Невеста шестиглазого бога

      Годжо чуть наклонился назад, чтобы получше рассмотреть хорошенькую фарфоровую куколку, которая почему-то двигалась, как живая, и периодически вертела маленькой головой. А ещё была ростом с шестилетнюю-семилетнюю девочку. Сопровождающий Годжо мешал ему разглядеть повнимательнее. Детей вокруг было не так много, а эту «куклу» мальчик вообще видел впервые. В храме много взрослых заклинателей. Потому, что это место специально лишь для них и их семей. А ещё сейчас слишком рано и не все успели добраться за город. Хотя, как говорит слепая старуха, что живёт у них в поместье и вечно прядёт какие-то нити: в новогоднюю ночь у храмов по всей стране не протолкнуться. И горошине негде упасть. Годжо не горошина, но места ему достаточно, хотя народа здесь и было прилично.       «Пялиться на людей нехорошо» — говорили нянечки.       «Просим вас, юный господин, сидите ровно. Вам по статусу не положено вертеться, как заводной волчок» — постоянно повторяли они.       Мягко, иногда пугались, стоило Сатору после их слов впиться в каждую взглядом холодных глаз. Ребёнком Годжо был крайне мрачным, не очень общительным, а ещё гремучая смесь сарказма и пассивной агрессии, иногда намеренного непослушания. Не то чтобы вовсе необоснованного.       Дети благородных семей «хотели» с ним «дружить» по двум причинам: им так сказали родители или слишком привлекал статус «божественного дитя». Из-за этой его божественности мать болела, а отец избегал, так что в храм пришлось ехать со зловредной тёткой по отцовской линии и охраной, потому что на мальчика по-прежнему охотились.       — Юный господин, что такое? — у сопровождающего тяжёлый голос и рост с гору Фудзияма.       Годжо хотел быть таким же высоким, когда вырастет, чтобы не задирать голову и не смотреть в холодные, безжизненные лица людей, которых к нему вечно приставляют родители. Точнее, отец.       Мальчик не взглянул на сопровождающего, лишь спросил тихо:       — А это кто?       Мужчина повернулся в сторону, куда кивнул Годжо. Там стояло пять человек: трое, как и сам сопровождающий Сатору, в чёрных костюмах. Другие же двое были Годжо смутно знакомыми. Высокий статный старик с ухоженной бородкой. И мужчина чуть помладше, очень похожий на старшего. Будто бы он же, но на десятка два помоложе. Старика Сатору видел. Тот приезжал к отцу. А остальных нет. Особенно девочку, что держал за руку один из охранников. Она редко поднимала голову и вертела ею по сторонам, чтобы разглядеть убранство храма. В основном смотрела в пол, на носки крохотных лакированных сапожек. Белые колготки, маленькое платье. Меховая накидка на завязках делала её чем-то похожей на кролика. Годжо держал в руках такого: белого с пятнами. Такими же чёрными, как волосы у девчушки. Румянец на щеках и по-детски большие, но от чего-то очень растерянные зелёные глаза.       — Это юная госпожа Мина Амацуки, — ответил сопровождающий. — С семьёй.       Тётка Годжо, что стояла чуть впереди в очереди к алтарю, повернулась и посмотрела на племянника.       — Что, приглянулась? Смотри внимательно.       Сопровождающий мальчика отчего-то резко скривился. И Сатору впервые заметил на его каменном лице хоть что-то человеческое. «Они ещё дети» – тихо пробормотал мужчина себе под нос. И Годжо его не понял.       — Вы тоже смотрите внимательно, ступеньки скользкие. Ещё нос расквасите, а он у вас и так плоский, — сказал Сатору.       Тётка фыркнула зло, возмущённо втянула воздух через оскорблённый племянником нос.       — Да вразумит тебя Будда.       — Только время потеряет, не справится.       — Богохульник!       Годжо не нравилась вредная тётка, не нравилось совершать обряд хацумодэ каждый новый год, ему не нравилась эта толпа. Но на девочку, от чего-то грустную на фоне всех праздничных фонарей, коими украсили храм, смотреть Сатору хотелось.       Небо очистилось от молочных сумерек, белело по краям. Для зимы нынче было тепло, но снежно. Уже отзвенели сто восемь ударов буддистского колокола в новогоднюю ночь. Люди спешили к алтарю, чтобы кинуть монетку или загадать желание, стукнуть в колокол ещё раз. Скоро подойдёт и очередь представителей клана Годжо.       Сатору выпустил пар изо рта и снова выглянул из-за сопровождающего. Его щёки покусал лёгкий морозец до приятного румянца. Из-за чего огромные голубые глаза блестели, будто две льдинки, поймавшие солнечные лучи. Девочка в какой-то момент почувствовала пристальный взгляд и повернулась в сторону Сатору. Ну, точно кукла. Слишком пушистые ресницы. Девочка растерялась на мгновение, потом вдруг нахмурилась сердито и отвернулась, густо покраснев.       — Чего это она? — недовольно скривился Годжо.       — Вам нравится, юный господин, когда на вас не просто смотрят, а пялятся во все глаза? — спросил сопровождающий.       — Конечно, нет, — ответил Сатору, а потом всё-таки взглянул на мужчину. — Я пялюсь разве? Просто смотрю, а она…       Не успел он договорить, выглянув из-за сопровождающего вновь, как не увидел девчонку на её прежнем месте. Она теперь маячила под носом. Пришлось опустить голову и сильнее округлить и без того огромные глаза. Девочка маленькая. Прямо малышка по сравнению с ним, почти подростком. Годжо опять подумал о кукле. Она смущённо переминалась с ноги на ногу и старалась не смотреть на Сатору.       — Вот, дедушка сказал передать вам защитный амулет, — она старалась говорить спокойно, вежливо, но всё равно выпалила слишком быстро и протянула Сатору красный о-мамори с вышитыми золотом цветами.       Он очень красиво лежал на белых рукавчиках девочки.       — Зачем мне твой амулет? — спросил Сатору.       Девочка посмотрела на него и пожала плечами.       — Я тоже спросила у дедушки, зачем такому, как вы амулет. Но мне сказали просто подарить.       — Какому такому?       Девочка не ответила. Сунула ему в руки о-мамори слишком смело и тут же кинулась к дедушке, спрятавшись за него. Выглянула, сверкая зелёными глазами, как кошка, наблюдающая из любопытства за человеческим ребёнком, который только-только начал ходить.       — Надо же, какая здесь кроткая, а дома сладу нет, — сказал старик, положив огромную ладонь девчушке на макушку.       Сопровождающий низко поклонился главе клана Амацуки. Тот чуть склонил голову в ответ и улыбнулся необычно красивой для старика улыбкой. Сатору глянул на амулет, потом на сопровождающего.       — И что мне с ним делать? — спросил он.       Тётушка никак не реагировала на произошедшее. Была слишком занята разговором с какой-то знакомой. Как бы сказал отец: «Тору, тебе лишь бы языками с кем зацепиться». И здесь сложно было не согласиться.       — Принять, разумеется. Это подарок, — ответил мужчина.       — От той, что меня боится? Как и многие из них, — последние слова Сатору пробубнил себе под нос.       — Вы мрачный ребёнок, мой господин, — мягко сказал мужчина. — Но она вас не боится, а смущается. Это абсолютно разные вещи.       — Чего смущаться-то? — не понял Годжо.       И снова посмотрел в сторону девочки. Она теперь не опускала взгляд робко в пол, а тоже внимательно глядела в ответ, хлопая ресницами-бабочками. Сатору почему-то на автомате убрал амулет в карман брюк.       По прошествии почти восьми лет Годжо этот случай вспоминал всякий раз под Новый год, стоило им с Миной увидеться.       — Уже тогда глаз на меня положила, да? — спросил Сатору, выпустив облачко пара изо рта.       Зима нынче была снежной и холодной. Щипала кончик носа до красноты. Воздух вокруг звенел, не унимались людские разговоры. Сатору поплотнее закутался в шарф. Сейчас они с Миной не в храме, куда под Новый год едут заклинатели с семьями, а среди обычных людей поднимаются по обычной храмовой лестнице.       — Нет, такую ошибку я б не совершила даже мелкой, — ответила Мина       Кончик её носа и щёки тоже раскраснелись от холода.       — Отпирайся-отпирайся, я-то правду знаю, — не унимался Годжо.       — Вам нравится дразнить меня?       — Очень.       — Тогда сочувствую вашей будущей жене. Она несчастна.       — То есть ты себя сейчас жалеешь?       — Именно.       Годжо усмехнулся.       — Всё-таки выйдешь за меня?       — А вам ли не плевать?       Тут уже внезапно агрессия проскользнула. Мина сама её не ожидала, Годжо видел. Его невеста весной должна пойти в Техникум учиться. Это будет его первый курс студентов. Первый во всех смыслах. В Киото Мина ехать наотрез отказалась. Не любила она тамошнюю знать и далеко от дома быть не хотела. В ней давно проглядывала весьма бунтарская натура, с которой Сатору уже сталкивался во всей красе.       — Не с той ноги встала: на кота наступила и он тебя цапнул? Или родственнички поднасрали новогоднее настроение?       Мина тяжело вздохнула. Очевидно — второе.       — Можешь попросить семерых богов счастья в новом году избавить тебя от них, — улыбнулся Годжо. — Или от меня.       — Никаких богов нет, — сказала Мина. — Вы и сами это знаете. Иначе бы в мире не было столько дерьма.       — А что, если я тебе скажу, что они есть, просто любят забавляться людскими жизнями и наблюдать за тем, как они страдают? Ну, знаешь, как за подопытными крысами в лабиринте, — заметил Годжо.       — Я не удивлюсь, если так и есть.       Мина поёжилась, но явно от холода. Спрятала подбородок в шарф.       — Ничего удивительного, они ведь старичьё, — заметил Годжо.       — Не боитесь, что окажитесь правы и боги действительно есть, только отличающиеся от наших представлений? — спросила Мина. — И тогда они вас покарают.       — За правду?       — За неё, разумеется.       — Я с ними разберусь в любом случае, — сказал Сатору. — Что?       Мина пристально на него смотрела, сверкая глазами поверх шарфа — совсем укуталась в поисках тепла.       — Не знаю, восхищаться мне вашей самонадеянностью или пальцем у виска крутить.       — Попробуй одновременно и то, и то, — пожал плечами Годжо.       Мина закатила глаза, а потом глубже зарылась в карман куртки и достала оттуда красный о-мамори. Протянула Годжо.       — Пока не забыла. Вот.       — Как романтично, — цокнул языком парень. — Неужели воспылала ко мне чувствами?       — Если только желанием стукнуть, то да, воспылала, — недовольно пробубнила Мина. — Берите. Чем дольше с вами всё хорошо, тем больше вероятность, что меня не сосватают за кого похуже.       — Хуже меня? А такие есть?       — Удивительно, но есть.       — Я хорош во всём, кто здесь меня обогнать умудрился?       Мина не могла сунуть ему в руки амулет лишь из-за барьера бесконечности, который теперь держался на постоянной основе вокруг тела Сатору. Но парень сам подцепил длинными пальцами красный прямоугольничек с вышитыми на нём серебряными цветами.Он был куплен не в этом храме. И даже не в том, где они бывали часто на Новый год. Мина сама его сделала. Она не знала, в какой из храмов её потащит Годжо. Точно не в тот, куда они ходили с Гето и Сёко на праздники, а потом умудрялись разыграться в снежки и разозлить Иери, потому что оба будут ходить с кашлем и соплями к ней, чтобы вылечила…       — Какая ты милая, килька.       — Увы, не могу сказать о вас так же.       Годжо хмыкнул, но убрал амулет в карман брюк.       — О чём будешь просить Будду? Или семерых?       — О том, чтобы вы поумнели.       — Зря сказала, не сбудется.       Мина только тяжело вздохнула. Молиться, чтобы Годжо исправился – всё равно, что заставлять мартышку разобраться, для чего нужны очки.       И, собственно, за последующие четыре года ничего не изменилось. Хотя, нет. Годжо бы соврал, согласившись с этим утверждением. Храм, в котором они встретились первый раз будучи совсем детьми, действительно никаких метаморфоз не претерпел. А вот Мина — да, изменилась, и сильно. Начиная с серебряно-белых волос, что неотвратимо доказывали необратимость процессов с её силой.       Годжо поправил ворот белой куртки. И посмотрел на Мину. Они стояли у алтаря. На этот раз почти с того момента, как начали бить в очищающий колокол. Все сто восемь ударов, каждый из которых призван отогнать сто восемь пагубных человеческих страстей. Годжо просто слушал, а вот Мина сложила ладони вместе и закрыла глаза. Её ресницы чуть дрожали, но алые губы не двигалась. Однако Сатору всё равно понимал: Мина молилась. И просила мысленно неизвестные силы, о чём не может попросить жениха. И от этого почему-то неприятно покалывало кончики пальцев. Если такая, как Мина, о чём-то просит богов, в которых не верит, значит, с этим чем-то не способен совладать и Сатору.       Может, она молилась, чтобы ей перестали сниться кошмары? А, может, просила дедушку чудом восстать из мёртвых и облегчить ей жизнь с семьёй, из которой пришлось уйти? Уйти-то она ушла, а вот некоторые её обязанности ещё никто не отменял. Собственно, она и встречалась где-то с отцом и братом: на какой-то из клановых попоек в честь Новогодних праздников. Потому, что приехала к храму сразу от них, сбежала к жениху в тёплом красном кимоно с накинутой поверх накидкой, меховой ворот у которой оказался белым. И это напомнило Годжо совсем маленькую Мину в трогательном детском болеро. До того, как юная госпожа начала сама выбирать, что ей носить и когда.       Слишком красивая, но печальная. Она лишь улыбнулась Годжо, когда вышла из машины. И из его головы пропали все шуточки. Язык стал отчего-то деревянным. Трогать такую Мину ему показалось попыткой раздавить бабочку носком ботинка, когда у той и без того сломаны крылья.       В какой-то момент Мина крепко зажмурилась, а повернулась к Годжо. Глаза блестели. Но Годжо знал, что Мина не заплачет. Она никогда при нём не плакала. Может, на похоронах старика Амацуки месяц назад и случилось. Не могло не случиться — Мина любила деда. Но Сатору не знал, не мог присутствовать, потому что вообще был не в стране. Он вернулся лишь через неделю, когда Мина съехала из поместья после оглашения завещания. Про это она с ним толком не говорила, лишь показала копию документа, по которому дед завещал ей приличную сумму, некоторую недвижимость и семейные реликвии в компенсацию за то, что главой клана Мина стать не сможет. А Тайре это не понравилось. Амацуки-старший как в воду глядел. Предполагал, что братец сестру может взашей из поместья выгнать. Но был и ещё один пункт, из-за которого брат и сестра рассорились окончательно. Если он начнёт судебные тяжбы и попытается отобрать у сестры наследство, то главой клана Амацуки автоматически станет муж Мины, а в случае её смерти при сомнительных обстоятельствах до заключения брака, жених.       — О чём ты молилась, Мина? — спросил Годжо, когда они вдвоём спустились к подножью храма.       Вокруг красиво. Снег искрился на солнце, а ветви елей укутались в белые наряды из инея.       — Не ты ли говорил, что вслух произносить нельзя, а то не сбудется? — спросила Мина.       Сатору остановился.       Мина прошла на пару шагов вперёд, но потом тоже остановилась и повернулась. Она была действительно красива, но глаза смотрели очень грустно и устало.       — Чего ты боишься?       Мина вздрогнула. Годжо был серьёзен. Даже излишне. Она знала его и таким, видела состояния где похуже, где получше. Тут Сатору уже не скрывал обеспокоенности, хоть и не понимал, в чём причина. Он подошёл ближе, Мина опустила взгляд.       — Люди всегда чего-то боятся. Этого невозможно избежать, — сказала она.       — Я ничего не боюсь.       — Тебе это позволительно, сильнейший.       Годжо взял пальцами Мину за подбородок и заставил поднять голову, заглянуть ему в глаза. Очками пришлось убрать назад чёлку, открыв высокий чистый лоб.       — О чём ты молилась, если в богов не веришь?       — Тебе не всё ли равно?       — Если спрашиваю, значит, нет.       Мина осторожно обхватила его руку, что держала её за подбородок, ладонями и попыталась мягко отстранить.       — Ледяные! — удивился Годжо.       — Так ощущаются прикосновения смерти.       — Я в курсе.       — Я… знаю…       Мина нахмурилась. Годжо взял её руки в свои ладони. Навряд ли он их так согреет. У самого не лучше. Он криво усмехнулся, заметив, как на лице Мины появился румянец, и вовсе не от холода. И подался вперёд, поцеловав её в уголок рта.       — Ты специально?       — Ага.       — У тебя тоже руки холодные.       — Тогда… — Годжо распахнул куртку. — Обними меня и всё. Быстро согреешься.       Мина осторожно положила ему руки на живот. Годжо почувствовал через светлый свитер холодное прикосновение. Девушка плавно переместила ладони за широкую спину, уткнувшись носом и лбом в грудь Сатору. От её волос пахло ирисами. Ирисами в тонком слое бархатного инея.       — Ты ел сладкое?       — Пил. Что, так сильно пахнет шоколадом?       — И корицей, — Мина замолчала ненадолго, а потом сказала:       — Я молилась, чтобы с тобой в этом году всё было хорошо.       — С чего вдруг со мной что-то должно быть плохо?       Годжо ждал ответа, но тут почувствовал, как ладони Мины забрались в задние карманы его джинсов.       — Молодая госпожа, вы куда руки пихаете?       — Где теплее.       — У меня вообще-то невеста есть, в курсе? Мой зад только она имеет право трогать.       — Если ещё его найдёт, — сказала Мина.       — В любом случае, я мужчина занятый. Не приставайте ко мне, будьте так любезны.       — Я с вашей невестой разберусь, не переживайте, — тихо хихикнула Мина.       — Сомневаюсь.       Мина потёрлась лбом о его грудь.       — Со мной всё будет нормально, — сказал Сатору спокойно. — Подобные мысли, да ещё и от тебя слышать… странно.       — Я просто хочу, чтобы всё было хорошо, — Мина посмотрела на него.       — Значит, будет, — сказал Годжо уверенно. — Не забивай голову всякими глупостями. Как насчёт провести эту ночь вместе?       — Надо было проводить новогоднюю вместе.       — Ещё не поздно исправиться, — улыбнулся Годжо и убрал прядь волос за ухо девушки. — С Новым годом, Мина.       — С Новым годом, Сатору.