнь. Годжо знал — Гето не встанет с ним и Сёко под тенью цветущей вишни.       — Вы будто из последних сил сдерживаетесь, чтобы не свернуть кому-нибудь шею.       У Сатору чуть съехали очки по переносице, пришлось возвращать их обратно. Надо бы заменить их чем-нибудь более удобным. Так думал Сатору, пока Мина смотрела на его попытки скрыть замешательство с интересом.       — Вовсе нет.       — То есть вы всегда такой кровожадный?       — Только по четвергам.       — Да ну вас, — Мина вновь отвернулась.       Он внезапно решил устроить ей проверку.       — Мина, — позвал Годжо.       — Что? — она нехотя повернулась.       — Если я сейчас вынесу всем в этом поезде мозги одним щелчком пальцев, что будет?       Даже Куроо поднял морду, округлив зелёные глаза. Зрачок в них — узкая игла. Глаза же Мины были полны не недоверия, но настороженности. Она сейчас будто по дорожке, припорошенной опавшей листвой, ступала. Вдруг под ворохом пожухших листьев капкан, в который можно попасться? А ведь и правда, захлопнется он или нет, зависло исключительно от её следующего шага — ответа.       — Стены в поезде станут другого цвета, — сказала Мина. — И стёкла наверняка испачкаются.       Годжо замер сначала, а потом как расхохотался. Он-то решил, что хорошая девочка Мина начнёт читать ему морали или глядеть осуждающе, отвечая всякие банальности по типу «вы лишите людей жизни». Будто он сам не знает.       Другие пассажиры обратили на них внимания. Но Годжо было всё равно.       — Умом тр-р-ронулся, — протянул Куроо. — Какая досада.       Сатору перестал смеяться как раз в тот момент, когда поезд остановился. Они вышли на нужной станции: одинокая остановочная будка, которую совсем недавно заменили на стеклянную, более приемлемого вида. Мина посмотрела на каменную лесенку, которая вела вверх, до дорожки, а за ней и заветный мост гнул спину над рекой. С годами почти ничего не менялось. Чем выше поднимаешься, тем меньше наблюдается цветущих деревьев вишни. Лес мрачнеет за мостом. А каменные божки, поросшие мхом, противно улыбаются, следя безжизненными глазами за путниками. Мох на их каменных телах выглядел как кожная болезнь.       Мина явно не любила проделывать весь путь до храма.       Годжо посмотрел на притихшую девушку. На её прямую спину, спрятанную под тканью толстовки с капюшоном. Потом на юбку-тенниску, ниже на ноги. Их хозяйка должна наслаждаться юностью; делать, что захочет; влюбляться, в кого захочет. Вместо этого она идёт к старой обезумевшей карге познавать все тонкости некромантии. Годжо тоже ведь был не свободен. Да, ему дозволено больше, чем остальным, но ограничения стоят и они существенные.       Желание вырезать клан Годжо с лица Земли не показалось ему таким уж ужасным. Он всё равно вырождался, только Сатору этого раньше не замечал. Как и клан Амацуки. И их хотят скрестить, устроить случку, будто последним сильнейшим представителям своего вида. Отец уже и не скрывал своего отношения к договорённости о браке, Мине и самому Сатору.       Но злился юный заклинатель не поэтому.       Всё началось с вопроса одной миленькой служанке, которая пришла в их поместье сравнительно недавно. То ли действительно новенькая, то ли очередная пассия отца, которую он хотел держать поближе.       — Переспишь со мной?       Девушка едва не выронила из рук поднос с чайным сервизом. Годжо-старшему несла ведь. Сатору остановился в коридоре. Нет, не преграждал ей путь, просто снял очки, впившись взглядом в смазливое личико девушки.       — Молодой господин… — ошарашено выдала она.       Годжо ни с кем спать, разумеется, не собирался. Он не настолько примитивно мыслит, чтобы затащить в постель любовницу отца в качестве мести. Тем более, что осуществить её, когда Сатору девятнадцатый год идёт, а за плечами опыт и давно забытый позор шестнадцатилетнего лётчика-испытателя, не составило бы никакого труда. Но это не то. Даже не скучно, а убого.       — А почему бы и нет? — улыбнулся он, говоря намеренно громко. — Я лучше моего старика, неужели не видишь?       — Я… не понимаю, о чём вы говорите. Зачем вы так со мной? — девушка потупила взгляд в пол.       — Да брось, я знаю, что вы трахаетесь. У тебя отвратительный вкус на мужиков, к слову. Здесь вы с матушкой похожи, но только здесь.       — Вы о чём?       Сатору сделал шаг к ней. Он не получал удовольствие от запугивания этой дурочки, а вот от предвкушения того, что сейчас произойдёт — да.       — Ты надевала кимоно моей матери на голое тело перед этим ублюдком. И не отпирайся, я видел вас вчера ночью в восточном крыле. Вернулся с задания раньше, — Сатору рассмеялся. — И меня встретили таким сюрпризом.       — Я только… я…       С неё ничего не возьмёшь, но вот с его папаши… Сатору мысленно посчитал до трёх. Раз — тяжёлая поступь ритмичных шагов. Два — распахнутые настежь фусама. Три — перекошенное гневом лицо отца. Сатору немного от него взял. Цвет волос, может. Глаза как лазуритовое стекло. По сравнению с глазами Годжо — жалкая подделка под драгоценный камень. Ну и рост, да. Таким высоким он был в папашу. Хоть и перерос его на полголовы.       Годжо-старший мгновенно нацепил на себя маску безмятежного воина, готового обнажить катану, но не показывающего намерений противнику.       — Сатору, сын, зайди ко мне, — сказал он важно, убирая руки в широкие рукава кимоно.       Годжо посмотрел на него, потом на служанку.       — Если что, где моя комната, ты знаешь, — он не сказал это, промурлыкал.       Смутил девушку и прочитал в глазах отца яростное «паршивый щенок».       Сатору всё равно. Он в своей комнате ночует так же редко, как отец проявляет благоразумие не таскать любовниц по поместью. Но потянуть жилы старику — дело святое.       Он ещё и подмигнул служанке для пущей убедительности. Может, это и было лишнее. Но уж очень большая трещина пошла по маске спокойствия отца.       В кабинете Годжо-старшего широко раскрытые сёдзи, и открывался прекрасный вид на сад. Сатору помнил, как носился по нему за бабочками, а сидя на энгаве рассматривал глаза стрекоз. А отец сидел рядом, попивая чай, и говорил, что такие же всевидящие глаза у самого Сатору. Мальчиком он уже должен был почувствовать зависть, что скользит в голосе отца фальшивыми нотками снисхождения к чаду своему.       — Присядь, — отец указал на место напротив ладонью.       За маленьким столом, за которым он работал с какими-то документами и собирался выпить чай. А, может, и не только чай, раз позвал именно ту служанку.       — Я постою.       — Твоё бунтарство здесь неуместно.       — Это не бунтарство. Я просто знаю, что этот кабинет ты не только для работы используешь.       — Твои обвинения беспочвенны.       Сатору не удержался и закатил глаза. Может, он бы больше уважал отца, точнее, вообще бы уважал, не играй Годжо-старший в фарс, а признавай ошибки и пороки. Разговаривал бы с сыном, как со взрослым человеком.       — Давай не будем тратить время. Ни моё, ни твоё, — сказал Сатору. — Мне всё равно, где вы и чем занимаетесь.       — Не похоже.       Отец сел на место. Его серебряные волосы собраны в высокий конский хвост. Сатору всегда искренне считал, что с такой гривой ходить неудобно. Да и статусность, за которой так гонится отец, она не подтверждает.       — Я просто хотел выяснить, не на сносях ли твоя новая пассия. Ждать мне братика или сестрёнку, — Годжо вытянул губы, откровенно дурачась, как маленький мальчишка, что просит у родителей кулёк конфет-звёздочек.       — Ха, — усмехнулся Годжо-старший. — Боишься конкуренции?       — Я? Конкуренции? Папенька, ты вроде у меня ещё не стар, а уже в маразме замечен, — сказал Годжо. — Если даже у тебя будут ещё дети, мне они не ровня. Шесть глаз и бесконечность у меня. Больше таких не будет, пока я не сдохну. Чего ты бы очень хотел.       — Придержи язык, мальчишка, — сказал Годжо-старший. — Тебе восемнадцать, а не пять. Пора бы уже понимать, что подобное поведение для взрослого человека неприемлемо.       — Так ты бы определился, кто я — мальчишка или взрослый. Сам не знаешь, а от меня чего-то хочешь.       Годжо-старший потёр переносицу.       — Зачем ты полез к Рин-Рин?       — Она хорошенькая, а я беру пример с папочки — тащу в постель, что ни попадя.       — Хорошо, пригодится в будущем.       Тут Сатору как затрещину дали. Да, отец не мог ударить его физически, но в словесной перепалке этот старик никаких приёмов не гнушался.       — Если Мина родит дитя и не захочет больше к себе подпускать, то ты меня лучше понимать начнёшь. Тем более, что мой сын не терпит скуки и весьма непостоянен. Навряд ли верность будет его отличительной чертой.       — Ты судишь всех по себе, старик. Звучит жалко, — сморщил нос Сатору.       — Не думай, что ты особенный, мальчик мой.       — Я — особенный, как бы тебе ни хотелось обратного.       — Да, это так. Но твоей человеческой стороны, стороны порочной, это не отменяет. Мина ещё наплачется из-за тебя.       — Как из-за тебя мать плачет?       — Да, — просто ответил отец. — Такова жизнь, мальчик мой. А что касается твоих возможных братьев и сестёр, то…       — Навряд ли увядающее дерево клана Годжо может производить на свет достойное потомство. Это началось с прадеда? Деда? Или тебя?       Отец заскрипел зубами. Сатору ведь так и не сел. Смотрел на него сверху-вниз.       — С гибели последнего Шестиглазого. Поэтому нам нужны сильные наследники. Я и выбрал для тебя Мину.       — Выбрал? Мы тебе что, сука и кобель?       — Я бы не мыслил такими категориями, но раз этого хочет мой особенный сын, — улыбнулся Годжо-старший. — Тебе необходимы сильные дети, чтобы укрепить клан Годжо.       — Чтобы он не был кланом одного заклинателя, да? — спросил Сатору. — Прекрати. Ты пытаешься играть на тех амбициях, которых у меня нет.       — Они появятся, со временем. И как будущий глава клана ты должен будешь думать о его благе, а не о своём.       — Я вижу, как это делаешь ты, тиская по углам хорошеньких служанок.       — Это другое.       — Да мне плевать, не хочу видеть, как плачет мать. Она болеет, а ты делаешь только хуже.       — А из-за кого она болеет?       Годжо-старший приподнял брови. Такие же светлые, как у Сатору. Он сам чуть не отпрянул назад, зло оскалившись.       — Жалкая попытка взрастить во мне чувство вины. Это сработало бы с тем, кто не понимает очевидных вещей, а слишком много на себя берёт и любит страдать по поводу и без. Да, мать заболела после родов, но я в её болезни не виноват, — сказал Сатору спокойно. — Так что не смей говорить подобного больше или можешь окончательно моё уважение потерять.       — Нестрашно.       — Ты мне завидуешь, отец, — сказал Сатору. — Боишься, что в один прекрасный день я смещу тебя с места главы клана, потому что имею на это все основания. Моя сила должна стоять над вашими головами. Твоя удача, что подобное меня не интересует. Пока что.       — Ты зарвался, щенок, — процедил сквозь зубы Годжо-старший.       — А кто мне что сделает? Ты? Жалкий старик, который не в состоянии проявить сочувствие к жене и спрятать хер в штаны? Жалкий старик, который завидует собственному сыну, что плоть от плоти его и кровь от крови его? Ты бы хотел, чтобы на мне род Годжо и прервался, но вынужден искать невесту. Сучку для вязки. Потому, что думаешь о «нуждах клана прежде, чем о своих».       Тушечница ударилась о барьер пустоты в области головы Сатору. Отец целился ему прямо в лоб. Но проклятая техника не дала и капле чернил попасть на лицо и одежду Сатору, не говоря уже об увесистом сосуде для чёрной жижи. Зато досталось татами. Теперь чёрные кляксы походили на кровь, будто самурай вспорол себе живот, а циновку под себя не подстелил.       — Легче стало? — спросил Сатору отца.       — А тебе? — прошипел тот. — А тебе стало легче? Добился своего, наконец? Довёл?       — Так ты сам сорвался, — голос Сатору сочился мрачным спокойствием.       — Пошёл вон, — холодно сказал отец.       Сатору хмыкнул и действительно направился к выходу, но у фусама остановился и посмотрел на отца через плечо, сказал:       — Если ты ещё раз позволишь этой женщине надеть кимоно матери, я оторву башку не ей, а тебе.       Сатору посмотрел на Мину и протянул к ней руку.       — Что такое?       Он показал девушке розовый лепесток сакуры, что достал из пока ещё чёрных, как смоль, волос. Скоро они побелеют и понравятся Сатору сильнее, но сейчас он вообще не задумывался о Мине в том ключе, в котором о ней говорил отец. Точнее, задумывался, но не так. Многое подмечал. Например, как Мина менялась. Как росла и крепчала. Как с ней становилось интереснее разговаривать. Как раскрывалось её мировосприятие через демонстрацию характера и попытку откусить руку по локоть при намерении положить в рот палец.       Сатору посмотрел на нежный лепесток вишнёвого цветка. Период ханами любили не только за его красоту, но и быстротечность. Красота не вечна, значит, ею нужно успеть насладиться и насладиться «правильно» — слишком очевидный посыл для сложного жизненного пути, где жизнь сама по себе цветок, что хрупче многих.       — Мина, — позвал он.       Мина уже успела забраться на пару ступенек повыше. Занесла ногу, чтобы подняться на третью от Сатору, когда сказала:       — Я вас слушаю.       — Что ты сделаешь, если я тебе изменю?       — Чё? — вырвалось у девушки невольно.       Она промахнулась занесённой ногой мимо ступеньки и упала бы, не придержи её подоспевший Годжо за шкирку. Ему и надо было только шаг сделать, чтобы с Миной сравняться.       — Ну, то-о-очно, сошë-о-ол с ума, — заявил шедший рядом Куроо.       Мина уставилась на кота, потом на Сатору.       — Вы сегодня белены откушать на завтрак изволили, господин Годжо?       — Нет, разговора с папашей, — ответил тот.       Мина нахмурилась. Про семейные драмы Сатору она пока знала мало.       — А при чём здесь… ну… измены? Мы ведь с вами даже не встречаемся.       — И слава ками, не находишь?       — Нахожу, естественно. Оттого ваш вопрос ещё более стрёмно слышать.       — Это просто вопрос, Мина. Ответь на него.       — Я так не могу. И не хочу.       — И всё-таки.       Мина мотнула головой, высвобождая ткань толстовки из цепкой руки Годжо.       — Нашла бы способ вас убить, чтобы стать молодой вдовой при деньгах и статусе, — сказала девушка.       — Так, тогда составим брачный договор, что в случае моей смерти при…       — Да вы серьёзно?! — не выдержала Мина.       Годжо тихо рассмеялся.       — Он издевается над тобой, химэ, — сказал Куроо.       Судя по сверкающим глазам, он был готов прямо сейчас выцарапать сердце Годжо из груди.       — А если серьёзно, что бы ты сделала, Мина? — Сатору перестал улыбаться и посмотрел прямо в глаза Мине.       Она помолчала немного, а потом сказала:       — У вас тупые вопросы.       — Како-о-ой человек, такие и вопр-р-росы, — заметил Куроо.       — Мешку блох слова не давали, — заявил Сатору коту, а потом обратился к Мине. — То есть, не скажешь?       — Откуда мне знать, что я сделаю? Вот вы бы сами как в таком случае поступили?       Сатору задумался, глянув на Мину поверх линз очков.       — Тебе четырнадцать, килька. Какие измены?       — Я вас ненавижу, — фыркнула Мина. — Сами спросили, а теперь дурачком прикидываетесь.       — Он и не пр-р-рикидывается, — сказал Куроо.       Сатору улыбнулся. Он уже понял, что принимает присутствие Мины в его жизни, как данность. И что рядом с ней внезапно становится легче — тоже. Но слова отца травили его, забирались под кожу гнилыми пальцами.       — От любви до ненависти, Мина, — крикнул он вслед быстро поднимающейся по лестнице девушке.       — Идите к чёрту, дорогой жених! — крикнула она в ответ. — Я в вас никогда не влюблюсь!       Знала бы она, как сильно ошибалась в тот день.