«Это было Чистейших надежд выражение, В миг, Когда, беззащитна, как совести тоненький пульс, Ты вложила цветок В держимордово дуло ружейное И сказала: «Цветы лучше пуль».
Евгений Евтушенко, 1970.
Рука капитана тяжело ложится на стол, придавливая беззащитный лист. Нависнув над ним, словно коршун, Леви ожидает, пока глаза главнокомандующего пробегаются по строкам письма. При слабом освещении те́ни, падающие на лицо брюнета, придают ему ещё более устрашающий вид. Наконец, Смит поднимает голову и жестом предлагает Леви присесть. Капитан подчиняется, медленно усаживаясь на стул, который ранее отпихнул в сторону, потому что тот мешался под ногами. — Значит, ты думаешь, что они все там за одно? — начинает Эрвин, спокойно смотря на собеседника. Смит редко бывает вспыльчив и даже в ситуациях крайне напряжённых старается вести себя подобающе. Его спокойствие, словно колыбельная на ночь, отпугивает страхи и вселяет в сердца покой. Довольно чудодейственное средство на вылазках. И лишь немногие, включая Леви, знают, каким трудом Эрвину удаётся сохранять это колыбельное спокойствие. Каждый раз, перед тем как выйти к товарищам по оружию и произнести воодушевляющую речь, в лазурных глазах главнокомандующего читается непревзойдённая скорбь. Смит уже знает, что вернутся далеко не все, но, выходя к разведчикам, искусно подавляет эмоции. Он — лицо операции, её надежда и опора. Несмотря на будущие жертвы, главнокомандующий не должен забывать про тех, кто бьётся до конца. Не должен делать смерти товарищей напрасными. — Ты сам всё видишь. Здесь, — капитан бросает убийственный взгляд на письмо, — чёрным по белому написано. Это его почерк. Смит тяжело вздыхает. Конечно, такая правда не нравится им обоим и хотелось бы, чтобы это была просто удачная шутка неудачного шутника. Тем не менее, полагаться на иллюзорные надежды Эрвин не собирался. Если правда такая, какая она есть, то и смысла прятаться от неё нет. — Судя по письму, они собираются провернуть это ближе к полуночи, — произносит Смит, постукивая карандашом по столу. — У нас чуть меньше суток. Ханджи уже заканчивает исследование дымовой… — Эрвин умолкает, чтобы подобрать нужное слово, — бомбы. Ну, той штуки, которую ты принёс с операции. Тебе нужно подготовить солдат. Если ты, конечно, всё ещё хочешь заниматься этим делом. Леви резко вскидывает голову, что волосы, напоминая разбушевавшуюся волну чёрного океана, хаотично распадаются в воздухе, затем снова опадая идеально ровной гладью. Словно они были олицетворением самой сущности капитана. Порой его жуткое спокойствие будто накрывала волна несдержанности, отражающаяся искрами в глазах. Но, как по щелчку пальцев, буря затихает, а ей на смену приходит то же безразличие, что повседневно отражается на лице капитана. Лишь слегка подрагивающий от раздражения голос напоминает о недавнем всплеске эмоций. — Мой отряд каждый день борется с титанами, убивая одного за другим. Неужто ты решил, что мы так просто оставим этих подземных крыс, тем самым поощряя их произвол? Они получат по заслугам. Каждый из них, — Леви говорит размеренно, не торопясь, при этом вкладывая в каждое своё слово вес. Брюнет не бросает обещаний направо и налево, восхваляя себя как отличного капитана и надёжного солдата. Нет. Он никогда не даёт гарантий на успех операции — на его веку было слишком много подводных камней, не позволяющих говорить со стопроцентной уверенностью. А ещё он просто не любит лгать. Для капитана это сродни самоубийству — выстрелу в висок. Он может сказать перед операцией что-то в роде «не помрите», но разглагольствовать о том, что «всё будет хорошо» у него язык не поворачивается. Леви поддерживает солдатов по-своему — прямолинейно и реально. Так что высказывание «надейтесь на себя и не подставляйтесь» поистине можно считать мотивирующим. По крайней мере, Леви вкладывает в него большой смысл. — Тогда готовьтесь. И не забудьте наведаться к Ханджи. Хотя, думаю она сама к вам забежит, — последние слова Эрвин произносит слабо улыбаясь. — Если не забудет. — Не переживай, — поднимается с кресла Леви и снова не упускает шанса подшутить над Зое. — Мне достаточно крикнуть «титан», и она тут же прибежит.***
— Кенни? — почти хором переспрашивают товарищи, как только злополучное имя слетает с уст Элизабет. Они всё ещё в этом доме, только теперь уже пялятся не на трупы, а на свою подругу, которая только что умудрилась сморозить какую-то глупость. — Кенни, конечно, тот ещё фокусник, но не думаю, что он научился воскрешаться из мёртвых, — вкладывая некую иронию, говорит Джейкоб, подходя к сестре. Элизабет лишь молча показывает пальцем на конечность трупа. Глаза не мигая смотрят на чёрный крест, тело как будто онемело и двигается исключительно машинально. Указательный палец, показывающий на труп, дрожит вместе с рукой. Скорее не от страха, сколько от гнева и осознания. Пусть девушка самолично видела смерть Кенни, но при виде клейма воспоминания отдаются болью в голове. И эту боль хочется утопить в спиртном, в выкуренной сигарете… Утопить в самой себе. Утопить саму себя. — Ты его знаешь? — задаёт вопрос Клара, вытягивая из кармана карандаш, готовясь записать основные подробности, словно детектив на допросе. Элизабет кивает головой то ли чтобы прийти в себя, то ли показывая отрицание. Виски пульсируют от смрада, которым они надышались уже достаточно, а в разуме витает огромное облако дыма. Нужно на воздух. — Пойдёмте, — Герман идёт в сторону выхода. — Расскажем всё Люси и сами подумаем. Зачем на них [трупов] пялиться? Команда выметается из проклятого дома на улицу. Неизвестно, сколько времени они потратили на поиски истины, но, по всей видимости, уже рассвело. В Подземном городе нет таких понятий как небо, луна, солнце. Здесь всё как всегда — серые, мёртвые камни над головой и несколько фонарей, освещающих только главные улицы города. Неудивительно, что за последнее время столько людей пыталось сбежать из трущоб — жить здесь просто невыносимо. Но, конечно, никто так просто не уйдёт. По закону все жители Подземного города — просто крысы, не имеющие гражданства. А его, как говорят аристократы, нужно заслужить. Но, никто даже и не пытается — цены, которые предлагают вышестоящие, несоизмеримы с доходами здешних обитателей. Поэтому за последние десять лет особо ничего не поменялось. И не поменяется, если не решить проблему в корне. Выдрать сорняк из самого центра и сжечь под палящими лучами солнца. Лучами революции.***
— Капитан, говорят, что мы снова отправимся на поиски преступников, — Эрд отрывается от тарелки. Пока Леви разговаривал с главнокомандующим, Элитный отряд решил расположиться в столовой, успев урвать только что приготовленный завтрак. Подъём будет объявлен через несколько минут, поэтому еда уже приготовлена. Только вот никто из отряда, включая капитана, так и не ложился. Леви понимает, что зевающее лицо Петры и слипшиеся глаза Гюнтера вряд ли сыграют положительную роль. Они все очень устали, им всем необходим отдых. — Да, это будет сегодня в полночь. Оруо давится кашей, и Петра поспешно начинает стучать ему по спине. Остальные неловко переглядываются. Они понимают, что от их продуктивности остались лишь ошмётки каши, которыми Оруо отчаянно подавился. Леви выжидает, пока в столовой наступит относительная тишина. — Я знаю, что у вас сейчас сил, хоть в пасть титану лезь. Но у вас ещё есть время половить бабочек во сне, пока мы с Ханджи будем работать. У нас почти целые сутки, так что должны уложиться. И, да, Оруо, перестань делать такое лицо. Убери всё, что ты наплевал и вымой посуду. Свободны. Все, кроме Оруо, расслабляются и идут в казармы, оставляя солдата одного, матерящегося, с кучей грязной посуды в одинокой столовой. Леви направляется в свой кабинет, потирая виски. Ему бы тоже не мешало передохнуть, учитывая то, сколько времени он на это тратит. Капитана беспокоит бессонница ещё с малых лет, поэтому спит он в основном по два-три часа. С таким образом жизни это непоправимо мало. Всё своё время он отдаёт службе, чётко выполняя поставленные задачи. А приказ дрыхнуть по семь-восемь часов ему никто не давал. Он наладит свой режим. Когда-нибудь. Так неустойчиво звучит это «когда-нибудь» у капитана в голове, что он морщится. Словно алкоголик, обещающий больше не притрагиваться к спиртному, Леви обещает себе наладить режим. От болезней такого типа нет лекарств, разве что собственный разум. Жаль, что капитан сам не знает причину своей бессонницы. Да и нет времени узнавать. Лежать в кровати, ожидая прозрения и появления сна, глупо и бессмысленно. Он разберётся с этим потом. Когда-нибудь.***
— То есть, все эти трупы принадлежат последователям Кенни? — уточняет Люси, наматывая прядь волос себе на палец. — Клеймо только у одного. Причём он единственный одетый. Значит, остальные не относятся к его группировке, — рассуждает Клара, черкая в блокноте карандашом. — Но зачем их раздевать? Неужели оставшиеся из этой ямы — безмозглые извращенцы? — Джейкоб размахивает руками. — Возможно пытались избавиться от улик. Значит, их одежда имеет что-то противоречивое, скорее всего, какой-то отличительный знак, — проговаривает Герман, и пазл медленно превращается в полную картину. Картину, которую не хотелось бы принимать. — Отличительную одежду обычно носят военные: гарнизон, полиция и разведка. Причём последние по воле случая пытались на нас напасть именно тогда, когда мы направлялись сюда, — заканчивает Клара, размашисто ставя точку так, что карандаш впивается в страницу, протыкая её насквозь. Элизабет поправляет плащ. Рука обхватывает другую в том месте, где ещё недавно красовалась татуировка Кенни. Воздух наполнился ещё более удушливым запахом, чем в доме. В Подземном городе все знают Кенни. Кенни-маньяк, убивший более ста полицейских. Кенни-потрошитель. Элизабет одна из немногих, кто был в его банде. И было это больше похоже на сущий кошмар, чем на освободительную войну. Пучина криминала быстро её засосала, по сути лишая выбора. Элизабет не помнит, как они с Кенни умудрились познакомиться, однако, он, вроде как, спас её жизнь. Иного варианта, почему она так доверилась этому психопату не было. Он стал её учителем, но не таким, который объясняет, сколько позвонков у человека. Вместо этого он учил их ломать. Возможно, именно благодаря его мастерству, Элизабет довольно ловко справляется с УПМ и холодным оружием. Безусловно, Кенни и многие другие, более опытные члены их банды ей до сих пор не по зубам, но убивать полицейских раздолбаев у девушки получается довольно легко. Кенни казался неплохим мужчиной. Вроде как боролся за свободу, пытался помочь ей выбраться из этой дыры. Но карты постепенно раскрывались, а судьбы быстро менялись. Жадность хаоса и раздора затмевала основные цели — теперь Кенни убивал не для выгоды, а просто так. Под его пули попадали все — виновные, невиновные, друзья, близкие, дети, старики. Жажда крови не щадила никого. Элизабет видела это и пыталась остановить. Кенни не слушал. Тогда девушка ушла. И Кенни объявил охоту. — Кенни пытался искать меня на протяжении долгого времени. Уж не знаю, зачем я ему так понадобилась, возможно, в его дряхлых мозгах опять что-то щёлкнуло. И он нашёл, — Элизабет облизала заветренные губы. — И тогда стало ясно, что он преследовал меня с одной целью — убить. Девушка поднимает глаза, смотря на товарищей, и, убедившись, что они слушают, продолжает. — Ну, между нами завязалась драка. Я рассекла ему живот, а он сломал мне руку. Короче, нам обоим досталось. Это было на какой-то заброшенной фабрике, я уже и не помню. Кенни тогда нехило меня об бетонную стену подолбил, — последнее Элизабет выплёвывает. Никому не нравится признавать превосходство противника. Впрочем, она и сама не идеальная кукла, у которой всё на блюдечке подано. — И тогда-то он и помер? — спрашивает Джейкоб, доставая из кармана пачку сигарет. Протягивает всем, кроме Люси, по одной и поджигает. — Ну типа, — затягиваясь, произносит Элизабет. Никотин проникает в организм, давая хоть какое-то ощущение эйфории. Напряжение улетучивается вместе с дымом, и девушка расслабляется. Может, это и не совсем правильно — успокаивать себя ядом, но разве есть другие хорошие альтернативы? — Он уже собирался добить меня, как на нас сверху обрушился потолок. Поскольку я сидела прямо на краю, меня просто отбросило ударной волной, и я полетела вниз со второго этажа этой грёбаной развалюхи. — Да, мы когда тебя нашли, ты была просто в ужаснейшем состоянии, — вспоминает Клара, выдыхая дым. — У тебя были сломаны ноги, причём одна сразу в двух местах. Не говорю уже о шрамах — я их час зашивала! — Спасибо ещё раз, — в янтарных глазах блестит искренняя благодарность. — Так вот. С тех пор Кенни я не видела, разобрать завал мы так и не смогли — тяжело. Ну и затем оттуда просто всё растащили, а остатки сожгли нахер. — Да там такие глыбы, что никто не выжил бы. Нет, это бред. Кенни наверняка покойник. А эти, — Джейкоб показывает пальцем на дом, — просто мстят за убийство всевышнего Кенни — олицетворение всея справедливости. Они там все в край долбанулись. Джейкоб бросает бычок на землю, старательно придавливая его ботинком, как будто перед ним сам Кенни. — Подмяли под себя полицию, те втянули разведчиков, чтобы перебить нас? — спрашивает Клара. — Впрочем, Кенни умел пудрить мозги людям. Да и эта версия наиболее правдоподобна. Он же и раньше использовал полицию, чтобы покрывать свои преступления, так ведь? Элизабет кивает. — Короче, Кенни — ублюдок, — Люси подчёркивает фразу интонацией, будто говоря тост. — Может, вернёмся? Нет смысла здесь торчать, раз всё выяснили. Ребята соглашаются и неспешно направляются домой. Туда, где их ожидают ещё более неприятные новости.***
— Заходи, Леви! Я как раз закончила! — Ханджи стремительно открывает дверь и так же быстро исчезает в другой комнате. Капитан морщится. Такой беспорядок как у Ханджи стоит только поискать — разбросанные документы, вперемешку с грязной одеждой, нечистая посуда и куча приборов для опытов. Одна большая куча хлама. Леви как-нибудь отпинает четырёхглазую, чтобы та привела в порядок всю комнату. Но сейчас его больше интересует, что Зое успела узнать. Капитан проходит в соседнюю комнату — лабораторию. Здесь, на удивление почище, но от его серых глаз не уходит огромный слой пыли на полках с приборами. Пытаясь не испачкаться и не стать одним целым с этим беспорядком, Леви проходит к столу. — Что ты узнала? — напрямую спрашивает капитан, кивая на металлический шарик. Ханджи становится серьёзной. Что-что, а к работе она старается относиться ответственно. — В общем, всё не так сложно. Это обычная железяка с небольшими отверстиями внутри — оттуда и поступает газ. Только вот саму формулу этого газа я не вывела, тут посложнее, но она и не нужна. Для того, чтобы обезвредить бомбу необходимо её просто намочить, — Ханджи гордо поднимает голову, радуясь, что и это дело под силу её мозгам. Леви цокает. — И как ты себе это представляешь? Я приду на операцию с ведром воды и буду как бешеный носится туда-сюда в ожидании словить дымовую? Хуже плана я ещё, на удивление, от тебя не слышал. Ханджи улыбается. — К счастью, вы идёте в место, где канализационные трубы давно прорваны. Там воды предостаточно. Так что с их стороны было бы опрометчиво брать эти штучки с собой. У вас на одну проблему меньше. Капитан вздыхает. Ну, почему нельзя сразу сказать об этом? — Это всё? — уточняет Леви, направляясь к выходу. Нахождение в этом беспорядке мыслей и вещей доставляет ему дискомфорт. — Я решила, что пойду с вами, — ладно, он готов терпеть носки на столе и нескончаемую пыль, но только не Ханджи на операции. Не то, чтобы она была плоха в своём деле. Скорее наоборот. Просто то, с каким… энтузиазмом эта девушка относится к операциям очень пугает Леви. Обычно, если Ханджи берётся за работу — план и стратегии можно выкинуть в мусорку. Всё пойдёт спонтанным вихрем, сметая грани логики и дозволенного. Спонтанный вихрь… Наверное, так можно назвать Ханджи. — Я так понимаю, про дальнейшее командование мне можно забыть? — Ханджи удивлённо ведёт бровью, поэтому капитан, закатив глаза, поясняет. — Всё все равно пойдёт не по плану. — Нет уж, командовать будем вместе. Обещаю нарушать план только в случае крайней необходимости! — Мы оба знаем, что это произойдёт априори, — отчеканивает Леви, оглядывая полки с лекарствами и какими-то химикатами. Вопрос машинально выскакивает из его уст: — У тебя случайно нет снотворного? Пусть между ними отношения вечной терпимости, но Леви знает, что может ей доверять. Да, Ханджи порой странная, можно сказать помешанная, но ещё никогда не отказывала ему в помощи. Она одна из немногих знает о его проблемах с ментальным здоровьем, поэтому сказать ещё и о бессоннице капитану ничего не стоит. — Да, держи, — снимая с полки тёмно-коричневый пузырёк, девушка протягивает его Леви. — Тебе стоит отдохнуть. Я тебя разбужу, как начнём собираться. Кивнув в знак благодарности, Леви уходит. Интересно, когда он последний раз говорил хоть кому-то «спасибо»? А говорил ли вообще?***
— Что?! — почти вскрикивает Клара. Они уже вернулись в бар и теперь сидят в подсобке Карла, потому что тому резко захотелось о чём-то поговорить. Точнее, он просто протянул им письмо. Безымянное, странное, непонятное письмо. Сам Карл сказал, что нашёл его в почтовом ящике. По традиции, все письма отдаются на чтение Кларе. — Что там? — спрашивает Джейкоб, удивлённый внезапному всплеску эмоций у темноволосой. Письмо проходится по рукам каждого, Джейкоб берёт его второй раз, чтобы удостовериться, что глаза его не обманывают. — Значит, они правда все там за одно. — Что делать будем, Джейкоб? — спрашивает Люси, смотря на парня большими зелёными глазами. — Если они хотят решить всё в полночь, значит так тому и быть, — Джейкоб оглядывает каждого, хмурясь и щурясь. — Готовьте оружие. Чтобы через полчаса всем быть готовыми! Единогласное «есть» звучит из уст каждого, и друзья разбегаются по своим комнатам. По пути к себе Элизабет замечает Софию, ужинающую за столиком. Карл, кажется, нашёл для неё новую, более приемлемую одежду. «И зачем же мы сели за тот столик, а, София?» — задаёт немой вопрос Элизабет, а затем стремительно отбрасывает его. Сейчас не время думать о том, что было. Они оба облажались. И он, и она. И сегодня им предстоит выяснить, кто же на самом деле оставлен в дураках.Полночь.
Старый металлургический завод одиноко стоит на пустынной улице. Внутри всё как обычно — запах сырости, вода под ногами и кромешная тьма, нарушаемая только светом битых фонарей, выходящим из разбитых окон. Ржавые колонны и великое множество отходного сырья — единственное, что осталось от завода, не считая стен и крыши. — Нужно разделиться. Ханджи и Гюнтер, — оба оборачиваются и кивают, — вы идёте через главный вход, — Леви указывает на крупную дверь, которая одиноко поскрипывает от сквозняка. — Петра и Эрд проверят второй этаж, — подключается Зоэ, показывая пальцем на металлическую ржавую лестницу. — Если нападём со всех сторон, то шанс отступления у нарушителей будет минимальный. Также стоит проверить здание на наличие ловушек. — Вряд ли у них было время установить их, — капитан пробегается по зданию оценивающим взглядом. Выглядит… гадко. С одной стороны здание частично обрушилось: балки, кирпичи, стены лежат, имитируя подъём, ведущий сразу наверх. — Я пойду там. Оруо, ты за мной следом. Разведчики разбегаются по своим местам, оглядываясь все, кроме капитана. Он знал эти трущобы. Он вырос здесь таким же преступником.***
— Ну и сырость, — бормочет Бозард себе под нос, смотря под ноги. Напороться на ржавый гвоздь совсем не хотелось. Капитан идёт вдоль узкого коридора, всматриваясь вперёд (хоть куда, лишь бы не на плесень). Брать с собой фонарь было бы слишком заметно, поэтому приходится надеяться на своё зрение и на устойчивость этой развалюхи. Движение. Впереди, справа из проёма, выскакивает тёмный силуэт и начинает стремительно бежать вперёд. Ботинки громко стучат по полу, эхом разносясь по всему коридору, нарушая тишину. — Твою мать, — шипит Оруо, обнажая клинок. — Проверь, откуда он выскочил, — быстро шепчет Леви. — Я за ним. Не дожидаясь ответа товарища, капитан срывается с места. Плащ неизвестного развевается на бегу, создавая иллюзию огромного чёрного пятна. И за этим сумбурным представлением гонится капитан. Загоняют ли его в ловушку? Может, это очередная игра его воображения, или за этим пятном действительно скрывается человек? Силуэт останавливается, будто бы оборачиваясь. Теперь добраться до него не составляет труда. Игра теней, звуки капающей воды и запах ржавчины навевают мраком. Он здесь не капитан, ведь сейчас игра идёт не по его правилам. Леви чуть ли не врезается в силуэт, который тут же исчезает перед его лицом. Падает в пропасть. Капитан — туда же. Быстро встав, Леви потирает ушибленное колено. Плевать. Глаза хаотично осматриваются. Несмотря на натуральный серый цвет, радужка стала чёрной — то ли от света, то ли от гнева, переполняющего его. Чёрный плащ покачивается в такт ветра, сквозившего через оконные щели. Силуэт не двигается. Застыв, словно статуя, он будто даёт разрешение на нападение. Не сопротивляется. Сдаётся. Клинок капитана обжигает ледяным холодом беззащитную шею. Голова заложника падает назад, скидывая капюшон. Перед ним она — такая уязвимая и беззащитная. Лезвие сильнее вдавливается в шею, удушая независимую девушку. Элизабет не двигается. Неужели сдалась? Леви не верит. Не верит, что победа может быть так легка. Нет. Он, как и она, знает, что это не конец. Стоит только дать сигнал, как их звери выйдут наружу, начиная заветную борьбу, сдирая друг с друга кожу. — Здравствуйте, капитан, — улыбаясь, медленно произносит Элизабет, будто всё происходящее сейчас — просто спектакль, в котором нет победивших. — Как жаль, что нам так и не удалось подружиться. — Как жаль, что ты оказалась на редкость конченной мразью, — шипит Леви, ещё сильнее впиваясь клинком в белоснежную кожу. Кровь тонкой струйкой течёт по шее и клинку. Он чувствует её пульс, который, кажется, начал биться чаще. Боится? Нет. Они дали друг другу сигнал. Своеобразно пожали руки перед смертельной дуэлью, где пули летят чётко в голову. Может, поведение их обоих не соответствует обыденному, но азарт дурманит голову так же, как сильный наркотик. Забирает, затаскивает и не отпускает. Заставляет тонуть в этом сладком аромате мести, забыть, кто ты такой на самом деле. Время идёт. Два силуэта, слившись в один единый — мрачный и пугающий, стоят неподвижно. Победа не может быть так близка. Потому что ни Леви, ни Элизабет не хозяева этой игры. Они — лишь марионетки, которыми так легко управлять. Дёргать за ниточки судьбы, сплетая их в огромную паутину. Они — пленники большой паутины, заточенные в прозрачных нитях. И нет никаких шансов выбраться. Потому что паутину плёл самый мерзкий и отвратительный паук, заставляющий мучеников слепнуть и поддаваться животным инстинктам. Они, Элизабет и Леви, оба оставлены в дураках.