A terrible story: He is dead

Когда Минхо вышел к машинам, на парковке уже царила суматоха. Насквозь мокрые из-за ливня люди спешно сновали от здания к автомобилям и укладывали вещи, вжав головы в плечи и сгибаясь в попытке противостоять шквальному ветру. Чан стоял возле капота своего джипа и хмуро руководил сборами. Хоа и Мэй ютились под козырьком; рядом с ними на крыльце стояли две переноски с кошками, еще один представитель семейства кошачьих с любопытством выглядывал из запахнутой джинсовой куртки Хоа. Только выйдя на парковку, Минхо сразу почувствовал на себе обеспокоенный взгляд Мэй. Обсуждать свое состояние он был не намерен, так что, проигнорировав тревогу и сочувствие в ее глазах, широким шагом направился к Чану. — Вовремя. Я не застал тебя в твоей комнате, — взгляд лидера скользнул по спортивной сумке и Тхэбэку, который тряс головой, отряхивая мокрую шерсть, — видел, что ты не стал забирать свои вещи. Неозвученный вопрос остался висеть в воздухе, но ответ на него и так был известен им обоим. — Все распределены по машинам? — Минхо предпочитал делать вид, что не чувствует тяжелого, говорящего слишком много взгляда. — Да. С тобой поедет Чонин и еще двое раненых. Ваша позиция — в центре колонны, а Чанбин с Феликсом будут сразу за вами для подстраховки. Минхо коротко кивнул. — А дети с кем? — он мельком оглянулся к козырьку, пытаясь разглядеть два маленьких силуэта сквозь завесу дождя. — Хенджин. Я прикрываю. Водители будут на связи на протяжении всего пути. Учитывая сложность последней части маршрута, будем на месте через два — два с половиной часа, — он обвел парковку цепким взглядом: — Отправляемся, как только все рассядутся, лучше поторопиться. Минхо снова утвердительно кивнул и, заметив, что Хенджин и Чонин торопливо идут к вольво, тоже направился к своей машине. Хенджин нес на руках парня с забинтованной грудью — судя по безвольно висящим рукам, тот был без сознания. У машины, ежась от дождя и сжимая лямку от рюкзака на плече, стояла уже знакомая зеленоглазая девушка, которую Чонин зашивал часом ранее. — Не думаю, что носить рюкзак, учитывая твою рану, — хорошая идея, — Минхо щелкнул брелоком и открыл пассажирскую дверь. — Ты вообще сможешь ехать сидя? Девчонка хмыкнула и запрыгнула на переднее сиденье, устраивая рюкзак на коленях. — Чонин и этот рыжий подлатали меня. Порядок. Окинув его насмешливым взглядом, она произнесла: — Что? Понятия не имеешь, как меня зовут, да? Хоуту. Но ты можешь звать меня мятежной, как остальные, — судя по ее тону, подобное прозвище не обижало ее, как раз наоборот. Не успел он и рта раскрыть, как она продолжила: — Не утруждайся. Я знаю, кто ты, Ли Минхо. Пусть ее внимательный взгляд и не был враждебным, стоило соблюдать осторожность. Его имя всегда было на слуху у мятежных, только вот говорили о нем часто вещи совершенно противоположные. Хенджин тем временем усадил раненого на заднее сиденье, а Чонин принялся хлопотать вокруг него, пристегивая и фиксируя. Распрямившись и убрав мокрые волосы со лба, Хенджин отошел к двери багажника и подозвал Минхо. — Слушай… я хотел попросить тебя, — он начал заговорщицки, то и дело косясь в сторону машины Чана. — Можешь положить это в багажник? Машина, которую поведу я — забита, вот я и подумал… Он стянул с плеча объемную дорожную сумку на длинном ремне и протянул Минхо. — Как вышло, что твои вещи не поместились? — Нет, это не мои вещи… — он замялся и опустил глаза. — Это… в общем, там семена. И всякие садовые принадлежности. Сынмин не стал ничего брать, но мне кажется, что он потом пожалеет об этом, так что… Без лишних слов Минхо забрал сумку и пристроил в багажном отсеке рядом со своей. Тут не требовалось никаких объяснений: когда дело касалось Сынмина, Хенджин наверняка оказывался прав. — Спасибо, — он произнес негромко и засеменил к своему автомобилю. Проводив его взглядом, Минхо обратил внимание на высокий худой силуэт возле его машины — это был паренек, который раньше все время крутился возле Ван; кажется, Тао. Он сжимал в руках свой рюкзак и с тоской следил за псом у ног Минхо, пока Мэй не дернула его за рукав и не позвала укладывать вещи. Тхэбэк понятливо запрыгнул в машину и устроился возле сумок, а Минхо захлопнул за ним дверь, в последний раз оглядывая парковку и опустевшее здание кампуса. Взгляд взлетел вверх, до четвертого этажа, и остановился на витражном окне. Их история… останется здесь? Рука сама потянулась к груди. Вряд ли. Приготовления подходили к концу, почти все уже расселись по машинам. Дождь лупил прямо в лицо — будто ледяной душ из лейки, — но даже так Минхо ясно видел, как в окне пассажирского сиденья белого пикапа бледным пятном застыло узкое лицо Феликса. С нечитаемым выражением он не мигая смотрел прямо на Минхо. Похоже, Чанбин рассказал ему. От этого пронизывающего взгляда становилось не по себе. Минхо зябко передернул плечами и сел за руль.

* * *

— Мы не доедем. Приглушенный, как будто поблекший голос Сынмина раздался сквозь помехи в беспроводном наушнике, заставив Минхо вздрогнуть. Они ехали уже около часа, и до этого момента все было в порядке, не считая почти полного отсутствия видимости на дороге и гробовой тишины в салоне, разбавленной лишь шелестом дождя и ритмичными звуками дворников. Окончательно стемнело, а ливень и не думал прекращаться — сквозь лобовое стекло был виден лишь отвоеванный фарами у темноты кусок двойной сплошной; жухлая сырая трава на обочине да габаритные огни джипа Чана впереди — и то смазанные, стекающие красным на мокрый асфальт. — Что?! — встревоженные голоса Хенджина и Чанбина вклинились в эфир почти одновременно. Минхо почувствовал, как тело мгновенно напрягается, будто готовясь к нападению. Девушка на пассажирском сиденье стрельнула глазами по стиснувшим руль ладоням и перевела цепкий вопрошающий взгляд на его лицо. — Кто-то вмешался. Я больше не вижу точки назначения. — Будьте настороже. Чанбин, держись ближе к Минхо, — Чан звучал сосредоточенно и четко. Они с Сынмином и еще парой ребят были в машине впереди, но вел Сынмин, а Чан сидел на пассажирском — на случай, если что-то пойдет не так. — Хенджин, сбрось скорость. Они сократили расстояние между автомобилями в колонне — теперь в нескольких метрах впереди расплывчатым алым пятном маячил кузов джипа Чана. Трасса круто завернула, и далеко впереди показались два желтых огонька фар. Это могла быть случайная машина на пустой ночной трассе. А могла и не быть. — Приготовились, — в наушнике снова раздался собранный голос Чана. — Возможны осложнения, — Минхо сказал это для Чонина и мятежной, которая с тревогой вглядывалась в несущиеся навстречу огни. Одна машина едва ли станет проблемой, вот только… Минхо присмотрелся. Одна ли? Как бы он ни старался, но густая, как мазут, чернота не позволяла разглядеть ровным счетом ничего. Чем сильнее приближалась машина, тем напряженнее становилась атмосфера в салоне. Когда она поравнялась с машиной Хенджина, который ехал первым, все, казалось, задержали дыхание, но тонированный седан с парнем за рулем просто промчался мимо, не сбавляя скорости. Чонин шумно выдохнул и откинулся на сиденье, а вот девушка не сводила внимательных зеленых глаз с Минхо. — Порядок? — раздался в ухе неуверенный голос Хенджина. Минхо напряженно вглядывался в зеркало заднего вида. Красные огоньки, оставляющие смазанные вертикальные полосы на дорожном полотне — засветились ярче, потом на секунду пропали и сменились желтыми. Это западня. — Блять… — выругался Сынмин и ударил по газам. Джип взревел и рванул вперед, но стоило только поравняться с машиной Хенджина — как ему в бочину прямо со стороны водительского кресла на приличной скорости влетел минивэн. Скрежет металла и звук бьющегося стекла показался оглушительным из-за наушников. Джип вильнул опасно близко к легковушке Хенджина, но все же удержался в своей полосе и продолжил ехать вперед, вплотную к машине, пытавшейся разбить колонну. — Они в порядке? — Чонин испуганно ухватился за спинку кресла и придвинулся ближе, не сводя взгляд с джипа. — Сынмин?! — голос Хенджина дрогнул. — … нормально. — Да, — Минхо взглянул в боковое зеркало: ломаная синяя молния рассекла небо, и в этой вспышке с проезда, откуда вылетел минивэн, на трассу неторопливо вывернули два темных внедорожника. Должно быть, они стояли с выключенными фарами, дожидаясь сигнала. Значит, все-таки знали. Кто-то из мятежных наблюдал за кампусом. — Они попытаются нас разделить. Чанбин, не дай им вклиниться между тобой и Минхо… Чана прервал звук выстрела. Первый, второй, третий — асфальт искрил: мятежные палили по колесам, опустив стекло. Сынмин управлял машиной виртуозно: маневрировал, резко подавался в сторону, набирал и сбрасывал скорость, точно зная, куда будут стрелять, и пули уходили в молоко одна за другой. К сожалению, нападавшие довольно быстро смекнули, в чем дело. Минивэн ударил по тормозам и на несколько мгновений сместился назад, изменив цель и буквально со второго выстрела пробив заднее колесо автомобиля Хенджина. Тот сразу начал мелко вилять, машину заносило на обочину, и черт знает каких усилий Хенджину стоило удерживать над ней контроль. — Ты справишься? — Чан проговорил четко и быстро. Когда группе грозила опасность, он мгновенно отключал все эмоции. — Дерьмо… да, но не долго, — Хенджин снова выругался. — Сяду на диск и… Красный джип резко завернул влево, грубо подрезая минивэн. Раздался визг тормозов, а сразу за ним скрежет — водитель мятежных старался удержать управление, но инерция несла автомобиль через встречку к обочине, даже ручник не спас — машина на полном ходу слетела с дороги и нырнула носом в неглубокий овраг, полностью погружаясь передними колесами в грязную ливневую воду. Сынмин каким-то чудом не повторил судьбу минивэна и выровнял автомобиль. Проводив улетевшую в кювет машину взглядом через боковое зеркало, Минхо мрачно отметил, что две других уже почти нагнали их, да и седан, который они встретили в самом начале, явно мчался не на помощь. Скорость им сейчас никак не поможет. Гнать с пробитым колесом по мокрой дороге — самоубийство. Чувства обострялись с каждой секундой: звуки становились четче, картинка — контрастнее. Зверь чувствовал растущую угрозу и требовал активных действий. Он пристально следил за машиной впереди, постепенно теряющей скорость. Если Хенджин не справится с управлением — решение придется принимать очень быстро. Как им избавиться от преследования? Времени слишком мало. Минхо как никогда остро ощущал свою беспомощность. В этой металлической коробке он был абсолютно бесполезен: мог только аккуратно ехать вперед, стараясь не навредить раненым. Мог только ждать, пока другие как-то справятся с угрозой, и надеяться, что Хенджин протянет достаточно долго, не слетит с трассы и не перевернется. Чертова беспомощность хуже всего. Пожалуйста… поумерь пыл, я прошу тебя. Не обязательно бросаться грудью на амбразуру, чтобы быть полезным. Ты сейчас делаешь все, что можешь. Он выдохнул сквозь стиснутые зубы. Красное пятно пролетело мимо — Сынмин сбросил скорость и поравнялся с одним из внедорожников, не дожидаясь, пока их догонят. Дверь со стороны пассажирского сиденья распахнулась, и в свете фар блеснула серебряная чешуя. Чан, держась за крышу одной рукой, наклонился вперед и ухватился за дверную ручку внедорожника — они ехали почти вплотную. Церемониться не стал и вырвал дверь с корнем, а потом как следует приложил водителя головой о руль. На всю округу раздался неуместно бодрый короткий гудок, и машина стала стремительно терять скорость. Чонин, будто прилипший к окну, облегченно выдохнул, когда Чан вернулся на свое сиденье. Осталось всего две машины мятежных. Теперь у них не было численного преимущества, можно было бы остановиться и разобраться с ними не на ходу, но Чан, похоже, не рассматривал такой вариант. Скорее всего, он старается избежать ненужных жертв. Белый пикап Чанбина поравнялся с вольво Минхо. Феликс открыл дверь и ловко, словно кот, перебрался по подножке в кузов пикапа. Его глаза горели золотом как две маленькие лампочки. Аккуратно присев в кузове и ухватившись за борт, он не мигая уставился на водителя внедорожника позади них. Через несколько мгновений машина начала сильно заворачивать вправо и, описав крутую дугу и взвизгнув тормозами, остановилась. Встряхнув головой и откинув с лица мокрые волосы, Феликс переключился на водителя седана, пытаясь поймать его взгляд. Выстрел. Феликс пошатнулся, с удивлением опуская взгляд на плечо, где на желтой ткани толстовки расцвело кровавое пятно. Еще выстрел. В первое мгновение показалось, будто ничего не произошло. А потом его маленькие ладошки соскользнули с борта и он упал назад, в кузов пикапа. Платиновая макушка уже скрылась из виду, а перед расширившимися от ужаса глазами Минхо еще стояло маленькое неровное алое пятно чуть левее центра груди и лицо человека, которого тут быть не могло. Его лицо. Сердце кольнуло резко — так, будто это в него самого стреляли. — Нет! — Чонин закричал так пронзительно, что срывающийся голос ударил наотмашь, как пощечина. Минхо перевел глаза на зеркало заднего вида — в отражении от ладони Чонина, прижатой к боковому стеклу, расходились трещины, а секундой позже седан, следовавший за ними, резко взмыл в воздух. Машину корежило так, будто вокруг нее стягивались прутья арматуры, и, приглядевшись, Минхо действительно увидел их — только это был не металл. Вода. — Чонин… — в голосе Чана дрожало смятение. И страх. Именно этого он боялся больше всего. Парень вздрогнул, отдернул руку от окна и наткнулся на глаза Минхо в отражении. Зрачки Чонина были с головку булавки, в огромных синих блюдцах плескалось потрясение и неподдельный ужас. Тхэбэк затравленно скулил. Как сквозь толщу воды до Минхо донесся отдаленный скрежет от удара груды металла об асфальт. — Что с ним?! Что с Ликсом? — Чанбин сорвался на крик, и это немного отрезвило, возвращая Минхо к реальности. — Не останавливаться. — Чан, ты, блять, в своем уме? Феликс… — где-то между мольбой и проклятием; в голосе надрыв, будто он был в шаге от истерики. — Нельзя останавливаться! — тон Чана сменился стальным, и Чанбин замолк, было слышно только его сопение и едва различимые всхлипы. — Три километра, съезд налево. Минхо глянул на спидометр и быстро прикинул в уме. — Можем не успеть, — он произнес негромко и увидел, как пикап сразу устремился вперед, Чанбин выжал педаль газа в пол. Мятежная, до этого сидевшая почти без движения, вдруг легко коснулась предплечья Минхо, привлекая внимание: — Я могу повести. Тебе ведь нужно быть там, да? — она кивнула на пикап. — Откуда ты… — сейчас было не самое подходящее время для обсуждений, так что оборвав себя на полуслове он просто кивнул, — Чанбин, сбавь. Я помогу. Тот на удивление беспрекословно подчинился, сбросил скорость и пристроился в метре от вольво. Хоуту придерживала руль, готовясь перебираться на его место, а Минхо открыл дверь и в один широкий шаг перепрыгнул на подножку пикапа, а затем забрался в кузов. Феликс лежал там, между укрытых брезентом сумок и рюкзаков. Его нелепая цыплячьего цвета толстовка пропиталась водой и кровью; пятна, похожие на огромные маки, расползались все дальше. Лицо побелело, мокрые волосы разметались по лбу. О чем он думал, когда вылез в прицеп? Его глаза светились как мишень. Без особой надежды Минхо попытался прощупать пульс, но его конечно же не было. Выстрел прямо в сердце — мало кто может пережить подобное. — Что с ним? — в ухе снова раздался хриплый голос Чанбина. Минхо молчал, укладывая голову Феликса на свои колени. — Пожалуйста, Минхо… — Едь быстрее. Он сцепил их пальцы в замок и прижал к груди Феликса, прямо над раной от выстрела, прикрыв глаза. Рев двигателя и раскаты грома отошли на второй план, поблекли, вытесненные переливчатым звоном освобождающейся души. Она отозвалась охотно, будто только этого и ждала: словно кошка доверчиво ткнулась в его ладонь, готовая податливо перетечь в его тело или просто выскользнуть прочь. Подожди. Тебе еще рано уходить. Душа неуверенно заволновалась под его рукой. Обычно чем больше времени проходит с момента смерти, тем сложнее удерживать душу в теле, но пока энергия оставалась относительно покорной — у Минхо появилась возможность разглядеть ее поближе. Душа Феликса искрилась как янтарь на солнце, но каким-то своим мягким внутренним светом. Сентиментальная и любящая — даже сейчас она по привычке тянулась куда-то в направлении Чанбина. То тут, то там, словно насекомые в смоле, плавали тяжелые черные бутоны. Некоторые из них распустились в огромные, пугающие своей мрачной красотой цветы. Они следили за Минхо, поворачивая к нему пустые соцветия. Да, он догадывался, что это такое. Кошмары пульгасари. Сила и проклятие, неотделимые от его сути. Должно быть, единственный, кто мог заставить эти отталкивающие цветы свернуться в бутоны и оставить Феликса ненадолго в покое, — это Чанбин. Свет взволнованной души, как солнечный зайчик, пробивался сквозь пальцы, беспокойно перепрыгивая с места на место и пытаясь выбраться на свободу. Плохо. Связь с телом слабеет слишком быстро. В более тривиальной ситуации у Минхо был бы выбор: он мог воскрешать как в форме кошки, так и в человеческой. В истинном облике воскрешение обычно происходило куда легче и с меньшим количеством побочных эффектов для него самого, но сейчас с каждым мгновением все отчетливее напрашивался неутешительный вывод — им не успеть, как бы ни гнал Чанбин, как бы Минхо ни уговаривал душу Феликса успокоиться и подождать еще. К моменту, когда они приедут и смогут остановиться, спасать будет уже некого. Очевидно, придется возвращать его прямо так, на ходу. Едва он сконцентрировался на энергии Феликса, как в сознании червячком закопошилась пугающая до дрожи мысль: «А что если в процессе воскрешения что-то произойдет с… его душой?» Эта мысль застала врасплох. Кровь прилипла к лицу, грудь будто ремнем сдавило. Он открыл глаза и врезался невидящим взглядом в бледное веснушчатое лицо. Что если энергия Феликса вытеснит его? Вдруг, пытаясь спасти Феликса, я потеряю?.. Он рассеянно прикоснулся к своей груди, ощущая ставшую уже привычной тяжесть его души. Пожалуйста, не думай об этом. И как же мне, черт побери, это сделать? Вместо ответа только безразлично звенящая тишина. Почему мне приходится делать подобный выбор?! Любимый… Плачь о живых. Борись за тех, кого еще можно спасти. Ты правда хочешь, чтобы я отдал даже это? Безысходность сковывает разум, шум моторов теряется в шелесте дождя. Минхо поднимает ладонь, бессильно глядя на алые разводы на своей коже. Он смотрит до тех пор, пока поле зрения не сужается до его дрожащей окровавленной пятерни. Колени, обтянутые насквозь промокшей тканью брюк, упираются в неровный, блестящий от дождя асфальт. На его ногах лежит парнишка. Почему-то внимание цепляется за маленький, чуть приоткрытый рот и округлые щеки, смягчающие черты лица и заставляющие этого паренька выглядеть совсем молодо. Минхо снова зажимает рану в центре его груди ладонью — там горячо и мокро. Но сердце уже не бьется. Он ждет, терпеливо прислушиваясь к энергии этого парня, но никакой ответной реакции нет. Абсолютно ничего. Его душа не отзывается. Взгляд натыкается на изящную кисть, безвольно покоящуюся в грязной луже. Вот черт. Этот парень… Минхо рассеянно обхватывает тонкое запястье и, стряхнув воду, задерживает его холодную ладонь в своей. Не все могут вернуться. Энергии некоторых душ с трудом хватает, чтобы прожить одну единственную жизнь, что уж говорить о нескольких. Но даже так — этот мальчик мог прожить хотя бы одну. Выходит, Минхо просто позволил ему совершенно бессмысленно погибнуть. Как можно было ошибиться так грубо? Несколько мгновений назад казалось, что жизнь в нем бьет ключом. Минхо даже не сомневался в том, что Сынмин говорил именно о нем — понял это в ту же секунду, как встретился с ним взглядом. Что пошло не так? Он немного мешкает, но все же прижимает его ладонь к своей груди, а потом идет дальше и открывается первым. Действует по наитию, наугад, буквально выставляя свою душу напоказ, и снова зовет, но ничего не происходит, только дождь стучит по крышам и ток низко гудит в толстых спутанных проводах над головой. Почти готовый отступиться и признать поражение, Минхо вдруг чувствует мимолетное, будто застенчивое прикосновение. Душа этого парня украдкой выглядывает лишь на мгновение и снова торопливо прячется, но Минхо облегченно выдыхает, сильнее сжимая его ладонь. Так и знал, что ты еще здесь. Не бойся, я не наврежу тебе. Теперь она держится поодаль, будто присматриваясь, но ее присутствие ощущается постоянно. Происходящее кажется донельзя странным. Эта душа будто полностью игнорирует смерть физического тела: она не торопится, осторожничает и приближается к энергии Минхо только когда любопытство окончательно побеждает. Отстраненно наблюдая за своими ощущениями, Минхо с удивлением обнаруживает, что их души робко тянутся друг к другу. Прикасаются осторожно, будто боясь спугнуть. Внезапно появляется очень явственное чувство дежавю. Что-то в этой душе кажется отдаленно знакомым, и это почему-то пугает Минхо до чертиков. В этот момент все кардинально меняется. Он хочет отстраниться, но не успевает — чужая энергия обрушивается на него лавиной. Она по-хозяйски перепрыгивает в его тело, не дожидаясь помощи и не спрашивая приглашения, и переворачивает все внутри вверх дном. Пытаясь побороть внезапный страх, он замедляет дыхание и немного успокаивается, ведь, в конечном итоге, именно этого он и добивался. Все хорошо. Покажи мне. Голова кружится, Минхо наклоняется к парню, лежащему на коленях, прижимается лбом к его лбу. Жмурится так сильно, что болят глаза, пока перед мысленным взором на огромной скорости проносятся обрывки чужих воспоминаний. Все начинается с выстрела в грудь и холодных равнодушных глаз, в которых Минхо с удивлением узнает свои, после чего события прокручиваются от последнего к более ранним словно в обратной перемотке. Они настолько яркие и четкие, что цепкая память выжигает каждое на сетчатке. Чужие эмоции — искренние, беззастенчиво откровенные, будто оголенные — топят, накрывают с головой. Минхо делает жадные большие глотки и не останавливается, даже когда чувствует, что захлебывается. Сознание полощет, и уже не кажется, будто эти воспоминания ему не принадлежат. В какой-то момент ощущение собственного «я» полностью стирается, и память этого парня остается единственной существующей реальностью. Часы складываются в дни, дни — в месяца, а месяца — в годы. За самыми первыми детскими воспоминаниями никогда ничего нет. Появление на свет — всегда финальная точка, когда душа погибшего разрывает связь с бакэнэко и ждёт его вердикта. Но не в этот раз. Воспоминания его младенчества проносятся, словно мелкие пригородные станции мимо окна скоростного поезда, а затем они въезжают в непроглядно-черный тоннель. Что это за место? Пытаясь выудить из чужого сознания хоть какую-то информацию, Минхо не сразу замечает, как тьма вокруг начинает сгущаться в липкую черную жидкость, а заметив — понимает, что безнадежно увяз. Разум рождает запоздалую догадку: «Это ловушка?» Кто ты на самом деле? Он спрашивает без особой надежды, но дух неожиданно откликается — его энергия взволнованно пульсирует. Минхо настигает его мгновенно — подавляет, сжимает в кулак. Страх проявляется злостью. Он знает: если его запрут в чужом сознании, у него вряд ли получится выбраться самостоятельно. Выпусти меня отсюда! Неприкрытая ярость и угроза оказывают мгновенный эффект: дух паренька сжимается в комок, даже его теплый свет слабеет и начинает дрожать. Минхо теряется. Такая реакция выглядит слишком… невинной? Он вглядывается, пытаясь найти мутные грязные следы, которые оставляют после себя ложь и фальшь, но эта душа будто принадлежит ребенку — до нелепости искренняя и наивная. Если ты не враг — тогда прекрати это. На короткое мгновение крохотный сгусток энергии озаряет робкая вспышка, чем-то похожая на разочарование, после чего он разрывает связь, выталкивая Минхо из своего сознания, и темнота вокруг тает. Приходится потратить какое-то время, чтобы запрятать подальше чужие воспоминания и снова почувствовать границы своей личности. Сожаление о несдержанности навязчиво маячит на периферии, поэтому когда он снова тянется к замкнувшейся сущности, то делает это мягко и очень бережно. Хочешь… я помогу тебе остаться? Прежде непоседливая душа теперь ведет себя куда более податливо и нерешительно, позволяя мягко направлять ее, помогая завершить ритуал. В самый последний момент, прямо перед тем, как выпорхнуть обратно в тело своего владельца, она вдруг устремляется к самой сути Минхо и несмело касается ее. Лишь одно короткое прикосновение, но сердце пропускает удар. Минхо распахивает глаза, опускает ошарашенный взгляд на парня, которого, как оказалось, крепко сжимает в объятиях. Тот дышит неглубоко и дрожит, неловко цепляясь за обнимающие его руки. Дождь так и не прекратился — они вымокли до нитки, и надо бы взять этого мальчишку на руки и отнести в машину, но сконцентрироваться никак не удается. Ощущение того мимолетного прикосновения все не проходит. Ласковая рука, гладящая по голове.