A terrible story: He is dead

— Вот как. Что именно тебе удалось узнать? После окончания церемонии, когда все уже разбрелись готовиться ко сну, ребята из круга вместе с Лэвеном остались на балконе, чтобы обсудить безрадостные вести из города. Инкуб сидел прямо на ограждении, судя по всему, нисколько не опасаясь потерять равновесие и сорваться в пропасть, болтал ногами как ни в чем не бывало. Хенджин, скрестив руки на груди и поджав губы, волком смотрел на него с другого конца балкона. Чан стоял спиной ко всем, вглядываясь в непроглядную темень с едва различимыми на фоне иссиня-черного неба силуэтами гор, опираясь напряженными руками о крепкий деревянный парапет. — Как бы выразиться, — Лэвен слегка повернул голову к Чану, — ваша группа потеряла почти половину людей. Боюсь, среди мятежных твой вес, Крис, существенно уменьшился. Ситуацию усугубило то, что буквально накануне люди пришли к тебе за защитой, а вместо этого попали в мясорубку. Кроме того, то, что случилось на трассе… Я знаю, как все было. Но другие не знают. И по понятным причинам считают все произошедшее твоей ошибкой. — Это и есть моя ошибка. — А те люди… — неожиданно подал голос Чонин. Он был бледен и задумчив, — те люди в машине. Об их состоянии что-то известно? — Из четырех человек, находившихся в машине… уцелел один. Вонгви, который смог принять бестелесную форму. Группой мятежных, которая взяла на себя ответственность за ту погоню, руководит некто, известный под именем Пэр. Информации о них и об их лидере очень мало: не удалось выяснить даже к какому классу существ он относится. Но это совершенно точно не человек. — Ясно… — прошелестел Чонин и совсем замкнулся. — Если не ошибаюсь, я не имел дел с ним напрямую, потому что их группа, как правило, предпочитает оставаться в стороне, — тон Чана стал задумчивым. Лэвен пожал плечами. — Может, выжидали удобный момент. Пока не ясно наверняка, но скорее всего они не оставят произошедшее без ответа. Тут вам остается только ждать. — Значит, будем ждать. — В любом случае… Мятежные понимают, что сейчас ты слаб, и наверняка этим воспользуются. Кроме этой, есть еще несколько групп, которые проявляют к вам, скажем так, повышенный интерес. Очень благоразумно было покинуть кампус, но надолго это не поможет. Когда за вами отправили погоню, — он нахмурился, — вас пытались взять живыми. Думаю, ты и сам понял. Все хотят знать, каким образом тебе удалось справиться с ордой, — Лэвен мрачно смотрел перед собой. — Похоже, это единственное, что пока держит тебя на плаву. Как только это вскроется, боюсь… вас всех перебьют. Чанбин подался вперед и всплеснул руками: — Я не понимаю, неужели сейчас время для этой междоусобной грызни? На подходе к городу чертова армия мертвецов, а нам приходится думать, как защищаться от живых? Едва слышно хмыкнув, Минхо отвел взгляд. Не было ничего странного в том, что этот вопрос задал именно Чанбин. Пятьдесят лет — ничтожно мало для того, чтобы понять, как устроено это радушное сверхъестественное сообщество. — Ты забываешь, — Чан ответил вместо Лэвена, — что мятежным на руку хаос, создаваемый ордой. Если система пошатнется и привычный порядок будет нарушен — они только выиграют. Кроме того, мертвецы изначально нацелились на нашу группу, мы же и приняли на себя первый удар. Для мятежных на текущий момент все сложилось как нельзя лучше. — Ну избавятся они от нас, а дальше-то что? Мертвецы никуда не денутся. — Полагаю, вседозволенность и жажда власти оправдывают риски. — Все так, — Лэвен медленно кивнул. — Кроме того, поговаривают, что вам известен способ защититься. Это заставляет многих думать, что получив эту ключевую информацию, они тоже смогут справиться с ордой. Способ защититься. Челюсти сжались. Стоит кому-то узнать, что этот «способ» — парень, отдавший свою жизнь, который сейчас находится где-то среди нежити, возможно, будучи одним из них, и им всем подпишут смертный приговор. — Из хороших новостей — сейчас никто не знает, где вы. Так что у вас есть время на передышку. Однако… так как напрямую выйти на вас пока не получается, вас скорее всего будут провоцировать, — он понуро склонил голову, — через мирных людей. Через тех, кто когда-либо высказывал свою лояльность к законным. Игнорировать это будет тяжело. — Они знают о тебе? — вдруг негромко спросил Сынмин. Казалось, Лэвен даже растерялся на мгновение. — Эм… нет. Нет, я так не думаю. — Тогда, возможно, тебе следует вернуться в город, в клуб, и на какое-то время сократить контакты с нами, чтобы у других не возникло лишних вопросов. Сейчас ты очень сильно рискуешь, но пока о тебе не знают, у тебя еще остается возможность обезопасить себя. — Отличная идея, мне тоже кажется, что ему стоит уех… — Либо наоборот, — Сынмин немного повысил голос и едва приподнял ладонь, и Хенджин замолк на полуслове, потупив взгляд, — ты мог бы остаться здесь. В таком случае о тебе рано или поздно узнают, но ты не будешь один. Мы сможем тебя защитить, — он моргнул и поправился, — во всяком случае, постараемся. Озадаченность на лице Лэвена сменилась глубочайшим замешательством. Он смотрел в лицо Сынмина не отрываясь, слегка прищурив глаза, но, видимо, так и не найдя ответов на свои вопросы, медленно кивнул. Хенджин тоже больше не предпринимал попыток заговорить — он стоял немного позади и, отвернувшись в сторону, буравил взглядом стену. Кажется, их отношения сделали очередной виток и стали еще сложнее. Минхо не был особо удивлен. — Я согласен с Сынмином. Лэвен, информация, которую ты предоставляешь, ценна, но не стоит такого риска. Поэтому подумай об этом, — Чан вздохнул и низко склонил голову. — Что слышно насчет цзянши? Нападения, очевидцы? Их видели в городе? Взгляд метнулся к Лэвену. — Нет, — он отрицательно покачал головой. — Никаких нападений. С того дня ни одного инцидента с мертвецами. Не знаю, как это возможно, но они словно сквозь землю провалились. У этого могло быть множество причин, одна хуже другой. Совершенно ясно было одно — после того, как он погиб, что-то поменялось. — Откровенно говоря, у вас и так проблем по горло, а если к этому прибавятся еще и нападения мертвых… Если такая возможность вообще существует, мне кажется, пришла пора попросить помощи. — Чан, а что насчет Совета? Есть ли какие-то новости от них? — Феликс сидел у стены храма, обхватив колени руками. — Совет… — Минхо знал, что означает эта чанова пауза, и едва удержался от того, чтобы закатить глаза, — совет принял решение не эскалировать конфликт и подождать, пока прояснится ситуация с цзянши. — Серьезно? — Да что тут можно эскалировать?! — Ликс вскинулся, но Чанбин положил руку ему на плечо. — То есть… они не собираются вмешиваться? — Это значит… — Это значит, что нас бросили в волчью яму перегрызать друг другу глотки. А когда все закончится, Совет вернется и будет строить диалог с теми, кто останется в живых. — Минхо жестко оборвал общий гвалт. В тяжелой воцарившейся тишине Лэвен прочистил горло: — Кхм, что ж… Наверное, не мне судить, но стоит ли так рьяно защищать законы тех, кто поступает с вами подобным образом?       Не собираясь тратить время на очевидно безрезультатные попытки поспать, Минхо сел за руль и отправился в Кури. Тхэбэк дрых где-то в жилых корпусах и на этот раз не увязался за ним. Положа руку на сердце, Минхо был этому рад, потому что не исключал возможность драки. От разговора остался неприятный осадок. Не стоило удивляться подобным решениям Совета: те, кто сидят в кабинетах, не привыкли марать руки. Верхушка отказывалась вмешиваться не в первый раз. Но сейчас ситуация день ото дня становилась все хуже, и осознавать, что они в очередной раз остались сами по себе, было паршиво. Несмотря на присущий всем мятежным максимализм, в словах Лэвена было зерно истины, и это действовало на нервы. Знал бы он, как много людей защищают и борются за то, во что даже сами не верят. Ночные улицы Кури были тихими и совершенно безлюдными, словно декорации спального района. Не горели вывески магазинов; выходящие на улицу окна и витрины наглухо закрытые безликими рольставнями создавали впечатление, что и внутри зданий ничего нет, что это лишь пустые коробки, муляжи. Главная дорога утопала в желтом электрическом свете, а торцы домов лишь едва показывались из плотной темноты, да кое-где горели окна жилых многоэтажек. Улицы были чистыми и неподвижными, застывшими, как на макете. Не было похоже, что город подвергся нападениям, как не было похоже, что орда вообще проходила там. Впору бы радоваться, но Минхо чувствовал только опустошение. На что он рассчитывал? Что случайно встреченный в подворотне мертвец выведет его к гнезду? И что дальше? Что он станет свидетелем потасовки или нападения и наконец-то получит возможность отвести душу в драке? Черт знает, что именно он искал, но не нашел ровным счетом ничего, кроме пары бродячих собак, облаявших его через прорехи бетонных, разрисованных аэрозольными баллончиками заводских заборов. Время неумолимо шло, а он не приближался к своей цели ни на дюйм. Он отправится искать утром, перероет весь этот чертов лес, обыщет каждую улицу и переулок, если придется, но найдёт его. Орда не могла исчезнуть бесследно. И он тоже не мог. До глубокой ночи Минхо колесил по узким улочкам промышленной зоны, снова и снова возвращаясь в одни и те же глухие подворотни. Он собирался продолжать и дальше, но, остановившись в очередном тупике, услышал внутри усталый голос. То, что ты сейчас делаешь, никому не принесет пользы. Его взгляд замер в одной точке. Не нужно разрушать себя. Поезжай домой, хорошо? К нам домой. Должно быть, дело было в последней фразе. Он обессиленно уткнулся лбом в руль, зажмурился и зашептал: — Где ты? Прошу, скажи мне, где ты. Я должен найти тебя. Я буду искать до тех пор, пока не найду. Мне невыносимо без тебя, невыносимо думать, что ты остался совсем один, что тебе может быть больно или страшно, что кто-то забрал тебя и, возможно, собирается сделать что-то ужасное. Даже если ты… стал другим, даже если ты — уже не ты, и не узнаешь меня или нападешь. Неважно. Я все равно буду продолжать пытаться. Эта неизвестность сжирает меня живьем, — руки, до боли сжимавшие руль, вдруг безвольно повисли, словно все силы ушли на то, чтобы произнести это вслух. — Я просто не могу поверить, что тебя больше нет… Хани. Я здесь. Минхо вздрогнул и вскинул голову, испуганно озираясь. Ни в салоне, ни снаружи никого не было. Не нужно искать, любимый. Я здесь, с тобой. И я буду с тобой, пока ты не будешь готов меня отпустить. — Нет, — глаза жгло, — нет. — он помотал головой, чувствуя, как сдавливает горло, переключил передачу и вырулил на дорогу. — Нет, этого не будет.       Он вернулся домой под утро, когда уже начало светать. Плотно задернул шторы, наспех принял холодный душ. Немного подвис возле стиральной машины, глядя на стопку его одежды, и все же надел футболку, сразу же ощущая вместе с полюбившимся сладким ароматом саднящий ком в горле. Лег в постель, уткнулся носом в подушку, впервые за несколько часов вдыхая полной грудью. Немного повертевшись, скомкал в рулон одеяло и обнял обеими руками, думая… стараясь не думать о том, насколько беспомощным себя ощущает. Нервная система, видимо, все же решила над ним сжалиться, позволив уснуть довольно быстро. Во сне было намного лучше, чем в реальности. Там было спокойно и светло. Минхо открыл дверь в квартиру и с порога услышал тихое рассеянное пение. Разувшись, он заглянул в комнату и застыл на пороге: Хани, мурлыкая, колдовал у плиты в лучах ласкового полуденного солнца. Боясь упустить даже мгновение, Минхо подошел к нему, бережно обнял сзади и прижался носом и губами к теплой шее. — Я так тоскую по тебе. К несчастью, он знал, что спит. — О чем ты? Я ведь здесь, — Джисон тихо рассмеялся, и Минхо с замиранием сердца заслушался — он так соскучился по этому низкому грудному смеху. — Позволь мне остаться с тобой. Минхо поднял лицо, зарываясь носом в его мягкие волосы, крепче обхватывая руками. Повел носом в сторону и уткнулся в ямочку за ухом. — Ладно, но с одним условием, — он начал очень серьезно, но под конец в голосе украдкой переливалась улыбка. — Ты поможешь замешать начинку. — Все, что угодно. Что ты готовишь? — Чизкейк. Руки уже болят мешать этот сыр, — было слышно, как он обиженно дует губы. Взглянув вниз, Минхо провел обеими ладонями по его предплечьям, запястьям и внешней стороне кистей, переплел их пальцы, сжав его ладони в своих. Венчик упал в миску. — Хани, повернись ко мне, пожалуйста. В дверь постучали. — О, кажется кто-то пришел. Откроешь? — Пусть проваливают. Солнце, пожалуйста, посмотри на меня. Стук раздался снова. — Эй, нельзя быть таким невежливым, — он вывернулся из рук, не дав развернуть себя от плиты, — открой дверь, любимый. — Я не… Из коридора раздался звук поворачивающегося в скважине ключа. Джисон вдруг вжал голову в плечи и сиплым, до смерти перепуганным голосом произнес: — Ми… Минхо? Минхо подскочил в кровати. Сердце билось как сумасшедшее. Через черный провал дверного проема и коридор он смотрел на узкую входную дверь и отчетливо слышал металлические щелчки отпираемого замка. Ключ от этой двери был только у одного человека. Невозможно. Он подорвался мгновенно, отшвырнув в сторону одеяло, метнулся к двери, дрожащими от страха и волнения руками повернул внутренний замок и распахнул ее. — Хани?! В коридоре было пусто. Торопливо натянув штаны и обувь, он вышел за дверь, дошел до лифта — на табло синим горела цифра первого этажа. Выглянул на пожарную лестницу и, перегнувшись через перила, прислушался: звенящая тишина. Никого. Вернувшись ко входной двери, он присел на корточки и внимательно осмотрел замочную скважину и ручку. Конечно же, ничего приметного там не обнаружилось, замок как замок. Не было никаких следов и на полу у двери. Ничем особенным там не пахло. Он стоял посреди длинного пустого коридора совершенно один. Это был просто сон. Он вернулся в квартиру и сел на кровать, массируя гудящие виски. Его до сих пор колотило, из-под волос по виску тек пот: от потрясения он взмок как мышь. Воздуха не хватало, и он распахнул дверь на балкон. По полу потянуло холодом. Этот звук казался таким реальным. На секунду Минхо поверил, что он вернулся. Что стоит за дверью и открывает ее своим ключом. На секунду… На секунду он замешкался, перед тем, как открыть. Побоялся, несмотря на все свои громкие слова, побоялся того, что может увидеть. Идиот. На что только надеялся? Его не могло быть здесь. Он, наверное, даже адреса не запомнил. Упав на кровать, он накрыл глаза рукой. Попытался успокоиться под отдаленный шум машин с улицы, но то и дело отвлекался, прислушиваясь к тишине в коридоре. Как долго он протянет такими темпами, прежде чем у него поедет крыша? Хотя… Если он начнет галлюцинировать и видеть его — пусть. Может быть, он уже сошел с ума. Природа говорящего с ним голоса была неясна. Души не могут общаться так. Слова — инструмент мозга. — Почему я… слышу тебя? — он прошептал едва слышно. Потому что тебе это нужно. — Мне нужен ты. Засыпай, любимый. Сейчас тебе нужен только отдых.       В этот раз он выспался как следует, без приятных снов, но и без кошмаров. Проснулся от холода — сам не замерз, но чувствовал, что температура воздуха сильно упала, почти сравнявшись с уличной из-за того, что он забыл закрыть балкон. Вдохнув свежий осенний воздух, он вдруг почувствовал, как что-то сжалось в животе. Запах. Торопливо захлопнув дверь на балкон, он потянул носом: от запаха Хани не осталось и следа. Даже нотки. Минхо взял в руки подушку и прижал ее к лицу. Едва чувствовался его собственный шампунь и только. Нет, нет, нет… Одеяла, простыни, футболка. Пустые. Безликие. Потерявшие значение. Он выстудил квартиру, и за несколько часов его запах исчез, растаял без следа, как легкий ненавязчивый парфюм. Словно его вообще никогда здесь не было. Словно все, что происходило здесь, было сном. — Блять! — Минхо ударил рукой по барной стойке; кожу обожгло, взволнованно задребезжали высокие стаканы. Кому-то это могло показаться глупостью или сентиментальностью, но он стоял там и чуть не плакал от злости и обиды на себя самого. У него осталось так чертовски мало, и он даже это сохранить не смог. Не был достаточно бережен. Минхо… Он молчал, до крови кусая губы. Дело было не столько в самом запахе, сколько в том, что он был ключом от той солнечной кухни, где Джисон тихо напевал себе под нос. И эта дверь только что захлопнулась для него навсегда. Послушай… не надо. Не злись на себя из-за этого. Ты не смог бы сохранить это, как бы ни старался. Может, еще день-два, и запах бы сам выветрился. У меня было бы еще время. Было бы еще хоть что-то. Время для чего, любимый? Уходят люди, а за ними постепенно уходят все мелочи, которые напрямую с ними связаны. Тают, выцветают, забываются. Намеренно или случайно, через неделю или через год. Так бывает, но в этом нет ничего плохого. Не надо винить себя за то, что ты не можешь сохранить все. Это не в твоих силах. Никому не под силу подобное. Со временем теряются личные вещи, блекнут воспоминания, притупляется боль. И это естественный ход вещей. Ты ни в чем не виноват. — Но я не хочу… — большая пузатая кружка, на которую он смотрел, расплывалась перед глазами. — Мне нужна эта боль и эти воспоминания. Каждое из них. Цепляющиеся за край стола пальцы сводило. Как думаешь, я хотел для тебя этого? Чтобы ты истязал себя вот так? — Я не знаю. Ты знаешь. Мне не нужно, чтобы ты оплакивал меня. Мне не хочется, чтобы твоя жизнь становилась невыносимой. Все, чего мне на самом деле хотелось бы, — чтобы ты нашел в себе силы жить дальше. Снова чувствовал радость. Может, иногда по-доброму вспоминал меня. Подумай сам, зачем мне твое горе, когда я так люблю тебя? Его слова выжигало на груди. Слезы не переставали течь. — Тогда почему ты оставил меня? Минхо произнес это и закрыл лицо руками. Невысказанная обида, которую он запретил себе чувствовать, наконец-то обрела форму и была облечена в слова. Он чувствовал себя брошенным. Бесконечно одиноким. … прости. У меня не получилось иначе. Знаю, ты сомневаешься, но в этом правда нет твоей вины. — Я… я хочу замереть здесь. Навсегда. Мне страшно идти дальше, если ты остаешься. То, что должно остаться позади, останется, Минхо. И лучшее, что ты можешь сделать, — улыбнуться былому и попрощаться, когда придет время.