Серия летних интрижек

Она хочет в последний раз посетить его кабинет и, возможно, оставить следы своих блужданий, свидетельствующие о том, что она там была. Это последний вечер, когда Микаса работает ассистентом Леви в галерее, и одиночество среди нетронутых белых стен и сложных массивов его работ оставляет её наедине с множеством противоречивых мыслей, тяжело давящих на её разум. По мере того, как часы проходят, это тяжелая битва, чтобы стряхнуть необъяснимое чувство неуверенности, наполняющее её беспокойством. Приводящее в замешательство умственное напряжение вращается, казалось бы, бесконечными кругами, чередуясь с предстоящим учебным годом, расставанием с друзьями и семьёй, а затем, наконец, с неясным будущим. Ей больно осознавать, что у неё очень мало ответов на бесчисленные вопросы, кружащиеся у неё в голове. Самые сложные вопросы связаны с её собственными оговорками относительно перспективы поступления в медицинскую школу. Она может честно сказать, что её сердце не в этом. Её сердце всегда принадлежало искусству. К выражению. К исследованию сердцевины тонкого человеческого духа. Это позволяет ей видеть красоту даже в самых мрачных обстоятельствах. Её убеждения ещё больше подчёркиваются с каждым мимолётным взглядом на фотографии, выставленные в сознательном ассортименте по всей галерее. Работа Леви действительно вдохновляет, опережая своё время, без сомнения. Когда Микаса натыкается на знакомый образ дома-амбара, расположенного в безмятежной сельской местности, она неожиданно расслабляется, очарованная пронзительным зрелищем, как будто видит его впервые. Воспоминания о словах Леви сопровождают затихшее затишье подходящее воспоминание. «Ты должна быть готова рисковать, Микаса. Ты никогда не узнаешь, на что способна, если не попытаешься». Она никогда не забудет этих слов. Она сомневается, что когда-нибудь забудет их. Прежде чем девушка успела усомниться в его происхождении, она решила обратиться к беспрецедентному утверждению. «Я единственная кто может принять это решение сама…» И всё же это предположение кажется сомнительно недосягаемым. Она поворачивает голову и переводит взгляд в дальний конец галереи. Дверь в кабинет Леви слегка приоткрыта, взывая к её любознательной натуре. Она вынуждена воспользоваться этой возможностью, убежденная, что эти меры должны быть приняты в её поисках подтверждения. Леви ещё раньше сообщил Микасе, что вернётся в течение часа, позволив ей чуть меньше десяти минут предаваться одинокой ностальгии. Его кабинет не таит в себе никакой тайны, поскольку она не раз заходила туда. Скорее, она точно знает, что ищет, когда входит внутрь. «В следующий раз, когда ты отправишься на фотоэкскурсию, я хотел бы пойти с тобой». Леви сдержал своё слово, предоставив Микасе возможность работать бок о бок с известным фотографом. Они снимали декорации как в городе, так и за его пределами, применяя различные техники, поскольку пейзажи были обрамлены в середине синего часа, золотого часа и всего, что было между ними. И теперь, когда она роется в кино и фотоаппаратуре, она твёрдо намерена тщательно изучить каждое изображение, которое им удалось запечатлеть вместе, надеясь, что этот подвиг сможет пробудить в ней то качество, которое Леви видит в ней. Микаса усаживается за его стол, скрестив ноги на плоской поверхности из вишнёвого дерева. Она всё ещё просматривает изображения, когда звук низкого сдавленного кашля, как будто кто-то притворяется, что прочищает горло, захватывает её внимание, перехватив её преследование даже за малейший намёк на решимость. Когда она поднимает голову, то встречает пронзительный взгляд ониксовых глаз, взгляд человека, чьё присутствие повелевает целой комнатой. Леви вернулся со своих дел, и, как ни странно, его поведение говорит о том, что он некоторое время наблюдал за ней из дверного проёма, скрестив руки на груди. Он делает глубокий вдох, прежде чем заговорить, помня о её уязвимом состоянии. — Извини, что прерываю, — начинает он, приподнимаясь и прислоняясь к двери. — Я бы спросил, как прошла ночь, но, похоже, ты снова переживаешь прошлые фотосессии. Микасе требуется мгновение, чтобы ответить, её лицо лишено эмоций, когда она начинает собирать негативы и убирать их. — Есть на что оглянуться, — размышляет она вслух. — Это лето открыло мне глаза, это точно. Леви неуверенно кивает. — Нашла то, что искала? — спрашивает он, ожидая, что она поймёт, на что он намекает. — Я только хотела запечатлеть эти образы в памяти. Это моя последняя ночь здесь. Судя по тому, как она говорит, можно подумать, что кто-то умирает, на что Леви быстро отвечает. — Планируешь исчезнуть? — размышляет мужчина, хотя просто развлекается. В любом случае, его небольшая попытка пошутить оставляет желать лучшего, поэтому она отвечает косвенным ответом. — Не совсем. «Но разве это не здорово? Чтобы просто уйти от… всего…» Несмотря на её замкнутый характер, Леви всё прекрасно понимает. Он рассматривает своё наставничество над ней на глубоко личном уровне и, следовательно, может относиться к тому, что она чувствует сейчас. И всё же у неё есть свобода воли. Она единственная, кто может сделать выбор за себя. Но Леви чувствует себя обязанным ей. Он убеждён, что окажет им обоим медвежью услугу, сохранив своё честное суждение, каким бы суровым оно ни было. — Возможно, тебе трудно в это поверить, Микаса, — говорит мужчина, делая шаг вперёд. — Но когда-то я был молод, как и ты. Микаса вскидывает голову, заинтересованная тем, к чему всё это ведёт. — Есть и другие пути, по которым я мог бы пойти. Я мог бы учиться в других школах. Я мог бы посвятить своё время другим профессиям. Я мог бы прислушаться к тем, кто вокруг меня настаивал, что мои сны — это только сны, — продолжает Леви, подчёркивая свою главную мысль. — Но я отказался ограничивать себя, потому что не собирался соглашаться. И ты тоже не должна. Наступает пауза, и они замирают. До тех пор, пока Леви не давит дальше, проявляя властный тон. — Есть очень мало вещей, столь же жалких, как растраченный талант. Растратить его было бы не чем иным, как трусостью. Его послание передано, но пока рано говорить, как оно повлияет на неё. В замешательстве Микаса на мгновение задумывается. Она слышала это от Леви и раньше, но воздействие того, что она услышала это в последний раз, гораздо глубже, чем то, что она ведёт. Скрывая свою нерешительность, она, кажется, смягчается, как будто с неё сняли всю защиту. — Я не хочу бояться, но … ничто никогда не пугало меня больше, — она напряжённо сглатывает. Но умалчивает правду. Как раз тогда, когда она думает, что безутешна, что она должна оставаться реалисткой прежде всего, и что ей суждено выполнить только то, что от неё ожидают, Леви называет её блефом. — Чушь собачья. Это застает её врасплох. Микаса удерживается от расправы. — Что? — спрашивает она, глядя ему прямо в глаза. — Я сказал, что твоё оправдание — чушь собачья, — непоколебимо отвечает Леви. — И ты это знаешь. — Красноречиво сказано, — бормочет девушка себе под нос. — Как же так? — Потому что ты ничего не боишься, — последовал его твёрдый ответ. — Я видел, как ты общаешься с другими и как ты находишь себе место среди людей, которые кажутся тебе пугающими. Ты держишься особняком, но в то же время к тебе можно подойти. Ты подаёшь пример, но при этом ты смиренна. Микаса вцепляется в край стола, её пульс учащается, когда выражение лица Леви немного смягчается, повторяя разговор о её потенциале. — Ты прирождённый оператор. Каждый снимок, который ты делаешь, запечатлевает что-то, что не все видят; подлинное и уникальное в том, как ты себе это представляешь, — Леви придвигается ближе к ней, командный тон его голоса заменяется заботой. — Страх не может быть твоим козлом отпущения. На самом деле тебя сдерживает не это. Ты думаешь, что должна пожертвовать своим собственным счастьем ради того, чтобы оправдать ожидания других. Что ты не можешь их подвести, иначе потерпишь неудачу. Ну, по правде говоря, дело не в них. Нет худа без добра. — Единственный человек, за которого ты должна отвечать, это ты сама. Его слова проникают внутрь, достигая глубин, известных только ей. Некогда абстрактное понятие теперь стало кристально ясным, и впервые за долгое время Микаса чувствует некоторое подобие облегчения. Девушка лишь понимающе кивает. — Я знаю, — шепчет она, вздыхая. «И я должна поблагодарить тебя за это». Беглый взгляд на часы сообщает ей, что сейчас чуть позже, чем она привыкла; во всяком случае, в том, что касается пребывания в галерее. Время вышло. Предполагая, что предыдущий обмен был суммой их прощальных слов, Микаса ожидает, что её только выведут из галереи и попрощаются, завершив одно из многих прощаний, которые она ещё не проверила в своём летнем списке. Она готова к этому, но это не отменяет того факта, что она боится этого. Но к чему она не готова, так это к удивительному предложению Леви. — Этим летом ты проделала большую работу для галереи. Правда в том, что я не мог бы попросить лучшего помощника, — говорит он, демонстрируя промо-акции в руках. — Я хотел бы выразить тебе свою благодарность. Микаса сосредоточивает своё внимание на рекламных объявлениях, щурясь на жирный шрифт, парящий над смутно узнаваемыми изображениями. — Фестиваль Фонарей? В Шиганшине? — она читает вслух, почти недоверчиво. Маленький соседний городок хорошо известен своей ежегодной выставкой украшенных фонарей, ни одна улица не осталась нетронутой, так как вся планировка украшена сложным декором. В полночь возле озера Шиганшины собираются большие толпы людей, чтобы выпустить в воздух бумажные фонарики — традиция, символизирующая начало нового. Микаса там никогда не была. Но сейчас, пожалуй, самое время это исправить. Леви протягивает последние слова. — Если ты готова. Микаса заправляет за ухо выбившуюся прядь волос, пытаясь скрыть лёгкий румянец, покрывающий её щёки. Её признательность видна в слабой улыбке, которую она скрывает не так хорошо. — Я бы с удовольствием, — говорит она, в конце концов принимая приглашение. Она ловит себя на том, что добавляет «с тобой», но только на самом узком поле. Не мгновение раньше, дуэт заканчивает закрывать галерею вместе, оставляя заведение в темноте с щелчком выключателя. Они выходят на свежий воздух позднего лета, быстро сгущаются сумерки. Даже после того, как Леви запер дом, Микаса поймала себя на том, что, застыв на месте, серьёзно смотрит сквозь окна внутрь. Она ещё не спросила его, что мучило её с того дня, как они впервые встретились. И прежде чем Леви успевает убедиться, что с ней всё в порядке, она наконец спрашивает. — Леви… Что ты во мне нашёл? Её вопрос застревает в его сознании почти бессистемно, хотя он захвачен её прямотой и искренностью. С лицом, покрытым остатками убывающих сумерек, с сияющими, как всегда, серыми глазами, Леви поддерживает спокойную атмосферу, чтобы обдумать несколько вещей, прежде чем ответить. Он думает, что при других обстоятельствах они могли бы процветать вместе. Не замечая его безмолвного восхищения, Микаса отворачивается от галереи, чтобы посмотреть на него, и тогда, наконец, получает ответ. Леви не дрогнул. — Я вижу в тебе себя.

✿✿✿

До начала осталось несколько минут. Леви и Микаса пробираются сквозь толпу и устраиваются на причудливом месте среди зелёных полей парка. Озеро расположено неподалёку, поблёскивая тёплым светом фонарей, которые ещё не были выпущены, отражаясь в спокойных водах. Коллективное собрание энтузиастов, молодых и старых, с нетерпением ждёт обратного отсчёта, терпеливо ожидая решающего момента фестиваля. Как только они с Микасой получили свои бумажные фонарики, Леви вкратце объясняет странный обычай. — Видишь это здесь? — спрашивает он, указывая на маленький закуток внутри фонаря. — Здесь ты можешь записать то, что хочешь. Он остаётся нетронутым, не обжигаясь. Микаса прислушивается к его указаниям, но борется с одним аспектом ритуала. Уставившись на маленький листок бумаги в руке, она подносит к подбородку позаимствованную ручку и задумчиво постукивает ею. — А что мне писать? — она размышляет вслух. — Что хочешь. Некоторые люди пишут, за что они благодарны, их цели на будущее, имена людей, которых они любят. У Микасы сейчас полно идей. Но с ограниченным временем она должна будет решить, что подходит её наклонностям лучше всего и быстро. Она глубоко вздохнула и, вытянув шею, посмотрела в ночное небо. Её мысли бесцельно блуждают, поскольку её окружение настроено и исчезает до ощетинившейся статики, зрение резко сфокусировано на звёздах, мерцающих выше. Микаса вспоминает последние несколько лет, размышляя о своей молодости. Жизнь, которую она представляла себе тогда, совсем не похожа на ту, которую она представляет сейчас, но, может быть, это и хорошо. Это указывает на то, что она эволюционировала, созрела, выросла. Физически. Эмоционально. Опыт до сих пор научил её, что в этой жизни всегда будут взлёты и падения. Иногда ей просто придётся принимать хорошее вместе с плохим. Ей придётся продолжать двигаться вперёд. С воспоминаниями, удерживающими её собранной, она способна найти луч надежды среди бесконечного спектра небесных тел на расстоянии многих световых лет. Пульсирующий гобелен сияющих нитей сливается и каскадом образует идеальные спирали, словно калейдоскоп цветов и света, бьющий из бездонной пустоты. Это взгляд в вечность. Начало и конец каждой капли жизни. Альтернативная перспектива на мгновение заставляет её чувствовать себя маленькой и незначительной, но она находит утешение, когда смотрит на мужчину, стоящего рядом с ней. Присутствие Леви рядом с ней, как и на протяжении всего этого очень реального процесса, даёт ей мужество продолжать свои амбиции. Это прозрение. И Микаса смирилась со своим решением. Она это заслужила. Приготовив ручку, она ставит лист бумаги вертикально и записывает окончательную кульминацию своих мыслей. 苦あれば楽あり Леви всматривается, заинтригованный линиями и штрихами её родного языка. Даже её почерк — настоящее произведение искусства. Он ждёт комментариев, пока она не закончит. — Добавить культурный штрих к своему фонарю? Классно. «Как всегда, конечно». — Это японская пословица, — скромно отвечает девушка. Леви подумывает спросить, что означает эта пословица, но отказывается от этой мысли, предпочитая наблюдать за ней под пристальным взглядом, которым они обмениваются друг с другом. Он предпочитает оставить все на волю воображения, и тишина между ними почему-то становится громче, чем могут быть слова. Он не может не согреться при виде её сейчас, её пальцы сжимают край фонаря, когда она снова смотрит на небо в ожидании. Простое воспоминание о ней — это то, что, как он надеется, останется с ним на всю жизнь. Внезапно в толпе воцарилось спокойствие, что побудило Леви посмотреть на часы. Приближается полночь, и начинается официальный обратный отсчёт. 10… 9… 8… — Готова? — спрашивает Леви, зажигая спичку. 7… 6… 5… Микаса кивает, наблюдая, как Леви зажигает сначала её свечку, а потом свою. 4… Фонари подняты, но ещё не выпущены. 3… Микаса затаила дыхание. 2… Её хватка ослабевает.… 1… Тысячи фонарей освобождаются, плавая в маленьких шарах, когда они дрейфуют вверх в космос и за его пределы. Каждая сущность индивидуального выражения освещает позднюю августовскую листву и озеро под своей восходящей траекторией, оставляя золотой оттенок всему на своём пути, поднимаясь всё выше и выше, исчезая в неизвестном. Леви и Микаса всё ещё смотрят снизу, довольные. Когда золотистый оттенок тихо исчезает из далёких фонарей, Микаса отводит глаза, её взгляд устремлён куда-то вдаль. — Леви, — тихо говорит она. — Спасибо. Повернувшись лицом к черноволосой девушке, Леви коротко кивает в знак согласия. Он никогда не встретит никого, похожего на неё. Она единственная в своем роде. Прежде чем что-либо ещё можно сказать или обменяться какими-либо другими жестами, Микаса делает шаг вперёд, мягко прижимаясь к нему. Она медленно направляется в его объятия, кладёт голову ему на плечо и отвечает на его спокойные объятия. «Просто обними меня» — думает девушка, чувствуя, как болит её сердце. Они остаются вместе, даже после того, как золотое свечение сменилось серебряным лунным светом. Леви закрывает глаза. И он обнимает её.